– Но, но! – возмутился Герой Ферелдена, отбрасывая в сторону лёгшую на штанину ладонь. – Ты чего это там?!
– Не льсти себе, – фыркнул невысокий стражник с наглым взглядом и клочковатой бородой. – Мне твоя невинность ни к чему, всё равно не в моём вкусе. Служба такая.
Оснований не доверять служивому не было – в конце концов, только разумно ожидать, что крупнейшее в провинции сборище волшебников будут охранять по высшему разряду – но избыточности нескромных посягательств это не отменяло.
– Ври кому другому, – мотнул головой Страж. – Служба, как же. Просто нашёл повод полапать аппетитных чародеек.
– Одно другому не мешает, знаешь ли, – с лёгкой ухмылочкой согласился собеседник, лениво поскрёбывая ногтем кирасу с пылающим мечом. – Но, шутки в сторону, обыскать тебя надо.
– И что ты рассчитываешь найти у меня в штанах? – скептически поинтересовался Герой Ферелдена. – Потому что единственное, что там есть, грозит тебе душевной травмой и неизбывным осознанием собственной неполноценности.
– Какие мы ранимые, – закатил глаза храмовник. – Коли не дурак, то слышал: положено конфисковать всякую рукописную или печатную дрянь на входе.
Ладонь храмовника пренебрежительно махнула в сторону стоящего рядом ящика, почти на треть заполненного записками, листовками, брошюрами и даже парой небольших томиков.
– «Сладострастное восхождение по нефритовому столпу»? – прищурившись, прочитал Герой Ферелдена. – Понимаю. Надо же как-то вечера коротать. Запалил лучину, раскрыл книжечку…
– Ищи дурака! – гоготнул рыцарь Церкви. – Ещё читать я не сподобился. А вот картиночки там бывают что надо, один местный начал недавно печатать.
Что ж, у простого человека и удовольствия нехитрые.
– В общем, давай, не ломайся, – подытожил храмовник.
– К слову об этом, – не согласился Страж, снова отбивая направившуюся к нему ладонь. – Давай я просто карманы выверну?
– Э, не брат, – покачал головой стражник. – Порядок есть порядок. Вот ещё ты мою службу труднее не делай.
– Ну поплачься мне тут, – отозвался Герой Ферелдена. – Живёшь в каменных хоромах, накормлен, одет, обут, лапаешь фигуристых чародеек за все места – как же ж тебе служится-то, бедному?!
– Одет-обут, как же! – неожиданно резко огрызнулся храмовник. – Офицеры-то себя не обидят, а нашему брату знаешь каково?! Кальсон новых по полгода не видали! Каптернамус говорит – покража на складе, а нам-то что с того? Нас же ещё и крайними назначат, говорю тебе!
– Вот как, – приподнял бровь Страж, несколько огорошенный такой бурной реакцией.
– А то скажешь ещё: каменные хоромы! – не унимался храмовник. – Да знаешь ты, что такое эти хоромы?! Разваливаются они на глазах, вот что такое эти хоромы! Вот встаёшь с утра, а у тебя за койкой каменное крошево, песок, да раствора куски. И кастелян тут как тут: беспорядок в казарме, здрасьте-пожалуйста! Смекаешь вообще, что это такое – драить полы в полном доспехе?!
– Видывал, знаю, – примирительно кивнул Страж, невольно вспоминая башню ферелденского Круга после зачистки.
– Ну дак и вот, – подытожил храмовник. – Не выделывайся.
Унизительная процедура оказалась милосердно короткой: служивый несколько раз небрежно мазнул ладонями по одежде, и, не нащупав под тканью ничего похожего на пергамент или бумагу, махнул рукой, приглашая проходить внутрь. Торопиться, однако же, было ни к чему – Лелиана всё ещё не появилась, а без неё соваться на сборище кучи колдунов да, к тому же, ещё и орлесианцев, Страж желанием не горел. Вместе с тем, просто торчать на проходе было бы подозрительно – чего доброго, храмовник подумает, что он вознамерился стибрить книжку с интересными картинками – так что нужно было найти какую-то тему для непринуждённой беседы.
– А что, – праздно поинтересовался Герой Ферелдена, – у тебя одного над койкой раствор крошится?
– Такая уж моя удача, – насупился бородач. – У меня ж койка в самом углу – а в торцевой стене, видать, кладка сущее говно.
– Так может с той стороны что-то не так? – пождал плечами Страж. – С этими же… – Он неопределённо пождал плечами. – В общем, никогда не знаешь, что они там удумают.
– Так-то оно так, – с готовностью согласился храмовник, – от магов чего только не дождёшься. Но ты думаешь, я сам до такого не докумекал? С другой стороны там то ли старый винный погреб, то ли ещё что – короче, замуровано всё, не пролезешь.
Герой Ферелдена вежливо кивнул, будто приглашая собеседника развивать тему.
– В общем, кладка дрянь, как я и говорю, – продолжил бородач, явно заглотивший наживку. – Да и сам материал тоже не того. С заклинаниями баловаться – это одно, а вот хорошую стену сложить – это ж ручками надо, ручками!
– Ага, – поддакнул Страж.
– И пёс бы с ними с магами, так ведь и светские не лучше! Герцог Бастьен-то как титул получил, весь такой правильный заделался, «Долг превыше всего, верность Орлею прочнее камня», все дела. Так ты камень сначала нормальный найди, а потом уже про прочность!..
– Я почти уверен, что это всё строилось задолго до Бастьена, – осторожно заметил Герой Ферелдена.
– А, – слегка смутился храмовник, оглянувшись на возвышавшуюся позади крепость. Каменная громада гизленского Круга всем своим видом намекала, что соорудить её за те тринадцать лет, что Бастьен был у власти, было бы решительно невозможно. – Ну, это да. Но дела-то это не меняет: камень – дрянь, кладка – не пойми что, а страдает из-за этого наш брат служивый!
Багаж знаний вполне позволял Стражу и дальше поддерживать беседу насчёт тонкостей каменной кладки и – в особенности – причин, по которым орлесианцы к ней совершенно неспособны, но к подъёмному мосту огромной крепости уже приближалась общество значительно приятней текущего.
– Короче говоря, служба не сахар, – подытожил Герой Ферелдена.
– Ну да, а я тебе о чём толкую, – кивнул стражник, отворачиваясь от столь нелюбезной ему архитектуры, чтобы вновь обозревать подходы к крепости.
– Приветствую вас, мессиры, – лучезарно улыбнулась Лелиана, приближаясь своей всегдашней лёгкой походкой. – Всё ли хорошо этим чудесным днём?
– Ох, какая честь! – немедленно вскинулся храмовник, безуспешно пытаясь пригладить кудлатую бородку. – Это же… Да ведь это…
Рыцарь Церкви запнулся, явно перебирая в памяти немилосердно длинный список почётных гостей, который требовалось зазубрить к общему собранию Круга Гизлена.
– А это, – пришёл на помощь Герой Ферелдена, – тот самый случай, когда тебе, приятель, всё-таки придётся удовлетвориться вывернутыми карманами.
***
– Знаешь, а ты молодец, – уважительно поджала губы Лелиана. – Я уж думала, опять на входе скандал устроишь, ан нет – мило так щебетали. Мне даже интересно стало, о чём.
– А, – пренебрежительно махнул рукой Страж, едва не задев висящий на стене колдовской светильник, испускающий ровный синий свет. – Особенности каменной кладки. И потом, должен же я чему-то у тебя учиться.
– Ещё немного таких речей, и я рискую в тебя влюбиться, – серьёзно откликнулась подруга. – Впрочем, сегодня я не в том положении, чтобы наставлять тебя в долготерпении.
Ого, – негромко констатировал Герой Ферелдена, картинно выпячивая грудь. – То есть, моё неброское мужское обаяние наконец одолело препоны твоего монашеского воспитания, и ты готова наброситься на меня прямо здесь и сейчас?
Лелиана оценивающе смерила взглядом пустынный коридор, с плавным понижением ведущий к подземельям крепости.
– Не зарекаюсь, – улыбнулась она. – Но я сейчас о другом. Веришь или нет, сюда явилась персона, испытывающая даже моё терпение.
Страж присвистнул.
– Вот-вот, – кивнула подруга. – И не поленилась приехать из самого Монсиммара!
