- Любимая, ты где? - раздается совсем рядом мужской голос.
Любимая? Ничего себе. Пикантные у Агаты сложились отношения в снах с этим расфуфыренным типом с позументами, раз он позволяет себе такие вольности.
- Я за нее, - Штольц поднимается во весь рост и упирается взглядом в мужчину, как две капли воды похожего на него самого. Только более изысканного.
- Кто вы? Как здесь оказались? Стра-ажа! - пугливо выкрикивает тот, что с позументами.
- А вы? И какое имеете право шастать по снам чужих жен?
- Я хожу, куда хочу. Мне нет преград, потому что я - Мое Величество король Порфирий XVII, - раздуваясь от пафоса, провозглашает монарх.
- Штольц, Порфирий Платоныч. Единственный, - представляется сыщик и добавляет для пущей важности, - судебный следователь.
- Как вы здесь оказались? Стра-ажа!
Словно из-под земли вырастают четыре дюжих молодца с алебардами, но видят двух королей и впадают в ступор. Что делать с нерадивыми подчиненными, Штольц прекрасно знает:
- Делом займитесь!
Стражники козыряют и отправляются по местам.
- На вашем месте я бы не торопился звать стражу.
- Я искал чудное виденье, а нашел вас, - возмущается Семнадцатый.
- В поисках чудного виденья стража не поможет.
- Да, вы правы. Пала-ач!
- Еще лучше. Ну отрубите вы мне голову, а дальше что?
- Мне срочно нужна моя прелесть! - гневается король.
- И вы ее получите, показывайте, где у вас тут что.
- Что вам от меня надо? - срывается на истерику Семнадцатый.
- От вас? Ровным счетом ничего. Мне надо очистить сны Агаты Валерьяновны от скверны.
- Кто это Агата Валерьяновна?
- Это мое чудное виденье, - доходчиво объяснят Единственный, делая особый упор на "мое". - Следуйте за мной.
- Не пойду. Мне не разрешают гулять с незнакомцами, - капризничает король.
- Это мой сон, поэтому вы должны делать то, что я велю. Сейчас вы идете со мной.
- Я король! Мне нужна моя принцесса! Срочно! Стра-ажа! Пала-ач! Фея-крестная! - приходит в себя король и сразу начинает требовать и топать ножкой.
- Но-но, - предупреждает его Штольц, - без глупостей. Сейчас я для вас фея-крестная. Напоминаю, вы сейчас в моем сне, поэтому играем по моим правилам.
Штольц поддергивает корсаж платья, неумолимо стекающего вниз.
О боже, платье! Платье! Пушистое, перьястое!
Штольц вопросительно поднимает глаза вверх. Мироздание ехидно разводит руками (или что там у него) - таковы законы сна. Назвался груздем - полезай в платье супруги, никто тебя за язык не тянул.
Вдоволь насмеявшись, Высшие Силы высыпают на Единственного сноп искр.
Др-ры-ы-ыньс! Штольц оказывается в своем светло-сером летнем костюме.
- Котелок и трость! - требует он неизменные атрибуты собственного образа. Они сваливаются с неба: шляпа повисает на одном ухе, трость впивается в землю рядом с ним.
Вот так бы сразу, а то придумали какое-то платье-в-перьях.
- Сейчас вы должны примерить мне хрустальную туфельку, - самопроизвольно произнес язык Единственного.
Боже, что он несет, какая хрустальная туфелька? Мироздание хихикает, наблюдая за его смущением.
Король послушно протягивает руки, а в них вместо туфельки мужской ботинок 44 размера. Семнадцатый пугается обувных метаморфоз, отбрасывает башмак. Единственный не гордый, подбирает и обувается сам.
- А теперь показывайте, где у вас тут подземелье.
Они обходят дворец с тыла и спускаются вниз. В темной комнате с низким потолком в огромном котле бурлит мерзкое фиолетовое варево. Из него торчат сухие прутья, пучки травы и огромная морковина с ботвой.
Опять котел? Никакого разнообразия. Почему в котлах так всегда мерзко булькает? У котла столпились две особы в черных балахонах. Штольцу они прекрасно знакомы обе, с брачной стороны.
- Дамы, приветствую вас, - почти радостно произносит Единственный, - давненько не виделись. С тобой Нинель - почти два года. Извини, не могу сказать, что сильно скучал. А о вас, Пульхерия Ивановна, с самой зимы не слыхали. Как дела в Туркестане, всю холеру излечили?
- Спасибо, хорошо. Совсем немного осталось, - робко блеет придворная чародейка. Фрейлина неприветливо поджимает губы и не удосуживается ответным приветствием.
- Чем изволите заниматься, производите приворотное зелье или симпатические чернила?
- Оборотное, - ябедничает на подружек черный кот, развалившись на книге заклинаний.
- Эжен Иваныч, и вы тут, какая неожиданность.
Кот грациозно потягивается:
- Мрряу, конечно, какое же ажиотирование без меня-у?
Зелье бурлит активнее, вместо пузырей из него высовываются схематичные части дамского тела. Чародейки воодушевляются, стремятся к Порфириям, в надежде урвать хоть по волоску. Лучше бы с короля, но для воспроизведения внешнего сходства сгодится и Штольц. Правда, у него дурной нрав, непокорный и ироничный, ну что поделать, с паршивой овцы хоть сарказма клок.
Тьфу ты, и тут Овчинников проявился со своей овечностью.
Единственный берет кочергу, отгоняет вездесущих дам от себя, короля и котла. Они жмутся друг к другу, фыркают, брызжут ядом, тянут к их личностям загребущие скрюченные пальцы и раздвоенные синие языки.
Он высыпает в котел неведомо как появившееся в руке монпансье, следом за ним летит большой тульский пряник в виде женской туфельки. Из-за пазухи Единственный выуживает томик Хрулевской про прекрасную Клотильду,  коробочку очень шоколадных конфет "Кармен в ликере" (вот что ему так мешалось под мышкой) и отправляет следом.
