Глава 9. Следствие начинается

  Пауза тянулась и тянулась. Никто не торопился отвечать на беспомощный вопрос Бенуа. Все безмолвствовали, словно опасаясь, что нарушенное молчание обернётся новой катастрофой.   

  Штольман бросил быстрый взгляд на Анну.  Та явно порядком встревожилась: очень уж потрясённым и растерянным выглядел Александр Николаевич. Того и гляди, дурно ему станет, и как тогда быть? Нюхательных солей у Анны Викторовны сроду в обиходе не водилось. Так и не обзавелась она привычкой ими пользоваться, несмотря на случавшиеся с ней обмороки.  Потому как вовсе не нервы или недомогания  были их причиной, а окаянные потусторонние сущности. Их нашатырём не проймёшь. Впору у какой-нибудь дамы, какая  поблизости окажется, одолжиться, но тогда не миновать суеты и расспросов. Совсем ни к чему это сейчас. Да и посторонних дам в обозримом пространстве не видать. Кавалеров, впрочем, тоже. И что-то внутри подсказывало: к лучшему.

  Пётр Иванович и тут не сплоховал и споро, но бережно подхватил Бенуа под локоток:

  -  Вы присядьте, Александр Николаевич, присядьте!  -   дядюшкин голос разбил тишину, разрушив попутно и дурное наваждение.

  Миронов подвел совсем потерявшегося художника к банкетке, заботливо усадил его, а потом засуетился, сдвигая стоявшие рядом скамейки в подобие кружка.

-  Сейчас посовещаемся, всё обсудим, всё выясним,  -  успокаивающе журчал Пётр Иванович, но поглядывал на приятеля с беспокойством и озабоченностью.

 
  Бенуа, слабо отмахиваясь от ухаживаний дядюшки, всё никак не мог оторвать глаз от пустой рамы на стене. Бакст так и застыл в полусогнутом положении, вцепившись в кожистые пальмовые листья, и тоже таращился на получившуюся настенную композицию. Если эти достойные господа и притворялись, то делали это гениально и на редкость слаженно. В таком случае любой актер должен снять шляпу перед  их высокохудожественными талантами и позавидовать чувству партнёра. Всякая ли труппа может похвастаться хотя бы одним настолько выдающимся мастером? Опять же, одно дело  -  играть роль на сцене, и совсем другое  -  так блестяще лицедействовать в жизни. И едва ли вероятность встретить сразу двух столь искусных в изощрённом обмане комедиантов в кружке художников будет выше, чем в театре.

  Окончательно сбрасывать со счетов Бенуа и Бакста, как возможных фигурантов, конечно, не следует, но, скорее всего, они  -  пострадавшая сторона. Если же подойти к ситуации с таким мерилом, как «Cui prodest?»,* то на первый взгляд эти господа и вовсе становятся вне подозрения.  Пётр Иванович упоминал, что именно они  -  самые ревностные помощники господина Дягилева, главного организатора выставки. К чему бы им вредить собственному детищу? Конечно, здешние артистические личности не чета обычным обывателям,  мыслят они извилисто и прихотливо, поступать могут соответственно...  И, сдаётся, в их заковыристых отношениях вряд ли тишь да гладь царствуют. Во всяком случае,  Штольман не отказался бы прояснить некоторые моменты и обстоятельства из тех, что пришлось наблюдать и о которых довелось услышать сегодня. Ну да здесь Пётр Иванович нам в помощь. Если же в дядюшкиной сокровищнице сплетен и слухов не найдется нужных сведений, то без неприятных для некоторых персон расспросов никак не обойтись. Но это  -  несколько позже. А сейчас надобно осмотреть место преступления.           