– И что же её понесло на собрание гизленского Круга? – поинтересовался Страж.
– Зришь в самый корень, – отозвалась Лелиана. – Видишь ли, почтенная Вивьен – не только придворная чародейка Селины, но и уже больше пятнадцати лет ходит в любовницах у его светлости Бастьена де Гизлен.
– То есть, своё место в Круге она получила в спальне герцога? – осторожно уточнил Страж.
– Если верить злым языкам, – подтвердила Лелиана. – Но дело даже не в этом. Она очень талантливый маг, не подумай. Просто… Представь себе высокородного орлесисанского аристократа и помножь его на три. Вот и Вивьен – она…
– С серебряной ложкой в жопе? – подсказал Герой Ферелдена.
– Во рту, – поправила Лелиана. – Второй вариант тоже не отметаю, но чем они с Бастьеном в опочивальне занимаются – уже не моего ума дело. Но всё-таки оцени наглость: у неё есть собственная башня, изрядный доход и высокородный любовник – а значит, и другие маги должны сидеть себе спокойно в Кругах и носу оттуда не казать! В Ферелдене и то нравы посвободнее!
Ну надо же – что-то дурное про Орлей. Впрочем, что бы это меняло.
– А мне казалось, мы здесь как раз для того, чтобы собрание не переросло в мятеж и потасовку. – Страж пожал плечами. – Ну, раз уж ты упомянула Ферелден.
Сравнение и впрямь было к месту – даже не присутствовав на судьбоносном собрании, где Ульдред устроил резню, Страж готов был поручиться, что атмосфера перед ним была сродни той, что царила нынче в Гизлене. Обычно орлесианские Круги вели себя посмирнее прочих, особенно вечно буйствующих марчанских – то ли из-за традиционно высокого авторитета Церкви, то ли благодаря искусству политического манёвра и манипуляции, которым с таким совершенством владели монархи империи. Сегодня, однако же, привычным благообразным спокойствием даже не пахло – сравнить магическое сообщество Гизлена с изготовленной нерадивым подмастерьем лириумной бомбой значило бы незаслуженно польстить его стабильности.
В известной степени виною всему был прогресс – в последние недели столицу провинции наводнили памфлеты о злоупотреблениях храмовников – выписываемых, надо отдать должное, с преизрядным воображением. Даже если не принимать во внимание прорисовку букв, до которой орлесианский каллиграф не опустился бы даже ослепнув, один только масштаб происходящего не оставлял сомнений, что в деле замешан печатный станок. Эта нить, однако же, оборвалась, едва её начали распутывать: даже после того, как отцы города нехотя поступились юрисдикцией в пользу Церкви и позволили провести обыски во всех (сиречь обеих) типографиях Гизлена, не обнаружилось  ничего даже отдалённо напоминающего использованные в памфлетах гранки. Без возможности найти источник, рыцарям Церкви оставались разве что попытки ограничить хождение крамолы – но сколько бы ни было обысков и рейдов, ящики для конфиската всё больше пополнялись скабрезным чтивом, а поносящие орден памфлеты загадочным образом находили путь за высокие стены крепости.
Попытки выявить корень зла изнутри Круга тоже не принесли успеха. Когда проблема впервые встала во весь рост, рыцарь-командор без обиняков рассудил, что воду опять мутят либертарианцы – и всех сколько-нибудь заметных магов из общества немедленно растрясли на предмет хоть каких-то зацепок. Зримое воплощение произвола храмовников – пусть и не дотягивавшее до сотен изнасилованных усмирённых и подпольных магических борделей на потребу высшим чинам Ордена, столь живописно выведенных в памфлетах – оказалось тем более некстати, что даже малейших улик так и не обнаружилось. В итоге позиции и запросы прилюдно оскорблённых либертарианцев укреплялись не по дням а по часам, а ещё недавно незыблемый авторитет лоялистов давал одну трещину за другой. Изоляционисты привычно прятали головы в песок, надеясь, что буря и в этот раз пройдёт мимо, лукрозианцы ненавязчиво наводили справки о вакантных должностях в Монсиммаре или Вал Руайо, и шаткое равновесие Круга – не в первый раз в истории – оказывалось на плечах уменьшившихся в числе, но всё ещё влиятельных эквитарианцев. Если бы им удалось сохранить нейтралитет – хотя бы до конца общего собрания, заглядывать дальше осмеливались немногие – компромисс ещё оставался возможным. Если же нет… Говорят, в башне на озере Каленхад до сих пор звучат по ночами истошные бесплотные крики.
Для них с Лелианой такое стечение обстоятельств было даже везением – насколько, конечно, можно было назвать везением необходимость присутствовать на череде орлесианских светских сборищ. Если загадочный маг из Гизлена, приложивший столько усилий к тому, чтобы поднять Геральдические Палаты на воздух (и предположительно натравивший на Селину марионетку в Арлезане), и впрямь существовал, он почти наверняка должен был присутствовать на собрании магического цвета провинции. Вопрос заключался лишь в том, как его распознать и сорвать очередной злодейский план – но Стража никогда не тяготила необходимость импровизировать на ходу.
Тяготило совсем другое.
– Поверь, если бы дело сводилось к одной Вивьен и её клевретам… – Лелиана на мгновение запнулась. – Нет, положим, я бы всё равно помогла, но здесь речь о большем. Открытый мятеж в одном из трёх Кругов империи – это был бы кризис, какого Орлей не видал со времён Святейшей Амброзии!
А вот и Орлей, снова на первом плане. Кто б сомневался.
– Не говори мне, что сам этого не видишь. Я верю Церкви, я не хочу кровопролития, я сделаю всё, чтобы его предотвратить, но… – Подруга выдохнула и раздражённо прикусила губу. – Этот корабль тонет быстрее, чем мы успеваем его латать.
Была бы охота.
Да нет, нет конечно! Герой Ферелдена чуть было не потряс головой в попытке избавиться от неприятно мелочных мыслей, но знал, что в конечном счёте они никуда не денутся. Конечно, Лелиана права. Мир лучше войны, согласие лучше распри, и, видит Создатель, он достаточно насмотрелся на Ферелден во время Мора, чтобы знать, что, вспыхни в Орлее война, тяжелей всего придётся не высокородным хлыщам, а простому люду. Она кругом, кругом права – а он, к тому же, и вовсе дал слово, что согласен провести побольше времени в Орлее. Уже одного этого было бы достаточно даже для того, чтобы хоть до конца дней терпеть приторное вино, безумную обувь и всё новые и новые интриги, от которых ум заходит за разум.
Он знал, для кого это делает. Но чем дальше, тем больше выглядело так, что она это делает именно для Орлея.
И если выяснится, что целая империя окажется больше одного человека…
Что ж, нельзя сказать, чтобы она и в этом была не права.
Мрачные раздумья не пошли во вред его всегдашней бдительности – Страж не только вовремя остановился, чтобы не налететь на остановившуюся подругу, но и за считанные мгновения распознал причину остановки. Узкая арочная дверь из тщательно подогнанных досок – едва впору ему протиснуться – выглядела не особенно приглашающе.
Впрочем, когда в этой империи что-то выглядело иначе?
– Не подумай, что я придираюсь, но у твоих контактов личные возражения против встреч на свежем воздухе, или просто в бардах очень строгие цеховые правила? – ненавязчиво поинтересовался он.
– Строже, чем ты думаешь, – отозвалась Лелиана. – Но не в них дело. Последнее, что она рискнула передать на письме – есть небольшая зацепка, но и за ней самой, похоже, кто-то следит. Тут уж волей-неволей спрячешься.
И снова права – не придраться.
– Значит… – Страж глубоко вдохнул, чуть задержал воздух в груди, и обстоятельно выдохнул. – Чем быстрее мы возьмёмся за дело, тем скорее твоя знакомая окажется в безопасности?
– Вот теперь я тебя узнаю, – улыбнулась подруга. В только что опустошённой груди внезапно зашевелилось что-то огромное и жаркое. – И я даже больше тебе скажу: в этот раз…
Герой Ферелдена даже не успел понять, откуда она извлекла изящный ключ – но то, что в этот раз не придётся пользоваться отмычками или ещё каким секретным стуком, действительно обнадёживало. Про неназванную «неё» Стражу не было известно буквально ничего, кроме того, чтобы это был один из бесчисленных дальних контактов Лелианы, но такая предусмотрительность явно рекомендовала её с лучшей стороны.
