- 1 –

В понедельник утром меньше всего хочется торопиться. Николай Ефремович сумел скрасить себе начало недели тем, что урвал лишний час в постели: ему нужно было допросить Тюлькина, а в этом деле спешка не требовалась.

Вдова встретила Николая Ефремовича чаем с баранками и ворохом вопросов. Он сумел вежливо отвергнуть и то, и другое, и закрылся с Тюлькиным в его комнате, подальше от мамашиного любопытства.

Курильщик был хмур и неприветлив. Выглядел он бледно, очевидно, чувствовал себя так же. Беседовать ни с кем не собирался. Но Бойцов умел разговорить, да так, что собеседнику хотелось рассказать больше, чем знал. Начал он издалека:
- Простите, господин Тюлькин, что побеспокоили вас с утра. Вам ведь еще нездоровится?
- Да-с, - уныло кивнул Алексей.
- Сил, наверное, нет? И в сон клонит? – дождавшись неохотного кивка, продолжил: — Это пройдет. Если, конечно, вы не так давно в курильню захаживаете, - и вопросительно посмотрел на Тюлькина.
- А вам что за дело, давно или нет? – неожиданно зло огрызнулся тот.
- Ну как же, - неторопливо ответил Бойцов, - надо же знать, к чему готовиться, от чего вас лечить потом. Одно дело, ежели у вас бессонница начнется, мутить будет, в дрожь начнет бросать – с этим ваш доктор справится. Пилюли, клистиры, холодный душ, это все хорошо помогает.

Тюлькин моргнул и хотел что-то сказать, но Бойцов еще не закончил.
- А вот если давно в трактир захаживаете…- сыщик сделал паузу, - в больницу придется лечь. Вы ведь все станете забывать, слова путать, задыхаться до посинения, так что воздух в грудь не протолкнешь, - Тюлькин нервно сглотнул и сделал глубокий вдох.

Николай Ефремович, не замечая его состояния, продолжал:
- Дальше слепота, мужское бессилие, но тут уж и больница не справится. Таких домой выписывают доживать.
- Да что вы сказками меня пугаете, как маленького! – не выдержал Алексей, которого уже и озноб бил, и подташнивало.
- Я? Пугаю? – поразился Николай Ефремович. – Да я, тебя жалеючи, всего не рассказываю. Но если настаиваешь, могу выложить все, - выражение его лица вдруг стало жестким, глаза посуровели. Куда только подевался обходительный господин. Он заговорил с возрастающим напором и искренней болью.
- Пристрастие к этой отраве навсегда лишает человека покоя. Жизнь его – короткие проблески опиумной эйфории в душевных и телесных страданиях. Он болен и слаб. Он причина горестей для родных и близких. Тебе повезло – твоя матушка сильна, она не выбросит тебя, как иные, на улицу, и до последнего твоего вздоха будет утирать тебе слюни и выносить из-под тебя горшки, ибо сам ты не в состоянии будешь даже рукой шевельнуть!

Бойцов замолчал, переводя дыхание.
- Одно только спасение – превозмочь тягу, перетерпеть самое тяжкое. Если не поддаться боли и слабости, отвыкнешь и будешь жить, как жил. Ты молодой, здоровый, должен справиться. Хватило бы воли.

Бледный до синевы Тюлькин слепо нашарил стакан с водой, но донести до рта не сумел, расплескал половину по дороге и поставил обратно на стол.
- О матери подумай. Не одного человека, двоих губишь, – уже тише сказал Николай Ефремович.
- Не… я не…- мотал головой Алексей.
- Что не?! Когда ты начал курить? Кто тебя пристрастил? Говори! – последние слова Бойцов произнес в полный голос и так властно, что Тюлькин не посмел промолчать.
- Неправда… это… не может быть… она сказала, это лекарство, а вы… она честный, честнейшая…
- Она – это Аделаида или Эля? – уточнил Николай Ефремович, выудивший последнее имя из дневника, который давеча пролистнул и положил на место. Эля окружалась сердечками, стрелочками и прочей амурной чепухой, из которой становилось понятно если не все, то главное. Отсутствие описаний или писем объяснялось, очевидно, страхом перед госпожой Тюлькиной.
- Откуда вы… про Элю…
- Это она тебе предложила опий?
- Она сказала, это для здоровья полезно!
- И еще сказала, где добыть это полезное средство?

Тюлькин кивнул, окончательно деморализованный.
- Она не могла знать… да и правду ли вы мне говорите…
- Давно?
- Что?
- Давно курить начал?
- Месяца два назад.
- А с Элей уж полгода как крутишь?

Тюлькин вскинулся:
- Да как вы смеете! Она чистейшее создание!
- Если она чистейшее создание, почему ее нужно скрывать от матери, которая мечтает о невестке?

Тюлькин покрылся пятнами.
- Мать – косная старуха! Она бы не поняла моих чувств! И Элечку не приняла бы! Ей важнее условности, мнение общества, а душа на последнем месте! Все они осуждают, а сами виноваты в их судьбе!
- Так-так. Элечка – желтобилетница?

Алексей гордо отвернулся и с некоторым трудом закинул ногу на ногу. Впечатление от красивого жеста подпортил задетый горшок с фикусом, спасенный от падения Бойцовым. Николаю Ефремовичу надоел весь этот спектакль. Он встал, схватил Тюлькина за плечо, тряхнул и велел:
- Вот что. Выкладывай все толково и по порядку, иначе матушка узнает о предстоящем ей счастье раньше, чем ты предполагаешь.