У Вас отключён javascript.
В данном режиме, отображение ресурса
браузером не поддерживается

Перекресток миров

Объявление

Уважаемые форумчане!

В данный момент на форуме наблюдаются проблемы с прослушиванием аудиокниг через аудиоплеер. Ищем решение.

Пока можете воспользоваться нашими облачными архивами на mail.ru и google. Ссылка на архивы есть в каждой аудиокниге



Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Перекресток миров » В плену книжных страниц » Свадьба в Малиновке, или д'Артаньян и все-все-все


Свадьба в Малиновке, или д'Артаньян и все-все-все

Сообщений 1 страница 19 из 19

1

Необходимое предисловие от авторов.

Авторы некоторое время назад познакомились с дивным миром фанфикшена. Вначале авторов восхитило само его наличие, и они были воистину всеядны, потребляя любое количество буковок, посвященных любимым персонажам. Потом пришло насыщение, а вместе с ним и открытие, что далеко не все буковки могут радовать человека, любящего литературу, историю и человека вообще.
Под влиянием данного открытия появился на свет данный текст в защиту ЛЮБОГО ЛИТЕРАТУРНОГО КАНОНА.  Ибо терпеть далее безмолвно то, что происходит в воспалённом воображение фикрайтеров, не было ни малейшей возможности.

Мы должны заранее извиниться за то, что позволили себе то, чего обычно не позволяем. И готовы за это ответить по всей строгости морального закона.

Авторы: Atenae и Язычник

Описание:
Мушкетёры и ещё некоторые тёмные личности попали-таки на гражданскую войну в России. История многое может выдержать. Но выдержит ли она такое?

Вдохновлено Фикбуком и всем, что на нём происходит.

Посвящение:
Авторам чудесных книг, героев которых мы воткнули в это безобразие. А также Евслалии, натолкнувшей нас на мысль написать данный безумный текст.

Публикация на других ресурсах:
С согласия авторов

Примечания автора:
Предлагаем читателям нашу любимую постмодернистскую игру. Абсурд, как он есть, в чистом виде. Мы клятвенно обещаем усердно смешивать не смешиваемое и пихать невпихуемое. Заранее снимаем шляпу перед внимательными читателями, которые узнают в нашей писанине отсылки к тем книгам, которые мы ничтоже сумняшеся дерзнём затронуть. И да здравствует мировая литература!
________________________________________

0

2

Глава 1, в которой появляются не все-все-все, а только некоторые

      В первый понедельник апреля 1919 года всё население села Малиновка, где никогда не рождался автор «Романа о Розе», где вообще никогда не рождался никто значительнее Грицька Голопупенка, который ныне именовал себя Пан Атаман Грициан Таврический… так вот, всё население Малиновки было взбудоражено, а местами даже шокировано неожиданным явлением. Заслышав шум, смекалистые жители хватали тяжёлые сельскохозяйственные орудия и устремлялись в центр села, напутствуемые комментарием деда Щукаря:

- Опять власть меняется!

      Надо сказать, что политическое сознание малиновцев было гибким и меняло вектор в зависимости от того, под каким флагом врывались в село тачанки. За последнюю неделю трижды отмечался красный флаг, четырежды – белый, 12 раз чёрный и пять раз зеленый. Убедившись, что зеленый флаг нигде не реет и чалму надевать не надо, дед Щукарь закурил «козью ножку», иронично созерцая причину суматохи.

      Молодой человек... Попробуем набросать его портрет: представьте себе Дон Кихота в восемнадцать лет, Дон Кихота без лат и набедренников, в поношенном больничном халате, давно утратившем свой первоначальный цвет и приобретшем оттенок средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое лицо, выдающиеся скулы – признак хитрости, припухшие глаза – признак недельного запоя. Чрезмерно развитые челюстные мышцы безошибочно выдавали в нём гасконца. На боку молодого человека болталась внушительных размеров шпага на длинной портупее, которая ерошила бы гриву его коня, если бы у него был конь. Но коня у него не было. Двигался он шаркающей кавалерийской походкой, неуверенно щупал голову и бормотал:

- Странно… вот тут помню, вот тут не помню, вот тут опять помню…

      В это же время, с другого конца села, следуя строго наперерез первому незнакомцу, появился второй. Волосы он имел рыжие, тако же и усы, выправку – бравую, где-то даже армейскую, слегка подпорченную легкой хромотой. С первым неизвестным его роднило то, что и его персону облекал халат, некогда белый. К оригинальным чертам пришельца можно было отнести стойкий аромат канализации, от которого местное население, привыкшее к куда более экзотическим амбре, чем запахи конюшни и свинарника, испуганно зажимало носы. Изумление вызывала также кипа засаленных бумажек, которые вновь прибывший перебирал в руках, задумчиво бормоча себе под нос с гнусавым антантовским выговором:

- Здесь читать… здесь не читать… здесь рыбу заворачивали…

      Деда Щукаря разбирало любопытство. Он бросил свою «козью ножку», сплюнул, почесал тощее пузо под засаленной косовороткой и решился приступить к расследованию. Приблизившись ко второму незнакомцу на расстояние, минимально опасное для собственного носа, он преградил путь ароматному вторженцу, ткнув в него грязным пальцем с прокуренным до желтизны ногтем.

- А скажи-ка мне, мил человек, куда это ты путь держишь и почему смрад распространяешь, аки портянка, три года не стиранная?

      Странная персона, однако же, не отреагировала на Щукаря никак…

      В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Малиновку вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный. Беспризорный был долговяз, худ, нагл и уже не молод.

- Дядь, а дядь! Дай десять копеек, - канючил он.

      Пешеход остановился, иронически посмотрел на «мальчика» и воскликнул:

– Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?

      Молодой человек солгал: у него не было ни денег, ни квартиры, где они могли бы лежать, ни ключа, которым можно было бы эту квартиру отпереть. У него не было даже пальто. В город молодой человек вошел в зеленом, узком, в талию, костюме. Его могучая шея была несколько раз обернута старым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета. Носков под штиблетами не было. В руке молодой человек держал астролябию.

      Беспризорный отстал, осознав беспочвенность своих претензий. Или по каким-то другим, только ему ведомым причинам. Он вынул из кармана обтёрханного, кургузого пиджачка здоровенную, изогнутую трубку и сунул себе под нос, бормоча:

- Носков нет, а миллион есть. Это нормально. Простой советский миллионер.

      Акцент у «мальчика» тоже был ощутимый.

      Из трубки повеяло крепчайшим самосадом.
Этот запах вызвал у деда Щукаря сладкие грёзы. Его «козья ножка» осталась в прошлом, а потому тянуло прикурить на дармовщинку.

- Мил человек, табачку бы… - начал Щукарь.

      Но беспризорный не обратил на него ни малейшего внимания. Он обернулся с иронической ухмылкой на чумазом лице и произнёс неподражаемо хриплым, низким голосом:

- Ватсон, ну и как ваш исключительно важный пациент?

      Рассеянный доктор, успевший проследовать встречным курсом аж до Трындычихиного свинарника, встрепенулся, как боевой конь, стукнул себя ладонью по лбу, роняя свои бумажки, и возопил:

- Но, чёрт возьми, КАК?

- Элементарно, дорогой друг, элементарно! Вы провоняли своим криптонитом всю округу.

      Доктор в изнеможении рухнул на лафет от гаубицы, забытый под плетнем у Трындычихи удалым отрядом Нестора Махно аккурат в прошлую пятницу.

- Ах, Холмс, вы подумайте! Только мои труды начали давать результаты и приносить плоды, как все рухнуло! Вчера в 23.00 мой образец № 1 проявил сверхъестественную способность к исчезновению. И с тех пор я его не видел!

- Друг мой, вы поторопились с выводами! – успокаивающе помахивая трубкой, усмехнулся его визави. – Судя по следам больничных тапок 42-го размера прямо у вас под ногами, ваш пациент не так давно проходил по этой улице. Смотрите, носки вдавлены глубже, чем пятки, значит, прохожий был молод. Вашему подопытному никак не больше восемнадцати? Ваш пациент кавалерист, у него шаркающая походка. Что, впрочем, может говорить также о неумеренном употреблении алкогольных напитков. Ну, а эти следы оканчиваются глубокими бороздами. И наконец, вон там, у забора, посреди коровьей лепешки, остался очень отчетливый отпечаток больничного штампа с аббревиатурой и номером вашего госпиталя. Не все потеряно, мой дорогой Ватсон, не все потеряно!

- О, Холмс! Вы возвращаете меня к жизни! Давайте же найдем его, немедленно, сию же минуту!

- Судя по всему, ваш пациент проследовал туда, - Холмс указал в направлении, противоположном тому, откуда явился сам.

      Доктор подхватился было с лафета, готовый следовать указаниям своего друга, как вдруг в конце улицы загрохотало, и в небеса взметнулся характерный гриб потревоженной пыли и мусора. В облаке угадывались и более материальные объекты: поросячьи хвосты, части тел и внутренности, свинарка Агафья, и пастух Сидор - почему-то со спущенными штанами.

- Иии!.. Бабоньки! То ж Семенов свинарник рванул! Спасайся, кто может!!! – пронеслось по селу, после чего ко всему привыкшие местные жители словно растворились в зачумленном воздухе, оставив Холмса, Ватсона и Щукаря, словно три тополя на Плющихе, стоять посреди всего этого безобразия.

      Щукарь тоже хотел бы раствориться, но притяжение самосада из трубки интервента было сильнее.

- Табачку ба… - пробормотал он, уже не надеясь, что его услышат.

      Из дыма, пыли и чада, поднятого взрывом, вырвался в ясную небесную лазурь силуэт молодого человека в больничном халате. Он летел вертикально вверх, воздев над головой сжатый левый кулак, и на щиколотках его гордо реяли штрипки кальсон. Под халатом, но поверх кальсон почему-то видны были ярко-красные трусы.

- На-а-аши пришли! – дурным голосом завопил кто-то из ближайшего оврага.

- Ну, вот, доктор, и ваш пациент №1. Жив и здоров, как видите. Парит наш орёл! Только почему у него бельё поверх кальсон?

      Доктор пробормотал:

- Не знаю. Это какой-то побочный эффект криптонитовой терапии.

      И тут же принялся торопливо черкать в своих бумажках, подобранных из пыли под ногами. Одну из бумажек Холмс вынул из проворных рук деда Щукаря, уже протягивавшего ему листок с просительной миной:

- Табачку бы, мистер! – и добавил после краткого раздумья. – Силь ву пле!

      Сообразительность Щукаря делала ему честь. Недаром его выбрали сельским старостой. Ибо дед безошибочно понял, что в Малиновку впервые вошли части Антанты.

0

3

Глава 2. Никогда не разговаривайте с неизвестными. Лучше вообще никогда не разговаривайте!

      В час небывало жаркого заката, но не на Патриарших прудах, а на поганом малиновском ставке, где с громким гоготом плескались гуси и утки, разговаривали два человека. Первый имел вид взъерошенный и безумный, рясу заляпанную и бороду, подстриженную вкось.

- Нет-нет, отец Фёдор, это никак не может быть, - с сильным немецким акцентом говорил ему второй.

- Почему же? – запальчиво вопрошал первый.

- Потому что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и даже пролила его.

- Какая Аннушка? Какое масло? Что вы мне голову морочите?

      Второй – хорошо одетый иностранец в сером берете, с тростью, украшенной собачьей головой - меланхолично пожал плечами:

- Почём я знаю, какая? Дура какая-то с Садовой. Она масло каждый день покупает. И каждую неделю проливает его. Сколько народу уже по Москве полегло – ужас! Потому я никак не советую искать вам гамбсовы стулья в Москве. У вас еще остались сбережения от свечного заводика в Самаре. Десять миллионов, кажется. Вы когда умрёте?

- А вот это, простите, никого не касается! – твёрдо сказала бывшая духовная особа.

      Иностранец с разными глазами коротко позвал:

- Фагот.

      Из воздуха соткалось видение. Видение было одето в клетчатый костюм, жокейский картуз и треснутое пенсне. Физиономия, просьба заметить, глумливая.

- Подумаешь – бином Ньютона! – хмыкнул клетчатый. – Помрет он в 27-м году в Дарьяльском ущелье, на скале, отравившись колбасой из Моссельпрома.

- Десять миллионов на семь лет, - задумчиво кивнул разноглазый. – Немного, но для скромной жизни хватит. Только никогда не ездите на такси. И ради бога не читайте советских газет!

      Отец Фёдор возмущённо плюнул и воздел руку для крестного знамения:

- Изыди, непотребный дьявол!

- Руку отрежу! – рявкнул из-за его спины здоровенный чёрный котище, до тех пор мирно обхаживавший трындычихину Мурку.

- Чур меня, чур! – заорал отец Фёдор и рванул с места на третьей скорости. Его затихающий вопль еще долго оглашал окрестности Малиновки.

- Не понравился мне этот отец Фёдор, - задумчиво сказал разноглазый иностранец. – Он выжига и лицемер.

- Так точно, Мессир! – вытянулся клетчатый. – Прикажете разобраться?

- Пусть его, - махнул рукой тот, кого назвали Мессиром. – Колбаса из Моссельпрома – это очень жестоко. Так, что у нас ещё на сегодня?

- д’Артаньян, Мессир.

- И что там ещё с д’Артаньяном?

- Летает, Мессир.

      Разноглазый неприветливо сощурился:

- Летает? Вы в своём уме?

- Никак нет! – браво отрапортовал клетчатый. – Я не в своём уме. И доктор Ватсон не в своём уме. Он решил создать из военнослужащего союзных войск супероружие против большевиков. Применил криптонит. И теперь д’Артаньян летает.

- Далеко летает? – поинтересовался иностранец.

- Далеко и быстро. Не догнать, - пожаловался кот.