Даже с учётом того, что она почти наверняка была орлесианкой.
Положительное впечатление, однако же, оказалось преждевременным. Познания Стража в слесарном деле в общем и в целом ограничивались тем, с каким именно хрустом ломаются те или иные замки под напором богатырского плеча, но даже на его ненамётанный глаз казалось, что ключ должен был бы войти в скважину поглубже. Лелиана явно пришла к тому же выводу – после попыток провернуть его и вправо, и влево, она надавила ладонью на навершие, но и тогда строптивый замок отказался поддаваться. Вынув ключ из скважины, подруга наклонилась и с прищуром уставилась в тёмный глазок.
– Странно, – выдохнула она.
Голос был тихим и спокойным, но у Стража враз встали дыбом волосы на руках.
– Изнутри в замке ключ.
– Посторонись, – коротко бросил Герой Ферелдена, наклоняя корпус и выставляя вперёд плечо.
То ли из-за узких коридоров, то ли из-за каменной архитектуры, отучившей их бояться пожаров, но орлесианцы питали какую-то противоестественную склонность к дверям, открывающимся вовнутрь. Сейчас это было только кстати. Страж саданул плечом раз другой – кажется, поддаётся; третий – вот оно, пошло; и после четвёртого толчка, под жалобы выломанного из косяка запора, ввалился в помещение.
Обстановка внутри оказалась почти казарменной по своей скромности: лишь простенькая деревянная кровать с соломенным тюфяком да стоящая рядом тумбочка. Не сказать, впрочем, чтобы в комнатушке такого размера удалось бы разместить много другого – от одного угла до другого было дай Создатель четыре шага. Одинокий колдовской светильник в изголовье – такой же, что в коридоре снаружи – давал не слишком много света, но позволял сносно разглядеть и видавшие виды стены, и облезлый ковёр на полу, и аккуратно сложенное платье рядом .
И, конечно, неподвижное обнажённое тело на тюфяке.
Она была красива – не просто миловидна, а по-настоящему прекрасна. Учитывая специфику работы бардов, в этом, конечно, не было ничего удивительного, но в этом случае красота просто бросалась в глаза. Молочно-белая кожа, почти академически правильные черты лица, недлинные волнистые волосы, разметавшиеся вокруг головы небрежным ореолом – найти в девичьем облике изъян было бы трудно даже на притязательный вкус. Не отставало от лица и тело: согнутые в коленях ноги выгодно подчёркивали выразительный контур бёдер, сложенные чуть ниже пупка руки будто специально подчёркивали плоский живот, а на возвышающихся округлостях молодой груди Страж и вовсе решил лишний раз не задерживать взгляд, во избежание. Открывавшаяся глазу картина могла бы с равным успехом послужить моделью для классического скульптора или источником вдохновения для иллюстратора бульварной похабщины.
Не считая, конечно, того, что тонкая шея была вывернута под анатомически сомнительным углом, а прямо под рёбрами на плоском мускулистом животе расплывалось багровое пятно, в центре которого отчётливо угадывался отпечаток костяшек пальцев. На взгляд Стража, эротический потенциал это убивало на корню.
Протиснувшись мимо него, Лелиана на мгновение замерла и  втянула воздух ноздрями, но тут же шагнула дальше, к кровати. Склонив рыжую голову над мёртвым телом, подруга бережно коснулась рассыпавшихся по тюфяку чёрных кудрей и торопливо шепнула что-то на орлесианском. Даже стоя в полутора шагах, Герой Ферелдена не смог разобрать, было ли это начало андрастианской молитвы или прощание – зная Лелиану, могло быть и тем и другим одновременно – и коротко выдохнула.
– Ладно, – спокойно проронила она, поворачиваясь обратно. – Что мы имеем?
– Ну, как минимум, тот, кто это сделал, может в любой момент вернуться, чтобы спрятать тело, – хмыкнул Страж, косясь одним глазом на сломанную дверь.
– Не похоже, – мотнула головой подруга. Ощупав согнутые руки, она кивнула сама себе, явно уверившись в уже сложившейся догадке. – Окоченение уже серьёзное. Она так лежит сутки, если не больше – если бы спешили, уже давно успели бы убрать.
– Пахнуть же начнёт, – не уступил Герой Ферелдена.
– Начнёт, – согласилась подруга. – Но ты не забывай: крепость строилась для тевинтерского гарнизона вчетверо больше того, сколько здесь сейчас живёт, даже вместе с храмовниками. Эта часть подземелий почти заброшена. Не просто же так она именно здесь скрывалась.
Лелиана ещё раз взглянула на расплывшуюся под рёбрами гематому, после чего снова перевела взгляд на него.
– Про это что скажешь?
– Похоже на кулак в латной перчатке. Но, ты знаешь…
Страж взглянул на свою ладонь, оценивающе рассмотрев её с обеих сторон, и опять перевёл глаза на подругу.
– В общем, даже я бы такого не гарантировал, – признал он.
Лелиана хмыкнула, принимая информацию к сведению. Отвернувшись от тюфяка, она осторожно выдвинула ящики тумбочки – все три оказались пустыми. Следующим пунктом был ковёр – Стражу даже пришлось шагнуть обратно в коридор – но и под ним ничего не обнаружилось. Выпрямившись, подруга резко выдохнула, как обычно всколыхнув рыжую прядь на лбу, и кивнула в сторону кровати.
– С этим ты мне поможешь, или продолжишь играть в вуайеризм?
– Оскорбляй меня сколько душе угодно, но хотя бы имей достоинство делать это на человеческом языке! – отозвался Герой Ферелдена, протискиваясь обратно с комнату и запуская руки под тюфяк, чтобы приподнять его вместе с телом.
Возможность лишний раз прихвастнуть силой перед подругой оказалась единственным положительным результатом – на деревянной основе кровати тоже было хоть шаром покати. Разочарованно хмыкнув, Лелиана опустилась на ковёр, скрестила ноги и потянулась к скомканному платью.
– Я понял, я понял, девушка может соскучиться по стилю! – примирительно вскинул руки Герой Ферелдена.
– Ха, ха, – откликнулась подруга, прощупывая одну за другой складки вычурного наряда. – Видишь ли, когда люди думают о передаче сведений, они представляют бумагу или пергамен – да хоть нынешнюю страду на входе в Круг вспомни. И они, конечно, правы, в большинстве случаев. Но именно поэтому, – Лелиана торжествующе цокнула языком, – так ценны способы, о которых большинство не подумает.
– Совиное уханье? – нерешительно предположил Страж.
– Приемлемо, но трудно в освоении и ограничено в расстоянии, – мотнула головой Лелиана. – Кроме того, горло очень устаёт. А вот способ записать сведения так, чтобы их можно было спрятать в любом наряде, да так, чтобы при обыске даже не почувствовали…
Тонкие пальцы вывернули совершено неприметный на взгляд Стража участок платья наизнанку.
– Получится вот так, – удовлетворённо провозгласила Лелиана.
Страж уважительно хмыкнул, глядя, как разгладилась под пальцами подруги скомканная изнанка, явив взору вшитый изнутри носовой платок с какой-то неровной полосой. На второй взгляд полоса оказалась вышивкой – двумя незнакомыми (и почти наверняка орлесианскими) словами.
– «Прочнее камня», – раздельно продекламировала Лелиана, глядя на вышитое послание. – Да, бедняжка не только на бумаге опасалась писать открыто.
– Короче говоря, всё стало ещё непонятнее? – подал голос Страж.
– Как минимум, это пища для размышлений, – отозвалась  подруга. – Мы знаем, что она начала опасаться за свою жизнь достаточно давно, чтобы успеть это вышить. И мы знаем, что ей надо было, чтоб это послание выглядело максимально невинно. «Верность Орлею прочнее камня» – это с некоторых пор излюбленная присказка Бастьена де Гизлен, так что, даже если платок обнаружат, то скорее всего примут за изъявление верноподданнических чувств.
– Не знаем только самой малости – что она имела в виду.
– Ну, и тут есть с чем работать, – не согласилась Лелиана. – Вообще говоря, «Прочнее камня» – это известный роман. А также девиз его главного героя – изгнанного орлесианского шевалье, который и на чужбине продолжает хранить непоколебимую верность империи. Пишет и издаёт один очень плодовитый гном из Киркволла.
