Алешка пребывал в дурном настроении. Во-первых, не выспался. Во-вторых, нервировала близость Штольмана, хотя он не признался бы в этом даже себе. А главное, ему не хотелось ехать в бордель. Дело в том, что с домами терпимости у него были связаны неприятные воспоминания.

Булатову было лет четырнадцать, когда он отправился с приятелем в трехрублевое заведение – большего кадеты не могли себе позволить. Он испытывал тогда известную лихость и нечто вроде сладкой жути, как перед прыжком с крыши или нырянием в прорубь. Однако по мере того, как он приближался к борделю, им все более овладевали нехорошие предчувствия.

Потянув на себя скрипучую дверь, кадеты вошли, миновав швейцара, и попали в залу, где кипело веселье. Одна девица терзала разбитые клавиши, извлекая из них нечто быстрое и ритмичное, а еще три или четыре выплясывали канкан, как они его себе представляли. Чистоплотному Булатову сразу стало не по себе от вида захватанных стаканов, заляпанной бурыми пятнами скатерти и какой-то общей замызганности залы. Кроме того, он с детства обладал тонким обонянием, и оно часто превращало житейский опыт в мучительное испытание. Вот и теперь спертый воздух, в котором запахи кислого вина, чеснока, пота, нечистого тела, оглушил его, словно дубиной. Когда же девицы начали вскидывать ноги, демонстрируя панталоны не первой свежести, до него докатилась новая волна ароматов, от которой Алешку скрутило так жестоко, что он не успел совладать с собой. Он выплеснул на пол нехитрый ужин и позорно бежал, оставив все свои деньги в качестве компенсации за причиненный ущерб.

С тех пор бордели в воображении Алешки вызывали почему-то образ грязного стакана с мутным пойлом, и одна мысль о них вызывала тошноту. Хотя со временем ему удалось выработать философское отношение к запахам, на заведения оно не распространялось. Поэтому в гостиную Алешка вошел последним, невольно сдерживая дыхание.

Бриг, напротив, жадно принюхивался. Брезгливость была ему чужда. Запахи могли быть бледными, красочными, полустертыми, объемными или опасными, но никак не тошнотворными. Некоторые действовали на него так сильно, что весь он, от носа до кончика хвоста, превращался в натянутую струну, вибрирующую то грозно, то жалобно, то восторженно. Например, запахи сильных человеческих эмоций всегда выводили его из равновесия. Особенно страх. А здесь, в этой комнате, его было много. Они исходил почти от всех женщин. Кроме одной, которая излучала такое, от чего сами собой обнажались клыки и шерсть на загривке вставала дыбом…

Штольман понял, что ошибся, как только услышал слова приветствия. Нет, ему не доводилось прежде встречаться с хозяйкой борделя. Резкие черты лица, холодный взгляд голубых глаз - она напоминала старую знакомую лишь фигурой. Силуэт фарфоровой пастушки, обманчивая хрупкость и беззащитность. Камуфляж властной и жесткой, если не жестокой, натуры.

- Здравствуйте, господин Штольман! Благодарю за то, что лично прибыли на место преступления! Теперь, я уверена, мерзавке не уйти от закона.

«Проявляет осведомленность? Прекрасно, мне есть чем ответить. Однако о чем она? Точнее, о ком? Впрочем, пусть сама расскажет».
- Госпожа Ландсман…
- Фрау Ландсман, - поправила его хозяйка, - мне так привычнее.
- Фрау Ландсман, прошу вас показать мне место преступления и изложить все по порядку. Барышни пусть ждут в своих комнатах и не выходят, пока не вызовем.
- Да-да, конечно, - фрау повернулась к девицам:
- Слышали? Ступайте к себе!

Приказ был исполнен беспрекословно. Проводив подопечных взглядом, Фрау повела полицейских в свои апартаменты. Поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, она что-то говорила, но Штольман не слушал. В ее движениях, наклоне головы, манере речи вновь проступило трудноуловимое, но явственное сходство. Это нервировало и не давало сосредоточиться. Наконец, они оказались у нужной двери.

Гостиная фрау Ландсман была светлой, просторной, неожиданно скромно обставленной. Ничего лишнего: секретер орехового дерева, оттоманка, несколько стульев, небольшой диван. Стены обтянуты светлым чинцем с растительным рисунком, который гармонировал с оливковой обивкой мебели. На стенах несколько картин. Из высоких окон и с балкона открывался вид на парк.

Из гостиной они прошли в спальню. Судя по покрывалу на пышной постели и нетронутым подушкам, Фрау еще не ложилась. Сейф стоял в углу: небольшой металлический шкаф, стыдливо обнаживший пустое нутро. В скважине торчал ключ.

- Прошу вас, господа.

Штольман подошел поближе. Он сразу обратил внимание на порошок, припорошивший пол перед сейфом. Взял немного на перчатку, принюхался. Обернулся на Булатова.
- Это перец.

Алексей замотал головой.
- Бриг работать не сможет! Перец ему нюх отобьет, - сказал Булатов без обычного козыряния, подтягивая пса к себе, словно желая защитить.
Штольман недовольно отвернулся. Жестом подозвал городового и велел снять отпечатки пальцев. На дверце их было немало, но смазанных, а на ключе - ни одного. Штольман попробовал его вытащить, однако ему это не удалось.
- Это ваш ключ?
- Нет, мой при мне, - ответила хозяйка.

Значит, не слишком хорошая копия, которую заклинило в замке, когда сейф открылся.
- Попробуйте выдернуть ключ, если не удастся, спилите, - приказал он Дубровину. – Фрау Ландсман, я бы хотел услышать от вас всю историю от начала до конца.
- Извольте. Но будет лучше, если мы будем беседовать в гостиной.

Она прошла к стоящему у окна креслу с высокой спинкой, села и жестом предложила Штольману стул.
- Итак, господин Штольман. В этом сейфе хранятся все мои сбережения. Когда девочки заканчивают прием, я прячу в сейф выручку. Сегодня в три часа утра я обнаружила, что тайник открыт и пуст. Я сообщила в полицию, а потом узнала, что одна из моих девушек, Моника, не вернулась к себе. Конечно, она и есть воровка.
- Что именно пропало?
- Как что? Все!
- Какая сумма и в каких ассигнациях. Если пропали драгоценности, опишите подробно, какие, - пояснил Штольман.

Фрау поджала губы.
- Пропало почти сорок тысяч. Драгоценностей не было, тут какая-то ошибка.
- Как она могла узнать о сейфе?
- Она часто убирала мою спальню в мое отсутствие. Это всегда делает одна из девушек.
- Кому еще выпадала эта честь?
- В последнее время – только Монике, она самая аккуратная, - Фрау никак не отреагировала на сарказм сыщика.
- Куда она уходила?
- У нее есть постоянный кавалер, Саня Стриж, вор в законе. Я уверена, что она с ним в сговоре.
- Где он живет?
- Не знаю, слышала только, что он постоянно меняет адреса.
- И вы вот так запросто ее отпускаете неизвестно куда?
- Моника всегда возвращалась.
- Покажите мне ее комнату.
- Конечно.

Фрау поднялась, Штольман тоже. Оглянулся на Алексея, поднял бровь и кивнул на дверь: «Следуй за мной».