Зелье благодарно заглатывает в себя дары, но распробовав, пытается выплюнуть. Штольц оказывается ловчее, быстро накрывает его крышкой.
Варево протестно клокочет, тужится, и вдруг взрывается фейерверком, впечатывая крышку в потолок. Оно разбрасывает вокруг куски фиолетовой искрящейся слизи и выпускает сноп радужных искр. Они плавно оседают, перемежаясь со золотистыми снежинками и розовыми лепестками и голубыми бабочками.
Сказочное волшебство, одним словом.
Штольц и представить не мог, что в его голове водятся такие причудливо извращенные фантазии.
Звучит прекрасная мелодия. Летучие мыши под потолком синхронно плавают в воздухе, кувыркаясь, грациозно взмахивая крылышками и вытягивая из меховых тушек коротенькие лапки. Попутно мелодичным ультразвуком поют балладу о грезах любви. Призраки домовых мышей мечутся по полу, изогнув сердечками хвосты, подсвечивают темницу голубоватым светом. Духи тараканов на стенах складываются в легкомысленные завитушки и буквы романтического содержания.
Эжен Иваныч у арфы, внезапно возникшей в его лапах, коготками перебирает струны и подпевает мышам вторым голосом что-то призывно-мартовское, исключительно страстное.
Фиолетовые сгустки слизи производят в воздухе акробатические кульбиты, но потом соединяются вместе и, стекая на пол, образуют женский силуэт.
Субстанция, обволакивающая барышню, сползает и являет народу Венеру Милосскую, то есть Феклушу Заводскую, стыдливо прячущую леденец в складках простынки.
Хорошо, что он не пожалел для ее изготовления сладостей. Тульский пряник придал ей особое очарование, фигура стала намного пышней и сдобней, против той, что он помнил. Хотя это не точно, он не приглядывался!
Он, словно оправдываясь, огляделся по сторонам, не слышит ли Агата его мыслей, не хотелось бы заполучить от нее ревнивых неприятностей.
Единственный вытряхивает Семнадцатого из парадного мундира, набрасывает его на плечи Феклуши, дрожащей от предвкушения поворотов в судьбе. Затем берет барышню за руку и подводит к королю.
- Ваше величество, вот она, ваша избранница. Ее зовут Феклуша Хвостикова. Барышня романтичная и приятная во всех отношениях. Прелесть неземного очарования, одним словом. И сладкоежка.
- Вот это прелесть? - сомневается король.
Феклуша не хочет идти к незнакомому дяденьке, жмется к Единственному, тот ласково, но твердо подталкивает ее вперед:
- Иди, иди, не бойся. У Его Величества тебе будет хорошо.
- А у него есть стиральная машинка? - сомневается Феклуша, заглядывая Порфирию в лицо.
- Утибоземой, и в самом деле - прелесть. Мой имбирный пряничек! - умиляется Семнадцатый. - Да у меня сто тысяч стиральных машинок и их все я готов бросить к твоим ногам, моя ненаглядная малышунечка! Ты будешь стирать у меня от восхода до заката.
- И граммофончик с золотой трубой? - жеманно кривит губки и пищит Феклуша.
- Все для тебя, моя драгоценная принцесса! Рассветы и туманы, моря и океаны, цветочные поляны, - широко раскинув руки, распевает король, - для те-ебя-я-я!
Никому не хочется лишится головы, поэтому все смиренно ждут, когда закончится сольное выступление Семнадцатого.
Тем временем чародейки понимают, что их головы под угрозой снятия. Они  решают - пан или пропал, и выскальзывают в подземный коридор. Единственный видит маневры доморощенных колдуний и выходит за ними:
- Дежурный! Тьфу ты, стра-ажа! Этих - в разные камеры, то есть темницы.
Стражники уводят упирающихся чернокнижниц. Песня кончается, и король падает пред Феклушей ниц, прикладывается к голой коленке поцелуем истинной любви. Барышня промокает повлажневшие глазки краем простынки. Ей уже до зубовного скрежета хочется постирать машинкой.
Все, девица прилюдно обесчещена. Теперь для самого благородного в мире короля обратной дороги нет - только через свадьбу к домашнему очагу!
- Весь мир готов бросить к твоим вьющимся ногам! - пылко обещает король Феклуше. - Если не станешь перечить - каждый день буду давать в твою честь балы с иллюминацией и фейерверками.
- И две баночки монпансье, - сразу набивает себе цену Фекла. - И сидеть на ручках.
Король снисходительно любуется невестой с небольшим изъяном: " Почему у моей драгоценной девочки царапинка на пальчике?".
Меркантильная Феклуша, умело торгуясь, пользуется моментом:
- А я буду прекрасной принцессой, как Клотильда?
- Нет, тушканчик,.. - губки Феклуши кривятся луком купидончика и наливаются слезками, - ...ты будешь Королевой моего сердца!
Штольц на запросы барышни только хмыкает. При нем она имела запросы поскромнее, а нынче целого мира без монпансье ей недостаточно. Впрочем, кто он такой, чтобы ее судить, у самого в кармане лежит заветная коробочка. Быстро он приучился к феклизмам, глазом не успел моргнуть.
Семнадцатый поворачивается к Штольцу:
- Незнакомец, ты вернул свет любви в мою жизнь, проси что хочешь - все исполню!
Единственный смахивает с рукава голубую бабочку:
- Ваше величество, сделайте милость, навсегда покиньте сны моей супруги.
Король приосанивается, чтобы торжественно пообещать, но неожиданно произносит:
- Кошмарный у тебя енот! Мех и слезы.
***
- Нормальный енот! Нор-маль-ный. Не хуже, чем у других, - сквозь сон пробормотал Порфирий и проснулся.
Вот черт, приснилась же зараза: чародейки, Феклуша, он сам в платье. Ох, не к добру это.