- Ну, это, пожалуй, не наше дело, - задумчиво произнёс тот, кого именовали Мессиром. – Пускай с ним его друзья разбираются.

- Яволь! – щёлкнул каблуками клетчатый. – Бегемот, делай.

      Кот лениво поднялся на задние лапы.

- Айн! Цвай! Драй! – мерзко рявкнул он.

      В тот же миг в воздухе над Малиновкой пронеслось что-то похожее на багровую тучу. Пронеслось и плюхнулось в пруд, распугивая гусей. При ближайшем рассмотрении это что-то оказалось кораблём небольшого водоизмещения, вместо паруса влекомого надутым разукрашенным пузырём.

      Пушечный порт в борту отворился, и оттуда возник здоровенный русоволосый детина с крупным носом, в красном камзоле и зелёных штанах.

- Воздух деревни! – потянул он своим выдающимся носом. – Меня всегда тянуло сюда.

- Как, Портос, вы раздумали вешаться? – иронично вопросил молодой человек в мушкетёрском плаще, с простодушным и слащавым выражением лица, прижимая к носу надушенный платок.

- Да, раздумал, - гордо ответил великан. – Я решил принять российское гражданство. Где-нибудь в Мордовии, - добавил он после краткого раздумья.

- Еще бы, - хмыкнул его утончённый друг и поднёс к глазам лорнетку. – Здесь такие девушки. Эй, пейзанка, подь сюды!

      Девица, окликнутая им, отбросила в сторону хворостину, которой подгоняла гусей, и подбоченилась.

- Приходи сегодня вечером на сеновал, - деловито проговорил изящный мушкетёр, глядя на часы.

      Девица звонко шмыгнула носом и утёрлась рукавом.

- А чего же? И придём! – почему-то с обидой сказала она. – Только ж и вы приходите. А то вон давеча один господин тоже позвал, а сам не пришёл. А я всего-то с кузнецом пришла.

- С кузнецом? – подозрительно спросил мушкетёр. – С каким кузнецом? Зачем нам кузнец? Я же не лошадь.

- Кузнец наш – дядя Степан. Благословение давать. Вы же предложение изволите делать?

- Так, свободна! – мушкетёр отвернулся от селянки с деланным равнодушием.

- Не кажется ли вам… - из порта возник третий мушкетёр – с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом. – Не кажется ли вам, Арамис, что здесь побывал наш друг д’Артаньян? Он, как и вы, до смерти боится женитьбы.

- А вы, дорогой Атос?

      Старший из мушкетёров внезапно и сильно покачнулся.

- А я отравлен. Своей бывшей женой. Или это я палёной водкой на той неделе отравился? Не важно. Короче, я умираю, и мне срочно нужен прощальный ужин с моей любимой убивицей.

      Портос изумлённо крякнул:

- Но ведь вы всегда говорили, что она была страшно глупа и совершенно не умела готовить?

      Атос только пожал плечами, а потом горестно вздохнул:

- О, боги, яду мне, яду!

      И вся троица, как по команде, развернулась кругом и строевым шагом двинулась в направлении взорванного свинарника.

- Э, месье, а как же я? – с борта летучего корабля свесился толстый и лохматый малый.

- Заткнись! – хором скомандовали мушкетёры и продолжили марш в избранном направлении.

      Когда их мерная поступь затихла вдали, из воздуха снова соткалась демоническое трио.

- Ну, что же, люди, как люди, - задумчиво произнёс разноглазый. И милосердие иногда стучится в их сердца. В чём-то даже напоминают прежних. Экранизации их испортили!

0

4

Глава 3, в которой кое-что проясняется или запутывается ещё больше, черт разберет!

      Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.
Не менее страшен был и год 1919, чего уж говорить о 1920-м! Вообще в истории русской мало было нестрашных лет. Разве что год 1913-й, отчего и послужил он причиной для семидесятилетнего сравнения. Что, однако же, имеет малое касательство к рассказываемой нами истории. Поэтому про год 1913-й мы говорить не будем.

      В это страшное время далеко от деревни Малиновка происходил важный разговор. Командир Первой конной армии Семен Михайлович Буденный не на рыжей кобыле, а в собственной своей ставке принимал четверку молодых людей. Из соображений сугубой секретности беседа протекала при закрытых дверях, форточках и мышиных норах. Поскольку контрреволюция не дремала.

      Командарм прищурился, оглядывая своих собеседников, которые, к слову, друг от друга почти не отличались.

- Ну, что ж Данька, Валерка, Яшка и Санька… - начал он разговор, но тут же услышал робкое покашливание.

      Буденный веско пошевелил усами, недовольный тем, что его прервали.

- Во-первых, Ксанка я, - донеслось из шеренги бравых ребят.

      Мохнатые брови командующего поползли вверх, норовя забраться на вершину черепа, под самый казацкий чуб.

- Во-первых, вы мужчина или женщина?

      Четверо открыли рты. Первым опомнился белобрысый паренек в очках, видимо, в силу интеллигентности своей натуры.

- Какая разница, товарищ командарм? – спросил он горделиво.

- Я женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке, поправляя картуз на стриженой голове.

- Но вы точно тот удалой отряд, который кличут неуловимыми мстителями?

      Стоящие в шеренге слаженно кивнули.

- И это вы участвовали в операции против атамана Бурнаша?

      Буденный удовлетворенно крякнул, получив второй кивок.

- Родина и революция нуждаются в вас, орлы! Необходимо проникнуть в расположение войск Антанты и выяснить, что за вещество разработали вражеские врачи. Наша разведка доложила, что вещество это… - командарм сверился с телеграфной лентой, - интервенты назвали криптонитом. И, судя по оценкам наших военспецов, оно способно переломить ход войны и принести победу врагам революции. Ваша задача - проникнуть в тыл врага под прикрытием, выяснить, где производится криптонит и уничтожить его запасы, попутно взяв образец. Чтобы потом наши специалисты изучили его и взяли на вооружение. Все поняли?

      Четверка опять синхронно дернула подбородками.

- А если поняли, то приступайте к выполнению, - удовлетворенно пригладил шевелюру Буденный, отвернулся к окну и засвистал народную песню Мурку.

      Ребята не стали дожидаться, пока скупая командирская слеза оросит кожаную тужурку с Орденом Боевого Красного Знамени на груди, и быстро покинули помещение.

* * *
      Тем же вечером, на террасе близ конопляника небезызвестная Агриппина Саввишна исподтишка потчевала коллежского асессора Аполлона Филипповича винегретом с моллюсками под аккомпанемент виолончели.

      От беспорядочных звуков, издаваемых несчастным инструментом, а также громкого чавканья коллежского асессора, в вольном городе Одессе, контролируемом войсками Антанты, очнулся от похмельного сна поручик Ржевский. Тяжело поднял кудрявую голову, пригладил нафабренные усы и уставился мутным взглядом на бездыханные тела собутыльников.
      Корнет Оболенский лежал ничком, зарывшись лицом в винегрет, и признаков жизни не подавал. Поручик Голицын на сей раз пал духом так низко, что начищенные сапоги Ржевского опирались аккурат на пятую точку лежащего.

- Мертвы. Оба мертвы. Три тысячи чертей! – подумал Ржевский.

      Надо было вставать. Операция закончилась. Его ждало начальство с докладом...

* * *

      Штабс-капитан Овечкин, начальник контрразведки, был мужчиной коренастым, решительным, с острым, пронизывающим взглядом и хриплым голосом. Под этим взглядом Ржевский вытянулся в струнку и прищёлкнул каблуками. Он всегда следовал заповеди Государя Петра Великого: подчинённый перед лицом начальства должен иметь вид лихой и придурковатый.

      Начальник, однако же, был настроен милосердно.

- Садитесь, поручик, садитесь. Только подальше. Ох, и разит же от вас, голубчик!

      Ржевский деликатно присел на край табурета, хотя широкая натура поручика повелевала плюхнуться, развалившись, в гамбсово кресло. Но штабс-капитан Овечкин был не из тех людей, при которых можно было давать волю своей натуре.

- Я хочу вас поздравить, поручик. – начал Овечкин. - Вы блестяще справились с задачей. Поручик Голицын и корнет Оболенский – кто бы мог подумать? Какие имена! По вине этих двоих белая армия несла небоевые потери, сопоставимые с уроном, который наносят нам красные на фронтах.

      Ржевский только кивнул. Тактика тайных агентов красных была проста: поручик падал духом и начинал плакаться в жилетку офицеру, усыпляя его бдительность, а корнет всё наливал, наливал, наливал… Вынести поединок на рюмках с этим преступным тандемом было под силу лишь одному человеку – поручику Ржевскому!

- Я представлю вас к ордену. Но сейчас не время отдыхать. Положение крайне опасное, и у меня есть для вас новое задание.

      Поручик приосанился, стараясь выглядеть ещё более лихим и придурковатым, чем обычно. Хотя, пожалуй, сегодня он больше выпить уже не мог.

- Операция деликатная. Речь идёт о наших союзниках. Англичане получили вещество, которое пробуждает в человеке сверхспособности. И даже испытали его на практике. Опытный образец, правда, сбежал, что затруднило для них изучение его вновь открывшихся возможностей. И это заставляет нас действовать.

- Заграница нам поможет? – робко осведомился Ржевский.

- Я бы не стал делать поспешных выводов, - нахмурился Овечкин. – Обладая супероружием, Антанта может вести свою игру и диктовать нам условия.

- Значит…

- Значит, этим оружием должны обладать мы. Мы должны завладеть криптонитом, испытать его и взять на вооружение – создать солдата со сверхспособностями. Это должен быть отважный человек, преданный белому делу. Я выбрал вас, поручик!

      Ржевский ухитрился вытянуться и щёлкнуть каблуками, сидя на краешке табурета.

- Предупреждаю, это будет непросто. Англичане сами разыскивают образец. Кроме того, о криптоните стало известно красным, и они отправили на его поиски диверсионную группу. Руководит группой крайне опасный человек – комиссар Швондер. Также мы получили сведения, что за криптонитом охотится международный авантюрист, сын турецкоподданного, Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей. Я не хочу, слышите, НЕ ХОЧУ, чтобы криптонитом торговали на Привозе!

      Поручик нерешительно пошевелился.

- Вопросы?

- Как я узнаю, что это криптонит?

      Овечкин потёр переносицу:

- Есть безошибочный признак. Криптонит довольно сильно пахнет. Честно говоря, он даже нестерпимо воняет. Это всё, что нам известно. Так что искать будете по запаху.

- Три тысячи чертей! – уныло протянул Ржевский.

      Новое дело обещало быть не таким приятным, как предыдущее.

0

5

Примечание к части
Внимание! Эта глава содержит ангст, слэш и сцены табакокурения!

Глава 4, которая повествует страданиях неразделённой любви

      А в Малиновке под вечер снова сменилась власть. Войска Антанты покинули ее, следуя за неизвестным летуном в красных трусах.

      Щукарь, сидя на гаубичном лафете, рассуждал, как всегда, здраво:

- Я ить шо скажу, бабы! Однозначно, мусьи того красного хлопчика отловить вознамерились. Таперича, пока не споймают, не вернутся, - дед стащил с носа треснутое пенсне, бережно протер окуляры о портки и спрятал за пазуху.

- Откуда знаешь-то, шо той хлопчик из красных, старый черт? – недоверчиво сощурилась Трындычиха, смачно сплевывая подсолнечную шелуху.

- Цыть, ведьма! Инфузориям слова не давали! – ощетинился дед. – Вы исподнее его видели? То-то! Я ентот предмет гардеробу сразу узнал! То ж переходящие реввоентрусы были, во как! Такие в Красной армии только самым геройским героям выдают, когда те на смерть лютую за революцию идут. А той хлопец - самый герой и есть. Зря, что ли, он семенов свинарник спалил? Семен же сам своих свиней не обхаживает, батраков держит. А что из этого следует?

- Кулак он, Семен твой, скоро с жиру треснет! – раздалось из толпы селян, окруживших оратора.

- Отож и я кажу, - удовлетворенно подмигнул Щукарь. – Кулак-захребетник. Он же большевикам первый классовый враг получается!

- И то правда. Красный хлопец был, как ни посмотри! – загомонили малиновцы, с уважением поглядывая на деда.

      Свято место пусто, как известно, не бывает. Вот и Малиновка недолго расслаблялась в тенетах безвластия. Не успела ещё первая звезда продрать свой заспанный глаз на меркнущем небосводе, как в деревню с воем и гиканьем влетели всадники, сопровождаемые несколькими тачанками и бричкой, в которой, развалясь, восседал сам пан атаман Грициан Таврический.

      Бричка лихо тромознула у парадного крыльца старой помещичьей усадьбы. Атаман выгрузился и проследовал внутрь, а его присные рассредоточились по селу, хватая все, что плохо лежало. Селяне, ученные горьким опытом, плохо лежать позволяли совсем уж ненужному барахлу, отчего молодчики пана Грициана почувствовали некоторое неудовлетворение и перешли к откровенным погромам.

***
      Отгорел закат, и полная луна обдала лес призрачным серебром. Человек по имени Попандопуло шёл в одиночестве через лес. Вокруг не было ни души, но ноги в раздолбанных солдатских ботинках несли его по старой привычке совершенно бесшумно. Виной тому были злобные и нисколько не толерантные малиновские ребятишки, которые всегда сопровождали его похабной песней:

- Голубой, голубой! Не хотим играть с тобой!

      Бесчеловечное отношение окружающей среды к особенностям своей тонкой и ранимой натуры Попандопуло обычно принимал стоически. Но сейчас ему было невыносимо больно.

      Фигура его в трофейном немецком мундире на три размера меньше, натянутом прямо поверх линялого полосатого тельника, и в красных гусарских галифе, трагически утратила обычную непринуждённость одесского уркагана.