     Штольман ободряюще кивнул жене  -  разберемся, Анна Викторовна!  -  обошел неподвижного, потерявшего дар речи Бакста, приблизился к пустой раме и, оттянув  её от стенки, заглянул на изнанку. У самой перегородки, как раз под отсутствующим портретом, на полу валялись две тонкие рейки с торчащими на концах гвоздиками. Несколько согнутых гвоздей покрупнее выглядывало и с тыльной стороны рамы. По-видимому, подрамник с холстом раньше крепился с помощью нехитрой конструкции: согнутые уголком гвозди его придерживали, набитые сверху рейки придавали крепёжу надёжности. Отжать рейки и развернуть уголки можно было с помощью обыкновенного перочинного ножа. При некоторой сноровке манипуляции не заняли бы много времени. Свежих царапин на изнанке рамы не просматривалось, следовательно, злоумышленник действовал с достаточной ловкостью, поскольку нужными умениями обладал. Как, несомненно, и все здешние художники... А что, если...

  Штольман, повинуясь голосу интуиции, произнёс:

  -  Господа, я бы настоятельно порекомендовал вам не привлекать внимания к случившемуся.  Лев Самойлович, отпустите это злосчастное дерево! Пусть внешне всё выглядит, как прежде!

  Бакст дико взглянул на сыщика, едва ли понимая, о чем тот толкует. А вот Пётр Иванович мысль племянника уловил моментально. Уступив свой пост Анне и предоставив ей хлопотать над впавшим в полную прострацию Бенуа, он подскочил к Баксту и начал его уговаривать, как дитя малое:

   -   Лев Самойлович, давайте, давайте послушаем совета Якова Платоновича. Вот так... Отпустим листья... Поправим... Ну как, заметно что-нибудь?  -  обратился он к Анне и Бенуа. Госпожа Штольман отрицательно покачала головой и досадливо махнула на дядюшку рукой: не до тебя, мол, сейчас! Александр Николаевич и вовсе остался безучастен. По всей видимости, вопроса он попросту не услышал. Не без труда отцепив судорожно сжатые пальцы Бакста от листьев, дядя расправил слегка потрёпанную крону пальмы, развернул Льва Самойловича, как безвольную куклу, и деликатно подтолкнул его к банкеткам.

  Штольман внимательно осмотрел раму ещё раз, поправил её, постаравшись придать прежнее положение, и направился обратно к остальным. Напоследок оглянулся, убедился, что зал полностью принял первоначальный вид. Пальма продолжала исправно маскировать отсутствие картины.

  Пожалуй, место для совета Пётр Иванович устроил наилучшим образом. Их компания со стороны смотрелась, словно они присели отдохнуть и делятся впечатлениями. Если, конечно, особо не приглядываться к лицам. Бенуа всё еще выглядел так, что краше в гроб кладут. Пребывающий в ступоре Бакст от него не слишком отличался. Тревога и беспокойство за художников на выразительных лицах Анны и Петра Ивановича тоже бросались в глаза. К счастью, иных посетителей, кроме их компании, в зале по-прежнему не наблюдалось.

  -  А...  -   заговорить у Александра Николаевича вышло не сразу. Натужно сглотнув, он все-таки произнёс прерывающимся голосом:

  -  Но как же... Как же как прежде? Нужно же что-то делать... Полицию позвать... Боже мой, но ведь тогда не избежать огласки?

  -  Считайте, что полиция уже здесь,  -  поклонился Яков художнику и уселся на скамью рядом с женой.  -  Ну, или что-то в этом роде. Разумеется, с гарантией полной конфиденциальности при необходимости.

  -  Да-да, наше агентство в вашем распоряжении!  -  горячо воскликнула Анна.  -  Вот увидите, Штольман во всём разберётся!

  Яков попытался скрыть невольную улыбку. Пролетевшие годы  лишь укрепили беззаветную веру бывшей барышни Мироновой в его способность справиться с чем и с кем угодно. Даже когда он сам порой сомневался в себе, ничто не могло поколебать Анну в убеждении, что её муж  -  самый, самый, самый... «Штольман во всём разберётся!»  -  уверенно повторяла его жена в любых, зачастую запутанных и каверзных обстоятельствах. Приходилось соответствовать! Правда, столь же нерушимым оставалось твёрдое намерение Анны помогать ему всегда и везде, во что бы то ни стало, без оглядки на опасность и зачастую вопреки собственному благополучию. 

