- Шкр - шкр - шкр...
Скрежещущие металлические звуки проникают в его панцирь, но не находят выхода, мечутся внутри высохшими горошинами в детской погремушке, бьются о стенки, создавая панику и наводя мурашечный дискомфорт. Надо признать - пренеприятное ощущение, щекотливое. 
Он оглядывается по сторонам: каждый уголок темной кухни ему знаком, полное совпадение с рассказами. Кошмарное дезире. Тьфу ты, дежавю.
В углу корзина с крышкой, где его держали ранее, у очага дрова, на стенах крюки, половники и щипцы. В котле бурлит и надувается пузырями маслянистое варево. Когда они достигают критического размера, то лопаются, обдавая все вокруг горячими брызгами.
Она оказалась права, морковь в котле действительно вместе с совестью утратила овощную миловидность, теперь она напоминает оранжевые глаза чудовищ, выглядывающих из преисподней.
Отвратительно усатый повар в высоком колпаке намеренно долго точит нож и ухмыляется в усы, предвкушая скорую расправу над беззащитной жертвой. Повар заканчивает свое дело подходит к нему, распластанному на столе, заносит нож и...
Всего какого-то дюйма не хватает ножу, чтобы вонзиться в его подреберье.
Жертва раскачивается на полукруглом панцире, проявляя чудеса акробатики, ловит в воздухе и крепко-накрепко зажимает смертоносное орудие в лапах.
Михалыч, явно не ожидающий подобной прыти от супового ингредиента, от растерянности разжимает кулак и выпускает оружие. Бывшая жертва ловко перехватывает нож, посильнее раскачивает панцирь, дрыгает в воздухе лапами и оказывается стоящей на двух задних, держа в передней, как саблю, поварской инструмент.
Глаза повара грозят вывалиться из орбит. Ни разу за все годы службы ему не доводилось видеть такого.
Тем временем ингредиент вооружается крышкой от кастрюли, и прикрываясь ею как щитом, вспоминает фехтовальные приемы. Потом, перепрыгивая через овощи на столе, старается сохранить баланс панциря и позорно не завалиться на бок, чтобы тем самым не дать повару преимущество в бою.
Ангард. Шаг вперед, еще один. Прямой удар с выпадом. 
Повар в ужасе пятится от атакующего его противника до тех пор, пока его филейная часть не оказывается в одном черепашьем шажке от котла с супом. Тогда нападающий делает решающий выпад и наносит болезненный укол самолюбию Михалыча и сильнейший ожог его тылу. Повар невольно отпрыгивает и оказывается барахтающимся в кипящем вареве.
- Бон аппетит!
Повар жутко завывает и, словно ошпаренный, взмывает вверх, под потолок. Хотя, почему как, ведь он и есть собственносупно ошпаренный.
Громко ругаясь, поминая недобрым словом черепаший род до семнадцатого колена, он выскакивает вон из кухни, прикрывая пухлыми ладошками покрывшееся ожоговыми пузырями пострадавшее место.
Он - победитель!
Крайне довольный собой он, неуклюже переваливаясь, на двух лапах ходит по столу. Где-то в глубине сознания шевелится мысль - черепаха на задних лапах - нонсенс, но он загоняет мысль туда, откуда нет выхода, в кончик хвоста. Это его сон, а значит все будет так, как скажет он.
А он будет, черт возьми, ходить на двух лапах! Эх, если бы не панцирь, сковывающий движения.
Он меняет крышку в лапе на второй нож, выбирает морковину побольше и смачно, с хрустом, рубит ее на мелкие кубики.
- И так будет с каждым! Никто не смеет превращать сны Агаты Валерьяновны в кошмары!
***
Доктор Овчинников к вечеру, как обещал, не зашел, зато явился утром чуть свет, прямиком из клиники.
- У вас кофе не найдется? Сутки не спал, - своеобразно поздоровался доктор, косясь на остатки порфирьева завтрака. - Исключительное происшествие, на город снизошла эпидемия гипнотического столбняка. С последствиями! Весь день и ночь в клинику из цилиндрического театра возят остолбеневших пациентов. Жуткое зрелище, знаете ли. Некоторых родственники сразу по домам разобрали, но к ночи и их привезли. Считаю, что поторопились, выспаться они могли бы и дома, но скрюченные пальцы и открытые рты вкупе с выпученными глазами привели родственников в состояние ужаса. К несчастью, именно наша клиника оказалась ближайшим медицинским учреждением, а мне до увольнения всего три дня осталось там работать.
- Каковы последствия? - осторожно поинтересовался сыщик.
- Основная проблема - избирательная амнезия. После пробуждения обнаруживают, что события последних двух дней полностью стерлись из памяти.
- Это не большая потеря, - выдохнул Штольц, облегчая совесть.
- Да, - согласился доктор, - как и стойкая непереносимость розового цвета и бульварных романов. Впрочем, это тоже на пользу здоровью.  А как у вас дела, как чувствует себя наша прелестница-ангина? Нечасто встретишь столь содержательную разновидность. Лечить такую сплошное удовольствие.
Насчет удовольствия, получаемого от лечения, Штольц мог бы поспорить. Мог бы, но не стал.
Овчинникову что, он пришел, заглянул Агаше в рот, выписал снадобья и ушел. Так любой может. Это ему, Штольцу, оставаться один на один с раскрасавицами. Одна из которых, как клещ, вцепилась в другую.
- Спасибо, у ангины все прекрасно. Цветет, словно барышня на выданье, истомилась в ожидании кавалера, - невесело пошутил Порфирий.
- Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног, - подыграл доктор. - Ну-с, не лишайте удовольствия, позвольте самому убедиться, что наша чаровница в ажитации.
Порфирий гостеприимно распахнул перед доктором дверь спальни. Овчинников, проходя мимо, пристально посмотрел на Штольца - осунулся, под глазами залегли тени. Видно, несладко ему пришлось.
Сыщик, проведший сутки наедине с Агатой и ее ангиной, выглядел и впрямь неважно, но о случившемся доктору рассказать не мог. Хотя и чувствовал, что ему можно довериться.
- Лечение продолжайте, - после осмотра велел доктор, - Агата Валерьяновна, вы двумя ногами стоите на пути выздоровления. Не пройдет и недели, защебечете у нас, как птичка колибри.
- Жаль, я этого не увижу - окажусь в клинике для душевнобольных, - себе под нос буркнул Штольц, собственнически застегивая пуговки на рубашке Агаты до самого подбородка.
Про уверенное стояние Агаты на двух ногах доктор явно преувеличил, от болезни она ослабела настолько, что с трудом моргала. Некогда лучезарные глаза заволокло дымкой безразличности. Она большую часть времени спала, если ее выпады из реальности и редкие возвращения в себя вообще можно было назвать сном. При этом дрожала, хрипела, кашляла, хваталась за горло, доводя Порфирия до отчаяния.
Как-то так получилось, что ему не приходилось ни за кем ухаживать. Термометров и грелок в его аскетичном хозяйстве отродясь не водилось. Да и ни к чему они были, поскольку он сам болел крайне редко, а уж если случалось, то предпочитал исцеляться народными средствами и убивал простуду в момент зачатия горячительными напитками с перцем.
Пока были живы родители за всем круговоротом в хозяйстве и здоровьем домочадцев следила мать. Потом, когда он остался один... Ну в общем, бог миловал, ухаживать за больными не довелось. Хотя, что делать с пулевыми ранениями он знал. Вот если бы в Агату... Тьфу ты, о чем он только думает. Это от пустырника его мысли перекосило.
Он искренне желал оказаться на месте Агаши. Она, по крайней мере, знала, что делать с больными.
Весь вчерашний день он крутился белкой милосердия в колесе исцеления: порошки, микстуры, термометр, полоскания, при высокой температуре - уксусные обтирания. Потом все то же, но в обратном порядке или вразнобой.
Поначалу он не знал, с какой стороны подойти к беспокойной пациентке с градусником, но потом сообразил, чтобы термометр из Агаши не вываливался, надо руку крепко прижимать к боку. Вливая и всыпая в нее снадобья, он не забывал и о себе, добросовестно употреблял прописанный ему пустырник.
Хорошо, что доктор, видя его медицинскую непригодность, отставил подробные инструкции. К вечеру Порфирий совсем сбился с ног, отчаяния прибавляло отсутствие видимого прогресса в лечении. Он жил ложной надеждой на вечерний приход доктора, но Овчинников, как оказалось, был занят тем, что возвращал сознание тем несчастным, коих Штольц накануне омрачил черепашьим гипнозом.