- Ах, Гриша, Гриша, - мягко шепелявя, выдыхали сочные губы под усиками-бабочкой, руки страстно прижимали к груди белогвардейскую фуражку, вместо кокарды украшенную совиным пером. – И чего ж это я в тебя такой влюбленный?

      Удалой экспроприатор Попандопуло с недавнего времени стал замечать за собою странные вещи. Образ атамана разбойничьей вольницы, к которой ушлый одессит примкнул совсем недавно, ведомый инстинктом обладания, все чаще преследовал его. Сначала Попандопуло списывал все на восхищение стратегическим талантом предводителя, потом на издержки непомерных алкогольных возлияний. Но пришел момент, когда безжалостным утром, на мягчайших перинах покинутой хозяевами постели в каком-то из бесчисленных местечек, подвергнутых разграблению, на одессита с неотвратимостью кувалды обрушилась правда.

ОН ЛЮБИЛ!

Любил со всем пылом своей чувственной натуры. Любил до скрежета зубовного и мокрых штанов. И от этой любви не было ему спасения.

      Малый стал прилагать усилия, которые, в конце концов, сделали его правой рукой предводителя, его главным советчиком и почти другом. Но этого было недостаточно. Попандопуло стал жаден. Он неотступно следовал за атаманом, ловя случайный взгляд. Он не упускал случая ненароком коснуться сильной руки атамана или твёрдого, соблазнительного колена, обтянутого коричневым сукном. Он заглядывал возлюбленному в лицо влажными собачьими глазами.

      Он даже решился на откровенное признание.

      Но любимый так ничего и не понял. Он был слеп и глух к страданиям Попандопуло.

- Ой, Гриша, и чего это я в тебя такой влюблённый? – страстно шептал несчастный в одинокой ночи.

      А однажды, после очередной пьянки, он заснул прямо за столом, алчно обнимая свиной окорок, принятый им в бреду за могучую шею любимого.

- Го-лу-бой! Го-лу-бой! Не хотим играть с тобой! – скандировали сдавленно ржущие разбойнички.

Он стерпел бы и это. И ещё, бог весть, что. Но появилась она…

      Как мог Грицько не заметить? Как мог он не оценить пылкое и преданное сердце, готовое ради него на все?

      Попандопуло зажмурился, чтобы отогнать видение – проклятая баба в объятиях пана атамана...

      Как всё это неправильно! Гриша должен принадлежать ему, только ему!

      Воображение рисовало, как Грицько небрежно сбрасывает щегольской сюртук и садится на кровать. Влюблённый безумец падает перед ним на колени и стягивает с обворожительных ног лаковые галоши. Грицько улыбается ему призывно и ласково. Так, что у Попандопуло сохнет во рту и делается жарко в штанах…

Белая рубашка сползает с могучего плеча атамана…

Трепещущие руки Попандопуло двигаются вверх, вверх – от коленей к прекрасным бёдрам. Вот они осязают что-то упоительно твёрдое…

      Руки Попандопуло действительно осязали что-то твёрдое и гладкое.

- Отдай кабачок, дурак! Чего хватаешь? – бас бойца Сметаны вырвал адъютанта из влажных грёз.

      Попандопуло открыл изумлённые очи и уставился на боевого товарища. Рейд по тылам у Сметаны был сегодня на редкость удачен. На плечах великана обнаружилась почти новая бабья кофта, на голове - кокетливый чепчик – почему-то задом наперед. В руках он тащил глэчик с мёдом, а из-под локтя выглядывал кабачок. Тот самый, чудом не затисканный Попандопуло в порыве страсти.

- Шо, опять припёрло? – отдышавшись, вопросил Сметана.

      Сметана был малый добрый. Он Попандопуло жалел.

Увидев товарища, который облачился в бабьи шмотки явно не по ошибке, а для того, чтобы хоть как-то скрасить одиночество мятущейся души одессита, Попандопуло аж прослезился.

- Эх, Сметана! Не идут тебе эти туалеты. Вот на Грише бы их увидеть, - мечтательно потянулся несчастный.

- Пан Грициан с французкой в особняк удалились, - насупился бандит, исподлобья посматривая на атаманова адъютанта.

      Настроение Попандопуло тут же склеило стрелки где-то в районе шести часов.

- Ах, Гриша, Гриша, чего ж это натура у тебя такая непостоянная? – застонал экспроприатор. – И что же мне делать с тобою, любовь ты моя голубиная?

Сметана топтался сзади и сопел.

- Может, поработаешь пойдешь, сердешный? Пограбишь - глядишь, и полегчает?

- Может ты и прав, Сметана, - вздохнул незадачливый влюбленный. – Пойду…

      Попандопуло зашагал назад к деревне, сопровождаемый семенящим позади дюжим Сметаной. И на ходу раскуривал здоровенную «козью ножку».

0

6

Глава 5, в которой повествуется о виртуальной жизни той самой миледи

      Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей, составляет 12 000 слов. Словарь негра из людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет 300 слов.
      Эллочка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью. А малиновские бабы с некоторых пор предпочитали обходиться тремя. Вот слова, фразы и междометия, придирчиво выбранные ими из всего великого, многословного и могучего русского языка: «вау», «круто» и «проду».

      Виной тому была интересная женщина, появившаяся в Малиновке вместе с дивизией пана Грициана. Грицьковы хлопцы называли её Рыжей, в оккупированной Антантой Одессе её знали как Нюрку Золотую Ручку, сама же она предпочитала именовать себя – Та Самая Миледи.

      Помимо интересной внешности Нюра обладала соблазнительной широтой либерально-эксцентрических взглядов, дозволявших многое из того, на что косо смотрели в приличном обществе. Специальность воровки на доверие, освоенная ею в ранней юности в родимой Франции, с некоторых пор перестала считаться предосудительной, напротив, знаменовала неплохое знание жизни и умение адаптироваться к меняющимся условиям существования. Прикольная татушка в виде лилии на плече в обществе Грициана, Сметаны и Попандопуло не означала ничего дурного.

      И всё же Нюру мучили воспоминания. Натура у неё была тонкая, нежная и ранимая. И самую неизлечимую рану нанёсло ей подлое предательство мужа, графа де Ла Фер, который вздёрнул её без лишних слов, не пожелав заглянуть в кромешную глубину её сложной и противоречивой души. Вздёрнул, надо признаться, неумело и коряво, не оставив даже странгуляционной борозды на лилейно-белой шейке.

      Нет, ну как он мог, как он мог?!

      А ведь как любовно она мешала ему яд, как нежно вливала его в доверчивые губы! Какой интересной бледностью он покрывался после каждой принятой дозы.
      Интереснее, пожалуй, была только его расцветка после обнаружения пресловутого клейма – прямо в цвет одноимённого салата. Да ещё и друзей своих настроил против несчастной молодой женщины, что и вынудило её, в конечном итоге, бежать до самой Харьковщины. И лишь здесь – сотни километров и сотни лет спустя – она почувствовала себя в относительной безопасности.

      Впрочем, богатые духовные запросы не позволяли Нюре останавливаться на достигнутом и довольствоваться репутацией «демона, вырвавшегося на землю», как запросы материальные диктовали ей участие во всех реквизициях пана Грициана и его верных хлопцев. Репутацию требовалось поправить, и в тесном сообществе малиновских баб, она, наконец, сообразила, как именно.
      Обширное топталище за хатой деда Щукаря европейски образованная дама окрестила Форумом, белёную стену означенной хаты назначила стеной сообщества, на которой и принялась транслировать свою версию событий под ником «Та Самая Миледи».

      Подлый Щукарь модерировал стену каждый день при помощи малярного квача и разведённого мела, но записи появлялись снова. К тому же, у Той Самой Миледи нашлись верные последовательницы в лице Комарихи, Трындычихи и, что самое неприятное для деда, его жены Гарпины Дормидонтовны. Они творили на форуме ничуть не менее успешно, поставляя на-гора душещипательные ангсты и поразительные слэши, далеко оставившие позади все возможности человеческой биологии. Дед ругал авторш «глупыми вустрицами», замазывал написанное, но ничего поделать с новой склонностью малиновских баб не мог. В отсутствии мужиков, выяснявших политические отношения в горниле гражданской войны, бабы совершенно забыли, как на самом деле обстоят дела во взаимоотношениях полов.

      И только теперь, когда репутация подлых королевских мушкетёров была уничтожена практически на корню, Та Самая Миледи могла чувствовать себя удовлетворённой.

      Всего два облачка маячили перед умственным взором духовного лидера баб Малиновки. Первое – то, что благодаря творческой активности её последовательниц, место на стене щукарёвой хаты неумолимо заканчивалось. Далее пришлось бы писать на стене дедовского же нужника.

      А другое заключалось в том, что некая не в меру грамотная малиновская девка Яринка Дума привезла из города роман Александра Дюма и с тех пор досаждала сообществу постами в стиле «Где Канон?» и «У Автора было совсем не так! Долой ООС!»

      Впрочем, если с первой опасностью Миледи не очень знала, как ей справиться, то в отношении второй у неё уже созрел тонкий план. Наступал час её мести.

      Пока же она достигла под покровом ночной темноты пресловутой стены сообщества и принялась дополнять её свежим текстом о том, как долго и счастливо жили граф и графиня де Ла Фер. Она в Персии, он на Камчатке. И как хорошо им там было вместе. Дойдя до самых душещипательных подробностей, когда Оливье бросился перед любимой на колени и принялся просить прощения за все казни египетские, которые ей учинил, Нюра сладострастно вздохнула и запела любимое: «Е-есть в графском парке чёрный пру-уд…»

      Её пению заполошно откликнулись все малиновские собаки. Лягушки же в малиновском пруду, напротив, испуганно смолкли, заподозрив в этой истории для себя что-то недоброе.

      А под щукарёвским тыном что-то хрястнуло, брякнуло и охнуло.

- Кто здесь? – тревожно откликнулась Анна, отстёгивая от ляжки, обтянутой сетчатым чулком, верный товарищ маузер.
- Т-сс! – раздалось из-под плетня.

      И в бледном свете луны обозначились два круглых глаза, крючковатый нос и обширная лысина.

- Не кричите, - прошептал таинственным шёпотом обладатель всего этого изобилия. – Фантомас услышит! Он здесь. Я это точно знаю!

0

7

Глава 6, о молодёжи села Малиновка

      Нас водила молодость
      В сабельный поход,
      Нас бросала молодость
      На Кронштадский лёд…

      Ну, может, и не водила. А если водила, то не всех. Кого водила, те до сих пор угомониться не могут: всё срываются посреди ночи с криком, всё идут в бой за светлое будущее всего человечества.
      Проще тем, кого не водила, конечно. Их удел – цигарки, пиво и гопак под гармошку до самого утра. Но среди тех, кто читал и почитал Александра Дюма, таких явное меньшинство. Дюманы же перелистывают пожелтевшие, захватанные страницы и точат деревянные шпаги в ожидании Той Самой Битвы. Кто перелистывал и точил, тот понимает.

      В селе Малиновка водилась молодость обеих категорий. Вторую мы, пожалуй, затрагивать не будем. Не интересует она нас. Гламур малиновского разлива обретался при дворе пана атамана Грициана, и ничем особенным не отметился во Вселенной. Как ему, гламуру, и положено.
      Нам куда милее первая категория – та самая, что всё время ищет забот на свою голову и приключений на свою пятую точку. Иногда и на чужую тоже.
      Пастух Андрейка, например, мечтал сбежать к котовцам. Порывался даже голову обрить под своего кумира, но Яринка не дала. Но это еще в те времена, когда Яринка в Андрейку влюблена была. Это было уже давно. Месяц назад, наверное.

      Как всякая особа её пола и возраста, читавшая Дюма, Яринка Дума имела одну, но пламённую страсть. Совершенно тайную, разумеется. Об этой тайне по всей Малиновке знал всего десяток человек. Пока она не дошла до Трындычихи. Трындычиха рассказала Гарпине Дормидонтовне, а после этого Яринкину тайну узнало уже всё село.
Яринка любила. Тихо и беззаветно любила Самого Совершенного Героя. Эта любовь пронизывала всю её жизнь, до самомалейших мелочей. Вот сейчас, например, когда она убирала в чулан четверть горилки, заткнутую кукургузыньем, она снова вспомнила о любимом. Вот на сколько бы ему этого хватило?

      Она ласково погладила бутылку, шепча заветное имя:
- Атос!
- Фантомасс? – вопрошающе донеслось из-под плетня.
- Тю на тебя! – замахнулась рушником Яринка.

      Под плетнём сидел, разумеется, деревенский дурачок Жювка. Он появился в селе с приходом войск Антанты, и с тех пор надоедал всем, разыскивая какого-то Фантомаса. Где он такого на Харьковщине встречал, и с чего рехнулся, для малиновцев так и осталось загадкой.

      Жювка, убедившись, что напрочь разбил девичьи грёзы, скабрезно хихикнул и скрылся в канаве. Лишь отблёскивавшая под солнцем лысина обозначала его путь в бурьянах.
      Яринка снова произнесла ему в след сакраментальное харьковское «тю» и вернулась к мечтам о любимом. На сей раз его напомнила девке голубая скатерть с кисточками, которую она развешивала для просушки. Если прорезать в центре дырку, то будет почти плащ мушкетёра. Интересно, мамка заругается или нет?

      Осуществить задуманное Яринка не успела. Не успела даже додумать мысль до конца. За её спиной послышалось насморочное шмыганье. Шмыганье звучало просительно.
- Чего тебе? – недовольно отозвалась Яринка, не оборачиваясь.
- Ирка, помочь пришей! - проканючил нахальный мальчишеский голос.
      Яринка обернулась и подбоченилась.
- Пусть мамка твоя тебе пришивает!