  Полная и безоговорочная поддержка Анны не могла не вдохновлять. Новая головоломка  будоражила ум. Предстоящая работа их слаженной команды на не особенно привычном поприще искусств бросала вызов умениям и представлялась весьма интригующей. Опять же, какой-никакой опыт работы на этой стезе имеется: последнее затонское расследование с Веронезе сомнительной подлинности, ** надобно признать, вышло весьма... насыщенным. И хорошее дело, что, несомненно, было затеяно на благо их недоступной далёкой Родины, защитить и поддержать необходимо... Достойное продолжение выходного, не правда ли? Лишь бы обошлось без новых призрачных визитов из-за грани!

  -  Господа, вспомните, когда каждый из вас видел картину в последний раз?  -  взял быка за рога Штольман, обратившись к художникам и родственнику. Пётр Иванович вчера как раз трудился при подготовке к открытию выставки. Удачно, одним надёжным свидетелем больше.

  -  Когда видел, когда видел...  -  забормотал «надёжный свидетель», поднимая глаза вверх и пытаясь припомнить.  -  Яков, боюсь, вчера совсем не до Левицкого было. Мы, в основном, занимались последними залами. Теми, откуда вы, дорогие мои, осмотр изволили начать,  -  не преминул вставить шпильку дядюшка.  -  К тому времени здесь, в боскетной, все картины висели, скульптуры стояли, и пальма свое место давно заняла. Так, господа?

  -  Растительность ещё третьего дня установили,  -   отмер, наконец, Бакст. Он, почти опомнившись, смотрел на Штольмана с какой-то детской надеждой на чудо, будто ждал, что тот щёлкнет пальцами, и пропажа тут же объявится. Не так быстро, Лев Самойлович! Подобная прыть и приснопамятному Якобу фон Штоффу*** не под силу!

  -  Да, верно,  -  кивнул и Бенуа.  -  Ты даже успел с Серёжей из-за пальмы поругаться. Я потом специально проверил, как всё выглядит на самом деле. Это было...  дня два назад? Пожалуй, тогда я и смотрел на портрет своими собственными глазами в последний раз.

   -  Получается, что из нас троих последним картину видел я,  -  Бакст взволнованно прижал к груди судорожно сжатые руки.  -  Вчера вечером. После того...  -  Лев Самойлович вдруг запнулся, покраснел и беспомощно взглянул на товарищей по бурной давешней деятельности. 

  -  После того, как снова с Серёжей поругался?  -  выдавил подобие бледной усмешки Бенуа, без труда разгадав затруднения друга.  -  Мы перевешивали картины в Петербургском зале. Пётр Иванович, не трудитесь припоминать, вас там уже не было... И не смогли прийти к согласию в общей концепции композиции,  -  сдержанно пояснил он Штольманам, пряча за вычурностью формулировок смятение и шок.  -  Лев Самойлович, за невозможностью по-иному выразить своё мнение,  решил проголосовать шляпой и удалился.

 
   - Точного времени вы не заметили?  -  спросил Штольман.

  -  С брегетом я не сверялся,  -  пожал плечами Александр Николаевич.  -  Но могу утверждать со всей определённостью, что было уже значительно больше пяти часов. Рабочие давным-давно ушли, и в Русском отделе оставались только свои.

   - Заметишь тут, когда такие страсти кипят,  -  пробормотал Пётр Иванович. 

  -  Да, и стемнело совсем, когда я из Петербургского зала выскочил,  -  подтвердил Бакст.  -  Выскочил, пробежал по залам к выходу, и как раз через Екатерининский. Тогда и видел портрет госпожи Нелидовой.