Овчинников безмятежно рассказывал о случившемся в театре, сыпал медицинскими терминами, но украдкой поглядывал на реакцию Штольца. Реакция дремала, клевала носом и признаков жизни не подавала.
"Неудивительно, после бессонной ночи и тревоги за супругу", - немного завистливо подумалось Ивану Сергеичу. Он посмотрел на фотокарточку, прислоненную к гостиничной лампе. Она явно была сделана совсем недавно. И место он узнал, не раз гулял с Санькой в зоологическом саду.
На карточке Штольц был совсем таким же, как в жизни, серьезным, собранным. Госпожа Штольц разительно отличалась от нынешней, как плохая подделка от оригинального предмета искусства.
Молодая, задорная она двумя руками обхватила предплечье галантно согнутой руки мужчины и прижималась к его боку. И ничем не напоминала дрожащее, глазастенькое приведеньице, которое сейчас перед ним.  Даже прически разнились. У девушки на фотографии была пышная грива волос, убранная под соломенную шляпку, у этой - тусклые локоны безжизненно свисали чуть ниже плеч.
Овчинников отвел взгляд от карточки, не желая вторгаться своей завистью в счастливую семейную жизнь Штольцев. Он сам, по всему выходило, мужем оказался неважным, раз его супруга в данный момент бороздила пространства бульварной писанины под чутким командованием Хрулевской.
Пожалуй, из Штольца муж окажется лучше, вон как кружит вокруг жены, вьется ревнивым коршуном, пуговки застегивает, метит свою территорию.
Иван Сергеич вспомнил, как в первое его посещение пациентки муж не спускал с него покрытых арктическим льдом, настороженных глаз. Следил, чтобы хорошенько лечили его драгоценность, и чтобы непредставительный доктор не просмотрел какой-нибудь скрытый насморк.
- В легких чисто, - объявил доктор, послушав Агату, - воспаления мы не находим. И симптомов бронхита мы тоже не видим, поэтому и его исключаем.
- Вы уверены? Может, не надо торопиться и сразу все исключать?  Должно же быть хоть что-то, - нахмурился и без того суровый муж пациентки. Доктор, явно, не внушал ему доверия, слишком молод и не слишком серьезен. Штольц топтался рядом, мешался и лез с вопросами и советами. Одним словом, порядком раздражал.
- Желаете убедиться сами? - немного заносчиво поинтересовался Овчинников и протянул Штольцу трубочку стетоскопа, желая сбить с мужа пациентки спесь недоверия.
К удивлению обоих мужчин, Штольц трубочку взял, приложил одной стороной к своему уху, другую к спине Агаты. Доктор-дилетант тыкал стетоскопом в разные, даже неподходящие для этого места супруги, надеясь уличить профессионала в некачественном лечении, но не нашел, к чему придраться и сдался:
- Ничего не слышу.
- Н-да, это плохо, очень плохо. Неужели совсем ничего?
- Совсем, - неуверенно протянул Порфирий. Суровое сердце сыщика пропускало удары - дела у Агаши настолько плохи, что внутри у бедняжки звенящая пустота!
- Даже не слышно малейшего шороха от крыльев бабочек? - мягко пошутил доктор, стараясь разрядить донельзя наэлектризованную атмосферу.
- Доктор, ваш юмор неуместен, - мужчина догадался, что его обвели вокруг пальца, вернул стетоскоп, при этом еле удержался, чтобы не впечатать кругляшок трубочки в лоб врача. -  Если вы не настроены заниматься делом, то милости просим на выход. Найдем другого, слава богу, докторов в Петербурге...
- ... как овец не резанных, - закончил за Порфирия Овчинников гораздо резче, чем хотел. - Доктор тут я, это вы правильно заметили, поэтому, сударь, ваши сомнения и подозрения попрошу оставить в той комнате. Если вы не в силах с ними расстаться, побудьте там все вместе, а я, как только закончу осмотр, к вам присоединюсь.
Трепетный муж надулся, но присмирел, отошел в сторону и перестал лезть в медицинские подробности. Доктор оценил его выдержку и уже более миролюбиво пригласил Штольца заглянуть Агате в горло:
- Гиперемия миндалин, воспаление, покраснение, болезненное глотание. Типичная фолликулярная ангина, - объявил Овчинников и не удержался, поддразнил супруга, - вы согласны с диагнозом, коллега?
"Коллега" авторитетно согласился с гиперемией и всем прочим. Диагнозом, казалось, остался доволен, уж очень весомо звучало "фолликулярная ангина". Хотя, Овчинников был в этом совершенно уверен, до сего момента тот даже не подозревал, что в его супруге водятся миндалины. В награду за хорошее поведение доктор разрешил прощупать мужу увеличенные лимфоузлы пациентки.
- Доктор, почему она все время молчит?
- Потому что вы своим беспокойством не даете ей вставить и слова.
Доктор усмехнулся, вспоминая свой прошлый визит. Сегодня он видит этих людей всего второй раз, а чувствует, что давно знаком. Чем-то они сумели расположить к себе Ивана.
- По-моему, вы тоже были у Шляппентоха на злополучном представлении, - между делом вставил Овчинников, возвращаясь к интересующей его теме.
- Угу, - неохотно согласился Порфирий.
- Вы не заметили ничего странного?
- Мы не стали дожидаться финала, ушли раньше, - неопределенно произнес Штольц и перевел разговор. - Доктор, нет ли у вас на примете надежного человека, с которым я бы мог ненадолго оставить супругу?
- Надо подумать. В клинике лишних рук точно нет, поэтому медицинская сестра исключается. Быть может, мадемуазель Мутон согласиться побыть с Агатой Валерьяновной.
- Что вы, не надо таких жертв. Не стоит лишать Сашу воспитания, пробелы могут быть невосполнимыми.
- Не беспокойтесь, они обе будут только рады отдохнуть друг от друга. За Сашей присмотрит Матрена, наша кухарка.
Бросив уже ставшее привычным: "Загляну вечером", Овчинников отправился по своим делам.
Доктор оказался прав. Спустя час в дверь впорхнула счастливая француженка, готовая приплатить Штольцу за обмен Жужуточки с Кошмарочкой на Агашу с ангиной.
По мнению Порфирия обмен был неравноценным, но он опять промолчал. Молчание входит в привычку, обеспокоился мужчина, если так и дальше пойдет, в их семье будет двое утративших речь. Он обрисовал мадемуазель ситуацию, спящей Агате погладил кончик носа, заправил за ухо локон и отправился по делам. Ему надо было хотя бы ненадолго сменить обстановку и о многом подумать.
То, что ночью Штольц сотворил, не поддавалось объяснению и нелезло ни в какие ворота̀. Себе он это объяснил отчаянием и побочными действиями пустырника. И предвзятым отношением к нему лично  Высших Сил.
Как рассказать Овчинникову, нормальному человеку, более того, врачу, что творится в их жизни, и при этом не угодить с Агатой в сумасшедший дом, сыщик не знал. А выговориться хотелось, и лучше за рюмкой коньяку. Эх, был бы тут Минхерц, он бы поддержал и все понял. Или хотя бы Рукобейников, что тоже неплохо.
Весь вчерашний день он довольно успешно справлялся с слабенькой, как новорожденный котенок, Агашей и сильной, уверенной в себе ангиной. Штольц даже немного повеселел, при свете дня болезнь не казалась такой уж страшной. Он ужасно гордился собой и считал большим молодцом, говорил себе, что до вечера как-нибудь продержится, а там их навестит доктор.
Овчинников, как уже известно, не пришел, и к ночи болезнь совсем распоясалась. Агаша то и дело просыпалась, но от бессилия вновь закрывала глаза и проваливалась в гнетущие полусны. Кошмары словно почуяли слабину в духовидице, саблезубо скалились, глумились и напускались на нее с удесятеренной силой.
Штольц прикладывал к ее пышущему жаром лбу влажные полотенца , тогда девушке на какое-то время становилось легче, она затихала, и захватившие ее чудовища отступали. В такой момент она искала его ладонь, ложилась на нее щекой и проваливалась в дремоту. Стоило высохнуть полотенцу или Порфирию вынуть затекшую руку, бред подступал с новой силой, будто специально прятался по закоулкам сознания и пережидал, готовый в любой момент высунуться и впиться в несчастную жертву.