– Ну, она – Страж осторожно кивнул в сторону неподвижного тела, – вряд ли намекала, что памфлеты сюда возят из Киркволла. Великоват выходит крюк-то.
– Великоват, – кивнула подруга. – С такой скоростью и частотой, как они здесь появляются, их не могут печатать дальше самого Гизлена.
Лелиана плавно наклонилась назад, опёрлась затылком о холодный камень стены и прикусила губу.
– Давай вместе подумаем, на что тогда она могла намекать. Шевалье-изгнанник? Такого, по-моему, со времён Флориана не было. Верность империи? Ну да, Бастьен – большой сторонник Гаспара, и если маги нынче взбунтуются, он только сильнее продолжит гнуть линию патрона, что их надо к ногтю прижать. Но Бастьен, благослови его Создатель, не такого ума политик, чтобы провернуть целую операцию под чужим флагом, его предел – это несчастный случай на охоте.
Лелиана на мгновение состроила пренебрежительную гримаску.
– Может, автор? – посдказал Страж.
– Гном? Нет, обеими гизленскими типографиями владеют люди, – покачала головой подруга. – Но идея хорошая, давай разовьём. Чем так знаменит мессир Тетрас? Я бы сказала, склонностью к лёгкой похабщине, но как раз в «Прочнее камня» всё довольно невинно. Техника печати? Семейство Тетрасов, конечно, очень рьяно хранит свои тайны, но, насколько я знаю, примерно то же, что у всех – подвижный шрифт, металлические буквы. Тогда что?..
– Если ты ставишь вопрос, чем так знаменит гном-предприниматель, мои деньги – на то, что он кого-то надул, а потом показал бумажку с печатью, из которой следует, что всё было по закону, – хмыкнул Страж.
– Слу-ушай, – заинтересованно откликнулась Лелиана. – А ведь была такая история. Старший брат нашего книгоиздателя подмял под себя производство бумаги в Киркволле, выкинув на мороз традиционных цеховиков. Большой был скандал, аж до наместника дошло, но взятки и связи решили дело, так что типография Тетрасов стала первой в Марке, которая печатает на своей бумаге…
Лелиана нахмурила бровь и издала протяжный задумчивый звук.
– Ты знаешь, да, – кивнула она. – Бумага – это хороший путь. Печать без логистики не организуешь. Должны же материалы как-то попадать в Гизлен.
Ловко вскочив на ноги, Лелиана, чмокнула его в щёку и ещё раз повернулась, окидывая взглядом место убийства.
– Это, конечно, не отменяет главного вопроса.
– Как убийца проник в закрытую комнату а потом запер дверь изнутри?
– А? – вскинула голову Лелиана. – Нет, что ты. Он мог подражать чьему-то голосу, чтобы она открыла дверь, мог настигнуть её, когда она только сюда заходила – мало ли способов. Да и для второго, вообще говоря, есть подходы. Магниты, узкие поддоны по форме скважины… В общем, сложно, но можно. Главный вопрос – в том, кто и каким именно образом попытается разжечь мятеж.
– То есть, у кого есть мотивы? – усомнился Герой Фередлена. – Может, мы сначала с возможностями разберёмся?
– Если бы никуда не торопились, я бы с тобой согласилась, – терпеливо наклонила голову Лелиана. – Но собрание длится всего два дня; если кто-то планирует раскол – он это сделает сегодня-завтра. Потому, должно быть, и тело прятать не стали, что за два дня его едва ли кто найдёт. В первую очередь надо разобраться, что он планирует делать в ближайшем будущем, а не то, как он сделал то, что было в прошлом.
Похоже, она и впрямь твёрдо уверен в своём подходе. Что ж, не мешать же. В конце концов, она во всех этих орлесианских делах и впрямь разбирается больше.
– Ладно, – по мере сил убедительно улыбнулся Страж – Пойдём узнавать насчёт бумаги.
– Золотые слова! – просияла Лелиана. – Ты не подумай, по твоей линии мы тоже поработаем, но надо же сначала разобраться, где они эти пасквили печатают, и как именно собираются устроить беспорядки!
– Не бури в голову, – махнул рукой Герой Ферелдена – Лишь бы сработало.
Лелиана ещё раз одарила его поцелуем в щёку – на этот раз, прочем, другую – и шагнула к выходу.
– У тебя, – Страж сделал неуверенный жест, будто пытался что-то достать из-за за головы. – В волосах что-то. То ли песок, то ли…
– Вот как? – отозвалась подруга, оборачиваясь к стене о которую не так давно опиралась головой. – Не хотелось бы стряхнуть себе же за шиворот. Поможешь?
Страж не знал, как она чувствовала такие моменты и было ли это что-то обще-женское или присущее ей одной. Но когда Лелиана мурлыкнула, чувствуя, как одна его ладонь прижала воротник к шее, а другая начала осторожно стряхивать налипшую каменную крошку, ему было почти наплевать и на убийства, и на магические интриги, и даже на вечно ненасытную в своих требованиях тень Орлесианской империи.
***
Что ни говори, но в Круге всё же своя атмосфера.
Лелиану никогда не отличали столь характерные для многих правоверных андрастианцев опасения насчёт магии и магов – коли на то пошло, она всегда смотрела на них как на весьма достойных, разве что самую малость чудаковатых и совершенно точно не заслуживающих заточения в башнях мужчин и женщин – но всё же нельзя было не заметить отличий сегодняшнего собрания от бесчисленного множества светских приёмов, на которых она успела поперебывать. Чародеев отличала свирепая корпоративная гордость, сравниться с которой могли бы разве что Антиванские Вороны и – Лелиана с усмешкой покосилась направо – Серые Стражи. Когда люди и эльфы с раннего детства живут в одном и том же кругу, намеренно отгороженные от всего мира, нечему удивляться в том, что они сами начинают противопоставлять себя ему. Конечно, либертарианцы и лоялисты вцепятся друг другу в глотку, едва им представится такая возможность, но прежде всего и те, и другие были либертарианцами и лоялистами Гизлена. Здесь помнили, кто пятьдесят лет назад внедрил новую, удобную лично ему и его подопечным систему учёта в библиотеке, кто подсидел кого при попытке защитить диссертацию о новом целебном ритуале, кто и кому отказал в помещениях для внеклассных занятий. Это была глубокая, интимная вражда, тянувшая сквозь колдовские поколения и уходившая корнями в самую кровь и плоть столетиями варившегося в своём соку Круга.  Такая вражда всегда по-особому сближала людей, делая знакомых врагов стократ роднее даже самых благожелательных чужаков.
Если Гизленский Круг собирался выстоять, решение должно было прийти изнутри. Излишняя настойчивость в посредничестве, даже и от самой придворной чародейки, только лишний раз озлобит всех. Остаётся надеяться, что и сама Вивьен отдаёт себе в этом отчёт.
Ну, об этом можно позаботиться чуть погодя. Пока надо было разобраться с текущими вопросами.
– Пока я буду бегать с образцами и выяснять, откуда родом бумага, держать руку на пульсе останется тебе. Смотри, всё довольно просто.
Герой Ферелдена обречённо кивнул.
– Вон тот тип в бирюзовом с губами, вечно сложенными кошачьей задницей – Арно, глава либертарианцев. Он пока ещё не разошёлся, но, будь уверен, ещё попытается разогнать тут страсти. Седая женщина в голубой мантии с меховым воротником – Ипполита, главная лоялистка, конфидантка Вивьен и, пока ещё, Верховная чародейка. Наконец, вон тот здоровый бородатый лоб в тёмно-сером – Кретьен из эквитарианцев. Остальные, в общем и в целом, мелкие сошки.
Ужасное упрощение, но незачем слишком усложнять задачу. Всё равно она быстро обернётся.
– А это, в таком случае, кто? – подал голос Страж.