      Помочь, и впрямь, волочилась в пыли. А штаны были слишком коротки и слишком широки для щуплого белобрысого создания с вечно мокрым носом.
      Ванька, которого в селе чаще называли Мордёнком, был сыном атамановой Нюрки. Но занятая устройством личной жизни и творчеством, Нюра сыном не занималась совсем, препоручив его заботам деревенского попа отца Онуфрия. Отец Онуфрий же Мордёнка угнетал. При виде деревянных игрушек, прибитых к потолку гвоздём-соткой, Ванька ощущал в себе неведомые силы ярости, постепенно переплавлявшиеся в ненависть к религии, революционные идеи и даже склонность к цареубийству. Но допрыгнуть до потолка всё равно не мог.
Яринка Мордёнка иногда жалела, но поскольку он был сыном идейного и классового врага, то пришивать ему помочи и отрывать от потолка игрушки она не торопилась. Пусть закаляется в трудностях.
      Возрастай, содружество ворона с бойцом,
      Укрепляйся, мужество, сталью и свинцом!

      Несмотря на отказ, Мордёнок не уходил.
- Чего тебе ещё? – спросила Яринка со вздохом, окончательно поняв, что помечтать о любимом ей нынче спокойно не дадут.
- А красные скоро вернутся? – шмыгнул Мордёнок.
- А тебе на что? – подозрительно сощурилась девка.
- Так у них летучий хлопец есть. Он до потолка враз достанет, - в глазах Мордёнка светилась несбыточная и слегка безумная надежда. – А если сам не достанет, то я бы у него летать поучился.

      Скоро ли вернутся красные, Яринка не знала. А о летучем хлопце в красных трусах знала и того меньше.
- Ты б того, Ванька… лавку подставил, что ли?
- Подставлял, - Мордёнок сокрушённо покачал белобрысой головой и вытер соплю рукавом.
- И чего?
- Так потолки высокие. А лавка шатучая. До сих пор болит, - Ванька потёр ладошкой пострадавшую мякоть. – А потом отец Онуфрий выдрал. Прям по больному месту.

      Яринка страданиям мальца посочувствовала.
- Тогда делать нечего. Надо красных ждать.
- Я к котовцам уйду! С Андрейкой вместе, – уверенно пробурчал Мордёнок. – А потом царя убью!
- Тю, дурной! Его без тебя уже убили.
- А я другого какого-нибудь убью.
      Эта идея Мордёнку явно понравилась. Он повернулся и побрёл прочь, бормоча под нос:
- Точно! Найду и убью!
      Помочь волочилась за ним, как хвост.
      Потом Мордёнок вдруг обернулся:
- А мамка опять ночью писала. Рассказы. На дедовом нужнике.
      Сообщив эту новость, он устремился в светлое будущее – на поиски царя, с которым рассчитается за все свои страдания.

      Яринка уперла руки в боки, словно заслышав сигнал боевой трубы. Мордёнок был её глазами во вражьем стане и часто поставлял ценные сведения. Как вот теперь.

      Раз Та Самая Миледи снова писала свои ООСы, значит, Яринке пора её троллить. При помощи содержимого дедова же нужника, разумеется. Квач для этого дела у неё давно уже был запрятан в бурьянах.

      Но не успела она приступить к своему канонно-угодному занятию, как вокруг зашелестело, и со всех сторон понадвинулись, жадно принюхиваясь, разнообразные тёмные личности антантовского вида.
- А что это у неё в ведерке?

      Яринка была храброй девкой и не согласилась бы отдать захватчикам ни пяди родной земли. Даже ведро с дерьмом не отдала бы. Она снова уперла руки в боки, сплёвывая через губу свою боевое «тю». И вдруг поняла, что у неё слабеют колени. С северо-востока, аккурат из-за щукарёва сарая, испаскуженного очередным оосным фиком Миледи, к Яринке шел, слегка пошатываясь, предмет её девичьих грёз.

0

8

Примечание к части

Посвящается Стелле. Она знает, за что.

Глава 7, о любви, творящей чудеса

      За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
      За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!

      Увидев, что граф едва держится на ногах, Яринка немедленно забыла и о форуме, и о ведёрке. О пришельцах она тоже забыла. С этого момента для неё существовал только Он!

      Потому что скоро и в самом деле вокруг никого не стало. Стоило ей выпустить ведро из рук, как к нему хищно ринулись с разных сторон рыжий гусар с пышными усами, четверо молодых людей в кожанках, за ними квадратный и кудрявый коротышка, тоже в кожанке и с маузером. И в довершение всего два англичанина: один в медицинском халате, другой с трубкой и в кепке-двукозырке. Успех в состязании остался за гусаром, имевшим длинные ноги и бегавшим быстрее всех. Он первым подцепил ведро и умчался вдаль бодрым аллюром, оставив после себя лишь ароматные воспоминания.

      Четверо в кожанках устремились было за ним, но их задержал кудрявый коротышка.
- Так, мне всё ясно. Переизбыток жилплощади. Деда будем уплотнять. Куда ему столько метров на двоих? Товарищ Ксанка, пиши протокол.
- Но това-арищ Швондер! – привычно заканючили все четверо. – Нас Будённый послал! У нас задание!
      Коротышка прошёлся перед строем, заложив руки за спину, и встал, покачиваясь с пяток на носки.
- Стыдно, товарищи! Вы единственные комсомольцы в округе, а так слабо понимаете политическую обстановку. Решение жилищного вопроса – наша первостепенная задача. За мной!
      Четвёрка бывших неуловимых мстителей привычно повернулась налево и зашагала унылой колонной по одному вслед за своим предводителем.

      Англичане тоже порывались преследовать гусара. Точнее, один англичанин – рыжий доктор в заляпанном халате. Его остановил другой.
- Не стоит, Ватсон. Погоня не имеет смысла.
- Но почему же, Холмс?
- Элементарно, Ватсон. Во-первых, это поручик Ржевский. Он так навострился удирать из чужих спален, что его и на коне не догонишь.
- А во-вторых?
- А во-вторых, это был не ваш потерянный криптонит.
- А что же? А что же? – запальчиво воскликнул доктор.
- Нечто совсем другое. Дорогой друг, где, по-вашему, мы сейчас находимся?
- Возле нужника. А что… - доктор не договорил. На его лице постепенно рождалась улыбка озарения.
- Это гениально, Холмс! – выдохнул он, всплеснув руками.
      Сыщик скромно зарделся, окутываясь дымом своей трубки.
- Пойдёмте отсюда, Ватсон. Очень воняет. И добро бы это был криптонит.
      После чего оба британца флегматично удалились.

      Всего этого, понятно, не видели ни Яринка, ни граф де Ла Фер. Яринка вообще ничего не видела, кроме светлого облика любимого. А граф, и до того недостаточно твёрдо державшийся на ногах, сделал лишь один глубокий вдох, побледнел и потерял сознание.

      Яринка Дума была из тех женщин, что водятся в русских селеньях: коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. Но поскольку граф был не конь, а дедов нужник не горел, она несколько растерялась, не зная, как ей поступить. Любимый всё ещё лежал без чувств.
      Потом её посетила удачная мысль. Небогатый опыт её семнадцати лет подсказывал ей, что нет того мужчины, который не очнулся бы от стакана горилки. Она метнулась к сараю, в который не далее, как утром отнесла целую четверть.

      Когда стакан оказался в непосредственной близости от Атоса, породистый нос его нерешительно шевельнулся, губы вытянулись и причмокнули. И болезный жадно припал к стакану, постепенно оживая. Когда последние капли пролились в жаждущее горло, он открыл глаза.
- А консультант говорил: «Лечите подобное подобным»… где я? – и он уставился на Яринку.
- Та дэ ж ты? Пид забором – ясно дело! – ласково произнесла она на певучей харьковской мове. – Скушай тараньку!
      Граф бросил лишь один взгляд на дивчину, потом глаза его мученически закатились. Тараньку он предпочёл грызть с закрытыми глазами. Словно опасался смотреть в день сегодняшний. Что уж говорить о завтрашнем, в который могут смотреть не только лишь все?

***
      У графа де Ла Фер были все причины опасаться. В последнее время он слишком часто оказывался в руках влюблённых поклонниц. Он сам не знал, почему это происходит. Его словно прокляли. Ему отказывались служить лошади, он падал с них в самый неподходящий момент. Ему напрочь изменяли все его боевые навыки, и он получал рану или попадал в плен. Друзья при этом всегда непонятным образом испарялись, словно их и не было. Зато поблизости всякий раз оказывалась, спасая его, беспомощного, какая-нибудь особа женского пола. Которая потом пыталась отыметь несчастного графа самыми разнообразными, зачастую противоестественными способами. Вот в чём он изрядно поднаторел, так это в побегах. Сдаваться нимфоманкам без сопротивления претило его благородной натуре. Он же не Арамис!

      На сей раз его подвела горилка, которой он угостился после очередного исчезновения друзей, зато в компании разноглазого консультанта, втируши-регента в клетчатом картузе и здоровенного чёрного кота, который лихо пил и не менее лихо закусывал, накалывая маринованные грибы на вилку. Атос присоединился к этой компании, радуясь, что наконец-то допился до чертей и скоро помрёт. Жить такой жизнью он решительно отказывался.

      И вот – он снова жив. И у него новая барышня. Да когда уже это закончится? Боги, яду мне, яду!

      В глубине души Атос знал, что есть вещи, которых он боится ещё больше. Иногда во время подобных наваждений его начинал домогаться Арамис. Или д’Артаньян. Или герцог Бекингэм. Или какая-то кошмарная зелёная тварь с гипертрофированными мускулами и здоровенными кулаками. Помнится, от этого кошмара он удирал наиболее бодро. И потом беспробудно пил три недели, стараясь ЗАБЫТЬ!
      Причём, друзья, приходя в себя, всякий раз клялись, что ничего подобного не имели в виду. А гасконец как-то заявил, что он вообще любит женщин, а значит, он классический лесбиян.
      Но графу от этого было не легче. Такая бурная сексуальная жизнь пагубно сказывалась на его рассудке, и без того затуманенном большими дозами спиртного.

      И теперь он снова не помнил, как оказался в хате своей спасительницы. Чёрт, он никогда этого не помнил!

      Сейчас начнётся!

      Но не такова была Яринка Дума – дочь красного командира, - чтобы насиловать беззащитного мушкетёра. Этим могли заниматься бабы из кружка Рыжей Нюрки. А ей нужна была духовная близость и родство душ.

- Товарищ Атос, послушай, что скажу! Ты Ленина видел?

      Граф в изумлении открыл один глаз. Начало озадачивало. Оно не походило ни на что, пережитое им прежде.

- Ленина? – переспросил он.
- Значит, не видел, - огорчённо сказала девица. – А Маркса ты читал?
      Теперь уже граф открыл оба глаза и озадаченно уставился на неё.
- Не читал, - грустно сказала барышня. – Ну, как же можно, товарищ? И это в наше время, когда разгорается пожар мировой революции! Давай будем просвещаться!

      И девица достала из подпечка здоровенный том, раза в три толще Библии.
- «Капитал», - машинально прочёл граф на обложке…
***

      К вечеру, держа руками гудящую голову, Атос понял, что если его сейчас немножко изнасилуют обычным способом, он будет даже, наверное, не против. Потому что изнасилованный мозг был больше не в состоянии воспринимать слова. К счастью, девица вдруг всхрапнула и уткнулась лицом в книгу, уснув прямо за столом.
Мушкетёр не рискнул её переносить, опасаясь, что проснётся.

      Назавтра пытка повторилась.

      Послезавтра граф понял, что люто ненавидит буржуазию и все разом способы первоначального накопления капитала.

      Ещё через день он с удивлением обнаружил, что хорошо понимает теорию прибавочной стоимости.

      За всё это время Яринка и пальцем его не коснулась. Она лишь вела уроки политграмоты.

      Через неделю он уже бодро отзывался на кличку «товарищ Атос». А ещё через день понял…

      Нет, он не стал демократом. И слово это, и само явление вызывало глубокое отвращение в его благородной душе. Всё было куда серьёзнее.

      Он становился КОММУНИСТОМ!

      Он бодро участвовал в дискуссиях о преимуществе теории Маркса над теориями Смита и Риккардо. Это преимущество не вызывало у него сомнения. Они с Яринкой едва одолели первый том «Капитала». В подпечке лежал непочатый второй. Половая неприкосновенность графа была в безопасности ещё пару недель…

      Утомлённая Яринка спала на кровати. Атос, как истинный джентльмен, устроился на полу. Он мечтательно закрыл глаза, блаженно потягиваясь, и с губ его сорвалось с тихой нежностью:
- Призрак бродит по Европе. Призрак коммунизма.

0

9

Глава 8, или чем в Малиновке занимались жилтоварищи

      Рассказ у нас пойдет в особенности о хоббитах, и любознательный читатель многое узнает об их нравах и кое-что из их истории.

      Хоббиты неприметный, но очень древний народец; раньше их было куда больше, чем нынче: они любят тишину и покой, тучную пашню и цветущие луга, а сейчас в мире стало что-то очень шумно и довольно тесно.

      Настолько тесно, что семье Швондеров не хватило места ни в Торбе-на-Круче, ни в Великих Смиалах, ни даже в Кроличьей Балке. Не то чтобы Швондеры могли равняться в знатности с Бэггинсами, Брэндибэками и Туками, но и не так, чтобы вовсе из последних хоббитов в Шире. И вот такая несправедливость! С того квартирный вопрос волновал юного Изю Швондера больше всего на свете.

      Квартирный вопрос испортил жизнь не только семейству Швондеров, прираставшему год от года, но и всем их соседям, к которым у семейства были претензии по поводу жилплощади. Старый садовник Гэмджи из Торбы однажды даже пожелал мамаше Швондер хлебало ногой затыкать, что было в Шире делом, конечно, неслыханным.
Пережить подобное оскорбление было никак невозможно, поэтому старший Швондер заставил всю семью срочно побрить ноги и переселиться в Большой мир.