- Конечно, не к добру. Не будешь жениться на ком попало. Береги, сын, сны смолоду, как шубу от моли, - вместо приветствия произнес отец, проявляясь на противоположном сиденье в купе.
Два последних дня после ссоры родители не являлись. Отец получил приглашение из канцелярии упокоившегося императора во время рыбалки обсудить текущие проблемы, возникшие с экспортом зерна, а мать вместе с другими женами и иными родственницами одаренных милостью мозолила мужчинам глаза бесконечными чаепитиями на другом берегу реки и следила, чтобы рыбалка не превратилась в непотребное возлияние амброзией.
Напряженные события последних дней, бессонная ночь и стук колес убаюкали Агату, едва поезд отошел от перрона. Она повозилась между Порфирием и окном, нашла наиболее удобное положение, притулилась к его плечу и уснула.
- Отец, запомни раз и навсегда: я женат на Агате, а она не кто попало, - шепотом предупредил Штольц-младший и прижал предмет спора теснее к груди.
- Не спорь с отцом! - строго произнесла мать, отделившись от стены вагона. - Ему виднее. Раз он сказал - кто попало, значит так оно и есть.
- Вообще-то, я имел в виду его фрейлину, Нинель, хитролицую бублицу.
- Бублица?
- Рыба, плотва обыкновенная. На редкость прожорливая. Пуфф, видел бы ты, какую рыбу я поймал. Во! - отец широко раскинул руки.
- Не слушай отца, сейчас он скажет, что таким был только ее глаз.
- Мама, ты непоследовательная, то слушай отца, то не слушай.
- Чтобы не попасть впросак, слушайся мамочку. Только она знает, что для тебя лучше.
- Начинаю привыкать к вашему присутствию. Жаль, что скоро я перестану вас видеть, уже приходится напрягаться и всматриваться.
- Даже если ты нас больше не увидишь, знай, что мы всегда рядом. Мамочка разговаривает с тобой через внутренний голос. Когда зимой услышишь: "Надень теплую шапку", сделай мамочке счастье, не морозь ушки.
- Вы всегда рядом?
- Ну конечно, - самоотверженно вещала родительница, - я хорошая мать. Кто же еще споет тебе колыбельную и выгонит чудовище из-под твоей кровати?
- И из кровати тоже, - ехидно ввернул отец. - Ксении Тарасовой - помнишь такую? -  матушка наша еженощно являлась во снах и зачитывала цитаты из "Дома у кладбища" Ле Фаню. До тех пор, пока та не выскочила замуж за первого, кто подмигнул, лишь бы от тебя подальше.
- Мама, так это была ты? Зачем? Несчастная Ксения от ужаса перестала спать, шарахалась от меня, словно чумного. Все говорила о злобной черной ведьме с заостренными зубами.
- Лгала! Мамочка совсем не злобная и не имеет клыков. Разве можно девицам после этого верить?
- Не переживай о ней. Ксения твоя замужем отоспалась, - встрял отец, - ведь ее супругу, воронежскому вице-губернатору, глубоко за восемьдесят. И прыть ее давно его не развлекает, да и детей у него больше, чем зубов, нет нужды будить супругу. Всей радости и осталось, что девицам семафорить нервным тиком.
- Вот поэтому, Пуфлик, мы с отцом всегда рядом, присматриваем за тобой и отгоняем нечисть с турнюрами.
Штольц покраснел, отец понимающе захохотал.
- Всегда-всегда, даже по ночам? - недобро сощурив глаза, удостоверился Пуффель. Тьфу ты, Порфирий Платоныч, конечно.
- Не смущайся, Пуфф, в самые пикантные моменты мы отворачиваемся.
- Папа, скажи, что это шутка!
- Говорю: шутка. Подглядывать за законной женой сына - моветон. Вот фрейлинки и прочие стрекозы - другое дело. Поверь мне, человеку с большим прижизненными, да и не только, опытом... - Штольц-старший лукаво усмехнулся, младший - предупреждающе качнул головой в сторону матушки. Отец настолько глубоко погрузился в мужской отдых, что еще не окончательно вернулся умом и языком с рыбалки в семейную жизнь.
- Прошу вас, Платон Алексеич, уделить особое внимание части беседы про гигантский жизненный опыт и не пожалеть для законной супруги подробностей. Желательно с датами, адресами, именами и фамилиями.
- Ну какие адреса, - засуетился отец, поняв, что брякнул лишнего, - кто ж у мимолетных видений спрашивает фамилии?
- О, как право было мое шестое чувство, впрочем, все остальные тоже не молчали - мимолетные виденья в супружестве, что моль в шкафу, только и ждут бенефиса.
- Ни в коем разе. Ни одно из них при жизни не посетило меня!
- А после жизни?
- Душа моя, ты должна меня понять. Я ушел раньше тебя, не мог же я предугадать нашу краткую разлуку. Надо было как-то устраиваться, а Раиса Захаровна женщина хорошая, даже сны для тебя помогала выбирать. Чтобы поцветастее и позабористее, и к твоим глазам подходили. Сама знаешь, я-то в этом совсем не разбираюсь.
- Платон Алексеич, ты сделал мне мигрень! Пока я ночами скакала с тобой по пересеченной лугами и полянами местности, нюхала ромашки, отмахивалась от мух, просыпалась разбитой, буквально без ног, с несварением от шампанского и винограда, ты в этом время за моей спиной завел интрижку?! И с кем, с Раисой, брехушкой и пустомелей. И допустил ее к супружеским снам? О, горе мне, горе! Неверного мужа я породила.
- Кто ж знал...
- Она тебе тоже рассказывала про зеленых человечков? Или собиралась лечить твой радикулит бесстыдным руконаложением? Я с твоей хворобой ношусь - все курортами тебя пичкаю. Раиса же готова разобрать радикулит по косточкам и ссыпать в таз, там промыть щеткой.