Он качнул головой в сторону дальней стены где, примостившись на стуле, сидел сухопарый старичок заставший, судя по виду ещё времена императрицы Меризы. Одежда выделяла его разве что своей скромностью да и никаких особенных действий старик не предпринимал – лишь неторопливо мусолил какую-то книжечку, только что не водя длинным носом по страницам – но нетрудно было понять, почему вопрос коснулся именно его. Все проходившие мимо маги раскланивались с сидящей фигурой с преувеличенным почтением, даром что тот не демонстрировал ни малейшего желания замечать существование окружающего мира. Видимо, именно для того, чтобы беречь покой почтенного старца – а также, не исключено, для помощи в передвижении – по обе руки от него бдительно восседали двое бодрых семидесятилетних учеников.
– Ах, это, – улыбнулась Лелиана. – Старший чародей Гийом, он же Гийом Ворон, он же Гийом Желчный Пузырь. Гениальный маг, невероятный авторитет, и свирепый ненавистник политики. Трижды его хотели сделать Верховным чародеем, и трижды делегация возвращалась с отказом. Если память мне не изменяет, фигурировали такие термины как «выкидыши рахитичной ослицы» и «антиванский бордель на выезде». – Лелиана пожала плечами. – Человек очень любит свою научную работу и не хочет отвлекаться. Говорят, что старик Гийом может одним словом решить любой доктринальный вопрос, но проверить это уже давно не было шанса, поскольку за последние десять лет на общих собраниях он ещё ни разу не подал голоса.
– А он мне нравится, – хмыкнул Страж. – Давай я лучше буду наблюдать за ним?
– Не вредничай, – фыркнула Лелиана. – Ты же знаешь, я мигом.
Герой Ферелдена кивнул, покрепче стиснул её в объятиях и старательно растянулся в улыбке, которая даже убедила бы кого-то, кто знал его хуже неё.
Внезапно захотелось схватить его за руку, потянуть за собой – туда, за стены крепости, за предела Гизлена – в седло и вскачь, не разбирая дороги, пока вокруг и даже над головой не сомкнётся дремучий лес! – но порыв иссяк так же быстро, как и появился. Не сейчас. Уже совсем скоро, но ещё не сейчас.
Улыбнувшись в ответ, Лелиана кивнула на прощание и двинулась к противоположному концу помещения.
Олух же ты несчастный, она ведь всё понимала! Разве что слепая не заметила бы, что ему не по нутру в Орлее. И ведь придумал себе, что та её шутка, когда она поймала его на слове – это обязательство на веки вечные! Ходит теперь с надутыми щеками, тащит свою ношу, изводится, как Гессариан на сожжении Андрасте – приносит, стало быть, жертву на алтарь их отношений. Дурья твоя голова, да ты думаешь, она сама не согласилась бы ткнуть пальцем в карту и махнули куда глаза глядят?!
Обязательно. Обязательно. Но только не так, чтоб после этого пришлось добавлять: «Чуть погодя, а пока нам ещё придётся задержаться в Орлее». Ещё немного. Сейчас они распутают это дело, разберутся, кто, всё-таки, стоит за всеми этими попытками развалить империю – и тогда снова будут свободны странствовать в своё удовольствие.
Ещё совсем немного.
Она обещает.
Вивьен была там же, где она и рассчитывала её увидеть – недалеко от выхода, восседая на одном из привольно расставленных пуфиков и беседуя с моложавым чародеем лет сорока. Тот писал что-то в раскрытой книге, лежавшей между ними на невысокой чайном столике, а высокопоставленная кеолдунья легонько кивала, наблюдая за движением пера. Заметив приближение Лелианаы, она ласково улыбнулась соседу – тот как раз закончил черкать пером и бережно закрыл книгу – и жестом его отпустила. Тот поспешил встать, сделал несколько шагов назад, неглубоко поклонился, и лишь после этого развернулся и двинулся восвояси.
– Сестра Соловей, – грудным голосом поприветствовала её чернокожая колдунья.
– Верховная чародейка, – наклонила в ответ голову Лелиана.
– Помилуйте, дорогуша, ни к чему такие формальности, – отмахнулась Вивьен. – К тому же, в Гизлене Верховной чародейкой остаётся Ипполита, и неучтиво было бы называть так кого-то ещё.
– Но неучтиво было бы и называть вашу милость придворной чародейкой, коль скоро это только подчеркнуло бы, что вы здесь чужая, – разыграла невинность Лелиана.
– О, что вы. – Вивьен плавно покачала своим массивным париком. – Орлесианские маги не будут друг другу чужими ни в одном конце сей благословенной империи, поскольку их объединяет верность престолу и пресвятой Церкви. Садитесь, прошу вас.
– Наш разговор вряд ли будет долог, – не уступила Лелиана. Не хватало ещё попусту тратить время.
– Зачем же так?.. – спокойно отреагировала Вивьен. – Посидите, пробеседуйте со мной, выпейте чего-нибудь. Я слышала, Доротея очень ценит ваш талант к стихосложению и песне? Может, – длиннопалая тонкокостная рука сделала изящный жест в сторону лежащей на столике книги, – может, пожелаете оставить какую-нибудь запись в моём альбоме?
– Коль скоро вы заговорили о верности престолу и пресвятой Церкви, уверена, что вы понимаете, почему мне хотелось бы закончить разговор как можно быстрее и приступить к иным делам, – откликнулась Лелиана.
– И в самом деле… – всё тем же мелодичным грудным голосом продолжила Вивьен. – Действительно, если верить тому, что я о вас слышала, вы, как и я, ставите благополучие Орлея на первое место. Что же, я буду всецело рада вашей помощи, поскольку лишь глупец стал бы недооценивать ваши возможности. Но всё же, чтобы вы не ощутили свою ношу непомерно тяжкой, позвольте вас заверить, что ситуация достаточно контролируемая.
– Боюсь, в этой оценке мы не совпадаем, – сдержанно отозвалась Лелиана.
– Так не бойтесь, дорогуша.
В тоне Вивьен появилась малая толика покровительства – как раз достаточная для того, чтобы её можно было уловить.
– Я самого высокого мнения о вашем опыте по части Игры – хотя, конечно, вы должны были немного поотстать за время своего отсутствия – но у меня определённо больше опыта в руководстве магическим сообществом.
– Зато у меня вполне достаточно опыта насчёт того, что происходит, когда Круг разваливается на части, – парировала Лелиана.
– И именно поэтому.
Вивьен умолкла на полуслове, будто сказанное не нуждалось в продолжении, но потом всё же заговорила снова.
– Я не позволю довести Круг Гизлена до Права Уничтожения. Большая часть моей свиты – и тут я доверяюсь вам исключительно как человеку, которого так ценит преподобная Доротея – отборные храмовники из Монсиммара. Вместе со здешним гарнизоном и помощью лоялистов, их достаточно для того, чтобы подавить всякое возможное сопротивление. Пусть чародеи Гизлена ведут дебаты сколько угодно – свобода слова незыблемо входит в число академических привилегий – но если кто-то действительно вздумает потребовать отделения от империи или от Церкви…
– Может, всё-таки лучше попробовать это предотвратить? – холодно отозвалась Лелиана.
– Поверьте, дорогуша, я хочу этого куда больше вас, – спокойно ответила Вивьен. – И поддержу вас в любом решении, которое позволит свести жертвы к минимуму.
– Минимуму? – медленно поинтересовалась Лелиана.
– По какому бы пути ни пошли события, сегодняшнее собрание обязано закончиться на правильной ноте. Вы сами видите, до чего тут дошло в последние недели. – Вивьен поджала губы. – Сомнения в авторитете ордена, в авторитете Церкви и империи. Такие посягательства нельзя спускать с рук.
Вивьен небрежно подняла со стола бокал, и сделала едва заметный глоток. Результат, по всей видимости, оказался не вполне удовлетворительным – длинные чёрные пальцы иначе перехватили сосуд – прозрачное стекло на мгновение покрылось изморозью, чтобы мгновение спустя помутнеть, когда та растаяла – и уже после этого придворная чародейка сделала глубокий глоток.
– Конечно, я не разделяю мнения рыцаря-командора, – невозмутимо продолжила Вивьен. – Он желает спровоцировать разом всех потенциальных мятежников и устроить резню. Можно его понять – ведь в первую очередь его ославляют в этих памфлетах, и без всякой вины! – но до такого я не желаю доводить, и готова принять в том числе вашу помощь. Однако же, даже такой вариант будет лучше бездействия. Кто-то должен понести наказание за происходящее.
Вивьен вернула бокал на стол, и тоненький стеклянный звон прозвучал неожиданно весомо.