      Где только ни носила судьба несчастных эмигрантов, не допуская их, впрочем, за черту оседлости. И к 1917 году закинула в вольный город Одессу, где и без них было всякой твари по паре. Вот только излишка жилплощади тоже не было.

      На фоне страданий папаши Швондера – лучшего мужского и дамского портного на всей Малой Арнаутской (а это вам не кот начхал, между прочим), тоски мамаши Швондер по собственному огородику с картохами, способному удовлетворить аппетиты двенадцати младших швондерят, проблема встала во весь рост и постепенно вымахала до размера глобальной.

      Изя Швондер к тому времени вошел в лета, как говаривали в Шире, и стал искать себе достойное занятие. Революция открыла перед ним новые горизонты. Больше никто не смел унижать его ни за мохнатые лапы, ни за картавый акцент, который в бывшей Российской империи почему-то почитался зазорным, чего бывшие хоббиты так до конца и не уразумели. Задние лапы младший Швондер, впрочем, брил и прятал в тяжёлых ботинках, а передние были настолько загребущими, что оказались совершенно незаменимы в деле экспроприации экспроприаторов. Особенно же усердствовал он в реквизиции жилплощади. И гоняла его революционная судьба от Жмеринки до Москвы, от Москвы до Ташкента, от Ташкента до Малиновки.

      И везде хоббит Швондер создавал правление жилтоварищества и начинал с маниакальным блеском в глазах уплотнять и уплотнять, выкраивая милые сердцу квадратные метры, способные удовлетворить его мятущуюся душу.

      Получив задание товарища Буденного, хоббит ничуть не огорчился, увидев новые горизонты уплотнения, которые открывала для него криптонитовая одиссея. Ведь в ходе выполнения задания, возложенного на него и Неуловимых, ему в шаловливые ручки попадали районы девственные, где, так сказать, и не ступала ещё нога жилтоварищей. Что там командарм поручил несмышлёной молодежи, бывшего хоббита нисколько не интересовало.

      Швондер вооружился рулеткой и приступил к выполнению Миссии Своей Жизни.

      В Малиновке его ждала непаханая целина. Жители деревеньки, мало того, что обретались в собственных усадьбах на немереных квадратах полезной площади, так ещё и имели подворья с хозяйственными постройками, где блаженствовала неуплотнённая домашняя скотина и птица. Швондер почувствовал второе дыхание.

      Сначала он составил опись излишков полезной площади. Больше всего её оказалось у Трындычихи, которая одна (!) занимала три комнаты в деревенской хате и являлась владелицей коровника, свинарника и курятника, где можно было бы разместить целую коммуну.

      Швондер немедленно ликвидировал сие безобразие, прописав ко вдове деревенского бездомного дурачка Жювку и беспризорника Мордёнка. Как ни странно, облагодетельствованные никакой благодарности не изъявили. Мордёнок, насильно водворяемый в трындычихин курятник, укусил Швондера за палец и заявил, что отсюда неудобно будет на царя покушаться.

      А Жювка таинственным шепотом поведал, что не может иметь постоянного места дислокации, поскольку де его так всенепременно вычислит некто Фантомас, который ни при каких обстоятельствах не должен знать местонахождение преследователя. Председатель жилтоварищества пожал плечами, прочёл несознательным элементам лекцию о пользовании социалистическим коммунальным имуществом и удалился в некотором раздражении.

      Внимание Швондера уже некоторое время привлекал новый объект. Этим объектом являлось подворье деда Щукаря, где постоянно появлялись и исчезали какие-то люди, мешая Изе подсчитать количество проживающих. Кроме того, это же самое место в последнее время заинтересовало его команду. И днем, и ночью кто-нибудь из Неуловимых обязательно дежурил в кустах рядом с щукаревым нужником, подозрительно приглядываясь, прислушиваясь и принюхиваясь.

      По опыту пребывания в Малиновке Швондер уже знал, что запропавших подчинённых следовало разыскивать именно в этом месте.
      И точно, все четверо обнаружились в ближайших кустах, причём, Данька Щусь бесстрашно залёг в крапиве и теперь отчаянно почесывался во всех доступных местах.

- Доложись, товарищ Щусь! Что нового во вверенном нам жилтовариществе?

- Посторонние болтаются, - ответила за брата Ксанка.

- Кто такие? Откуда? Где прописаны? – насупился грозный хоббит, поправляя маузер.

- У Яринки Думы поселился мужик один, по говору и обличью антантовский, а так вроде наш будет. Капитал читают.

- Прописался? – председатель жилтоварищества послюнил толстый мохнатый палец и принялся листать гроссбух, услужливо подставленный Яшкой Цыганом.

- Пока не прописанный живёт, – гимназист Валерка нервно поправил пальцем очки. – Товарищ Швондер, у нас задание…

- Правильно, есть задание! – взвился бывший хоббит. – У вас на вверенном участке жильцы без прописки. Прописать и доложить. Может, этот товарищ – совсем никакой не товарищ!

      Швондер приподнялся на носках и сурово повёл пальцем пред валеркиными очками, враз запотевшими от волнения.

      – Приказываю: метры у Думы перемерить, алкаша прописать. В гроссбух записать. Мне доложить.
Молодёжь послушно повернулась кругом и понуро отправилась на новое задание.

      Отправив подчинённых, Изя сам решил посидеть в кустах, чтобы окончательно прояснить для себя количество излишних для семейства Щукаря метров. Промучившись в засаде сутки, председатель жилтоварищества отметил следующее.

      Во-первых, на щукарёвы метры зарилась приезжая и классово чуждая малиновцам дебелая рыжая гражданка, именующая себя «той самой миледи». Она регулярно наведывалась на объект и что-то рисовала на стене нужника. Возможно, очерчивала для себя границы будущего захвата. Швондер пытался разобрать, что она там черкала, но не успел. Потому что появилась местная жительница и квачом, вымазанным содержимым отхожего места, уничтожила надписи.

      Эту местную жительницу бывший хоббит уже знал и недолюбливал, поскольку уплотнить ее не представлялось возможным. Деваха успела подсуетиться и прописать у себя какого-то алкоголика под предлогом его политического просвещения. Швондерова гвардия сделала о том собственноручную запись в гроссбухе. А Яшка Цыган успел даже дёрнуть с новым жильцом по рюмашке за победу мировой революции, пока хозяйка отвернулась.

      Во-вторых, дедов нужник стал местом паломничества Жювки, который хоть и объяснял свой нездоровый интерес поисками таинственного Фантомаса, но совершенно точно просто желал незаконно увеличить свою жилплощадь, ибо дедов нужник габаритами превосходил трындычихин свинарник. И пах несколько привычнее для человеческого обоняния. Дав себе зарок - ни за что не допустить хищничества, Швондер продолжил наблюдение.

      Незадолго до полуночи явились два подозрительных субъекта: один рыжий в халате, а другой в странной кепке с двумя козырьками. Они облазали все окрестности нужника, часто склоняясь к земле и делая какие-то пометки в блокноте при неверном свете зажженных спичек. Почуяв конкуренцию, Швондер дёрнулся было изгнать захватчиков, но услышав треск кустов, те удалились сами, бесшумно растворившись в ночной тьме.

      Уже перед рассветом от объекта наблюдения послышались какие-то странные звуки. Что-то шуршало травой и шипело, изредка всхлипывая: «голлм, голлм». Швондер даже высунулся из кустов, чтобы получше разглядеть это что-то, но увидел лишь два фосфоресцирующих пятна, которые тут же исчезли, стоило бывшему хоббиту неосторожно наступить на сухую ветку.

      Назавтра зевающий во весь рот председатель собрал свою команду и сообщил об увиденном. Ребята очень заинтересовались последним посетителем. У Швондера, не сумевшего поймать за руку очередного конкурента, тоже на душе кошки скребли. Общим голосованием было решено устроить облаву на неведомого вторженца следующей же ночью.

      После чего довольный Швондер построил свою команду и заставил петь хором. Это была вторая его страсть. Если бы судьба не привела его стать революционером, ему полагалось бы оказаться церковным регентом, ибо многоголосье Швондер ставил на диво. Поначалу Неуловимые сопротивлялись и пели не в склад, но после недели общения с бывшим хоббитом грянули на удивление дружно:

- Тяжелые годы уходят
Борьбы за свободу страны.
За ними другие приходят,
Они будут также трудны.

      И долго эхо разносило по Малиновке рыдающий голос Яшки Цыгана:

- Уно, уно, уно, ун моменто…

- И так кажну ночь надрываются, сердешные, - вздохнула сердобольная Щукарёва жена, выражая общее мнение малиновцев, поразительно равнодушных к новому революционному искусству.

0

10

Глава 9, о том, как и из чего революция создавала нового человека

Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой Церковью сияет…

      Луна и впрямь плыла в ночном небе, изредка скрываясь за облаками и озаряя, помимо Белой Церкви, также Полтаву, Харьков, Киев и даже Юзовку. Выли малиновские собаки, хрюкали свиньи, гоготали гуси, усиленно опровергая несколько поспешные слова классика.

      В это непроглядное время товарищ Швондер, вооружившись верным товарищем маузером, в окружении своей не менее вооруженной команды, отправился ловить неизвестного вторженца. Отряд засел в изрядно уже потоптанных кустах и занял выжидательную позицию. И все повторилось.

      Сначала прибыла Та Самая Миледи. На сей раз, благодаря не вовремя выскочившей из-за тучки луне, Швондер сумел-таки различить, что за надписи оставляла мелкобуржуазного вида гражданка на стене нужника. Бывший хоббит свекольно покраснел и закрыл ладонью выпученные глаза Ксанки. Нечего революционной молодежи приобщаться к такой похабщине. И в то же время у председателя жилтоварищества отлегло от сердца: одной конкуренткой меньше.

      Затем появилась гражданка Дума и отредактировала написанное, при помощи квача и содержимого сортира. Изя мысленно поаплодировал блюстительнице революционной морали, хоть и недолюбливал он её.

      Наконец, когда Яринка Дума скрылась с глаз безмолвных наблюдателей, в траве у сортира что-то таинственно зашуршало. Швондер поднял к небесам волосатый палец, привлекая внимание своей команды. И когда у отхожего места уже совершенно недвусмысленно захлюпало, махнул рукой, командуя наступление.

      Ястребами на цыпленка кинулись юные красноармейцы на ничего не подозревающую жертву. И, как оказалось, не они одни. Когда, путаясь в кустах и ботинках, чертыхаясь и поминая мировую революцию, бывший хоббит прибыл к месту захвата, подсвечивая себе трофейным электрическим фонарем, там обнаружился большой клубок тел, скрученных в немыслимых позах. Швондер вздохнул, засучил рукава и принялся распутывать это месиво.

      В первую очередь им были освобождены его соратники. На лодыжке поскуливающего Валерки висел местный дурень Жювка, который, по-бульдожьи сомкнув челюсти на несвежей обмотке парня, маниакально вращал глазами. Оторвать его от молодого бойца стоило Швондеру немалого труда. Но и после этого дурачок порывался заново вцепиться в ногу Валерки.

- Да что вы, в самом деле, товарисч! – кряхтел Швондер, с трудом удерживая Жювку за воротник грязного маскхалата.

- Фантомасссс! – шипел страдалец, задыхаясь в крепкой хоббичьей хватке, и рвался назад в шевелящуюся кучу.

      На помощь командиру подоспели помятые Яшка и Данька. Сдав им явно невменяемого Жюва, тот схватился за следующий элемент клубка.

      На сей раз взору его предстал один из подозрительных, виденных прошлой ночью. Гражданин с антантовским акцентом где-то в свалке потерял свою примечательную кепку, но был вполне узнаваем.

- Благодарю Вас, - поклонился он Швондеру.

      Бывший хоббит, исполненный недоверия, прищурился на странного господина.

- Позвольте-ка поинтересоваться, что это вы тут делаете? – спросил он с прямотой, свойственной хоббитам и бдительным коммунистам.

- Видите ли, - заюлил потенциальный конкурент. – Тут вышла ошибка. Мы искали здесь одного человека, но обознались.

      И, выудив из клубка своего рыжего подельника, проговорил, обращаясь уже к нему:

- Убедились, Ватсон? Никакой это не д’Артаньян.

- Да, - со вздохом согласился тот. – Это образец номер сто шестьдесят. Неудачный. Ценности не представляет.

      Интервент в халате горестно вздохнул и перелез через забор.

- До свидания, товарищи, - попрощался его спутник, надевая найденную кепку, и последовал за ним.

- Нно… как же жилплощадь… граждане… - растерянно проблеял Швондер.

- А что жилплощадь? – обернулся владелец кепки. – Так себе жилплощадь: полы земляные, отопление печное, блохи…

- То есть, как я понимаю, вы на нее не претендуете?

- Мы? Ни в коем разе! У нас лондонская прописка, – искренне заверил его иностранец и, прихватив своего товарища, исчез в темноте.

      Последним с земли поднялся тот самый алкоголик, пригретый гражданкой Думой с целью сохранения жилплощади. Судя по перегару, которым он дохнул на председателя, незаконный постоялец был смертельно пьян.

- Нету д’Артаньяна! – скорбно выдохнул он и, пошатываясь, отправился в сторону домовладения вышепоименованной Думы. – Где же вы, друг мой? – донеслось до жилтоварищей из темноты переулка. – Уж полночь близится, а Германна всё нет, всё нет!

      Таким образом, отважным красноармейцам под прикрытием представилась, наконец, возможность добраться до основания кучи-малы. Их пораженным взглядам предстало нечто маленькое, голое, зелёное и скользкое, судя по первичным половым признакам, мужеского пола. Существо припало на четвереньки, зыркая по сторонам светящимися глазами, и торопливо пережёвывало несвежую селедку, добытую, видимо, из мусорного ведра деда Щукаря. Из пасти вторженца ещё торчал полуобглоданный селедочный хвост, по которому неаппетитно стекали слюни. Незнакомец сделал мощный глоток, вследствие чего селедочный хвост исчез, и издал характерное:

- Голллм! Голллм!