- Клянусь здоровьем нашей черепахи, не было меж нами ни интрижки. Про человечков, да, рассказывала, но к радикулиту я ее не допустил. Прогулялись несколько раз, то-сё... И всё!
- То-сё и всё? Ты решил сделать моей мигрени фейерверк необъяснимыми нюансами ваших отношений? И после этого ты смеешь укорять ребенка за вертихвостку - фрейлину? Взгляни, несчастный, мальчик весь в тебя! Из-за твоей наследственности ему лишь бы паспорт проштамповать, рвется в брачный союз, как в последний раз. Никакого стремления к свободе.
- Мама, я много раз предупреждал, что женат только на Агате. Все остальное - морок и вздор.
- Все вы, мужчины, одним мороком мазаны и вздором присыпаны. Ну почему из множества девиц ты выбрал именно Морошкину, неужели иной не нашлось?
- Значит, не нашлось! - рявкнул Штольц, мать надулась, прижалась в спинке сиденья и растворилась. Отец сбежал еще раньше.
От его криков Агата проснулась, отодвинулась, пытаясь осознать, где оказалась и с какой целью. Совсем как позавчера, когда началась суматоха, из-за которой они спешно покинули Петербург.

Позавчерашним утром он также разбудил ее пререканиями с матерью.
Тогда она еще безголосая, размягченная и безбожно вырванная из сна, приподнялась над подушкой, так же оглядываясь по сторонам и несознательно хлопая глазами.
"Кто здесь? Почему вы кричите?".
Встрепанная копна волос, удивленно приоткрытые пухлые губы, вид недовольный - так и хочется уподобиться Семнадцатому и объявить - моя прелесть! Но в ту пору он еще не был знаком с Его Величеством, поэтому по причине отсутствия объекта для сравнения любовался молча.
От мужского пристального взгляда она смутилась и машинально принялась теребить рубашку, наматывая на руки. Он вынул из ее неловких пальцев ткань и ободряюще сжал их.
- Агашенька, - произнес Порфирий своим самым ласковым голосом, не предвещающим ничего хорошего, - вот познакомься, мама и папа решили нас навестить. Ты мне не рассказывала, что потусторонняя жизнь полна приключений и авантюр. Вот мои родители решили нас навестить, проездом откуда-то в Баден-Баден.
- Из Цюриха, - недовольно скривилась мать.
- Да, точно, из Цюриха, отца радикулит извел, свету белого не видит.
Агата, испуганно глядя на него, не меняя сидячего положения, перебежала к краю кровати. Он разгадал ее маневр, перехватил беглянку, прижал к себе и облокотился о подушки. Шепнул, что потом все объяснит.
Мать ревниво поджала губы и отвернулась. Порфирий усмехнулся: нечего посещать супружескую спальню сына, тогда и собственничать не придется.
- Вот, познакомьтесь, моя супруга Агата Валерьяновна. Агаша, это мой отец Платон Алексеич, - Порфирий указал в сторону туалетного столика. Агата настороженно кивнула.
- А это мама - Элла Витальевна.
Агата, опасливо косясь на него, вежливо поприветствовала невидимую свекровь и порадовалась, что голоса нет.
- Почему, Пуфф, ну почему из миллиона женщины ты выбрал именно ее? - заламывая руки в который раз вопрошала Элла Витальевна.
- Агашенька, - перевел Порфирий, - мама говорит, что несказанно рада с тобой познакомиться. Что второй такой во век не найти всему сыскному отделению Заводска, да что там, всем полицейскому департаменту. Ты одна на миллион.
- Я не это имела в виду!
Агата несмело улыбнулась туалетному столику, Порфирий за макушку повернул ее в сторону окна.
- Мама там.
- Справная, - похвалил отец, - на прабабку свою, Ангелину, похожа. Только уж больно худа и глазаста, скудно кормишь?
- Папа говорит, что ты, несмотря на болезнь, выглядишь великолепно.
- Ты видел, как она готовит? Ее блины можно приставлять к телегам вместо колес. И они поедут! Неудивительно, что наш мальчик не может от голода здраво рассуждать, - всхлипнула мать.
Агата бросала жалобные взоры на дверь ванной комнаты. Он выпроводил родителей и удалился в заветное помещение, включил воду, вернулся и сгреб Агашу. Поставил в ванну, хотел снять рубашку, но она, не дожидаясь, выскользнула из нее, оставив ему лишь пустую лягушачью кожу. В воде она подтянула ноги к подбородку и замахала руками:
"Идите, дальше я сама".
Порфирий закатал рукава до локтей и присел на бортик:
- Мне хочется, - он побултыхал рукой в воде и брызнул ей в лицо.
Она, как кошка, зажмурилась, фыркнула и сжалась в комочек.
"Ну пожалуйста".
Он, усмехаясь, вышел, но дверь не закрыл. Спустя пару минут мужчина вернулся с небольшой картонной коробочкой. Приоткрыл крышку, заглянул внутрь и даже причмокнул от восхитительности содержимого.
"Что там? Это мне? Это подарок?" - она, от любопытства, по-лебединому вытянула шею и забросала его вопросительными взглядами.
- Нет, не покажу. Пожалуй, тебе это не понравится.
" Понравится, обязательно понравится!"
Он подошел к ванне вплотную, еще раз заглянул в чуть приоткрытую коробку, наигранно посомневался, стоит ли отдавать такой замечательный подарок, но решил не жадничать и высыпал из коробки в воду звонкое содержимое. И представил его:
- Полдюжины лучших целлулоидных уток, - мужчина заглянул в ее лицо, пытаясь прочитать ответ на свой вопрос, - они тебе нравятся?
Агата не моргая смотрела на желтых утят с литыми вихрастыми чубчиками, качающихся на волнах, не зная, как реагировать на подарок.