– Круг – это организм. Чтобы он сохранялся как целое, больные его части необходимо время от времени иссекать. И мы пошлём этот сигнал – всякому кто смотрит по обе стороны от Недремлющего Моря.
– Боюсь, они могут истолковать этот сигнал совсем иначе, ваша милость, – покачала головой Лелиана.
– В самом деле? – Удивление в голосе Вивьен было настолько правдоподобным, что можно было даже допустить её искренность. – Я полагала, что вы, учитывая ваши симпатии, скорее воздержитесь от такой критики.
– Мои симпатии? – раздельно переспросила Лелиана.
– О, не поймите превратно, – вскинула ладонь Вивьен. – К вашему спутнику я испытываю лишь глубочайшее уважение. Но зная о вашей поддержке Серый Стражей как ордена – тех самых людей, что попирают церковное и светское право, замыкают на себя огромные ресурсы, насильно ставят в строй тысячи людей, и всё это во имя задачи, которую, как показывает недавний опыт, могут выполнить всего двое – зная об этом, я могу только поразиться, что вы будете пенять чьим-то решениям за неэффективность.
Лелиана чуть наклонила голову и улыбнулась уголками рта.
– Забавно слышать это от вас, ваша милость, – дружелюбно отозвалась она. – Особенно учитывая ваши симпатии.
– И что же удивительного в моих симпатиях дорогуша? – удивилась Вивьен.
– Видите ли, тот самый опыт, к которому вы только что апеллировали – и о котором я имею привилегию быть осведомлена из первых рук – свидетельствует и о другом. Он показывает, как орден, замыкающий на себя огромные ресурсы и насильно вербующий тысячи людей, оказывается абсолютно беспомощен при выполнении единственной задачи, во имя которой всё это творит. Задачи, – Лелиана назидательно вскинула палец и улыбнулась, – для которой, как показывает недавний опыт, достаточно всего четверых. Не стану интересоваться, когда бы объявите храмовников ненужным пережитком старины, но не могу не удивиться тому, с какой готовностью вы согласны довериться решениям таких людей. – Улыбка исчезла, как и не было. – Потому что я, будьте покойны, этого делать не стану.
***
Воображая общее собрание магического Круга, Страж представлял себе что-то среднее между Собранием Земель и банкетом в честь монаршего тезоименитства: полчища пышно разодетых индюков, вяло переругивающихся с соседних трибун, но время от времени собирающихся вместе, чтобы поднять стаканы за очередной тост. По первому пункту ожидания оправдались – наряды присутствующих и впрямь заставляли усомниться либо в реальности происходящего, либо во вменяемости носителей – но  в остальном догадка оказалась не слишком близка к истине. Трибун как таковых не было – маги, от стройных эльфиечек, которым нельзя было дать и двадцати, до древних стариков, способных подпоясаться бородой, просто кучковались группами по нескольку десятков, каждая вокруг своего оратора. В каверзных вопросах и даже открытых обвинениях не было недостатка, но общая атмосфера всё же выглядела не так напряжённо, как перед их с Логэйном столкновением. Может, в этом и был замысел – дать чародеям немного выпустить пар в привычных склоках, чтобы хотя бы чуть-чуть отвлечь их от сегодняшних скандалов и сделать благодушнее перед голосованием
Работало или нет – сказать было трудно, но обсуждениям колдуны отдавались со всем жаром. Орлесианского – хоть в чём-то Создатель миловал! – почти не было слышно: разношёрстная публика предпочитал излагать мысли на всеобщем. Насколько Страж мог понять за гомоном, гвалтом и незнакомыми словечками, большая часть выступлений касалась академических вопросов – организации расписания, классификации чар и заклинаний, алхимическим реакциям и особенностям призыва духов – но самые оживлённые дебаты, конечно, разворачивались на злобу дня.
– И вопрос не в том, – Арно в очередной раз отбросил неровную чёлку, постоянно падавшую ему на глаза, – вопрос, повторюсь, не в том, какие ещё пугающие слова они выдумают в попытках нас устыдить. Еретики, нечестивцы, мятежники – всё это мы уже слышали, когда наше искусство пытались низвести до возжигания свечей в храмах!
– Арно, но тебе же не хуже меня известно, что Житие Святейшей Амброзии – это апокриф, – гулко прозвучало из толпы. Несколько человек засмеялись, но большинство продолжило внимать оратору.
– Вопрос и не в том, – продолжал Арно, – насколько далеко они пожелают зайти. Они уже хотят, чтобы наши браться целовали им сапоги, и наши сёстры ублажали их престарелые телеса – так, должно быть, они понимают завет, что магия должна служить человеку! Нет, единственный вопрос – насколько далеко мы позволим им зайти. Потому что – и затвердите эти слова даже если они будут единственным, что вы запомните – по своей воле они не остановятся никогда! Людоеды так не умеют.
Аплодисменты получились жидкими, но по взглядам, которым перебрасывались слушатели, было ясно, что большинство считает доводы по крайней мере заслуживающими внимания.
– Друзья мои, – зазвучал, тот же гулкий голос, что комментировал речь раньше.
На оставленное прежним оратором место уверенно шагнул широколицый бородач в тёмно-серой мантии. Кретьен, стало быть.
– Возможно, подобное вступление покажется вам странным, но я всё же начну издалека. Вспомните свои первые дни в Круге…
– Это сразу после того, как храмовники, нас выкрали из дома? – язвительно выкрикнул один из присутствующих.
– Дома, который мы сами сожгли или разметали бы по брёвнышку, не умея контролировать свои способности, – парировал Кретьен. – И я именно об этом. Вспомните, чему вас учили на первых занятиях? Были ли это могучие чары? Хитроумные зелья? Глубокие тайны бытия? Скажу за себя, – тут широкая борода расплылась в улыбке, – я ждал как раз чего-то подобного, и потому был изрядно разочарован. Вместо познания секретов чародейства, позволяющих менять саму ткань бытия, меня учили медитации – от простейшего контроля дыхания до самых глубоких уровней «каменного сердца».
По толпе пронёсся гомон. Кто-то начал кивать, явно понимая, к чему клонит говорящий.
– Тень вечно следит за нами с оскаленными зубами, и одной неконтролируемой страсти может оказаться достаточно, чтобы попасть в её клыки. Кому как не нам знать, сколь опасно следовать чувствам, а не холодному разуму? И что же я наблюдаю сегодня? Мои собраться, умнейшие люди империи, распаляют себя – из-за чего? Из-за голословных обвинений, которые распространяют по кругу какие-то смутьяны! Да, храмовники оскорбили многих из нас обысками и подозрениями. Но этого мало, смехотворно мало для того, чтобы изображать их средоточием зла, что стремится поработить одну половину Круга и изнасиловать другую! Если, – Кретьен повысил голос и вскинул палец, – если Арно, кто-то из его сторонников, или же кто угодно иной предоставят подлинные доказательства тех обвинений, что они с такой готовностью подхватили, едва у них появились личные счёты к Ордену – тогда и я встану рядом с ними! Но такого не случится, потому что подобных доказательств нет – и раз уж никто до сих пор их не видел, давайте же, всё-таки, вспомним, кто мы есть, и доверимся разуму, а не страстям!
Несмотря на резонную природу выступления, хлопали Кретьену даже жиже, чем Арно. Возможно, именно поэтому.
– А, пропади оно, – пробормотал Страж, отходя от столпившихся магов. Последний час лавируя по залу, он успел прислушаться к разговорам в каждой из вольно складывающихся и периодически рассыпающихся компаний. Ничего, позволявшего проникнуть в тайны происходящего услышать так и не довелось – впрочем, вряд ли он заметил бы что-то менее явное, чем откровенная потасовка – а время, между тем, продолжало уходить впустую. Да, он определённо злился именно на то, что время уходило впустую, а вовсе не на то, что вновь куковал без всякой пользы вообще, и, будто этого было мало, для спасения Орлея.
Ну да и пёс с ним, с таким же успехом можно заняться и чем-то действительно полезным.
Кресло у дальней стены оказалось вполне себе удобным, разве что самую малость узковатым. Открывавшийся угол обзора позволял по-прежнему видеть практически всё помещение, так что хитроумные чародеи, вздумай они проявить своё хитроумие достаточно прямолинейным образом, не скрылись бы от геройского взора. Наконец, стоящая на подлокотнике тарелочка с орехам и цукатами сулила не допустить смерти от истощения во время напряжённых раздумий.