Мужчина внимательно вглядывался в беззвучно шевелящиеся губы, пытаясь по их движению понять, что же ей снилось. Ничего приятного: черепаховый суп, души мертвых, прекрасная Клотильда,  тарантулы, верблюд в дамской шляпке, нимфа в пещере, злобные кружки моркови и Баранкин под ручку с Розитой. Это только из знакомых ему образов, а сколько было тех, коих он не знал!
Штольц жалел беспомощную Агату невыносимо, до физической боли. Так, как никого и никогда. Нет, это чувство не было унизительной жалостью или милосердным состраданием в общепринятых смыслах. Его сейчашняя жалость была куда тяжелей и весомей этого. Да, пожалуй, она главенствовала над всеми чувствами, даже любовью.
Но при этом она не унижала, не опутывала по рукам и ногам, не лишала свободы и не ставила на колени. Она придавала мужчине сил бороться с болезнью за Агату, за них обоих.
Штольцу представилось, будто,  заболев, она оставила ему на хранение все, чем владела: стойкость, силу духа, мировоззрение и даже образ мыслей, и ими он теперь должен распоряжаться по своему усмотрению. Объединив их вместе со своими внутренними ресурсами, он стал сильнее, почти недосягаемым для зла. Жалея Агашу, он будто делился  с ней, возвращал взятое взаймы, напитывал жизненной силой, заставлял победить болезнь.
Новое чувство немного пугало Порфирия. Нет, оно не вытеснило прежнее, наоборот, обогатило, сделало более глубоким и многогранным. Оно не пробирало до слез, не делало слабым и зависимым. От него щемило в груди. Оно было похоже на нежность.
Нежность и он, суровый Штольц? Да нет, не может быть. Это все от пустырника, черт бы его побрал, от него в голову лезут глупости.
Эта жалость не была похоже на то, что он питал к по-детски наивной Феклуше. Ту надо было опекать и нянчить. Агата же, натура цельная, самодостаточная, никому в голову не приходило ей сострадать. От этого еще тяжелее было видеть ее беспомощной.
Он просил у Мироздания для нее облегчения, требовал груз, что несет она, переложить на него или хотя бы разделить между ними. Нес еще какую-то чепуху, торговался, просил, обещал.
Агата металась в безмолвном бреду, порывалась сползти с кровати и идти кого-то спасать. В конце концов, он не выдержал, поймал ее, встряхнул так, что голова качнулась, прижал к себе и приказал:
- Отдай мне свою боль, отдай свои сны... Господи! - в отчаянии он почти взмолился.
Как ни странно, но это, казалось, помогло. Агаша притихла, успокоилась, даже задышала легче. Порфирий потрогал ее лоб, ставший чуть прохладнее, и осторожно прилег на свободный край кровати.
Еще когда-то давно, едва они познакомились, он пытался представить мир, в каком она живет, воображал, как это, видеть духов и вещие сны. Должно быть, захватывающе, даже авантюрно. Теперь он убедился, что это дело страшное и опасное, начисто лишенное романтического флера. Ему хотелось хоть чем-то облегчить ее страдания, разделить с ней всю жизнь, а не только всем видимую часть.
Штольц поерзал, с тоской посмотрел на дверь ванной комнаты, его уже давно одолевало желание... э... срочно побриться и выпить изрядную порцию пустырника, а лучше коньяка, но боясь потревожить Агату, он смирно лежал рядом.
Когда его желания достигли апогея, он осторожно вынул свою руку из-под ее щеки. Девушка закопошилась, боясь остаться наедине с кошмарами. Мужчина посетовал, что не захватили с собой ее медведя, сейчас бы он очень пригодился. За неимением плюшевого заместителя он не придумал ничего лучше, чем снять нательную рубаху, скомкать ее и крест-накрест перевязать рукавами. Получился новорожденный колобок в пеленках. Мужчина подсунул его мечущейся Агаше. Она, как слепой котенок, осторожно принюхалась, а потом прижала к себе эрзац Порфирия и уткнулась в него носом.
Утром все было иначе, не так, как всю его прошлую жизнь.
Он уже давно заметил, что Мироздание очень выборочно реагировало на его просьбы. Когда в минуты отчаяния и тоски он просил Нинель Арнольдовну со всем ее ненаглядным шпионством отправить на Луну или хотя бы в Антарктиду, к пингвинам, его игнорировали. Последняя же его просьба Высшим Силам явно пришлась по душе.
Он успел проспать не более двух-трех часов и был разбужен звуками мышиной возни. Порфирий неохотно приоткрыл глаз - ну конечно, вон и они. Под туалетным столиком резвилась многочисленная мышиная братия.
Довольно симпатичные грызуны отливали голубоватым светом и имели искрящиеся силуэты. При этом они отвратительно громко пищали, выясняли отношения и никакого внимания не обращали на людей. Штольц шикнул на них - мыши с любопытством обернулись на раздражающий звук и, он мог поклясться, захихикали! Мужчина нашарил под кроватью туфлю и запустил в нарушителей спокойствия. Удивительно, но они не разбежались по углам, а полопались в воздухе, словно мыльные пузыри, и рассеялись в пространстве на мельчайшие подробности.
Штольцу некогда было вникать в вопросы мышиной аннуляции, он более беспокоился о том, не разбудили ли они Агашу. К счастью, она ничего не слышала, спокойно лежала у него под боком, прижимая к себе рубашечного колобка.
Порфирий потянулся, встал, стараясь ее не потревожить, выглянул в окно - рассвет обещал погожий день. Снаружи на карнизе ворковали полупрозрачные лазурные голуби. Красота! Все фибры души ему подсказывали - жизнь налаживается.
Пока Агаша не проснулась, он улучил минутку и спустился вниз к портье. За стойкой их оказалось двое. Один - привычный, который был вчера и позавчера, другой - чуть бледнее и прозрачнее коллеги, и, как мыши, отливал голубоватым.
Порфирий явственно ощутил скрытый подвох - никогда до этого момента он не видел двух портье одновременно! Они не попугаи-неразлучники, а одинокие волки, которые просто не созданы, чтобы существовать в паре. Портье не собираются в стаи, как горничные или носильщики, а обитают по одиночке.
Отправив по поручению первого, Штольц дождался, когда он скроется в лабиринте коридоров и попытался схватить за рукав второго. Рука сыщика с легкостью проходила сквозь портье, не как нож в масло, а как рука судебного следователя сквозь пустоту.
Призрак! Дух!
Штольц недобро сощурился, глядя на дух портье. Тот виновато пожал плечами, мол, что просил, то и получил, и вообще, я тут был задолго до тебя. И растворился в пространстве.
Порфирий вернулся в номер, устало присел на кровать, испытывая огромное желание разбудить Агату и спросить, как ему быть дальше с ее даром.
Он перевел взгляд в угол спальни - под туалетным столиком большая прозрачная черепаха облизывала агашину туфлю. Дух перехватил его изумленный взгляд и радостно потопал в сторону кровати, совсем по-собачьи встал на задние лапы, вытянул шею и преданно заглянул Штольцу в лицо.
- Йорик? - призрак только что не залаял от радости. Он приветливо, от всей прозрачной души, вилял коротким хвостиком, торчащим с той стороны панциря.
Быть духовидцем оказалось сложнее, чем Порфирий предполагал. Едва он, оставив Агату на Франсуазу, вышел за дверь номера, как с головой окунулся в пересечение миров.
По коридору сновали призрачные мыши. Прозрачная, светящаяся голубоватым светом кошка упоенно гоняла их туда-сюда. Мелкие бирюзовые точки ползали строем и по одиночке.
- Тараканы, - понял сыщик.
- Штольц, - мстительно узнали его насекомые, немало их собратьев погибло под каблуком его ботинка.
Он топнул, пытаясь разогнать слаженный коллектив. Кошка недовольно ощетинилась, мыши протестующе запищали, тараканы брызнули голубенькими искрами во все стороны. Кто бы мог подумать, что послесмертные кошки-мышки будут их любимой игрой.
Полупрозрачная горничная со стопкой полотенец подмигнула Штольцу и шаловливо помахала пальчиками. И рассмеялась, когда он, не привыкший к вольностям призраков, шарахнулся в сторону.