  -  Лев Самойлович, а вы уверены, что картина была на месте? -  поинтересовался Миронов.  -  Если вы просто пробегали мимо, да в потёмках... Вполне, вполне могли пустую раму за портрет принять, как сегодня. Маскировка-то отменная!  -  и Пётр Иванович изобразил в воздухе нечто кудрявое и масштабное.

  Бакст, до сей поры старательно вспоминавший, вдруг осёкся, отвел глаза и покраснел ещё гуще. Помявшись, он всё же выдавил неохотно:

  -  Уверен... Я останавливался. Как раз здесь, рядом с пальмой,  -  но прозвучало это настолько натянуто и уклончиво, что невозможно было не заметить явной недоговорённости.

    Что такое? И глаза забегали, как у нашкодившего гимназиста...

  -  Лёвушка, да не томи уже! Выкладывай, в чём дело?  -  прикрикнул на товарища Бенуа,  тоже смекнув: что-то крутит друг любезный!

  Бакст глубоко вздохнул и обречённо бухнул:

  -  Я её пнул... Кадку с пальмой. И, когда пинал, картину видел прекрасно...

  Бенуа ошарашенно уставился на друга:

  -  Ты... что?

  -  Ну, что ты на меня так смотришь?  -  взвился Бакст. Давешний ступор сменился  вспышкой негодования.  Потрясение никуда не делось и искало выхода. Усы Льва Самойловича воинственно встопорщились, обычно кроткие глаза сердито сверкали, пенсне от резкого движения свалилось с носа и закачалось на золотой цепочке.  -  Да, я её пнул! И не раз! И с наслаждением! Клятый Серёжа! Довёл до ручки! Растреклятое дерево! Кабы не оно, может, и не случилось бы ничего!

    Спорное умозаключение, и весьма. Разве что недавняя  изрядная встряска извиняет подобное искажение причинно-следственных связей.

  Александр Николаевич несколько мгновений неверяще и молча смотрел на приятеля, потом издал неуверенный смешок, затем второй, и вдруг расхохотался  -  истерически, захлёбываясь... Он сидел, то раскачиваясь, то хватаясь за голову, и смеялся, смеялся...  Кажется, его нервное напряжение больше не грозило разрешиться чем-то фатальным. Ну, лучше неестественный, истошный смех, чем, не  приведи Господи, удар. Может, и голова у него теперь заработает...

   
  -  Пнул...  -  Бенуа вцепился в собственные волосы.  -  Пнул! И юлишь теперь из-за каких-то  глупостей! Да хоть бы ты и вовсе эту кадку вдребезги разбил, и все листья повыдергал, до единого! Лёвушка, ты хоть понимаешь, что стряслось? Картина  -  собственность дома Романовых! Александр Третий в своё время не то что из страны в страну, из Петергофа в Русский музей смолянок перевезти не позволил! Каким чудом Серёжа добился, чтобы Государь ему их доверил? Чем поручился? Как уговорил?

  -  Доверил, дал всемилостивейшее разрешение, все расходы по выставке на себя принял,  -  убито кивал Бакст.

  -  А мы не уберегли!  -  захлебнулся воздухом Бенуа.  -  Боже мой, что теперь будет с Серёжей?  -  лихорадочно забормотал он, качаясь китайским болванчиком.  -  У него на Родине и так никакого официального положения нет... А что будет со всеми нами? С нашей выставкой, с нашим делом? Всё держится на честном слове, на личных связях и обязательствах! Да на дьявольском обаянии и энергии Сергея Павловича! Многие в петербургском обществе его терпеть не могут, и нас заодно! И вот  -  такой провал! Великолепный повод для травли! Да наши ненавистники только и ждут предлога, чтобы нас растерзать! И благоволение великого князя**** не спасет! Выходит, что мы множество влиятельных персон подвели, из тех, что нам поддержку оказывали... -  Александр Николаевич вдруг замер, уставившись в пространство остановившимся взглядом.  -  И посла России во Франции... А вдруг скандал на отношения наших стран повлияет?  -  с ужасом произнёс он непослушными губами.  -  Это уже политика, будь она неладна! А сама картина? Величайшую драгоценность у России похитили!  -  Бенуа попытался вскочить, но бдительный Пётр Иванович успел прихватить его за плечо и снова усадил на скамейку.