Итак, каким образом, всё-таки, убийца проник в комнату? Кончено, Лелиана, привыкшая на всё смотреть в контексте судеб империи, в первую очередь будет смотреть, кому это выгодно, но его воспитывали в более простой школе мысли, требовавшей в первую голову спросить: кто это мог? Злоумышленник почти наверняка был один: попробуй они замордовать жертву уже вдвоём, в такой комнатушке только бы локтями толкались. А это важно: для такого удара, чтоб оставить как в типографии отпечатанный след (и, конечно, расплющить все попавшиеся на пути внутренние органы) замах нужен был соответствующий. Шею, скорее всего, сломали уже после, о чём говорило и полное отсутствие следов борьбы – попробуй-ка поборись, когда тебя складывает вдвое и тянет собственные кишки выблевать.
Предположения Лелианы чем дальше, тем больше казались неоправданными. Напасать на девицу при входе, конечно, можно было, но попробуй подкрадись к барду в пустынном и узком коридоре. Постучаться под личиной кого-то другого? Ещё краше картина: девица видит в замочную скважину, как снаружи стоит здоровенный детина с латной перчаткой на правой руке, и не находит ничего лучше, чем любезно ему отворить!
По всему выходило, что без колдовства тут не обошлось – для маскировки, изменения голоса и облика, или чего-то ещё. Хотя, конечно, у барда, внедрившегося в Круг, должно было быть достаточно инструментов для распознания чар и защиты от них. Как бы убийца ни пробрался внутрь, сделать это он должен был быстро – чтобы уже через мгновения жертва, даже и предупреждённая об использовании магии, была в его полной власти. Но как?
Чёртовы орлесианцы, ничего-то по-человечески не могут.
– Мессир, – послышался мягкий но настойчивый голос.
Страж поднял взгляд и упёрся им в молодого мага в жёлтой мантии, стоявшего перед ним, сцепив пальцы.
– Мессир, это место Старшего Чародея Альберика, и я настоятельно прошу вас освободить его.
– Очень занятно, – протянул Страж, демонстративно оглядываясь по сторонам, – потому что я не лицезрею здесь никакого Старшего Чародея Альберика.
– Его милость послал меня вперёд, чтобы убедиться, что всё готово к его появлению, – пояснил юноша, нервно тиская край рукава.
Страж ещё раз огляделся по сторонам. Расставленные кресла – все как на подбор одинаковые – были в значительном большинстве свободны.
– А что, старший чародей не в состоянии уместиться на свободное место? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Нет, вы не пони… – начал парень, явно огорошенный такой невообразимой бесцеремонностью.
– Или его милость предпочитает размещать свой малопочтенный афедрон уже на нагретом? – неумолимо продолжал Страж.
Юноша в жёлтом хватал воздух ртом, но колдовские семинары и коллоквиумы явно сделали очень мало, чтоб подготовить его к такого рода диспутам.
–  Так вот что я тебе скажу, – заявил Герой Ферелдена, рывком поднимаясь и нависая над на глазах робеющим адептом магических искусств. – Пусть старший чародей Альберик осмелится притащить сюда свою ледащую задницу сам, и тогда, будь уверен, я найду одно или два места, куда её можно уместить с наибольшими удобствами для всех окружающих!
Жёлтая мантия спешно ретировалась, а Страж со вздохом опустился обратно в кресло и разгрыз орешек. Да, подруга бы этого не одобрила. Слишком вульгарно. Агрессивно.
Не по-орлесиански.
Откуда-то справа донёсся звук, больше всего напоминающий свист понемногу закипающего чайника. Отследить источник оказалось несложно – через два кресла, всё в той же скрюченной позе восседал Гийом Ворон. Оба молодых ученика уже оставили патриарха – для участия в обсуждениях или, что казалось вероятнее, по зову природы – но сам старший чародей был туту как тут, глядя на Героя Ферелдена весёлыми живыми глазами.
– А неплохо, неплохо вы его приложили, – прокомментировал Гийом. – Хотя ещё лучше было б, если бы старый содомит Альберик сам своё гузно сюда приволок.
– Боюсь, старые содомиты – не по моей части, – покачал головой Страж.
– Значит, не из Круга, – глубокомысленно заключил Гийом. – Что же, предпочитаете молодых содомитов? Храмовник?
– Послушайте, дедуля, – вскинулся Страж, – я в курсе, что у вас тут в Орлее день не удался, если не получилось кому-нибудь задницу подставить, но мы у себя предпочитаем проверенные временем способы. У некоторых, говорят, даже дети получаются.
Гийом кашлянул и мелко затрясся, снова подражая чайнику. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что старший чародей смеётся.
– И снова неплохо, молодой человек, – улыбнулся Гийом. – Просто глоток свежего воздуха. Знали бы вы, сколько юных щёголей искренне полагали, что я сплю и вижу как бы размять чресла о молодой афедрон, чтобы в обмен поделиться сокровенными тайнами магического искусства! Готовы на всё, кроме учёбы, а?
Герою Ферелдена неожиданно болезненно вспомнилась муштровка амарантинского ополчения.
– Да, видал таких, – откликнулся он.
– Ну так что же! – Гийом решительно хлопнул ладонью по подлокотнику и сделал приглашающий жест. – Выпьем! Выпьем, я угощаю, и пока льётся вино, будем вести приятные застольные беседы! Слишком редко я здесь встречаю кого-то, кто не пытается тут же запустить учтивый язык промеж сморщенных старческих фиг!
Страж взвесил за и против. Зацикленность старика на заднепроходной теме несколько настораживала, но обзор от смены позиции ни сколько не страдал, а если он и впрямь собирался выяснить, каким магическим арсеналом мог  располагать убийца, то лучший знаток волшебства на многие мили вокруг был наиболее подходящим вариантом.
– Красное, – кивнул он. – Но найдём какую-нибудь тему кроме содомитов.
***
Её давно интересовало, почему парфюмеры Орлея так редко искали вдохновения за пределами цветов, фруктов и винных букетов. Конечно, не всякому захочется обонять, скажем, мокрую псину – хотя, не преминула с улыбкой отметить Лелиана, и на это бывали любители – но места, которые мастера ароматических искусств редко решали почтить своим присутствием, тоже могли бы предоставить немало немало идей. Вот например сейчас – в типографии пахло разогретым металлом, чернилами, свежими опилками, устилавшими земляной пол.
И неприятностями. Уж этот запах она отличала среди любых других.
Что ещё интереснее, похоже, неприятности были никак не связаны с ней.
– Н-да, – коротко кивнул в меру дородный печатник, просматривая на свет лист желтоватой бумаги. – Могу только подтвердить то, что уже сказал рыцарям Церкви. Это подделка под бумагу, что изготовляет мастерская почтенных братьев Тетрасов в Киркволле. Не самая плохая подделка, но в водяных знаках всё же есть неточности, которые позволяют её распознать.
Значит, с бумагой всё довольно прозрачно, и дело не в ней… На что же ты намекала, милая? «Прочнее камня»…
– И всё же очень неприятно осознавать, что злоумышленники решили подделать именно водяные знаки Тетрасов, – наобум выдала Лелиана. – Весьма, весьма неприятно.
Печатник резко опустил памфлет и воззрился на неё, будто впервые увидел.
– Должен ли я понимать, что вы сюда прибыли как… – печатник торопливо облизал губы. – Как представитель…
А вот теперь, похоже, неприятности чуяли уже в ней.
– Мне ли говорить вам, что вы должны, – широко улыбнулась Лелиана. – В нашем деле многое зиждется на негласном понимании, разве не так?
Ни малейшего представления, о чём идёт речь, но немножко актёрства, чуточку давления, завуалированная угроза – имя Тетрасов всё ж-таки не последнее вдоль берегов Недремлющего моря! – и остаётся только ждать, пока собеседник сам всё выложит. Всё как она любит.
– Само собой! – с готовностью подхватил печатник. Мясистые кулаки судорожно сжимались, ноя явно не потому, что хозяин намеревался пустить их в дело – просто от нервов. Что-то его явно тревожило в идее, что Тетрасы обратят внимание на его типографию.