Проглотив добычу, пойманный немного помолчал, а потом многозначительно изрёк:

- Абырвалг! Москвошвея.

И вдруг истошно заорал на всё село:

- В очередь, сукины дети, в очередь!

      И тут только товарищ Швондер узнал его. Это был старый знакомец Смеагорлов, промышлявший в Шире кражей драгоценностей, за что бывал неоднократно бит и сажаем, но всё равно после каждой отсидки брался за своё. Из всего похищаемого «рыжья» Смеагорлов упрямо предпочитал кольца, всё остальное же варварски разбрасывал, включая драгоценные ложки, похищенные Любелией Сакль-Бэггинс из Торбы во время памятного путешествия Бильбо "Туда и Обратно". Ложки ещё долго обнаруживались в самых неожиданных уголках Шира, порождая новые витки вражды между двумя почтенными семействами.

      А Смеагорлов как-то пропал по пьяному делу лет шестьдесят назад, чтобы обнаружиться голым, зелёным и вонючим на краю ночной Малиновки.

      Товарищ Швондер сам не заметил, что стоит над бывшим земляком и гладит его по лысине, покачивая головой и приговаривая:

- Что мировая контрреволюция с людями делает!

      В том, что своим одичанием Смеагорлов обязан отсутствию достойной жилплощади, для председателя жилтоварищества не оставалось никаких сомнений.

      Дойдя до этого вывода, хоббитская революционная мысль безвозбранно потекла дальше, всё более кристаллизуясь в руководство к действию.

- Ничего, земляк! Вот додавим контру – свезу тебя в Москву к одному профессору, он из тебя живо человека сделает. Профессор этот, конечно, полный нэпман и мелкобуржуазная сволочь, но у него восемь комнат на одного! А пока…

      Память подсказывала Швондеру лишь несколько рецептов по превращению того, кто был ничем, в то, что станет всем.

- Товарищ Валерка, выдай гражданину Смеагорлову переписку Энгельса с Каутским, пусть изучает.

      Получив книгу, одичавший пролетарий уставился на неё с полным непониманием, напомнив председателю жилтоварищества о том, что при проклятом режиме основные массы населения к обучению грамоте не допускались.

- И что с ним теперь делать? – спросил гимназист Валерка, опасливо подтягивая драгоценный труд классика марксизма к себе.

- Сведём в избу-читальню, - принял решение Швондер. – Товарищ Ксанка, не забудь прописать гражданина Смеагорлова в квартире гражданки Думы. Пусть и его берёт к себе на уроки политграмоты.

      Когда отряд жилтоварищей распахнул дверь в хату Яринки Думы, постепенно становившейся светочем народного просвещения в Малиновке, глазам предстала совершенно умилительная картина: длинноволосый антантовский алкаш в ботфортах и новенькой алой косоворотке, водя пальцем по замусоленной странице, сосредоточенно читал по складам:

- …вслед-стви-е прос-то-го из-ме-не-ни-я сто-и-мос-ти ве-ще-ствен-ных э-ле-мен-тов пос-то-ян-но-го ка-пи-та-ла…

      Яринка с видом премудрой совы, склонялась над бывшим мушкетёром и поправляла его забавную русскую речь. Уютный свет керосиновой лампы озарял социалистическую идиллию.

      Увидав эту картину, Швондер понял, что Малиновка срочно нуждается в лампочках Ильича.

      Увидав эту картину, Смеагорлов уронил том переписки Энгельса с Каутским на ногу Валерке-гимназисту и ринулся в комнату, сверкая глазами. В следующий миг он уже обнимал руками и ногами ботфорт мушкетёра, ласково повторяя:

- Моя… моя прелесссть!

0

11

Глава 10, об основах марксистской педагогики

У вина достоинства, говорят, целебные.
Я хотел попробовать, бутылку взял, открыл,
Вдруг оттуда вылезло чтой-то непотребное:
Может быть, зелёный змий, а может, крокодил…

      Так или не так рассуждал про себя пленённый комиссарской дочкой французский граф, мы не берёмся судить, но эмоции он испытывал приблизительно те же. Мало того, что это существо, ошибочно принятое им по пьянке за пропавшего д’Артаньяна, некоторое время пребывало в его объятиях под грудой посторонних тел, что само по себе вызывало неприятные ассоциации со свальным грехом… Мало того, что от него разило, как из помойки, неотъемлемой частью которой оно, судя по всему, и являлось… Мало того, что само это существо, как и приведшие его настырные жилтоварищи явно были порождением пьяного бреда…
      Так это самое Оно ещё и испытывало к Атосу самые пылкие и нежные чувства!
Как будто одного Халка ему недостаточно!

      Первой мыслью графа было отпихнуть существо ногой. Что он и попытался сделать, опасливо потряхивая сапогом, чтобы не прилипло ещё больше. Тщетная надежда! Прилипло и отлипать наотрез отказывалось.

      Второй мыслью было: надо меньше пить! Эта мысль завладела существом графа уже всецело. С питьем, определённо, надо завязывать. Особенно с питьем местных видов алкоголя, которые так хорошо горели синим пламенем на открытом воздухе. И если печень Атоса всё ещё благополучно справлялась с горючими жидкостями, то рассудок ощутимо начинал сдавать.
      А это было недопустимо, принимая во внимание необходимость поисков пропавшего д’Артаньяна и не менее пропавших Портоса и Арамиса.
      Атос всегда в глубине души подозревал, что отвратит его от пьянки что-то маленькое, беззащитное и невыразимо нежное. Но он и в кошмарном сне не мог представить, что оно окажется ТАКИМ!

      Он ещё раз попытался отпихнуть влюблённое существо.
- Стыдно, товарищ Атос! – сурово насупилась юная комиссарша Яринка. – Ты всегда в ответе за тех, кого приручил!
      Атос вздохнул и низко опустил голову.

- Дай папиросочку, у тебя штаны в полосочку! – неожиданно внятно сказало зелёное существо. И, подумав, добавило непечатное слово. Потом ещё два. И ещё одно.

      Его русский звучал гораздо более органично, чем речь самого графа. Даже с каким-то московским выговором. Непечатное же слово вписалось в речь нового жильца и вовсе, как родное. Было очевидно, что эти элементы словаря московского пролетария употреблялись им столь часто, что дошли до полного автоматизма.

      Положительно, не стоило ушам юной девы воспринимать речи гражданина Смеагорлова во всей их полноте и красочности.
      Атос подумал еще минуту, взвесил все плюсы и минусы планируемого педагогического воздействия, ещё раз вздохнул – и со всего маху двинул нового жильца в скулу. Не ведая, что в этот же самый миг ста тридцатью километрами западнее и полуградусом южнее – в разрушенном имении под Полтавой – великий педагог Макаренко сделал в точности то же самое.

      Получив по вековой отсталости всей силой передовой педагогической мысли, гражданин Смеагорлов изумлённо смолк, и даже от сапога отвалился. Граф озадаченно созерцал результаты, смутно понимая, что в дальнейшем действовать ему надлежит только так.

      Зато взвилась комиссарская дочка Дума.
- Стыдно, товарищ Атос! – снова повторила она. – Ты ведешь себя, как настоящий угнетатель. А это всего лишь родимые пятна капитализма. – и она погладила пролетария ликёро-водочного труда по плешивой серой голове.

      Почувствовав ласку, Смеагорл прикрыл свои круглые, навыкате, глаза и почти замурлыкал. Это озадачило Атоса ещё больше. Но не это главное. Главное, что Смеагорлов молчал.
      Молчал он, правда, недолго, но содержательно. Освоившись в хате под надежной защитой мировой революции, он начал бродить по углам, хватая длинными руками всё, что, на его пристрастный взгляд, плохо лежало. Плохо лежало многое, но отсутствие у пролетария штанов, а, следовательно, карманов, затрудняло дело экспроприации. Это обстоятельство нисколько не смутило экспроприатора. Он вытряхнул из наволочки подушку и принялся набивать эту наволочку ценными вещами.

      Граф де Ла Фер понял, что пора вмешаться. Он отложил «Материализм и эмпириокритицизм», который внимательно изучал, стараясь не замечать происходящего в хате. После того, как в наволочку попали его шляпа и колет, не замечать дальше сделалось невозможно. Атос встал и попытался воспроизвести давешнее чудотворное воздействие во всех подробностях.

      Но не преуспел. Наученный горьким опытом, Смеагорлов ловко увернулся, и вдруг заблажил во всё горло:
- Помогите, хулиганы зрения лишают!
      На этот зов в хату ворвалась комиссарская дочка, и с ходу, не разобравшись, двинула французского графа всё той же лишённой наволочки подушкой.

      Эта несправедливость возмутила благородную душу Атоса. Одной рукой он всё же поймал экспроприатора за самое дорогое. За наволочку. Но другой вынужден был закрыть голову от неправедного гнева Яринки. Подушка всё же достигла цели.

      Смеагорлов, воспользовавшись этим, радостно вырвался из мушкетёрской хватки и помчался по хате, распевая во всё горло:
- Долго в цепях нас держали,
Долго нас голод томил.
Чёрные дни миновали,
Час искупленья пробил!

      Чёрные дни для Атоса, отнюдь, не миновали. Уворачиваясь от Яринки, которая уже метала в него чем ни попадя, он начинал смутно прозревать то, что самому Макаренко должно было открыться лишь годы спустя. Что мировой революции с передовой педагогикой, кажется, не по пути.

0

12

Глава 11, в которой появляется вежливый русский

      «Многоуважаемая Катерина Матвеевна!
Спешу сообщить Вам, что помощь группе товарищей из братского Туркестана мной успешно оказана, и теперь я держу путь в западном направлении. Дислокация наша протекает в обстановке братской любви, согласия и пролетарской солидарности. Чего и Вам желаю…»

      Фёдор Иванович Сухов, боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии, нежился под вечерним солнышком на пригорке вблизи Малиновки, смежив очи и занимаясь любимым своим делом – сочинял письмо. За неимением бумаги, которая вся без изъятия шла на самокрутки, письма эти составлялись исключительно мысленно, таким же образом и отсылались. Получала ли их та, которой они адресовались, история умалчивает, но она исправно являлась Фёдору Ивановичу в алой кофте под плакучей берёзою. Таким образом, можно заключить, что красноармеец Сухов еще в 20-е годы стал изобретателем беспроводного общения, предпочитая всем жанрам СМСки за неимением в своей бурной жизни времени на большее, тогда как его обстоятельная супруга отдавала всё же предпочтение Skype.

      Солнце на Харьковщине было уже не такое белое, но Фёдора Ивановича это нисколько не смущало. Он признавал любое, следуя своему неизменному императиву: «Лучше, конечно, помучиться!» Загару его могли позавидовать бледные обитатели Лазурного Берега, а незамутнённой внутренней гармонии – достигшие высших степеней просветления дзен-буддисты. По этой ли, или по какой другой причине боец Сухов был неизменно вежливым. Никто никогда не слышал, чтобы он выругался матом. Справедливости ради, исключительная вежливость Фёдора Ивановича объяснялась тем, что жена его, глубокоуважаемая Катерина Матвеевна, была женщина строгая, на руку скорая, и мат категорически не одобряла. Потому эквивалентом всех эмоций красноармейца Сухова было почесывание в затылке и звонкое: «Хэ!», исполняемое вкупе с загадочной ухмылкой. Федор Иванович вообще был немногословен.
      Компания у него подобралась соответствующая. Худой и носатый Саид, повстречав Джавдета у сухого Арала, сделался тих и задумчив, и Туркестан поспешил покинуть. По дороге он всё больше проникался идеями мировой революции, чему способствовало сопровождение её безупречного бойца, а также распитие всевозможных напитков, которым товарищи предавались ежевечерне. В этом вопросе Саид выказал категорическое расхождение с доктриной пророка Мухаммеда, ибо пил не только сок виноградной лозы, но и грузинскую чачу, японское сакэ, британский эль, мексиканскую текилу, французский коньяк и многое другое. В данный момент он был занят добычей местных сортов самогона, отчего у Федора Ивановича образовался некоторый досуг, который он с удовольствием посвятил виртуальному общению.

      «Добрый час, весёлая минутка…»

      Весёлая минутка, впрочем, всё не наставала. Боец Сухов приоткрыл один глаз и глянул на командирские часы. Потом приоткрыл другой и сверился по солнцу. Убедившись, что время сиесты прошло и приближается время вечерних радостей, Фёдор Иванович потянул лежащую рядом трёхлинейку, взвёл её, не поднимаясь в вертикальное положение, и лениво бахнул вверх, не глядя. Обычно на этот звук Саид появлялся неизменно, как бы далеко он ни находился.

      Но в этот вечер привычный порядок вещей оказался нарушен падением сверху постороннего предмета. Вначале Сухов принял его за случайно сбитый натовский беспилотник, но в следующее мгновение был вынужден убедиться, что это скорее «бессамолетник». Впрочем, в принадлежности упавшего сомневаться не приходилось. Парень имел усы казачьи, хайры хипповые, кальсоны импортные. Вдобавок поверх кальсон были надеты красные революционные трусы.
«Это… того… дитя цветов, что ли?» - подумал Сухов про себя. После чего вежливо тронул упавшего штыком и спросил:

- Хау а ю? Отдыхать прилёг, или как?

      Как всякий вежливый русский, Фёдор Иванович владел зачатками основных мировых языков. Во всяком случае, языков вероятного противника.

