Никита Синяев преображался лучше других полицейских. Его собственная внешность как нельзя лучше этому способствовала: неопределенные, какие-то размытые черты лица, нос пуговкой, реденькие брови. Особых примет нет. Таких десять на дюжину, глазу не за что зацепиться. Фигура коренастая, можно и толщинки добавить, и «похудеть». А уже если бороду нацепить и шляпу поглубже, то и постареть лет на двадцать. В таком забулдыжном виде и сидел он теперь в трактире Жмота.

Жмот не зря получил свое прозвище. В трактире экономили на всем, включая поломойку. Посуду мыли самым простым способом: грязную сваливали в корыто с водой, по мере надобности доставали и обтирали грязной тряпкой. Посетители не были ни брезгливы, ни аккуратны. Поэтому цвет и запах трактира соответствовали названию: «Черная дыра», среди завсегдатаев известная как «Дырка».

Синяев забился в самый дальний угол, откуда, однако, хорошо просматривалась входная дверь. То «пил», то «спал». Услышал много полезного, еще больше пустой болтовни и вранья, сдобренного грязными словами. Незаметно для себя соскучился и задремал. Проснулся от тычка в бок.
- Слышь, ты! Плати давай или вон рванину свою оставь и выметайся!

Визгливый голос Жмота заставил Никиту встряхнуться. Он незаметно обежал глазами трактир. Ой-ей, ну и здоровый же душегуб! Ошибки быть не могло. Искомая троица сидела за угловым столом. Пора было выбираться.

Никита полез в карман, выложил грязные медяки.
- Больше нету, хозяин.
- А нету, так и водки для тебя больше нет! Освободи место!

Никита «с трудом» вытащил себя из-за стола, чуть не упал, бранясь самыми черными словами, и поплелся к двери, заставляя себя смотреть только под ноги. Не один внимательный взгляд уперся ему в спину, аж лопатки зачесались. Помог Жмот – пинком ноги распахнул дверь и вышвырнул его на улицу.

Уффф! Ну и вонь же, оказывается, стояла в этом трактире! Каким свежим кажется уличный воздух! Никита осел под ближайшим деревом и задышал. К нему никто не подходил, да и сам он никуда не собирался. В доме напротив трактира хлопнула дверь. Это сидевший у окна Булыжин помчался докладывать о том, что Синяев вышел, стало быть, нужные люди вошли. Никита остался приглядывать за выходом. Если б душегубы вдруг собрались уходить, он проследил бы. Пока все складывалось гладко.

Пулей влетев в отделение, Булыжин крикнул:
- Там они!

Штольман вздохнул с облегчением. О такой скорости он и мечтать не мог. Главное, удалось опередить Анну. По его короткому жесту все отделение, то есть оба оставшихся надзирателя и двое городовых, пришло в движение. Начальник стартовал первым, запрыгнул в пролетку и ткнул кучера, не дожидаясь остальных. Вторая пролетка последовала за первой, поднимая облака пыли. У «Дыры» они оказались в рекордные сроки.

Синяев, уже не скрываясь, доложил:
- Не выходили, Жмот не сигналил, стал-быть там сидят.

- Синяев, Еременко со мной, Булыжин к окнам, Давыдов и Ермолаев к черному ходу. Синяев, где они сидят.
- В углу слева от входа, вашбродь.
- Входим первыми. Ты берешь их на мушку, я стреляю в воздух. Приказываем разоружиться, потом Еременко заходит сзади, вяжет их. Если дернутся – стрелять по конечностям. Все, пошли!

Штольман аккуратно приотворил дверь, быстро скользнул внутрь, Синяев за ним. Во мгновение ока полицейские оказались у стола, за которым сидели трое. Жмот описал их точно: Плешивый, Громила и Студент. Увидев наставленные на них дула, застыли. Пистолет Штольмана рявкнул, пуля просвистела повыше голов, повергнув одних в ступор, других в панику.

- Полиция! Не шевелись! Оружие на пол!

Еременко придвинулся к троице, Штольман сделал упреждающее движение.
- Оружие!

Душегубы колебались недолго. Медленно, как во сне, громила вытянул здоровый кастет и швырнул под ноги Синяеву. Прибавил к ним свинчатку и нож.

- Руки за голову!

Послушался. Глядя на него, Плешивый и Студент выбросили два револьвера и тоже подняли руки. Еременко дунул в свисток, подзывая остальных, и принялся вязать Плешивого. Оторопевшие от неожиданности, выстрела и запаха пороха злоумышленники не сопротивлялись. И лишь когда очередь дошла до громилы, что-то неуловимо изменилось.

По-прежнему держа руки на затылке, убийца медленно поднялся из-за стола, глядя в глаза Штольману. Жутковато усмехнулся и трудно выговорил два слова. А потом обхватил одной рукой голову, другой уперся в нижнюю челюсть и, прежде чем кто-либо успел остановить его, дернул и нажал изо всех немаленьких сил. Раздался леденящий душу хруст. Если бы Штольман не видел этого собственными глазами, он никогда не поверил бы, что человек может сам себе свернуть шею. Но рухнувший ему под ноги великан опроверг все теории самым наглядным образом.