  Пожалуй, Штольман поспешил с выводами о способности Александра Николаевича мыслить здраво уже сейчас. Разгулявшиеся нервы господина художника всё ещё им же и управляют. Вот уж не время в панику впадать! Как же быть? Разве что пощёчиной в чувство привести? Но не будет ли это средство чересчур радикальным для столь трепетной натуры? Эдак на вызов на дуэль нарваться можно, за оскорбление действием! Поди объясни потом пребывающей в столь нервическом состоянии персоне, что то была необходимая терапевтическая мера! Штольман  -  не доктор Милц, который одним своим обликом может успокоить пациента и примирить его с любыми показанными медицинскими манипуляциями...

 
  И тут Анна, не вставая с места, перехватила свою сумочку, доселе мирно висевшую у неё на запястье, и от души хлопнула ею по свободной банкетке. Бенуа чуть не подпрыгнул, замолчал и уставился на госпожу Штольман вытаращенными глазами. Перепуганный Бакст,   похоже, в красках представлявший грядущие несчастья, которые предсказывал его товарищ, вздрогнул и очнулся. Постепенно ужас и обречённость  стирались с лиц художников, и мгновение спустя друзья смотрели уже вполне осмысленно. Переглянувшись, они в смущении дружно отвернулись в разные стороны.

  -  Б-благодарю вас, Анна Викторовна,  -  запинаясь, произнес Бенуа и со стыдом опустил голову.  -  Простите великодушно за недостойное поведение... Сорвался...

  -  Мне подумалось, что иные способы были бы несколько неуместны,  -  извиняюще улыбнулась ему Анна, а потом вопросительно просигналила Штольману: «Что?»

  Он только головой в ответ покрутил. Ну, что за удивительная женщина!

   -  Вот потому, Александр Николаевич, я и предлагаю пока сделать вид, что ничего не произошло и пропажу никто не обнаружил,  -  пояснил Штольман своё предложение.

  -  Яков Платонович, столько посетителей на выставке!  -  возразил тот, не отвергая, впрочем, саму идею.  -  Непременно кто-нибудь, да заметит!

  -  Ну и что с того? Сколько здесь всего экспонатов? Семьсот, не меньше? В любом случае, при таком разнообразии в первую очередь разглядывают то, что в глаза бросается. Сомневаюсь, что кому-то в голову взбредёт за растительность соваться. К чему лишние хлопоты?  -  уверенно ответил Штольман.

    Сыщик покамест не стал объяснять иные свои резоны. Он всерьёз рассчитывал: неведомый злоумышленник непременно занервничает.  «Неизвестность напрягает!»  -  говаривал когда-то полицеймейстер Николай Васильевич Трегубов. Сие утверждение равно относится что к законопослушным обывателям, что к лиходеям. Легко ли сохранять спокойствие, ожидая, когда вскроется кража? И чем дольше продлится неопределённость, тем припечёт сильнее. Тогда весьма вероятно, что вор допустит оплошность и как-то проявит себя.  Откуда только у Якова взялось неотвязное ощущение, что злодей должен обретаться где-то неподалёку? 

 
   -  До сих пор же не обнаружили?  -  поддержал зятя Пётр Иванович.  -  И отчего что-то должно поменяться? Мы и сами так и были бы ни сном, ни духом,  -  тут дядюшка чуть притормозил и опасливо покосился на Штольмана,  -  кабы не наша настоятельная, настоятельная надобность!