На улице дела обстояли еще хуже. Духи собак и кошек путались под ногами. Штольц не сразу понял, что прозрачным не надо уступать дорогу, а до момента прозрения на глазах изумленных прохожих то и дело уворачивался от невидимых нормальным людям преград и перепрыгивал через духов голубей и воробьев. Его манипуляции были похожи на аборигенский танец и заставляли прохожих смотреть ему вслед и крутить пальцем у виска.
Сегодня цилиндрический театр напоминал не храм искусства, где царит праздник и веселье, а приземистую силосную башню. Входы и выходы оказались заперты. Штольц обошел здание без углов, подергался во все двери - ничего. На афишной тумбе он заметил объявление, которое огромным толстыми буквами информировало страждущих приобщиться к культуре, что все спектакли отменены до особого распоряжения.
Жаль, а он рассчитывал пообщаться с духом Шляппентоха. Отчего-то Порфирию казалось, что ответы на все вопросы он найдет у этого господина. Раздумывая, что делать далее, вернуться к Агате или продолжить расследование и попробовать-таки  забраться внутрь здания через окно, он машинально увернулся от духа большой лохматой собаки.
- Порфи-ирий Штольц! - раздалось из-за спины. Резкий оклик попал не прямо в ухо, а уткнулся ему между лопатками.
Штольц подумал, не проигнорировать ли голос, вполне можно сделать вид, что обознались. Но вежливость взяла свое и заставила обернуться на зов.
Дама была ему незнакома. Но он не был до конца уверен в этом.
Невысокая, чуть выше его плеча, в невзрачном тускло-сером, но явно имеющим весомую стоимость, платье. Увидев его недоумение дама счастливо рассмеялась:
- Не узнаешь? Неужели я так сильно изменилась?
Штольц пригляделся, первое впечатление оказалось обманчивым - что-то в облике женщины было ему определенно знакомо.
- Безусловно, я вас узнал, - вежливо слукавил Штольц, - нашу встречу забыть невозможно.
- О да! Тогда ты был растерян и выглядел довольно глупо.
Вот с этим Штольц был категорически не согласен. Никогда в жизни он не выглядел глупо.
Кроме одного раза, когда дрыгал ногами в корыте с головастиками.
- Инф... - мужчина озарился внезапной догадкой и тут же поправился, - госпожа Туфелькина.
От прежней Инфузории не осталось и следа. Когда-то давно она возвышалась над ровесниками как Гулливерша над лилипутами. Теперь Гулливерша и лилипут поменялись амплуа. Крупная девочка с тех пор не выросла ни на дюйм, зато Пуффель время даром не терял - кушал богатырскую кашу и рос, рос.
- Ну наконец-то! Я уже думала, что совсем выпала из твоей памяти. Давай без лишней галантерейности. Зови меня как раньше Инфузорией или Фузей. И я стану называть тебя милым Пуффелем.
- Очень мило с вашей стороны вспомнить мое детское прозвище, но я бы предпочел продолжать именоваться Порфирием Платонычем.
- Как тебе угодно, милый Пуффель. Хочешь быть Порфирием - пожалуйста, но без всяких Платонычей.
Инфузория опять рассмеялась, собственнически взяла его под руку и повела куда глядели ее глаза. Взоры свои она забрасывала дальновидно - сначала до пересечения улиц, далее они тянулись по проспекту в ближайшую кофейню.
Он послушно пошел! Очнулся, когда подруга дачных дней довела его до угла улицы. Она всю дорогу умышленно щебетала, наводя беспорядок в его уме, и не давая состыковаться  в единое целое мыслям и планам на будущее. Но не забывала при этом постепенно сужать кольцо вопросов вокруг интересующей ее темы.
- Говорили, ты поступил на службу в полицию. И как, доволен?
- Справляюсь.
- Посещение театров входит в твои служебные обязанности?
- Тут я оказался частным образом.
- Ты женат, мой милый Порфирий?
- Да, - односложно признался Штольц, стараясь холодностью ответов отвадить ее от дальнейших расспросов.
- Должно быть твоя супруга необыкновенная, раз ты остановил на ней свой выбор. Какая она?
Штольц и до того был скуп на слова, а тут и вовсе замолчал, не зная, как описать в двух словах Агату почти постороннему человеку.
- Она необыкновенная, - повторил мужчина за Инфузорией. Дама усмехнулась, показывая, что заметила уловку.
- Ты стал скрытен. В прежние времена у тебя не было от меня тайн.
Штольц немного смутился, но быстро нашелся:
- В былые времена и я, и тайны были намного менее значительными.
- Ты ничуть не изменился, все такой же неловкий. Тебя не интересует мое семейное положение?
Штольцу не хотелось этого знать, но вежливость заставила произнести:
- Чем занимается ваш супруг? Здоров ли он? Уверен, что он успешно влачит  счастливое существование рядом с вами.
- Каков хитрец! - Инфузория погрозила сыщику пальчиком в сетчатой перчатке. - Ох уж эти ваши полицейские уловки, все-то вам надо знать.
Штольц слегка опешил от женской логики. Пожалуй, он никогда не сможет ее понять. Инфузория сжалилась над ним:
- Мой супруг жив-здоров. И даже благоденствует, по-моему. Увы, не рядом со мной.
- Рад за него, - отрешенно произнес Штольц, не вслушиваясь в откровения подруги детства.
- А за меня? За меня ты рад?
- Что, простите?
- Ты совсем меня не слушал?
- Каюсь, погрузился в воспоминания, - солгал Порфирий. Все его мысли были о том, как вырваться от цепкой Инфузории.
- Я сказала, что мой супруг счастлив, но не со мной, - многозначительно играя глазами рассказывала Инфузория. -  Он служит в полиции...
- Какое совпадение.
- Пуффель, все-таки ты совсем не изменился. Такой же несмышленыш, как и раньше. Впрочем, это специфика всего рода "хомо мужчинус".
Не так уж он и глуп, все он вспомнил и прекрасно понял намеки, просто делал каменный вид, дабы избежать объяснений.
На его лице эмоции сменялись,  как картинки в синематографе: корыто с лягушками; поцелуй в малиннике; подаренный, скорее навязанный, ею томик Жюль Верна.
Потом было колечко из травинки на его безымянном пальце, надетое самопровозглашенной невестой и повеление хранить его всю жизнь, до особого распоряжения. Иначе ее любовь к нему высохнет, как и эта травинка.
Еще пришлось закалять характер, терпя дразнилки про "Пуффель-влюбился-в-Туфель", "жених-и-невеста", а под конец лета и вовсе случилось: "муж-и-жена-одна сатана". Это прозвище им дали после драки с Косоглазовым и Хвостинским. Инфузория держала их дразнителей обоих за шивороты, а Порфирий колошматил.
А потом Инфузория взяла с него обещание спасти загубленную в малиннике репутацию, а для этого - обвенчаться законным образом, когда он станет выше ее.
Порфирий стал плохо есть и спать, он опасался, что к следующему лету сильно вырастет, а жениться на Инфузории в расцвете лет отчаянно не хотелось. Она оказалась хорошим другом, но какая из нее получится жена, еще неведомо, и узнавать это десятилетнему Пуффелю решительно не хотелось.
Он на всю жизнь усвоил, что из-за одного поцелуя можно разрушить собственную жизнь. Попробовал было подступиться с деликатным разговором к отцу, но тот не стал вникать в его драму, лишь повторил слова Суворова: "давши слово - держи".
Собирался ли он тогда действительно на ней жениться, сейчас уже трудно было вспомнить. Наверное, да, надо было нести ответственность.
Чувство вины за свою подмоченную лягушками репутацию она ему навешивала ежедневно и методично. Умело и с чувством, он даже не понимал этого. Девочка его всячески расхваливала, возвышала в собственных глазах, поправляла фуражку и подсовывала сладости. Когда Косоглазов и Хвостинский окончательно задразнили Порфирия, то именно Инфузория, используя физическое преимущество, помогла ему разобраться с ними.
Несмотря на все достоинства подруги, жениться на ней все же не хотелось. Это мучило юного Порфирия.
А зимой отец Инфузории неожиданно для всех сделал головокружительную карьеру и получил новое назначение в Сибирь, куда и отбыл в срочном порядке со всеми домочадцами.
Порфирьеву счастью не было предела. Постепенно та летняя история забылась. И вот сейчас, совсем некстати, вдруг, настигла его.
Получается, Инфузория нарочно перестала расти, чтобы он быстрее обогнал ее и выполнил-таки свое обещание? Какое коварство! Дамская хитроумность не знает границ. В этой ситуации он либо лжец, либо подлец.
