Черное платье с оборками, чепец, пухлые пальцы нервно сжимают ридикюль.
- Вдова я. Меланья Трофимовна Тюлькина. Сын у меня, Алексей, в конторе служит на Торговой. И вот пропал.
- Вы не торопитесь, - мягко говорит Штольман, - рассказывайте. Почему вы решили, что он пропал?
- Так ведь… дома не ночевал. Три ночи!
- Дело молодое, - Николай Ефремович тоже участвует в разговоре, - загулял, с кем не бывает.
- Не бывает! Не бывает! – вдова в отчаянии выхватила из ридиклюля платок с кружевной оторочкой и прижала к глазам. – Он у меня тихий, скромный, не пьет. В трактиры или еще куда не ходит! Со службы сразу домой.
- Что ж, и девушки нет?
- Сватаю я ему, не соглашается, молод, говорит.
- Сколько ему?
- Двадцать пять.
- Пора бы уж, - Николай Ефремович славился домашней манерой ведения допроса свидетелей. Он говорил так участливо, просто и спокойно, что люди иной раз забывали о том, что находятся в полиции. Вот и теперь он попал в точку. Брак сына был больным местом вдовы, она заговорила многословно, взволнованно.
- Да господи, да я ж дождаться не могу, когда он невестку в дом приведет, уж на любую согласна. Пусть только женится. Вот в последнее время приходить стал позже, шалый какой-то, ну, думаю, свечку поставлю. Нашел себе любушку. Не спрашиваю, боязно мне, а ну как спугну. И вот на тебе – как ушел на службу, так и не вернулся. Третьего дни уж! Я в контору сходила. Говорят, не приходил! Ни нынче, ни…

Она закрыла лицо платком и окончательно разрыдалась.

Сыщики переглянулись. Штольман придвинул Тюлькиной стакан воды.
- А приятели у него имеются?

Она шумно отхлебнула.
- У нас один только бывал, Васильченко. Тоже из их конторы. Алешенька такой скромный, не чета другим парням. Чтоб вот в компанию, да в карты или там с водкой – никогда.
- Есть ли у него ценные вещи?
- Часы разве что. Да не носит он, боится. Говорит, вороватый народ в конторе. Даже и в бумажнике одна мелочь, чтоб не жалко, ежели стащат.
- Вы подождите пока в приемной, - попросил Штольман.

Когда вдова, вздыхая и сморкаясь, закрыла за собой дверь, он сказал Николаю Ефремовичу:
- Разделимся. Поезжайте с Тюлькиной к ней домой, а я в контору, может, приятель что-то знает. Не зря Тюлькин так переменился в последнее время.
- Яков Платоныч, я возьму с собой Алекса? Проводника? Чем черт не шутит. Пусть поразнюхает там, может, на след выйдет.

Штольман с сомнением покачал головой, потом сказал:
- Времени многовато прошло, но поезжайте. Прихватите какие-нибудь вещи пропавшего, Булатов сообразит, что ему может пригодиться.

- Хороший мальчишка, - улыбаясь, сказал Бойцов. – Смышленый. Мы ехали вместе, мне удалось его разговорить.
- Проштрафившийся кадет?
- Точно так. Если б не протекция, угодил бы в солдаты. А так его Леонтьев к себе на курсы взял.

Яков Платоныч надел котелок, взял трость:
- Я не смотрел пока его формуляр. Но подозреваю, что исключили его не по причине отставания в науках, а за какую-нибудь дерзость.

Николай Ефремович рассмеялся.
- Да, чертенок еще тот.

Штольман пропустил Бойцова впереди себя и, запирая дверь, сказал:
- Посмотрим, каков он в деле. Пес так точно хорош. Закончите у Тюлькиной, ждите от меня вестей, пришлю городового.

Николай Ефремович кивнул и направился к вдове, чтобы подготовить ее к визиту четвероногого гостя.