  - А если всё же найдется кто слишком любознательный?  -  засомневался и  Бакст.

  -  Держу пари, он подумает: «Ох уж эти сумасшедшие русские! Чего только они ни выкинут! Впрочем, чего от варваров ожидать?»  -  подмигнул ему Пётр Иванович.

  -  А ведь именно для того, чтобы развеять это нелепое представление о русском искусстве, о России, мы и задумали нашу выставку,  -  с горечью произнёс Бенуа.  -  Предвзятость к нам на Западе неимоверная! Нашу живопись частенько рассматривают, как наглядное пособие для изучения «загадочной русской души» и неведомой страны, где круглый год царит полярная ночь, снег не тает даже летом, а по улицам городов медведи гуляют!

  Ну, если Александр Николаевич заговорил на искусствоведческие темы, значит, он и впрямь пришел в себя.

  -  Было бы неплохо уйти отсюда, пока нас здесь не застали,  -  решил воспользоваться моментом просветления Штольман.  -  В особенности те, кто тоже готовил выставку.  -  Отчего-то и это обстоятельство представлялось сыщику немаловажным, но внятное объяснение своих предчувствий покамест от него ускользало.  -  Как вы, в состоянии добраться до следующего зала?  -  обратился он к художникам.  -  Совсем нелишне сделать вид, что Александр Николаевич проводит обещанную экскурсию. Можно не спеша переходить от картины к картине и изображать, что именно их мы и обсуждаем.

  -  Надо бы смотрителя дождаться, а то зал без надзора останется,  -  вздохнул Бакст.  -  Нам сейчас только ещё какого-нибудь происшествия не хватало... Правда, боюсь, ждать слишком долго придется. Папаша Пупон крайне нетороплив.

  -  Мы с Анной Викторовной приглядим за порядком,  -  пообещал Штольман.  -   Заодно и побеседуем с месье Пупоном, не заметил ли он чего.

  Бенуа и Бакст сидели рядышком, нахохлившись, как два несчастных воробья, не нашедших вовремя убежища от непогоды. Они снова переглянулись, неуверенно, но согласно кивнули и разом неловко поднялись с банкетки. Пётр Иванович проворно вскочил и поспешил подхватить их под руки. Так они и отправились вон из зала, весьма приметной троицей. Ну да не беда, если лишнее внимание они привлекут вдали от места преступления. Дядюшка продолжал опекать художников, как заботливая нянька. Яков и Анна, проводив их трио взглядом и удостоверившись, что мирискусники по-прежнему под надёжным присмотром, немедленно уставились друг на друга.
     

   -  Яков Платонович, мне кажется, что всё не так , как кажется!  -  взволнованно выпалила Анна, едва дождавшись, пока остальные удалятся на достаточное расстояние.

  -  Ну, это уж как водится, Анна Викторовна!  -  тонко улыбнулся Штольман.  -  Вы полагаете, что дело, как всегда, в деньгах?

  -  Как раз наоборот! Мне кажется, что здесь дело совсем не в них! Слишком напоказ, слишком издевательски украли эту картину.

  Вот оно! Именно это обстоятельство не давало сыщику покоя. Именно оно, помимо других соображений, заставило предположить, что кражу совершил кто-то из тех, кто входит в здешний круг. Тот, кто имеет огромный счёт к организаторам выставки. Многолетняя привычка Якова опираться в рассуждениях в первую очередь на факты, а не на эфемерные ощущения, порой отодвигала интуицию в очередности, приглушая её голос.  Но для Анны подобных самоограничений не существовало. Доверяясь преимущественно своим чувствам и впечатлениям, она зачастую сразу проникала в истинную суть вещей. И, как правило, оказывалась права. 