А как же Агаша?! Она ведь такая ревнивая, как ей преподнести новость, что его рука и сердце когда-то были обещаны еще одной даме?  Мало ей было привета от Снежинской, внезапно влюбившейся в него доктора Скруль, госпожи Желчегонной с ее непонятным интересом, теперь еще и Инфузория проклюнулась.
Да что же у него за особенность такая, очаровывать собой странных дам? Ведь они слетаются к Штольцу, как насекомые к единственному медоносному цветок на лугу.
Нет, Агата к ним не относится. Она не странная, а... необычная. Тем более, она не сама привлеклась, а, скорее, это тот случай, когда цветок сам бегал за бабочкой, и уговаривал припасть к его пестику или тычинкам.
Фу, какая пошлость в голову лезет. Черт бы побрал настойку пустырника, из-за него в голове сумбур и путаница.
А вдруг Агата от ревности Инфузорию... Или как Пульхерии, станет угрожать пистолетом. Что делать-то? Опять неприятности возникли на ровном месте.
Инфузория внимательно следила за сменой выражений на его лице. Когда он поник плечами и настроением, она смилостивилась:
- Господи, Штольц, я же не всерьез. Хотелось немного подшутить над тобой, уж очень ты был таким... - она помолчала, подыскивая нужное выражение, - утонувшим в проблемах. Захотелось немного тебя встряхнуть.
- Вам это удалось.
- Вот и славно. Признаюсь, я была замужем. Как это ни странно, но за Хвостинским. Помнишь его?
- Еще бы.
- Мы оказались слишком разными и вскоре расстались насовсем. Он не пережил разлуки, и трагически покинул этот мир. Но я не унываю. Потеряв супруга, я обрела себя. Уехала во Францию и там получила образование. Да-да, не удивляйся, я окончила Сорбонну, имею научную степень по биологии.
- Я не удивлен.
- А вот сейчас позволь тебе не поверить. На свете не так много дам с парижским образованием. Мной восхищался сам Матисс.
- Я очень хорошо знаком еще с одной дамой, получившей образование в Сорбонне.
- Кто она? Какой факультет окончила? Ученая степень есть? А Матисс ею восхищался? он писал ее портрет? - неприлично ревниво допрашивала Инфузория молчаливого Штольца. - Нет, не отвечай, я и так догадываюсь - это твоя супруга?
- Да. Медицинский. Почти. Портрета нет.
- Почти-и? - насмешливо протянула подруга детства. - То есть недоучка, так ведь? По-онятно.
Ничего ей не было понятно, но не объяснять же ей, хоть и не первой встречной, все, что случилось с ними за эти годы.
Инфузории этого было не надо, она вновь смилостивилась:
- Впрочем, должна признать, моя сегодняшняя жизнь тоже довольно далека от любимого рода занятий. Надеюсь, ты слышал об "Эвглене"?
- Зеленой? Конечно, простейший организм, как амеба и инфузория. Ой, простите, пожалуйста.
- Да нет же, "Эвглена" - это мой журнал для современных женщин. Твоя супруга, если она, конечно, образованная дама, не может его не читать. Да-да, милый Пуффель, я теперь редактор и журналист в одном лице.
Она выдержала паузу, наслаждаясь произведенным фурором и пылко продолжила:
- Так вот, насчет простейших организмов. Тебе не за что извиняться, ты не одинок в своих предрассудках. Принижение значимости одноклеточных и уничижительное сравнение их с представительницами женского пола - одно из самых величайших заблуждений. Буквально преступное. Отказ признать их величие и многомерную значимость ведет к элиминации и дезориентации в будущем всего человеческого рода. В основе всего лежит клетка-женщина, клетка-мать. Именно она - прародительница вселенной. Ты заметил, что инфузория, амеба, эвглена - все имена простейших имеют женский род? Думаешь, это случайность или совпадение? На лицо - сознательная аннуляция роли женщины в современном обществе, завуалированное принижение. Это заговор мужчин против женщин. Я многие годы посвятила тому, чтобы подтвердить свою теорию о том, что видимая часть одноклеточного создания - лишь малая доля всего организма. Большая - скрыта от человеческого глаза, но ее можно увидеть, если познать истину и принять мою теорию за аксиому. Но увы, в мире мужчин обелить простейших невозможно. Им проще думать об одноклеточных и особах женского пола, как сестрах-близнецах, не то, что не желая, более того, сознательно избегать приподнятая завесы тайны Мироздания.
Штольц отчаянно пытался вникнуть в то, что она старается донести до него, но мало что понимал в биологических нюансах, поэтому перестал напрягаться и позволил мыслям думать о своем. Дама заметила его исчезновение:
- Впрочем, сейчас не время и не место говорить о насущном.
Штольц сообразил, что Инфузория намекает на то, что возобновлять знакомство можно в более уютном месте, за столиком в кафе, например. Он улучил паузу в ее разглагольствованиях, невпопад вставил:
- Прошу простить, служба требует моего присутствия в ином месте.
Раскланялся и поспешил исчезнуть, пока Инфузории не пришло в голову познакомиться с его супругой, к которой она проявила завуалированный интерес. Нет, он не бежал, просто достаточно быстро удалялся от давней знакомой и всего, что связано с ней.
Порфирий торопливо шел по улицам, уже не обращая внимания на соседство с жителями потустороннего мира, он постепенно начал вживаться в роль духовидца. Вернулся к тому месту, откуда его увела Инфузория. Было странно спустя столько лет увидеть подругу детства. Внезапная встреча с ней не давала ему покоя, как и то, что Инфузория оказалась возле цилиндрического театра.
Она говорила что-то о собственном журнале. Возможно, собирала материалы для статьи о таинственном происшествии у Шляппентоха.
В любом случае, Штольцу это давнее знакомство ни к чему,  и лучше будет его не продолжать.
Порфирия ноги сами принесли к опустевшему театру. Мужчина обошел здание, со стороны служебного входа он заметил приоткрытое окно на втором этаже. Огляделся по сторонам, нет ли свидетелей, ловко подтянулся, забрался на козырек крыльца. Оттуда проник в забытое окно.
Здание, казалось, вымерло. Ни актеров, ни иных служащих. Штольц, стараясь не производить лишнего шума, бродил по пустым коридорам, наугад открывая двери. Добрался до зрительного зала.
В третьем ряду партера он заметил всклокоченную фигуру, отливающую бирюзовым.
- Господин Шляппентох, - обратился к духу Штольц, - мне надо задать вам несколько вопросов.
Дух вздрогнул, замахал руками:
- Я ничего не знаю! Немедленно уходите, здесь нельзя находится посторонним.
- Я не посторонний, а судебный следователь Штольц, - представился Порфирий.
- Тем более. Мне не о чем говорить с полицией. К тому же, я давно уже умер. Хотя бы после смерти вы может оставить меня в покое? Безобразие, я буду жаловаться!
"Кому? - хотелось спросить сыщику. - Уж не тем ли Высшим Силам, которые позволили ему располагать даром Агаты. Временно, конечно, пока владелица не придет в себя".
- Жалуйтесь на здоровье, это ваше право, - Порфирий неторопливо подходил к нему все ближе. -  Сударь, я вас не задержу, уделите мне буквально пять минут.
- Уходите! - истерически вопил Шляппентох. Когда Штольцу оставалось сделать не более десяти шагов дух напыжился, лопнул и рассеялся.
- Господин Шляппентох, если что-то вспомните, то сможете найти меня в гостинице "Серый кардинал", - обращаясь в никуда крикнул Штольц.
- Ни за что не вспомню. Даже не уговаривайте. Никогда! Ни-ког-да! Уходите, - визгливо прозвучало из-под потолка.
Ну что ж, отрицательный результат тоже результат, решил сыщик, направляясь к выходу. Шляппентох, определенно, кого-то боится. И этот кто-то крайне опасен. Он заметил, что зал, как и сцену уже успели убрать, в воздухе витал стойкий запах мыла.
Уже у выхода Порфирий увидел кусочки розовой субстанции, повисшие на спинках кресел заднего ряда. Возблагодарив местного уборщика за халатное отношение к службе, он аккуратно собрал подсохшие капли слизи в носовой платок. Жаль, что не догадался взять адрес у Овчинникова. Быть может, он смог бы провести исследование в лаборатории клиники. Ну ничего, надо лишь дождаться вечера, когда он зайдет проведать Агашу. Если зайдет.