- Ой-йууюю! – провыл парень, потирая самую революционную часть своего организма, которая наиболее пострадала при падении.
- Ясно. Контуженный, - понимающе промолвил Фёдор Иванович.

      В ответ парень замолчал и ошеломлённо на него уставился. Возможно, потому, что Сухов штык убрать забыл – он всё так же заботливо упирался в небесного пришельца, время от времени ласково щекоча его живот.

- Ой, извини! – пробормотал Сухов и штык прибрал.
- Ваше Сиятельство, герцог Бекингэм? – изумлённо проговорил парень.
- Точно. Контуженный.

      Поднятый с земли парень в реввоентрусах принялся выделывать ногами что-то невообразимое, наклоняясь к земле и отклячивая зад, при этом мёл землю полой больничного халата со штампом антантовского госпиталя.

- Не балуй! – строго сказал Фёдор Иванович, мысленно испугавшись, что ненароком подшиб одного из тех загадочных европейских персонажей, которые предпочитают женское бельё и проводят парады под радужными флагами. Для определения этой импортной напасти было ёмкое русское слово, но Фёдор Иванович произносить его не стал. Он был вежливый.

      Не то чтобы Сухова пугала реакция международного сообщества на то, что он обидел представителя ЛГБТ. Просто он совсем недавно проникся мыслью, что женщина – тоже человек, и дальше его толерантность еще не продвинулась. Считать человеком вот это самое… заднеприводное, Фёдор Иванович, как и подавляющее большинство русских – вежливых и не очень – пока так и не научился. Он ещё раз опасливо оглядел вихляющегося незнакомца. Слава богу, красные трусы его были вполне мужского образца.

- Ты, мил человек, из этих будешь? Из меньшинств?

      На это предположение мил человек сильно обиделся и начал хвататься за шпагу, обнаружившуюся за полой халата. Пришлось вежливо остановить его штыком.

- Да ты что? У меня девушка есть! – возмутился он. – Это… Кондиция… Концепция... Подстанция… О, Констанция, Констанция, Констанция-я-а! – заблажил парень, воздев глаза к вечернему небу.
- Мусульманин, что ли? – не понял Сухов в очередной раз. – Ты не переживай, у меня недавно их тоже много было: Зухра, Фатима, Хафиза, Лейла, Гюльчатай…
Парень снова обиделся, но на штык нарываться благоразумно не стал.
- Не помню, - уныло сказал он, с размаху садясь на пятую точку. – Вот здесь помню, и вот здесь тоже помню… - он ощупывал голову. - …а вот тут не помню ничего!
- Беда, брат! – посочувствовал антантовцу Сухов.
- Сам знаю, слушь! – горячо ответил тот с южным акцентом.
- А ты чего в небе-то делал?
- Не знаю, - пожал плечами парень. – Летал, наверное.
- А можешь?

      Вместо ответа парень вертикально взмыл в воздух, воздев к вечереющему небу сжатый кулак. Полы халата и штрипки кальсон реяли, как сигнальные флаги.
- Силён, - одобрил Сухов, когда парень вернулся обратно, почему-то распространяя неприятный аромат.
- Я ещё так могу… - парень щёлкнул пальцем, и тот занялся ровным огоньком, как импортная зажигалка. Аромат сероводорода сделался ещё гуще.

      Сухов прикурил от пальца, задумчиво помахал рукой, разгоняя миазмы.
- Силён, - повторил он. – А в чём сила, брат?
      Парень изумлённо на него уставился.
- А сила – в правде! – настойчиво произнёс Сухов. – Вот ты для чего на свете живёшь?
      Парень пожал плечами.
- Не знаешь? Вот и я о том. А надо, брат, - ради счастья всего человечества! Понял?
- Понял! – просветлённо сказал парень.
- Тогда на, держи буденновку. А то какой-то ты недоукомплектованный. Реввоентрусы есть, а буденновки нет.

      Парень благодарно напялил буденновку на патлатую голову и воздел шпагу к небесам:
- Властью Серого Черепа!

      Из шпаги вырвалась сверкающая молния и пронзила небосвод. Молния сопровождалась новым клубом зловония.
- Эк тебя, братец, заносит, - хмыкнул Сухов. – Не властью Серого Черепа, а властью трудового народа. Повторяй за мной!
      Повторили несколько раз, пока пришелец усвоил. Треск молний напоминал артиллерийскую канонаду.
- Молодец, - добрил Сухов. – Только ты это, с горохом бы полегче. Не идёт он тебе. Лучше капусту ешь.

      Саид с первачом всё не появлялся, но вежливая беседа и на сухую шла неплохо.
- Нас было много на челне… - вспоминал пришелец. – Аргон, Протон, Армавир и… Кэмбербэтч… или нет? Харатьян… тоже, вроде, нет. Потом госпиталь был, и доктор лечил меня криптонитом.

      Сухов ласково хлопал его по плечу и обещал, что контузия скоро пройдёт, а главное его друг уже знает. Главное – это прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченные годы. Парень кивал и соглашался. И всё время порывался взлететь.

***

      За этим душевным диалогом жадно наблюдал из-за кустов Попандопуло. В его душе крепла надежда. Этот русский ни разу не выразился матом, ни разу не харкнул. Он был поразительно трезвый и вежливый.

      Неужели, впервые за многие годы, несчастный Попандопуло встретил родственную душу?

      Уставший от пренебрежения ветреного Грицька, который с достойным презрения традиционализмом отдавал предпочтение жадной и беспринципной Нюрке, игнорируя преданное и нежное сердце адъютанта, Попандопуло жаждал взаимности.

      Бандит Сметана, залёгший рядышком, с изумлением слушал, как часто и страстно дышит Попандопуло.
- Ты чего?
- Сейчас, сейчас… - жарко шептал Грицианов адъютант. – Пусть только этот в буденновке уберётся, – его пальцы нервно сжимались. – Я медленно-медленно снимаю с тебя гимнастёрку… потом зубами разматываю обмотку на правой ноге…
- Ты чего? – испуганно повторил Сметана, опасливо отодвигаясь в сторонку.
      Попандопуло пришёл в себя. Время страсти ещё не наступило.
- Да ничего, – непринуждённо сказал он. – Схожу, потолкую, может, оружием разживусь. Вишь, винтовка, гранаты на поясе.

      Тем временем парень к красных трусах и буденновке в последний раз взмыл в небо, озаряя его прощальным всполохом, похожим на хвост кометы.

- Ну, бывай! – помахал ему вслед вежливый красноармеец, оставаясь в одиночестве на пригорке.

      Попандопуло жадно сглотнул слюну.
- Я пошёл! – прошептал он и пополз в темноту.

      Через мгновение его вихляющиеся венгерские галифе исчезли из виду. Стояла та поразительная деревенская тишина, в которой только ярче раздавались одинокие звуки: лай собаки, треск головешек в костре, зудение комара над ухом у Сметаны. Потом вдали послышалось страстное мычание Попандопухо. Потом звонкое «хэ!» и какой-то тупой звук. И всё снова стихло.

      Попандопуло появился час спустя. Вид у него был невесёлый, поза скрюченная. На невысказанный вопрос Сметаны он ответил непринуждённо, правда, голосом, звучавшим на три тона выше обычного:
- Да гранаты у него не той системы!

0

13

Глава 12, о том, как в Малиновке появилась чёрная стрела

      Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город.
      В то же самое время, украинская ночь была тиха, как ей и положено: прозрачно небо, звёзды блещут.

      В свете этих звёзд в гуще ветвей бузины, окружающих старый монастырь, угадывалась невесомая серебристая фигура, скользившая так легко, что даже ветви оставались не потревоженными, а с листьев не срывалась роса.

      Жизнь в свете звёзд была естественным состоянием этого хрупкого юноши с лицом, нежным, как у девушки. Его ярко-голубые глаза с волшебным блеском угрожающе светились в темноте. Тонкие руки с девичьими запястьями, уверено сжимали большой композитный лук.

- О, Элберет Гильтониэль! – воззвал юноша. – Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь!
      Это «аминь» прозвучавшее, как «огонь», и впрямь было командой, данной самому себе. С тетивы неизвестного эльфа сорвалась стрела с чёрным оперением и с тихим свистом унеслась в ночь.

***
      В штаб-квартире пана атамана Грициана Таврического царила обычная боевая готовность. Кони стояли пьяные, хлопцы запряженные. Среди безвольно раскинувшихся тел, то и дело спотыкаясь и теряя калоши, бродил Попандопуло, прижимая к груди четверть самогона. Он уже ополовинил бутыль, и тоска неразделённой любви становилась для него всё невыносимее.

- Ой, Гриша, и чего это я в тебя такой влюблённый!

      Это были последние слова первого представителя истинно европейских ценностей в Незалежной. Из темноты что-то свистнуло, и несчастный влюблённый упал ничком на тела своих боевых соратников. В юго-западной части его организма вертикально торчала полуметровая стрела с чёрным оперением. К стреле была примотана записка.

      Эту записку прочёл четверть часа спустя бесшумно возникший из оврага пластун. Пластун был одет в рваный полосатый банный халат и мешковатые штаны, голову имел некогда бритую, обросшую клочковатой стернёй ровно в той же мере, что и подбородок. На суровой физиономии пластуна выделялся могучий нос, которым тот жадно повёл, улавливая сивушный запах. Крепкие, жилистые руки осторожно высвободили четверть из объятий навеки почившего Попандопуло и торопливо её ощупали на предмет целостности. Послышался вздох, полный облегчения и долго сдерживаемой жажды.
      Впрочем, два человека, бывшие величайшими авторитетами для ночного лазутчика, одной из главных мужских доблестей почитали терпение и выдержку. А потому вышколенный пластун пересилил страсть, шептавшую ему немедленно припасть к вожделенной бутыли, и осторожно стянул со стрелы записку.

      На надушенной веленевой бумаге изящным женским почерком было начертано: «Смерть пидарасам!» И подпись: Джон Мщу За Всех.

      Пластуну на миг показалось, что он узнал почерк. Почесал в задумчивости нос, а потом сделал глубокомысленный вывод:
- О!
***

      Между тем, удачливый ночной убийца скользил невесомой тенью в зарослях, окружавших Малиновку, яростно пощипывая мочки острых ушей. Вопреки обычной эльфийской моде, неизвестный эльдар был обрит наголо.

- А теперь я ещё и рыжий. Даже не блондин, – зло шептал он. – Я вам всем покажу, суки рваные! Зае***ли!

      Видимо, этот эльфийский юноша не прошёл суровую школу глубокоуважаемой Катерины Матвеевны. Скажем прямо, он воспитывался в компании сплошных иезуитов. А эти и не такому научат.

      Впрочем, он имел полное право так сказать. Когда-то, в далёкой юности на своей родине, этот юноша был черноглазым брюнетом с нежной кожей, словно покрытой пушком персика. Его любимым занятием было переводить Юдифь стихами. Он любил женщин, а женщины любили его. Самой большой радостью для его утончённой натуры было видеть, как загораются огромные глаза возлюбленной, когда он ласково светит ей в ухо фонариком!

      На беду свою этот эстет имел несчастье разбудить низменную страсть во многих тысячах психически неуравновешенных натур. И с тех пор жизнь его превратилась в форменный ад.

      Первыми начали сходить с ума его лучшие друзья. На Атоса обычно накатывало в глубоком подпитии, когда несчастный сам себя не помнил. Впрочем, юноша на него не сердился, видя, как граф в отчаянье от этой напасти пытается совладать с собой. В конце концов, Атос исчез, избавив друга от необходимости справляться с его внезапным нездоровьем.

      Зато вдруг активизировался Портос. Однажды, выпив в трактире какой-то чудесной субстанции, он разгладил свои пшеничные усы и полез целоваться, восклицая:
- Вы моя прелесть!

      Арамис мило нахмурился, по-детски надул коралловые губы. Кто знает, не в тот ли самый момент ему пришла в голову светлая мысль уйти в эльфы?

      Для начала он попытался уйти в монастырь. К сожалению, это не помогло. В монастырь вломился обезумевший от страсти граф Рошфор, яростно выпучивая глаза и восклицая:

— Арамис, неужели я ничего не значил для вас? Все, что было между нами, было лишь игрой?

      Несчастный аббат опешил на миг, соображая, чего же это такого между ними было. В своём изумлении он выглядел обворожительно, к сожалению. Полуоткрытые розовые губы манили запечатлеть на них сладостный поцелуй. Что Рошфор и попытался сделать, но был остановлен крепким и острым коленом в пах.

- Рене, я не отдам вас даже богу! – страстно мычал глава контрразведки кардинала Ришелье, когда Арамис в развевающейся сутане убегал в ночь.

      После этого кошмар уже не прекращался. Волосы и глаза аббата стали менять цвет по нескольку раз на дню. Не помогла даже краска, купленная им в Одессе на Малой Арнаутской и обещавшая радикально чёрный цвет. После использования этого снадобья бедный аббат приобрёл цвет волос сходный с тем, что устраивала себе его знакомая Тонкс – английская волшебница, вышедшая замуж за оборотня. Решив, что жить с такими ультрафиолетовыми волосами в Советской России не рекомендуется, Арамис решительно сбрил их наголо тупой бритвой. Его прозрачные голубые глаза, видимо, забыв, что им полагается быть чёрными, как ночь, при этом роняли горькие слёзы отчаянья.

      Хуже всего было то, что едва он показывался в населённых районах при свете дня, на него немедленно начинали реагировать самым нездоровым образом даже совершенно незнакомые люди, до того момента казавшиеся вполне приличными.

      Арамис решил, что его настигло проклятие. Молитвы и посты не помогали. Единственным спасением для него оказалось уйти в ночь, где он не мог пересечься ни с одной особой мужского пола. К сожалению, особы женского пола ночью по лесам тоже не бродили, что повергало гетеросексуального аббата в глубочайшее уныние.

- Суки! Сколько раз говорить: я девушек люблю! Девушек!