  -  Что мешало злодею просто снять её со стены? -  продолжала рассуждать Анна, до сердечного трепета напоминая о самом первом их «чудном мгновении». В который раз сегодня вспоминалось их знакомство? Против этих воспоминаний Штольман совсем ничего не имел. Как и прежде, так и теперь, всё в нём трогалось и усмехалось втайне, когда он смотрел на свою жену, захваченную разгадкой очередной шарады. Долго он сопротивлялся и не верил, вопреки тому, что происходило раз за разом: при расследованиях они с Анной мыслят в одном направлении. Порой разными путями, но приходят они к одинаковым выводам и одной цели. И до чего же складно и славно им работалось теперь вдвоем, когда он оставил своё истинно баранье упрямство!  И как хорошо, что Анне не нужно больше преодолевать его недоверие и скепсис, доказывая истинность сведений, которые достаются ей  весьма своеобразным способом! А Штольману незачем  бороться с самим собой, чтобы без раздражения и внутреннего сопротивления их принимать и использовать. И слава Богу, им давно без надобности нейтралитет для поддержки хрупкого равновесия. И всегда был ни к чему! И как ему, болвану, могла прийти когда-то в голову та феерическая глупость?

  -  Может, без рамы удобнее и легче было тащить?  -  Штольман очень любил их совместные споры-рассуждения, в которых истина рождалась частенько.

  - А время потраченное?  -  тут же включилась в дискуссию Анна.  -  Чем дольше он возился с картиной, тем вероятнее была возможность, что его застанут. Ради чего лишний риск?

  -  Чтобы пропажа с гарантией не осталась незамеченной?  -  предположил Штольман.  -  Как бы мы ни утешали господ художников давеча, пустая рама на стене не может не вызвать у посетителей выставки... гм...  некоторого недоумения.

  -  Именно! Это на пустую стену обычный зритель внимания не обратил бы! Откуда кому знать, должно тут что-то висеть, или нет?

  Штольман сделал себе строгое внушение  -  не отвлекаться на горящие азартом глаза жены и наставительно воздетый пальчик!  -  и кивнул согласно:

  -  Действительно, немного найдётся таких дотошных, чтобы таскать с собой каталог и по нему сверяться, все ли экспонаты на местах.

  -  Вот!  -  пальчик Анны торжествующе ткнулся ему в грудь. Ну нет, она же не имеет в виду, что её собственный муж из подобных зануд? Без сомнения, это привычный, милый Анин жест, памятный с тех самых пор, когда даже такой неосознанный намек на доверие и близость был драгоценным подарком.  -  А тут  -  пожалуйста! Как объявление повесить: здесь произошло неладное, не проходите мимо!

  -  Не говоря уже об устроителях вернисажа,  -  Штольман не отказал себе в удовольствии поймать указующий перст жены и быстро его поцеловать.  -  Аня, мы с тобой видели их реакцию.

  -  Яша, злоумышленник определённо хотел задеть их побольнее,  -  зарделась Анна от невинной мимолётной ласки. Тайный восторг от её смущения разлился теплом в душе.  -  И это ему прекрасно удалось. Прямо по сердцу полоснул.  Мне, честно говоря, не по себе. Отчего столько злобы, зачем?

  -  Вижу, нынче и вас терзают подобные экзистенциальные вопросы,  -  хмыкнул Штольман, припомнив патетическое выступление господина Коровина.

  Анна легко распознала не особенно замаскированную шпильку, взглянула укоризненно и попыталась отнять руку:

  -  Я всего лишь пытаюсь разобраться в собственных ощущениях. Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но мне кажется, что у этого злодея отнюдь не меркантильный интерес. Здесь что-то очень личное!

-  Чем же ему насолили здешние деятели от искусства, раз он решился на столь изощрённую месть?  -  вздохнул Штольман. Он не собирался выпускать из рук свою законную добычу. Напротив, воспользовался случаем: легонько погладив, расправил ладошку жены, медленно, чтобы продлить удовольствие, ласкающими движениями освободил её из плена кружевной перчатки и принялся целовать со сладостью томительной неспешности. 