"Наверное, для начала надо обрадоваться, - решила она. - Очень понравились. Это самые желтые утки на свете! Они такие утренние, упитанные, утешательные и утверждательные".
Трудно было ожидать от него подарок странней и диковенней неказистого енота, но Штольц в который раз сумел превзойти себя. А в ней опять умудрился разворошить улей с удивлениями.
И правда, к чему ей банальные розы и духи? От увядших роз останется только печаль, от конфет - крапивница, духи тоже когда-нибудь закончатся. Зато ей есть чем гордиться - целлулоидных уток не получала ни одна из знакомых ей дам.
- Знаешь, если на них подуть, то они отлично плавают. Давай сыграем в утиный бой. Те три - твои, а эти - мои, - он присел на пол возле ванны, поделил утят и принялся изо всех сил дуть.
Конечно, она проиграла. Во время боя он завладел всеми утками и теперь они тыкались в нее желтыми лбами и преследовали некие цели.
"Так нечестно, - вопила она глазами, - вы выбрали себе самых шустрых ".
- Я выиграл честно. Твои утки были захвачены в плен, осознали неправоту и после идеологической перековки перешли на сторону противника.
Агата надулась и обиженно подтянула колени к подбородку.
"Сами подарили и сами же...эх, Порфирий Платоныч"...
- Вечером сможешь взять реванш, - пожалел он ее и поцеловал в макушку. После поднялся с пола, поправил одежду, - вернусь через десять минут.
Она откинулась на бортик ванной и вздохнула:  "Как непросто быть замужем за спонтанным мужчиной. Не знаешь, каких сюрпризностей от него ждать"...

Вот и сейчас, в изоляции купе, она так же откинулась на спинку сиденья и спросила Штольц, пересевшего напротив:
- Порфирий Платоныч, вам легко со мной?
- К чему ты задаешь подобные вопросы?
- Ответьте.
- Что бы я не сказал, ответ тебе не понравится.
- Понравится.
- Не уверен. Ну вот представь, только представь: если я скажу - легко, то солгу, и ты перестанешь меня уважать, если же скажу - нет, то мне лучше сразу прыгнуть под колеса поезда, - Порфирий сцепил руки в замок и наклонился вперед.
- То есть вам предпочтительней быть переехнутым поездом, чем согласиться, что я причиняю вам трудности? - Агата наклонилась к нему, почти упираясь носом в его нос.
- Во-первых - не путай меня извилистой логикой, это была метафора. Во-вторых - нет такого слова. В-третьих - я сказал "только представь", а это не значит, что мне с тобой трудно.
- Значит, легко? Но я же постоянно попадаю в истории, и вам приходится меня выручать. И безопасность моя балансирует над пропастью опасности. Вы же могли выбрать кого-то менее неожиданного.
- Я выбрал тебя, - Штольц не понимал, что она от него ждет и к чему она затеяла беседу, но на всякий случай постарался свернуть ее, - и на этом все, разговор окончен. Мой выбор не обсуждается.
- И вашей матери я не пришлась по вкусу...
- Мне пришлась, а это самое главное.
- И вы мне пришлись, - вздохнула девушка. Он улыбнулся в ответ на откровенности Агаты и каждый погрузился в свои мысли. Некоторое время спустя она нарушила молчание:
- Как там наш Гамлет?
- У него все будет хорошо.
- Точно?
- Обещаю.
В то утро, полное сюрпризов и целлулоидных уток, пока Агата плескалась в воде, а он одевался, ждал завтрак и мысленно перепроверял планы на день, неслышно подошла (или подлетела?) мать:
- Пуфличек, к тебе посетитель, - как ни в чем не бывало сказала она, будто не было утренней ссоры.
- Пригласи, - велел он, застегивая жилет.
В закрытую дверь номера нерешительно просочился Шляппентох. В руках его была большая плоская раковина, формой напоминающая сердце, белая в розовую полоску. Дух ее поглаживал, как кошку.
- Утро доброе.
- Хотелось бы верить в это, - скептически произнес Штольц и указал гостю на свободный стул.
- Не беспокойтесь, - робко промямлил драматург, он был взволнован и скользил по комнате сквозь мебель, - я не займу у вас времени. Мне больше не к кому обратиться.
Шляппентох нервничал, дергался. Штольц не собирался ему помогать начать трудный разговор. Не далее как вчера сыщик едва не бегал за ним по залу между рядами кресел. Порфирий закинул ногу на ногу и приготовился ждать.
- Когда она в первый раз обратилась ко мне, я ей отказал, но понимаете, я оказался в безвыходном положении...Я задолжал крупную сумму денег...
- Кому задолжали?
- Это неважно. Этот человек ни при чем, обыкновенный меценат.
- И тем не менее.
- Господин Слоноухов. Он вам известен?
- Я слышал, что он готов ссудить деньги под самые фантастические проекты.
- Он одолжил крупную сумму, но с оговоркой. Если замысел себя не окупит, я должен буду вернуть ему все до копейки, с немалыми процентами.
- И вы согласились на грабительские условия?
- А что мне оставалось? Никто, кроме него, не верил, что мои намерения осуществимы.
- Я так понимаю - вы прогорели?
- Да! Я хотел...  Я думал...  Я надеялся... - мямлил призрак. – Понимаете, я был уверен, что у меня все получится.
- Понимаю, - вздохнул Штольц, он тоже когда-то и думал, и хотел, и надеялся. - Что пошло не так?
- Это задумывалось как грандиозное зрелище, сенсация. Первый в истории человечества хор устриц. Вы удивитесь, но они обладают великолепным слухом, - Штольц бросил взгляд на раковину в его руках и мог поклясться - створки приоткрылись и оттуда высунулись два фиалковых глаза с ресничками. Он наклонился, чтобы рассмотреть - половинки раковины с шумом захлопнулись.
- За день до премьеры все устрицы пропали.
- Все до единой?