– Вам же должно быть ясно, зачем мессир Тетрас решил отправить к вам посланца, – пошла ва-банк Лелиана. – Не из-за одной только бумаги. Если же ясность от вас всё ещё ускользает – что ж, я намекну. «Прочнее камня»?
Щёки печатника, до того казавшиеся просто упитанными, внезапно обвисли точно пустые меха и сделались дряблыми.
– Я… я не думал, что само такое решение оскорбит почтенных братьев Тетрасов, – торопливо забормотал он.
– Оставьте им решать, что их оскорбляет, – холодно прервала его Лелиана.
– Конечно, конечно, – закивал печатник. – Если для них это принципиальный вопрос, я его уволю немедля. Да что там, на самом деле мы почти и не сотрудничали! Вот, сегодня он даже на работу не явился!
– Вижу, вас это тяготит? – вкрадчиво поинтересовалась Лелиана, заглядывая нервничающему печатнику прямо в глаза. – Облегчите же душу. И помните: моё молчание нельзя купить ни за какие деньги, но можно по вполне сходной цене взять напрокат.
Путь от типографии до указанного адреса занял больше времени, чем хотелось бы – хотя напрямую расстояние было не так велико, необходимость петлять по незнакомым улицам всё осложняла. Зато было над чем подумать – едва печатник понял, что неприятностей с суровым гномьим семейством ещё можно избежать, откровения полились из него рекой. Как выяснилось, его типография несколько месяцев назад наняла нового иллюстратора – юношу по имени Мартин, некогда сотрудничавшего с Тетрасами и даже сделавшим иллюстрации к «Прочнее камня». Вскоре после этого, однако, мессир Тетрас-младший выкинул Мартина прочь из-за какой-то безобразной истории и в запале посулил, что всякий, кто даст ему работу в издательском деле, станет его личным врагом. В чём именно заключалась причина увольнения, сам печатник не знал, да и вряд ли интересовался, прельщённый возможностью нанять беглого мастера за полцены. Судя по настоящему потоку нескромных картинок, что Мартин выдавал на-гора для буклетиков, наполняющих печатный рынок Гизлена на радость городской страже, нижним чинам храмовником и прочей непритязательной публике, ему просто не повезло изобразить кого-то в чрезмерно откровенном виде. Как бы то ни было, в последние дни художник был сам не свой – нервничал, не сдавал рисунки вовремя, поздно являлся на работу или, вот как сегодня, не приходил вообще.
Ногу на рассохшуюся бочку у стены, ухватиться за балку, подтянуться, повторить и перебраться на следующий этаж. Проскользнуть вдоль края крыши так, чтобы не потревожить старую черепицу и не поскользнуться на обнажённой обрешётке. Прилепиться к стене надстройки, вырастающей из крыши, будто голубятня, и переждать неожиданно сильный порыв ветра – чего не сделаешь ради спасения Орлея…
Вымученно-покорная улыбка, служащая неизменной реакцией на любые новости о необходимости спасать империю, предстала перед её внутренним взором с такой резкостью, что Лелиана чуть не сорвалась с карниза.
Ничего. Ничего. Сегодня наконец разберёмся – и всё. Над этим же и работаем.
Лелиана медленно выдохнула, подождала, пока ток крови перестанет отдаваться ударами в голове, и снова скользнула вперёд. Три шага вдоль карниза – и вот она уже возле затянутого мутным бычьим пузырём окна. После этого поддеть запирающий его крючок лезвием кинжала и толкнуть раму вверх было делом считанным мгновений.
Ровно тогда внутри загрохотала падающая мебель и раздался дёргающий звук резко натянувшейся под грузом верёвки.
Мешкать было некогда – скользнув в помещение ногами вперёд и больно ударившись макушкой о падающую обратно раму, Лелиана увидела болтающееся в петле тело. Руки и ноги не молотили воздух, как такое порой бывало при удушении – напротив, носки добротных, но поношенных ботинок безвольно болтались в паре ладоней над полом. Глаза, однако же, ещё продолжали смотреть живо и с пониманием – похоже, парню удалось-таки сломать себе шею, но не сдавить спинной мозг до мгновенной смерти.
К счастью для неё, верёвку самоубийца выбрал не из самых качественных – хватило несколько раз чиркнуть кинжалом, чтобы тощий художник распрощался с удерживающей его петлёй. Лелиана едва успела подхватить падающее тело – не хватало ещё усугублять и без того тяжёлый перелом – и по мере сил осторожно опустила его на пол.
– Ну, давай, – бросила она, аккуратно стравливая отрезанную петлю, стаскивая её через голову и отбрасывая в угол.
Мартин – а судя по описанию печатника это был именно он – просто смотрел на неё. Из больших серо-голубых глаз лились слёзы.
– Что? – требовательно переспросила Лелиана, услышав какой-то сиплый выдох.
– Не могу… – едва слышно выдохнул Мартин. – Слишком много. Слишком много требует…
– Кто? – повысила голос Лелиана. – Кто требует, на кого ты работал?
– Он приводил их… Не могу. Не могу. Лучше так…
– Чего много? Чего требует?! – рявкнула Лелиана, подавляя искушение потрясти Марина за плечи.
Ответа не последовало – если не считать таковым соловый взгляд в дальний угол комнаты. Сиплое дыхание Мартина окончательно утратило всякое сходство с членораздельной речью, а потом и вовсе затихло. Ниточка снова оборвалась.
Лелиана зажмурилась – до боли, да пляшущих звёздочек под сжатыми веками – и снова открыла глаза. Ну нет. Как минимум, она уже здесь. Значит, может ещё найти следы.
Комнатушка Мартина тоже размерами не отличалась – хотя, казалось бы, художник успешного издательского дома мог бы себе позволить условия куда как получше. Рабочий стол в ближнем углу являл взору лишь несколько набросков похабных картинок – ничего особенного, учитывая характер его работы – и под тюфяком, вот уже второй раз за день, ничего не обнаружилось. После обыска самого тела – пара сломанный перьев да нож для очинки в карманах, но больше ничего – Лелиана выдохнула, заложила волосы за ухо и воззрилась в тот же угол, куда смотрел уже остекленевший взгляд висельника.
Совочек для мусора и растрёпанный веник очень быстро показали себя недостойными внимания, но вот сам пол оказался куда как интереснее. Конечно, половицы по всей комнате изрядно отличались и шириной, и материалом – чего ещё ожидать от такого-то места? – но, по крайней мере, они везде были длинными. Намётанный глаз барда сразу подметил нетипично короткий кусок доски, и когда снова пришедший на помощь кинжал аккуратно отжал его край и приподнял деревянную плашку, взгляду открылся целый ворох жёлтых бумажных листков в до того скрытой нише.
Девушки. Нет, даже не девушки – девочки. Но в тех же видах, в которых Мартину было привычно рисовать женскую натуру.
Эскизы. Вот здесь схвачен разворот головы, здесь – контур едва наметившейся груди. В отличие от обычных похабных рисунков, где весь труд уходил на сиськи и бёдра, очень много внимания лицам. Безвольным, пустым лицам, лишь в глубине глаз которых плещется непонимание. Она готова была побиться об заклад, что в этих тщательно выписанных лицах Круг Гизлена узнает недавних усмирённых, не прошедших Истязания.
Лелиана до крови прокусила щеку, чтобы отбить накатывающую тошноту.
Девочки в позах, которых постыдилась бы проститутка из портового района. Девочки, вздёрнутые под потолок за тонкие руки. Девочки с пламенеющим мечом, вырезанным на нежной плоти.
Она всё ещё не знала, кто за этим стоит. Но если это были эскизы – было кристально ясно, в чьих покоях должны обнаружить готовые работы. И если они успеют их подбросить раньше, чем она сможет это предотвратить – да смилуется Создатель над Кругом Гизлена, потому что рассвирепевшие маги не будут давать пощады ни рыцарям Церкви, ни тем, кто встанет на их сторону, будь это даже придворная чародейка императрицы.
Лелиана смела рисунки обратно в потайную нишу, приладила обратно деревянную плашку и, для надёжности, надвинула на неё стол. Кинжал скользнул в ножны, и руки привычно проверили расположение нескольких метательных ножей в потайных карманах. Равнодушно переступив через бездыханное тело, Лелиана шагнула к окну.
Ей надо было спасти империю.