На обратном пути Штольц взял экипаж, решив сделать ощутимый крюк - заглянуть на Невский, в Пассаж.
Их поездка в Петербург планировалась краткой, всего на несколько дней, поэтому ехали налегке, с минимумом вещей. Кто же мог предположить, что все, как обычно, встанет с ног на голову и им придется  задержаться. Привезенного с собой катастрофически не хватало. В первую очередь Агате требовались дамские предметы туалета, встав обоими ногами на путь выздоровления, как сформулировал Овчинников, она старательно потела, и деликатного обмундирования требовалось бессчетное количество.
В Пассаже сыщик, стараясь не привлекать внимания, помаялся у входа в дамскую галантерею, уповая на чудо. Вдруг внутрь забежит огромная крыса и всех покупательниц сдует ветром. Тогда он сможет беспрепятственно проникнуть в святая святых и быстренько, продавщица даже опомниться не успеет, как он уже приобретет все, что надо.
Ему необходимо всего-то две-три рубашки с кружевами, примерно вот такого размера. Порфирий воздел глаза вверх, моля Высшие Силы ниспослать крысу.
Эту мольбу Мироздание, конечно, пропустило мимо ушей, или что там у него. Нет, определенно, наверху Штольца недолюбливают, иначе чем еще объяснить столь выборочное отношение к его просьбам. В нехватку так необходимых страждущим грызунов он не верил.
Женщины курсировали туда-сюда и опасливо косились на подозрительного мужчину в темном сюртуке, который с деланно отсутствующим видом бродил вдоль витрины и сквозь стекло подглядывал то ли за финансовыми возможностями дам, то ли выбирал жертву для немедленного обесчещивания.
Второе было бы предпочтительней, с кошельком ни одна из них не желала расставаться.
В конце концов, дамы перестали выходить и стали накапливаться внутри лавки. С той стороны витрины они приникали носами к стеклу, показывали на Порфирия пальцами и пересказывали друг другу душераздирающие подробности о прибывшем вечерним поездом на гастроли в Петербург Джеке-Потрошителе. Якобы, еще не отойдя и тридцати шагов от Финляндского вокзала, он лишил целомудрия пятнадцать барышень и двадцать четыре матроны. Причем выбирал только тех, на ком французское белье, купленное именно в этой лавке. Никем не брезговал. Старая графиня Новосельская, девица девяносто трех лет, и та от него осталась без ума. Теперь в кругу родственников лежит в бреду, требует сыскать его, и без промедления вести под венец, опасается, как бы дитя не появилось на свет вне брака. Родственники в недоумении - ехали на поминки, уже делили наследство, а прибыли на свадьбу.
Покупательницы единогласно признали в Штольце шаловливого Джека, словно давно водили с ним знакомство. Они ахали, судорожно вспоминали достаточно ли кружевные на них панталоны, и где в данным момент мужья. А ну как придется немедленно венчаться с озорником, а у них пердимонокли со службы вернутся. Дуэли не избежать. Они желали массово пасть в обморок к джековым ногам, но по причине любопытства и тяги к пересудам задерживались в сознании.
Дамы осмелели и стали выглядывать из двери и кокетливо махать ресницами. Одна решилась и сделала ему пальчиком приглашающий жест. Пока Порфирий подбирал нужные слова, дабы окунуть дам в глубину своей проблемы и уговорить помочь ему с покупками, дверь распахнулась, оттуда вывалились фурии, вооруженные зонтиками, как пиками, и настроились затыкать ими симпатичного маниака Джека. Не до смерти, конечно.
- Крысы на вас нет, - буркнул Порфирий, и поспешил унести ноги от фурий и их панталон подальше.
Он направился туда, где бы его точно не сочли бы извращенцем - в лавку с мужской галантереей. Там, в суровой, но доброжелательной обстановке, купил несколько новых отличных рубах. Ничего, Агате не привыкать, она и в его белье болеет за милую душу, а он потом доносит. Кружева что, от них ни тепла ни уюта, одна только бестолковая красота. И не всегда уместная.
Однажды, еще в Заводске, что-то агашино кружевное легкомысленное угодило ему под щеку во время сна. Он проснулся с отпечатавшейся на половину лба цветочной загогулиной. Как он ни тер и ни массировал это место, ничего не помогало, пришлось идти на службу с вензелем. Хорошо еще, что на улице его скрывала шляпа, но не сидеть же в ней в помещении. Рукобейников сразу узрел изменения в облике Штольца, подсмеивался,  порывался съехидничать, но под тяжелым взглядом коллеги предпочел удержать колкости в себе.
Бродя по галерее, мужчина заглянул в книжный магазин. Купил два последних выпуска "Эвглены" . Лавочник предлагал приобрести всю подборку по сниженной цене, но покупатель отказался, для ознакомления и этого хватит. Порфирий сделал вывод, что образованных дам, способных вникнуть в трудности жизни одноклеточных, в Петербурге был явный недостаток. При тираже в тысячу экземпляров не распродали и половины.
По пути Штольц заглянул в кондитерскую лавку. В последнее время он пристрастился к феклушиным монпансье. Последние леденцы были отданы Жужуточке, а теперь надо было пополнить запасы. Он набрал всяких сладостей, мечтая, что Агаша, когда выздоровеет, сразу обрадуется и набросится на шоколад. К мороженому теперь надо относиться с осторожностью.
Проходя мимо магазинчика с игрушками, где толпились дети с няньками, он заглянул в надежде купить какого-нибудь медведя, но продавец развел руками:
- Нет-с медведей в продаже. Современные дети тяготеют в техническому прогрессу, автомобили, паровозы, им подавай. Или вам требуется подарок для девочки?
Штольц кивнул: да, для девочки.
- Могу предложить куклу. Целлулоидный малыш немецкой фабрики Schildkröt. Только вчера получили. Они пользуются спросом из-за необыкновенной реалистичности. Это вам не хрупкие бисквитные или фарфоровые барышни. Этих пупсов можно купать, как настоящих малюток. С такой игрушкой ваша девочка сможет почувствовать себя матерью.
- Она прекрасно почувствуют себя матерью, когда придет время, - недовольно буркнул Штольц. И уж тем более без целлулоидного младенца фирмы Шильдкрёт, что значит черепаха они как-нибудь обойдутся.
Опять черепаха! Эх, не умеет он выбирать подарки, не его это. Хотел как лучше, а попал пальцем в небо. Нет, даже не в небо, а впросак, в самый его центр. В маковку, так сказать.
В прошлый раз вздумал Агаше сделать приятное, а умудрился изо всех безделушек выбрать черепаху с гипнотическим эффектом, с помощью которой они лишили памяти половину Петербурга, а Овчинникову добавили работы.
В итоге Штольц вышел из магазина, приобретя ларец с настольными играми, заводной автомобильчик и странного зверя, сшитого из серого плюша.
- Енот, - медоречиво разливался продавец, тесня почти уже облапошенного покупателя подальше от выхода, вглубь магазинчика, - настоящий североамериканский зверек. Приносит небывалую пользу североамериканскому крестьянству. Североамериканские хозяйки специально заводят этих зверей, для облегчения собственной участи в быту. Только представьте - эти великолепные животные умеют стирать. Да-да совсем, как прачки!
Удивил так удивил, ха! Вот если бы кто-нибудь увидел его, Штольца, за подобным делом, вот это была бы сенсация, а стирающая собака - пшик. Слава богу, зрителей у его вчерашних постирушечных экзерсисов не было.
Лавочник продолжал обхаживать сыщика:
- В североамериканских штатах уже давно никто не стирает сам, отдают енотам грязное белье, а на утро получают чистое и даже выглаженное! Когда-нибудь еноты заменят всех прачек, и даже более того - стиральные автоматы!
- Я видел подобных животных в зоологической энциклопедии. На рисунке они выглядели иначе, покруглее, что ли, и носы были не такие вытянутые.
- Ни один, даже самый лучший художник, не сможет передать очарование енота.
Лавочник разливался соловьем, надеясь всучить растерянному покупателю залежавшегося у них зверя. Давным-давно, еще к Рождеству, его заказывали в подарок ребенку, но увидев енота воочию, покупатели отказались от игрушки.
- Что поделать, еноты, как и люди, имеют различные нюансы во внешности, - уговаривал Штольца лавочник. - Кому-то посчастливится уродиться писаным красавцем, а кому-то, напротив, несуразным обликом, но прекрасным душой.