- Так точно. Осталась только Коркулум Кардисса, она была при мне. Не могу с ней расстаться, - он погладил раковину, - она моя любимица. Слышали бы вы, как Кардисса исполняет арию Кармен. Воистину, божественный голос, дар небес. Вернее, морей.
- Давайте вернемся к сути беседы. К вам обратились и вы решились поставить "Прекрасную Росянку"
- Все театры отказались, а я согласился, - подтвердил дух.
- Значит, вы знали, что спектакль корежит умы людей и все же решились его демонстрировать?
- А что мне оставалось? Слоноухов требовал возврата денег, либо в счет долга поставить пьесу.
- Вы сами встречались с автором пьесы, госпожой Хрулевской?
- Нет. От нее приходил некий подобострастный господин, а иногда секретарша приносила правки к пьесе.
- От меня вы что хотите?
- Помогите вернуть мне честное имя и смыть росяночный позор с театра.
- Я подумаю, что можно сделать. Как мне найти Хрулевскую?
- Этого я не знаю, но слышал, что в тайные дни ее сторонники собираются в кофейне у Вольфа и Беранже.
- Недешевое место.
- Ее почитатели за ценой не постоят, готовы выложить баснословные деньги за несколько слов о новом романе.
Когда он вспомнил об Агате и вернулся в спальню, то увидел, что по полу от ванной комнаты тянулась цепочка мокрых следов.
- Мне надо уйти ненадолго. Департамент, зоосад, Гамлет, Овчинников. Он обещал сделать анализ росяночной слизи, - бодро отчитался Порфирий.
"И я?"
- Побудешь одна или позвать мадемуазель Мутон?
"А я?"
- Ты еще слаба и идти тебе не стоит.
"Стоит!"
- Открой рот.
Он заглянул в раскрытый рот, так и не освоив медицину. Язык, зубы безусловно узнал, но что из остального миндалины? Но на всякий случай убедительно, с апломбом преувеличил:
- Ээ, никуда не годится, гастрономия миндалин никуда не делась.
"Я уже здорова!"
- Вот когда скажешь это словами, тогда и пойдешь на улицу, а пока вот тебе, - он вручил ей два номера "Эвглены", - это чтобы ты не скучала.
"Буду скучать," - вредно сощурилась она.
- Ладно, скучай, - разрешил Штольц, - но не сильно...

Уже два часа в дороге, а не проехали и трети пути. Агата вынула из саквояжа так и не открытую тогда "Эвглену", полистала журнал - псевдонаучные статьи, лишенные смысла и интереса, ничего интересного, кроме:
- Порфирий Платоныч, вы сами заглядывали в эти журналы?
- Я? Нет, зачем, они же для дам.
- Напрасно пренебрегли, могли бы получить незабываемые впечатления. Тут на последних страницах печатается роман с продолжением под названием "Запретная любовь".
Уголок штольцева рта иронично пополз вверх, он отложил "Ведомости", готовясь обрести впечатления, которые при большом желании вряд ли забудешь:
- О чем сие произведение? Нет, не говори, попробую угадать: о любви дамы-биолога к профессору математики? Она любила насекомых, а он - сухие цифры?
- Не все так просто, - Агата восклицательно помахала указательным пальцем перед его носом. - Начало было в ранних выпусках, но смысл и так понятен. Если в двух словах:
"В далеком от цивилизации Карибском море в семействе одноклеточных водорослей Вентрикоса появилась на свет прекрасное дитя, названное Валонией Пузатой. Это фамилия. Малютка родилась крошечной, но обещала вырасти в зеленый полупрозрачный шарик, в диаметре доходящий до четырех дюймов. Валония жила в кругу любящей семьи, не ведая тягот реального морского мира. Матушка оберегала ее тонкую душу и звала ее "пасхальное яичко". В гимназии она столкнулась с жестокостью одноклеточного мира. Из-за габаритов, превосходящих иные простейшие организмы, над ней насмехались и обзывали ее "проклятой виноградиной", "пузырем" или "глазом моряка". Несчастная Валония готовилась прозябать всю жизнь изгоем в мире простейших, но случилось чудо в лице кузена Вольвокса, такого же одноклеточного, но с небольшим нюансом. Он, путешествуя по миру с компанией друзей, каким-то чудом из стоячего водоема попал в теплые моря. Вместе они называли себя "колонией". Кузен с друзьями заехал навестить дальних родственников Вентрикоса. Любовь к шаровидной Валонии Пузатой с первого взгляда пронзила его одноклеточный организм. Он не стал разводить сантиментов и в тот же миг предложил невесте ядро и жгутик. Иными словами, руку и сердце".
- Ядро и жгутик? Оригинально. А в чем же состоит запретность одноклеточной любви?
- Это самое пикантное в данной истории. Нюанс кузена состоит в том, что он не может существовать без компании себе подобных. Узы дружбы, а также протоплазматические нити крепко соединяют колонию. Получается, что Валония, выйдя за кузена замуж, вместо одного супруга обретет сразу сотню, а то и тысячу.
- Сотня мужей для одной дамы? Довольно расточительно. Валония прельстилась многомужеством?
- Пока колеблется.
- Я бы на ее месте не раздумывал, нечасто дамы получают столь выгодные предложение, - съехидничал Штольц и тут же охнул от неожиданности - Агата шлепнула его журналом по руке. - За что?
- Порфирий Платоныч, вы меня огорчаете.
- Я всего лишь посочувствовал Валонии, ей предстоит трудный выбор.
- Не стоит. Она оказалась довольно ветреным существом. Кузену Вольвоксу предпочла его приятеля. Состоялась дуэль, поскольку мирным путем кавалеры не смогли решить, кому из них оставаться вегетативной клеткой, а кому перейти в разряд генеративных и вступить в брак с чаровницей. Кузен погиб, а приятель присвоил себе его имя.
- Ничего не понимаю. Валония его и так предпочла кузену, к чему брать чужое имя?