 
  Мраморная Екатерина Великая, около бюста которой Пётр Иванович устроил их «совет в Филях»,  посматривала на Якова со снисходительным одобрением. Гибкие плети лиан обвивали постамент, зелёное убранство придавало залу уют зимнего сада и складывалось впечатление, что вовсе не следствие по делу здесь происходит, а самое настоящее свидание. Близость любимой женщины пьянила без вина... Решительно, обстановка никак не способствовала тому, чтобы настроиться на серьёзный лад, и Штольман испытал немалое сожаление, когда Анна, сделав над собой усилие, своим грудным, тёплым голосом, от которого у него натянулась кожа на затылке и по плечам разбежалась дрожь предвкушения, тихо произнесла:

  -  Ну согласись, Яша,  негодяю пришлось таки предпринять дополнительные усилия. И потом,  -  встрепенулась супруга,  -  картина без рамы в чьих-то руках подозрительнее выглядит. И запоминается такое вернее. Если бы его застали с портретом в полном комплекте, он вполне мог бы отговориться: несу, мол, на новое место, перевесить распорядились! А затем повесить портрет, как прежде, и сказать, что передумали!  Но нет, он предпочел рискнуть и устроить представление с театральщиной!

  Штольман вздохнул с сожалением. Впору позавидовать Якобу фон Штоффу, который беспрепятственно тонул то в бездонных глазах, то в бескрайних волосах своей прекрасной возлюбленной, когда ему заблагорассудится! И изъяснялся сей герой, не в пример Штольману, вполне бойко и краснО... Что ж, вернемся к нашим баранам... И впрямь, выстроенная злоумышленником картина очень походила на декорацию к дешёвой мелодраме в заштатном театрике.

  -  Получается, что самые удобные для кражи обстоятельства сложились как раз при подготовке выставки,  -  рассудил Штольман.  -  Когда человек тащит картину, в раме ли, без неё ли, во всеобщей суматохе, беготне и бесконечных перстановках это выглядит вполне натурально!

  -  Значит, легче всего картину можно было украсть после того, как её видел Лев Самойлович, но до начала выставки?  -  моментально вычленила основное Анна.
 

  Определённо, и Коробейников не всегда мог с ней сравнится в умении быстро делать правильные выводы и выделять главное! Одно удовольствие работать с такой помощницей!           

  Как обычно, произнести приятные для Анны слова вслух Штольман не сумел, оправдываясь про себя недостатком времени. Мозговой штурм не терпел промедления!

  -  Думаю, мы можем с уверенностью сузить временной промежуток,  -  подхватил Яков нить рассуждений жены.  -  почти не сомневаюсь, что ночью и утром перед открытием перевеской картин никто не занимался.

  Но его Прекрасная Спиритка в пылу сыщицкого азарта и не нуждалась в поощрениях:

  -  Яков Платонович, вы хотите сказать, что...

  -  … кража произошла в промежутке между Бакстовой выходкой и моментом, когда господа, готовившие выставку, покинули помещение Гран-Пале,  -  закончил за Анну Штольман.  -  Но смотрителя нужно расспросить непременно. Теории  -  теориями, а факты  -  прежде всего.

  -  И если в зале с утра ничего не менялось, этот факт нашу теорию подтвердит?

   Штольман кивнул. Всё верно. И, как ни мала вероятность кражи ночью, сегодняшним утром или днем, эту версию требуется отработать перед тем, как окончательно поставить на ней крест.

  Примечания:

  *  Cui prodest? (лат.) -  Кому выгодно?

  **  см. повесть Solga “Барыня с архангелом”

  *** Якоб фон Штофф  -  герой книги  Solga “Приключения Героического Сыщика”

  ****  Великий князь Владимир Александрович и его супруга великая княгиня Мария Павловна весьма благосклонно и сочувственно относились к Дягилеву и его затеям. Через них главным образом Дягилев и добивался в России многого из того, что ему было нужно и желательно.