- Раз медведей нет, то заверните его, - неохотно согласился Штольц и отметил сияющую физиономию торговца. Подумать только, одним счастливым лавочником на свете стало больше.
Понравится ли Агате эта тощая носатая собака? Что-то Порфирий сомневался. Хотя продавец говорил, что они приносят немалую пользу. Один в один - его супруга. И белье умеет стирать, точь-в-точь как он, Штольц. Вчера он отдал горничной для стирки всю агашину амуницию. Нарядил ее в свою последнюю рубашку, а предпоследнюю, не надеясь на горничную, прополоскал сам и повесил сушиться в туалетной комнате. С нее до сих пор стекала вода, потому что отжать мужчина не догадался.
В этот раз Овчинников прибыл, как и обещал. Течением ангины остался весьма доволен:
- Уходит, злодейка, уходит, - обрадовался доктор, заглянув Агате в рот, - желаете убедиться?
Изменения в пациентке тоже отметил, но промолчал. Она была обихожена аккуратно, но сурово, по-мужски. В этот раз она была наряжена в новую мужскую сорочку, застегнутую наглухо, и с закатанными до локтей рукавами. Никаких излишеств, ни рюшечек, ни кружавчиков. Не иначе, как дамские предметы гардероба все закончились. Из-под одеяла торчала нога в мужском носке. Штольц перед встречей с медициной даже расчесал Агату.
Почему доктор так подумал? Да просто ни одной особе женского пола не пришло бы в голову соорудить такую уродливую прическу, словно две коровы ее облизывали наперегонки, симметрично.
Туалетный столик был завален покупками, из надорванного угла самого пухлого  свертка вывалился плюшевый хвост. Еще утром тут ничего не было. Доктор понимающе хмыкнул. И Франсуаза вернулась от Штольцев почти влюбленной. С заводной игрушкой для Саньки и коробочкой конфет, которую его дамы умяли в кухне втроем под чай и шушуканье.
Осмотр занял не более пяти минут. Обоим мужчинам не терпелось поговорить о насущном. Они вышли из спальни. В дверь номера постучали.
- Ужин принесли, - неловко сообщил Штольц. - Вы не откажитесь разделить его со мной?
И сам же отругал себя, ну что он жмется и миндальничает, словно девицу на романтическое свидание приглашает, смелее надо быть.
Овчинников, хоть и не барышня, но приглашение принял охотно:
- С удовольствием.
Штольц выставил припасенную бутыль французского коньяка. Доктор понял, что разговор ожидается непростой:
- По счастью, сегодня  у меня нет ночного дежурства.
Кое-как, осторожно, стараясь избегать острых мест, сыщик поведал доктору о посещении театра, и о росянке. О черепашьем гипнозе пока умолчал.
- ...после вдыхания паров росянки зрители приходили в благодушное настроение, становились покорными и внушаемыми. Самые нелепые вещи им казались превосходными и правильными. До исступления радовались дичайшим поворотам сюжета.
- Никогда не слышал о химическом составе с подобным эффектом.
- Мне по роду занятий тоже не приходилось с таким сталкиваться.
- Если не секрет, чем вы занимаетесь?
- Судебный следователь.
- Солидно. Но вдвойне страшно. Наверняка, желая вовлечь вас в игру преступники уже знали это заранее. Тем не менее, даже ваша служба не стала для них препятствием. Их уверенность во всемогуществе и безнаказанности удивляет.
- Вы правы, я много думал об этом. Предполагаю, что билеты полученные нами, это происки Хрулевской.
- Вы нашли, чем ваша супруга смогла заинтересовать ее?
- Я догадываюсь, чем. Это не богатство, вернее, не материальные блага. Нечто иное, что может представлять определенную ценность в нечестных руках...
Порфирий не успел договорить, Овчинников, словно сдаваясь в плен или отказываясь от неприятного дара, взмахнул руками:
- Не произносите вслух, не хочу знать подробностей. Мне достаточно того, что мы с вами оказались собратьями по злоключениям и плывем в одной лодке в океане розового безумия.
- Собственно говоря, - Порфирий промедлил, - сейчас у Агаты Валерьяновны этого нет. Оно находится у меня, временно.
Мужчины синхронно крутили в руках пустые рюмки, не зная, как продолжать щекотливый разговор:
- Поскольку, над вашей супругой навис дамоклов меч Хрулевской, ее надо срочно увозить.
- Болезнь оказалась на редкость несвоевременной, - посетовал Штольц. - Впрочем, Агата все равно отказывалась уезжать, пока Гамлету грозит опасность. Собственно, именно в этом деле мне и необходима помощь.
Овчинников непонимающе молчал. Штольц еще раз наполнил рюмки.
- Доктор...
- Может, поскольку у нас сложилось общество товарищей по несчастью и наше случайное знакомство не грозит продолжением, то отбросим сантименты?
- Пожалуй, это возможно, - подумав, согласился Штольц.
Так скоро сближаться с малознакомым человек ему было непривычно. Но что поделать, если одному ему не справится, а кроме Овчинникова, довериться некому. Не выписывать же Рукобейникова из Заводска.
- Иван, мне нужна помощь. Для этого предприятия нам придется преступить границы закона. Обещаю, в случае неудачи - приму основной удар на себя, тебя постараюсь обезопасить. Взамен я обещаю свою помощь, в любом деле, любой момент, когда понадобиться.
Овчинников, явно заинтересованный предложением, склонился вперед:
- Завтра понадобится.
- Вот так, сразу? - усмехнулся Штольц.
- А что затягивать? Я узнал, что завтра в полдень в Пассаже Хрулевская будет встречаться с почитателями и раздавать автографы.
- Что ты хочешь сделать? Среди беда дня, в центре города к ней не подступиться. К тому же, скорее всего, она будет с охраной.
- Вот, поэтому мы проследим за ней, узнаем, где ее логово, а ночью захватим.
- И куда денем? - весомо спросил Штольц. Настала его время поквитаться с сыщиком-дилетантом за его насмешки над доктором-профаном.
Овчинникову, казалось, и в голову не приходила мысль, что пленницу надо где-то прятать.
- Значит, захватывать не будем, просто допросим и отпустим на все четыре стороны.

.
- Бессмысленный план. К чему такие усилия, чтобы тут же отпустить?
- Ну возьмем с нее подписку, что она прекратит нести чушь со страниц книг. Вынудим ее сочинять про нормальные семейные отношения.
- Без дровосеков и прекрасных клотильд?
- Ну да. Тогда, может, с Лидии спадут розовые чары и она вернется в семью.
- Нет, тут дело намного серьезнее. Хрулевская уже не удовлетворяется своей пустой писаниной, а массово морочит людей при помощи химии.
Французский коньяк исчезал, бутылка пустела, планы у сыщика строились один грандиознее другого.
- Вот что, давай поступим так. Я сегодня был в театре, - Порфирий развернул носовой платок с розовой слизью, - и мне там удалось найти остатки росянки. Ты сможешь в лаборатории исследовать это? Возможно, узнав химический состав, мы сможем выйти на след преступников.
- Попробую, конечно, но не обещаю положительного результата. Если основным веществом, воздействующим на умы, были росяночные пары, то, скорей всего, от них уже ничего не осталось. Эх, прошло слишком много времени, вот если бы сразу.
- Сразу было не до этого, - напустил туману Порфирий. Хоть Овчинников и располагал к себе и вообще очень подходил на роль соучастника и подельника, раскрывать перед ним все карты сыщик не спешил.
Штольц осторожно, не касаясь руками, отщипнул слизи на салфетку и отдал доктору. Остальную часть завернул обратно. Пригодится.
Овчинников еще немного посидел, они допили коньяк, построили гениальные по своей невыполнимости планы и разошлись, договорившись завтра вдвоем идти следить за Хрулевской. Пусть не захватить ее в плен целиком, вместе с фантазиями, а хотя бы выведать, где находится ее основное логово - прибежище дурных муз.
Штольц после принятия на грудь ощущал себя великолепно и одухотворенно. Вот напиток так напиток, не то, что бестолковая настойка пустырника. От нее только головная боль, шум в ушах и разброд мыслей. Особенно радовало то, что удалось выговориться и приобрести сподвижника.