- Там был совсем другой приятель. Вы забыли, что кавалеров в колонии пруд пруди, выбор огромен и все сражаются за ядро Валонии. Основная интрига - кузен жив, но потерял память! Лишь истинная любовь сможет ему вернуть сознание. Простейшие влюбляются, изменяют, ревную и обходят запреты любви на протяжении сорока выпусков.
- Довольно занимательно, уверен, что найдется немало любителей читать подобную чепуху. Что тебя насторожило?
- Вот послушайте, это вам ничего не напоминает?
Агата приосанилась, вошла в образ трагической рассказчицы и чересчур наигранно, заламывая руки и хватаясь за сердце, продекламировала:
"Как вы прекрасны, моя морская жемчужина, - воскликнул кузен Вольвокс, - мои жгутики дрожат от желания прикоснуться к отросткам на вашей трепещущей вакуоле.
- Ах, кузен, вы такой затейник, смущаете и вгоняете в краску бедную невинную водоросль.
- Не робейте, повышение хлоропластов вам удивительно к лицу, из нежно-салатовой вы стали бездонно-изумрудной.
- Моя цитоплазма вибрирует от биения ядер, мембранная перегородка колотится от страсти. Вот послушайте, прислоните ваш жгутик к моей пышущей любовью груди, - кокетливо промолвила мадемуазель Валония, ощупывая свое тело, ее кавалер обладал многими достоинствами, к несчастью, все они были микроскопического размера, как и его рост".
Чем дольше она разыгрывала драму из жизни водорослей, тем больше Штольц хмурился:
- Ты права, очень похоже на опусы знакомой нам писательницы.  Там указан автор?
- Только инициалы - И.Х. Но это она - Иоанна Хрулевская!
- Это бездоказательно. Инициалы могут принадлежать Инфузории Туфелькиной, то есть Инессе Хвостинской.
- Или это один и тот же человек. Крайне подозрительно, что в журнале одной И.Х. печатается роман другой И.Х. Вы же не верите в такие совпадения., Порфирий Платоныч
- Ты считаешь? Нет, не может быть.
- Как же вам не хочется, чтобы подруга детства оказалась замешанной в этом деле.
- В тебе говорит ревность!
- А в вас - нежелание признать мою правоту. Вы и в причастность Желчегонной не сразу поверили.
- Признаю, в прошлый раз ты оказалась права...

Тем же утиным утром, наскоро позавтракав и одновременно пересказав Агате подробности визита Шляппентоха, он скоропалительно посмотрел на девушку, размазывающую кашу по тарелке, зачерпнул из вазочки варенья и нарисовал в ее завтраке нечто крестообразное.
"Это медицинские крест?" - он подняла глаза от тарелки.
- Скрещенные сабли, - немного обиженно пояснил Штольц, вглядываясь в художества.
Устав смотреть на ее мучения, он вынул ложку из ее руки, три раза зачерпнул и запихал ей в рот несчастную кашу так споро, что она не успевала прожевывать и от этого стала похожа на рачительного хомяка.
Порфирий посмотрел на раздутые щеки и, словно этого было мало, с усилием затолкнул в сомкнутые бантиком губы крупную ягоду. Подмигнул, мол, займись делом, и испарился за дверью номера, очень довольный собой.
Забежал в департамент, забрал командировочные бумаги, заехал в клинику Овчинникова, тот до увольнения обещал сделать анализ слизи, поход в зоосад оставил на десерт.
- Это удивительно! Основное вещество в слизи росянки - триптофан, - поведал доктор, надевая сюртук.
Это был последний день в клинике. Через неделю он должен был заступить на новое место службы. Сперва он решил поехать один, а Жужутку с Матреной выписать позже, когда устроится и найдет подходящее для семьи жилье. Мадемуазель Мутон не решалась удаляться за границы Петербурга, в глушь дикой России, опасалась диких медведей и необузданных балалаечников, но пока подыскивает новое место, любезно согласилась пожить с девочкой и котом. Черт бы его побрал.
- Не слышал о нем.
- Аминокислота. Лет пять-шесть назад немецкий химик Рихард Ноймайстер выделил ее из пищеварительного фермента трипсина.
- Мне это ни о чем не говорит. Для чего используется это вещество?
- Спектр применения огромен и весьма благодарен: бессонница, нервные расстройства, также используют для лечения подавленного настроения. Это только малая часть нарушений, при которых используют триптофан. Панацея от хандры, одним словом, или лекарство для счастья.
- Еще что-то есть?
- Есть, и немало. Экстракт Сальвия Дивнорум, например.
- Сальвия? Растение с красными соцветиями, что растет на клумбах? - голос Штольца дрогнул, ужасно не хотелось, чтобы аленький цветочек оказался замешанным в темных делах.
- Одна из разновидностей. Еще его называют шалфей предсказателей или шалфей наркотический. Из листьев получают психоактивный галлюциноген. Произрастает в субтропиках, но при определенном усердии можно получить и в наших широтах.
- И это еще не все?
- Не все, но остальное достаточно безвредное для человека: любисток, полынь, мелисса, лаванда, сахарный сироп, и... - Овчинников на полуслове замолчал, добиваясь внимания аудитории.
- Не томи.
- Гипостракум.
- Это что еще?
- Внутренний, перламутровый слой раковины двустворчатого моллюска.
Так вот куда делись несчастные устрицы Шляппентоха. Агата расстроится, когда узнает, моллюсков ждало большое музыкальное будущее, а теперь они останутся в памяти как ингредиент росянки.
- Химик-любитель, при очень удачном стечении обстоятельств, смог бы случайно вывести формулу росянки? - спросил Штольц.
- Однозначно, нет. Надо искать профессионала и его лабораторию.
- И оранжерею, где можно вырастить коварную Сальвию...

Поезд остановился на какой-то станции, Агата, уличенная в ревности, тоскливо вздыхала и вглядывалась в темноту, Штольц, обвиненный в предвзятости, тоже молчал. Она опять не выдержала первой, пересела к нему, забралась под мышку и примиряюще поцеловала куда-то за ухо.
- Есть хочешь? - сделал вывод Штольц. Девушка от бессилия застонала: ужасно, наверное, мужчинам обходиться без толики логики.
- Не хочу.
- Тогда чаю?
- Еще супа мне предложите. Черепахового.
- Брр! Не напоминай, никогда не возьму его в рот...

"Делом так делом, - решила Агата, пережевывая кашу, когда Штольц скрылся за дверью, - в конце концов он сам это предложил. А потом, я же не пешком туда пойду".
Она предусмотрительно прихватила театральный буклет с либретто "Прекрасной росянки", записную книжечку и карандаш, надо же ей как-то общаться, это только Порфирий понимает ее с полувзгляда. Феклушино платье в легкомысленный цветочек как нельзя лучше подошло для внедрения в стан Хрулевской.
До Невского она добралась в экипаже, кондитерскую тоже нашла легко, каждый знал, откуда Пушкин отправился на роковую дуэль. Внутри кофейни она некоторое время (довольно долго), лавировала между круглых столиков, смущая посетителей и размахивая программкой, как веером, привлекая внимания адептов писательницы к своей, нарочито легкомысленной персоне.
Всем своим видом Агаша томилась и чахла, делая вид, что сей же миг готова лишиться всего, что ей дорого, сознания, например, или баснословной суммы денег, если не узнает подробностей нового романа Хрулевской.
Но то ли день был неудачным для внедрения, то ли шпионы авторессы были заняты поглощением десертов, но на ее показательное выступление  внимания не обращали. А если и заметили странную дамочку, то постарались воздержаться и пальцем у виска не крутить. По крайней мере, в ее присутствии.
Чтобы уж совсем не жалеть о напрасно потраченном времени и чем-то оправдаться перед Штольцем, она вступила в связь с официантом при помощи записной книжки и карандаша, набрала различных пирожных и попросила упаковать в красивую коробку, и чтобы непременно с розовой ленточкой.
Про розовый бантик она специально написала огромными буквами и продемонстрировала посетителям. Это на всякий случай, чтобы тайные адепты Хрулевской, если все ж подглядывают за ней, окончательно узрели в ней сестру по счастью.
Потом ноги Агаши услужливо принесли ее в аптеку, создавать алиби. В правонарушениях, доказательствах и прочих причастностях к незаконным деяниям она чувствовала себя как рыба в ухе, уместно, но незавидно. Когда придется оправдаться за ослушание, тогда она выставит пузырек со средством от гигантомании миндалин и Порфирию не к чему будет придраться. Она выбрала самый представительный пузырек, с кокетливой ленточкой вокруг горла,  ни дать ни взять пират фот Брюквин.
В гостиницу Агаша вернулась первой. Не успела даже снять перчаток, как дверь за ней распахнулась и впустила в номер разгневанного Штольца. За его спиной возник Овчинников, с которым он собирался встретиться.
- Я только что из зоосада. Мы опоздали, ночью Гамлет пропал, - встревожено возвестил Порфирий, - доктора встретил внизу, он зашел попрощаться.
- А зонтик? - из Агаты внезапно вырвались настоящие слова.
Какое счастье, а то она уже почти забыла каково это, свободно изъясняться! Не все что хочется поведать миру может вместить в себя один взгляд, даже самый выразительный. Да и Штольц распоясался, приладился переиначивать ее взгляды на свой лад.
- Не знаю, - не обращая внимания на перемены в жене ответил сыщик.
Агате стало немного обидно. Поразительно небрежное отношение к супруге! Можно подумать, к ней каждый день голос возвращается.
- Ему без зонтика будет плохо, - с вызовом: "ну обратите же на меня внимание" произнесла она.
- Агата, не до зонтиков. На кону жизнь черепахи!
- Кто-нибудь мне объяснит, что тут происходит? - не дожидаясь приглашения, Овчинников разместился в кресле.
- Если в двух словах: из зоологического сада пропал беременный самец черепахи.
- А вы тут при чем?
- Это мы должны были его украсть, - пояснил Штольц. Скрывать уже было нечего, раз нашлись воры ловчее их.
Овчинников ничего не понимал, но ему определенно нравилась кутерьма, что творилась вокруг Штольцев.
- Ничего не понимаю. Черепаху украли до нас? А нам она зачем?
- Чтобы не украли другие, - туманно объяснил Порфирий.
- Это из-за меня, зачем я только заболела, - жалобно простонала Агата, нащупывая в кармане Порфирия носовой платок.
- Не кори себя, - Штольц сжал ее вздрагивающее плечо.
- Я так понимаю: чтобы спасти черепаху, ее надо украсть у воров, которых прежде надо найти, так?  Захватывающая у вас жизнь, - позавидовал доктор.
- Это происки Желчегонной! - обличила виновницу Агата. Голословно обличила, надо признать.
- Без увесистых доказательств мы не можем ее обвинять.
- Кто эта дама? - Иван безуспешно пытался вникнуть в суть трагедии.
- Колбасная королева. Владелица колбасных заводов.
- А что, позвольте спросить, навело вас на мысли о ее причастности?
- Если мы скажем, что вещие сны, ты поверишь? - повернулся к доктору Штольц.
В его словах слышался вызов. По озадаченному виду Овчинникова можно было сделать вид, что подобного ответа он не предполагал даже в фантазиях.
- Нам нужен пленный. Допросим Ардальона, - внесла предложение девушка.
- Кто сей господин? - не унимался доктор. Самостоятельно разобраться в действующих лицах и сюжете этой драмы было ему не под силу.
- Племянник королевы. Они занимают апартаменты этажом выше, - объяснила Агата.
- Как мы его будем пленить? Подкараулим в холле гостиницы?