Мужчина заботливо расправил на свернувшейся клубочком Агате все, что требовало и не требовало выравнивания. Попытался вытащить из ее середины рубашечный ком, девушка протестующе замычала. Он одобрительно похлопал ее по мягкому месту,  примостился на свободном краешке кровати. Притянул Агашу к себе и коньячно пыхтя ей в макушку молниеносно уснул.
Ему снился дивный героический сон, в котором он в черепашьем облике разгуливал на задних лапах, а потом фехтовал кухонными ножами. О, как вдохновенно он дрался! Жаль, панцирь мешал. Он навеки вечные отучил мерзкого  повара готовить черепаховый суп, а морковь - выглядывать из кастрюли.
Сквозь дремоту он, бескрайне довольный собой, поставил зарубку в памяти - не забыть утром рассказать Агате. И Йорику, ему тоже понравится.
- Просыпайся, Пуфф, нас ждут великие дела!
- Еще минуточку, - пообещал Порфирий и зарылся в подушки.
- Вставай, жену проспишь! - теребил отец.
- Пап, какая жена, мне только десять лет.
- Платон Алексеич, в самом деле, ну что ты к ребенку пристал, жена не овца, в лес не убежит. Пусть мальчик пять минут подремлет.
- Спасибо, мам, - из-под подушек промычал Штольц.
- Не за что, мой дорогой. Но папа в чем-то прав, день начинать все же придется. Кому-то надо брать и нести ответственность.
- Опять ее куда-то нести? Да что же это такое, носишь ее, носишь, а она все не кончается... Не хочу! Почему всегда я? - заныл Порфирий, закапываясь глубже.
- А кто кроме тебя? Ты - истинный Штольц, последний в роду, такова твоя планида - носить ответственность. Вот появятся у тебя сыновья, разделите ее на всех.
- Уу, когда это еще будет.
- Когда-нибудь да будет, а пока просыпайся, ответственность ждать не будет, - скомандовал отец. - Штольц ты, в конце концов, или Амебин-Ложноножкин?
- Ну Штольц.
- Вот поэтому я всегда была против животных в доме. Но уж если уж завел питомца, то неси и за него ответственность.
Постепенно к Порфирию возвращалось сознание, а в мозг неуверенно просачивались родительские речи, как они надоели со своей ответственностью!
О чем они сегодня, какие жены, питомцы? Как он ни просил, но мать не разрешала завести даже самую маленькую собаку. Неужели ему подарили-таки щенка? Или жену? Для чего она ему? А ну как в гимназии узнают, засмеют. Над ним и так подшучивают из-за материнского прозвища Пуффель.
Штольц прислушался, надеясь услышать вожделенное тявканье. Ничего. Неужели все-таки жена? Боже, неужели Инфузория вернулась? Нет, только не это!
Он  высунулся из убежища и увидел склоненные лица родителей. Почему-то они отличались от тех, какими были еще с вечера. Были чуть прозрачными с голубоватым ореолом. И хитро улыбались! Истинные Штольцы никогда не улыбаются с утра, они хмуры и неприветливы.
Порфирий дернулся, прижался к спинке кровати и попытался накрыться одеялом. Но лежащее справа женское тело завладело всем одеялом и делиться не собиралось.
Все-таки жена! Тогда он сам сполз вниз, оставив только нос и глаза.
- Видишь, что ты наделал, - мать повернулась к отцу, - напугал ребенка. Пуфленочек, вылезай, Не бойся, это мы, твои мама и папа.
Штольц, отрицая знакомство с прозрачными личностями, помотал головой: "не вылезу". И на всякий случай отодвинулся от дамского тела. Жена это или не жена, надо еще разобраться. Может, приблудная какая особа, только по закону, без подтверждающих личность документов.
- Пуфф, ты меня разочаровываешь. Истинный Штольц...- начал отец.
- Вас же нет на свете, вы давно... - вдруг вспомнил Порфирий.
- ...умерли, - почти радостно подтвердили родители.
- Тогда как вы оказались...
- Проездом из Цюриха в Баден-Баден, на воды, отца ревматизм замучил.
- Я ничего не понимаю, , - Штольц-сын принял сидячее положение и откинулся на подушки, - умершие родители проездом на воды оказались у меня в спальне?
- Ну вот, видишь, он у нас самый умный. Весь в меня! - похвалился отец.
- Смекалкой он пошел в меня. От тебя у него красноречие, - отец спорить не стал, он давно привык, что все самые непривлекательные черты в сыне от него.
Порфирий помолчал, пытаясь осознать. Рядом хрипло вздохнули и он перевел взгляд на копну кудрей на соседней подушке. Осторожно разгреб их со щеки и вспомнил даму:
- Агата!
- Вот видишь, приходит в себя, уже и жену вспомнил, - потер руки Штольц-отец.
- Какая небывалая радость на нас снизошла, - ревниво пробурчала мать. - В кои-то веки его навестили родители, а он глаз с нее не сводит. Матерью любуйся! Ну и отцом. Жена тебе и так каждый день глаза мозолит, до дыр истерлись.
- Мам, Агата болеет, - Порфирий заправил спящей Агате локон за ухо и натянул одеяло на оголившееся плечо.
Мать опять фыркнула:
- Пора черепаху выгуливать. Раз завел питомца, будь любезен, ухаживай за ним сам.
"На прогулку, на прогулку, - неуклюже подпрыгивая всем телом, радовался Йорик, - мы будем ме-е-едленно плестись по Летнему саду..."
Когда Порфирий только родился, ответственность его уже поджидала лежа в колыбельке. Штольц вздохнул, понимая, что они неразлучны, послушно спустил ноги с кровати, намереваясь идти выгуливать питомца. Перехватил оценивающий взгляд матери, горделиво любующейся широтой сыновьих плеч, мужественной привлекательностью торса. Этим всем богатством он точно удался в нее.
- Мама, отвернись, пожалуйста, ты меня смущаешь.
- Не надо стесняться мамочку, ты меня ничем не можешь удивить. У тебя не выросло ничего, чего бы я не видела ранее. Лучше стесняйся вон ту постороннюю женщину.
- Ма-ам, она моя жена.
Отец опять захихикал:
- Правильно сынок, не мелочись. Давай одним ударом обеих дам срази наповал своим срамом.
- Пап!
- Не папкай! Я двадцать лет прожил с твоей матерью, а она при этом ни разу не видела меня во всей срамной красе.
- Вот и напрасно. Возможно, тогда у меня были бы братья и сестры и было бы с кем разделить ответственность.
- Ты забываешься, мой мальчик.
- Сейчас другое время. Я уже давно не мальчик и ничего не хочу слышать про распущенную молодежь.
- Люди во все времена одинаковые. Раз бог создал подтяжки, значит он должны поддерживать брюки, кои должны висеть у тебя на ногах, пока ты будешь выгуливать черепаху.
- Вы меня совсем заморочили. Выйдите из спальни и дайте мне одеться!
- Ты гонишь родителей? - возмутилась мать и повернулась к отцу, - Вот, полюбуйся - твое воспитание. Как там у твоих самураев: "уважай правило ствола и ветвей"? Могу поклясться, что хорошо воспитанные самураи не гонят мать из дому.
- Мама права, Пуфф, не такому я тебя учил. Родители-ствол и дети-ветви. Жаль, что я тебя не порол, столько всего в воспитании упущено.
Штольц влез обратно под одеяло:
- Ну все, я никуда я не пойду. Агату нельзя оставлять одну, тем более что она болеет.
- Ничего с ней не произойдет с твоей драгоценностью. Если уж до пятидесяти лет в девках засиделась, то и дальше никуда не денется.
- Мам, Агаше только двадцать пять.
- Н-да? Странно, выглядит на все двадцать семь.
- Она болеет.
Штольцу кое-как удалось уговорить отца вывести Йорика на прогулку в сад. Мать ревниво оглядывала копошащийся в кровати сына сверток и уходить не собиралась.
- Мама, пожалуйста, иди с папой, мы потом сколько хочешь наговоримся.
- Только ты и я, да, мой дорогой Пуфлик?
- Да, мам, обещаю.
Пока родители гуляли он наскоро переодел Агату в сухую рубашку, всыпал в рот порошки и даже умудрился впихнуть три ложки манной каши. Пришла радостная Франсуаза с романом. Штольц тщательно проверил авторство и пролистал содержимое. Вроде безопасно. Выдал мадемуазель очередную порцию инструкций, а сам отправился на охоту за Хрулевской.