      Его горький шёпот в ночи разбудил лягушку в пруду, на берегу которого он сидел. Лягушка подслеповато моргнула, потом глаза её выкатились и замерцали. Из груди амфибии вырвался страстный квак, а губы сами собой сложились сердечком.

- Самец, - грустно констатировал аббат.

      Впрочем, теперь его страдания подходили к концу. Он, наконец, узнал причину всех своих несчастий. Однажды, скрываясь от похотливых ручонок малиновского попа, коему аббат доверился как брату по вере, он залёг за нужником сельского старосты. Ночная жизнь в бегах давно отучила Арамиса от чтения, поэтому глаза против воли жадно впились в письмена, которые обнаружились на стене сортира. Крупные буквы оповещали, что здесь имеет место быть малиновский форум, и аббат блаженно расслабился, ожидая увидеть золотую латынь. Однако же, по мере чтения его глаза всё сильнее вылезали из орбит, при этом несколько раз сменив цвет.

- Чтооо??? – в гневе заорал он, напрочь забыв о необходимости скрываться.

      И, конечно же, немедленно был пойман отцом Онуфрием. И плохо пришлось бы несчастному юноше, если бы не рыжий незнакомый гусар, который с криком: «Три тысячи чертей!»и бряцанием шпор повалился между ним и попом, на ходу пытаясь расстегнуть ширинку.

      Арамис вспомнил, что он теперь эльф, одни тарзаньим прыжком взлетел на крышу нужника, потом перескочил на раскидистый тополь – и был таков.

      Потом он долго горько плакал в одиночестве, восклицая:
- Неужели вы не понимаете, как это пошло? Всё живое мечтает трахнуть Арамиса!

      Его пытался утешить какой-то дождевой червяк. Но когда червяк тоже полез к нему в штаны, аббат понял, что надо уже что-то с этим делать.

      И вот теперь настал час его иезуитской мести. Аббат д’Эрбле залёг в кустах с видом на сортир, терпеливо дожидаясь, когда его покинет дед Щукарь, маявшийся животом вторые сутки. Несмотря на развратное иезуитское воспитание, Арамис был парнем добрым и не хотел случайных жертв.

      На тетиве уже лежала угрожающего вида чёрная стрела с наконечником, тихо мерцавшим синим огоньком во мраке.

      Лук свой Арамис позаимствовал на прошлой неделе во время очередной попытки принудить его к однополой любви стрелком из команды Мстителей. После некоторого физического воздействия Клинт услышал глас божий и подался в монахи. Тем более что мечтать о любви в его состоянии уже не представлялось физически возможным.

      А синюю светящуюся фигню страшной взрывчатой силы аббат добыл из скипетра асгардца Локи в аналогичной ситуации. Впрочем, он не знал, есть ли в Асгарде монастыри. Самое лучшее, что мог теперь сделать хитрый скандинавский бог – это податься в оперу. У него теперь был совершенно потрясающий тенор.

      Записка от Джона Мщу За Всех была надёжно прикручена к древку чёрной стрелы. Аббат понимал, что её вряд ли кто-то прочтёт, но он обязан был это сделать во имя всех жертв форумных малиновских маньячек.

      Дед Щукарь, поддерживая порты, на нетвёрдых ногах проследовал в хату. Арамис глубоко вздохнул, натягивая тетиву.

      Атомный гриб вырос на месте дедова нужника, ударная волна пронеслась по Малиновке, опрокидывая собачьи будки.
- Вот это и называется «снести форум», - блаженно улыбаясь, сказал Арамис.

      В эту ночь под звёздами его никто не потревожил. Бедный юноша спал, широко раскинувшись и причмокивая во сне. Ему снилась его возлюбленная с сияющим взглядом прозрачных голубых глаз.
- О, Мари! – сладострастно шептал он.

      На этот шёпот из темноты приплёлся ишак. Вначале жадно принюхался к человеческому телу на пригорке, но потом в его скотское сознание проникла одна отчётливая мысль.
- Да ну, на фиг! – подумал осёл.

И опасливо затрусил прочь.

0

14

Примечание к части
Осторожно! Эта часть содержит смертельно-опасную концентрацию Мери-Сью.

Глава 13, о розовых пони и невестах графа де Ла Фер

      Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

      Во всяком случае, все 100500 счастливых браков графа де Ла Фер походили один на другой, как две капли воды. Хотя он каждый раз изумлялся этому обстоятельству. У него был самый большой в мире гарем – такой, что персидский шах лопался от зависти и в отчаянии жевал свою чалму. И всё же супруг благородного Атоса нельзя было отличить одну от другой даже под микроскопом.

      Начнём с того, что каждая графиня де Ла Фер непременно была обворожительно прекрасна. Других у него попросту не водилось. Он даже тосковал и изумлялся порой, почему ему не удаётся влюбиться не только в уродину, бог с ней – с уродиной! - но даже в самую обычную девушку. Девушку с короткими ногами, например. Или с жёлтыми зубами. Или хоть с прыщами, на худой конец. Ладно, с одним прыщом. И его совсем не видно. Он на спине.
      Но нет, судьба ему этого категорически не позволяла! Губки, зубки, ручки, глазки, фигурки и локоны его избранниц – всё было высшей марки, аж слепило глаза.
      То ли дамы в совершенстве владели секретом «Конька-горбунка», то ли Азазелло регулярно поставлял им дьявольский крем от «Воланд и Ко». Ну, уж «Head&Shoulders» и «L’Oreal» Paris тут явно были при делах. Графу всё чаще приходила в голову мысль, что его избранницы размножаются штамповкой на какой-то игрушечной фабрике, причём делаются на той же поточной линии, что и куклы Барби.

      Второе сходство состояло в том, что все его прекрасные половинки обладали незаурядным характером, в котором поразительным образом сочетались гордость, независимость, чуткость, понимание тонкой графской души и незатейливый студенческий юмор. Граф уже научился чётко разбираться в нюансах. Если встреченная им совершенно случайно красавица в его присутствии начинала краснеть, бледнеть невпопад, и при этом хамить ему самым невозможным образом, это означало, что в недалёком будущем он должен будет пасть перед ней на колени и исповедаться в своём вечном одиночестве, а потом предложить руку и сердце. Хотя как ему удавалось оставаться в вечном одиночестве при таких обстоятельствах, до сих пор было загадкой для него самого.

      Далее, невесте графа де Ла Фер всегда было шестнадцать лет – и ни минутой больше. Даже если было больше, ни внешне, ни внутренне на его избраннице это никак не сказывалось. Благородный Атос предпринимал все мыслимые меры: требовал предъявить паспорт, говорил с родителями, обращался в местные органы образования, а однажды даже пришёл в полицию и предложил арестовать и судить себя за педофилию – ничего не помогало.

      Ну, и в довершение всего, избранница Атоса просто обязана была в совершенстве владеть различными видами оружия. Шпага даже не обсуждалась. Стрелять умела каждая вторая, причём каждая первая попадала белке в глаз в кромешной темноте. А самые продвинутые девушки в совершенстве владели боевым кун-фу и борьбой нанайских мальчиков. Мушкетёр неоднократно бывал побеждён несокрушимой шпагой в хрупких женских руках. Он даже предлагал господину де Тревилю набрать из своих невест отдельную роту для охраны короля, но всякий раз, как капитан собирался это сделать, невесты графа де Ла Фер успевали заделаться обворожительными герцогинями, графинями, маркизами, баронессами на худой конец, и со своими платьями, фижмами и бриллиантами призыву на военную службу уже не подлежали.
      Да, простолюдинок среди его избранниц тоже никогда не наблюдалось. Ибо, как справедливо заявлял князь Леопольд Воляпюк, свёкор небезызвестной Сильвы Вареску: «По’ода есть по’ода!» И кто бы дал графу де Ла Фер эту породу портить?

      Стоит ли говорить о том, что пребывание в доме юной дочери комиссара Яринки Думы – особы самого что ни на есть рабоче-крестьянского происхождения, к тому же не посягавшей на его половую свободу, заставило графа неуместно расслабиться и забыть об опасности. А опасность приближалась неотвратимо и неслышно, как айсберг к «Титанику».

      Первый тревожный звоночек граф услыхал, когда читал вместе с Яринкой «Анти-Дюринг». Его взгляд случайно оторвался от страницы – и не смог вернуться обратно, пойманный словно лучом силового захвата «Звезды смерти» каштановым локоном юной комиссарши, вьющимся по лилейно-белой шейке.

      Окно было распахнуто. В него струился свежий воздух деревни, в котором страстно сплетались ароматы сирени, дедовой махорки и дедова же нужника. Акации тихо шелестели над крышей хаты. И так же тихо Яринка шелестела страницами классика марксизма-ленинизма, переворачивая их тонкими белыми пальчиками, неожиданными для девушки из приличной крестьянской семьи.

      Атос почувствовал, как внутри у него всё сжимается. А вовне – не то чтобы разжимается, но как-то наливается. Понадобился весь непререкаемый авторитет философии Энгельса, чтобы подавить этот неуместный порыв, чреватый матримониальными последствиями.

      Но дух графа де Ла Фер всегда господствовал над плотью. Во всяком случае, перед каждым очередным браком ему как-то удавалось занудствовать по несколько месяцев кряду, не понимая, что с ним происходит. А потом понимая – и безумно страдая от любви, которую он всякий раз считал неразделённой. Так, чтобы сразу подножку и на раскладушку – это с ним бывало крайне редко.
      На этот раз он тоже совладал с собой, хотя становился с каждым днём всё более мрачен и печален. И горилки, чтобы подавить эту печаль, требовалось всё больше. Влюбляясь, он всегда становился мрачен и печален. Этот клинический симптом ему уже о многом сказал без слов.

      И Яринка Дума тоже не осталась прежней. С каждым днём она расцветала всё сильнее. Безо всяких качалок и диет её крепкий сорок восьмой размер сменился сорок четвёртым, бюст вырос на три размера за одну ночь… а ниже талии граф не рисковал даже смотреть, опасаясь, что «Анти-Дюринг» уже не поможет.
Она стала смеяться серебристым смехом, говорить бархатистым грудным голосом – и делалась всё более неотразима для мужского пола, заставляя благородного Атоса страдать от ревности. Не далее, как вчера он совершенно случайно видел сцену, оставившую глубокий шрам в его душе.
      Яринка – Его Яринка – стояла возле тына под кустами бузины. Её локоны трепал ветерок, её глаза обворожительно блестели. Её перси и ланиты… Ё-моё!
      А рядом с ней – коленопреклонённая мужская фигура, в которой граф с гневом узнал деревенского дурачка Жювку. Жювка сжимал хрупкую ладошку Его Возлюбленной и страстно шептал, роняя крупные слёзы:

- Да, моя любовь, я уродлив! Меня в детстве мама уронила – и вот теперь я такой. У меня опасная работа, потому что Фантомас не дремлет, и возможно завтра я расстанусь с жизнью. Но это не значит, что у меня нет сердца! У меня есть сердце, и в этом сердце – только вы!

      Здравая часть рассудка подсказывала графу де Ла Фер подойти и двинуть Жюву с ноги, чтобы впредь не совался. Но яд любви уже разъел другую половину, поэтому граф поступил так, как поступал всегда в подобных обстоятельствах: стиснул зубы и молча ушёл страдать от своей неразделённой любви и оттого, что кто-то ещё посмел взглянуть на его сокровище.

      Это означало, что дело плохо. Надо срочно спасаться бегством, иначе не далее чем через месяц он будет снова женат. Если бы граф носил все обручальные кольца, которые у него были, он напоминал бы женщину из племени масаи, унизанную ими так плотно, что тело казалось закованным в металлическую трубу. Ещё одно кольцо на нём уже просто не поместится!

      Мимо проскользил по воздуху очаровательный розовый пони на блестящих крылышках. Граф испуганно моргнул. Симптомы свадебной лихорадки становились всё явственнее.

      Однажды вечером он достал из подпечка «Происхождение семьи, частной собственности и государства», да так и не смог приняться за чтение. Его внимание было отдано чудесной картине - сидящей на ослинце Яринке, которая ласково гладила по голове Смеагорлова, притулившегося возле её ног. Девушка и хоббит в прозрачном сиреневом свете догорающего вечера – что может быть прекраснее?
      Повинуясь внезапно вспыхнувшему чувству Атос подошёл к ней и взял на руки мурлыкающего Смеагорлова. Почесал его за ушком. Смеагорлов замурлыкал ещё громче. Яринка засмеялась хрустальным смехом.

      Благородные глаза Атоса горели неподдельной страстью, но он продолжал сдерживать себя, делая вид, что занят лишь хоббитом, свернувшимся клубочком у него на руках. Наконец, он решился.

- Госпожа Дума… - голос его неожиданно дрогнул и сорвался.

      Тонкие, почти прозрачные девичьи пальчики легли на его сильную руку. В хату неслышно проник розовый пони и уставился на них сиреневыми глазами.

- Господин Атос, я должна признаться вам. Эта тайна мучит меня, я не могу скрывать её от такого честного и прямого человека, как вы!
- Я слушаю вас, любовь моя, - почти беззвучно прошептал он, потому что голос отказывался ему повиноваться.

      Розовые пони в количестве пяти штук кружили в воздухе, пуская розовые пузыри и малиновые сердечки.

- Я не могу вас больше обманывать. Вы так искренне верите в идеалы коммунизма, что моя ложь становится с каждым днём всё нестерпимее. На самом деле я не крестьянского происхождения. Я из очень знатной семьи, и мое имя – герцогиня де…

      «Упс!» - сказала Атосу здравая часть рассудка. – «Попадос!»

      И в тот же миг за окном что-то грохнуло, полыхнуло, и в воздухе разлился непрошибаемый аромат то ли криптонита, то ли фекалий. То взлетел на воздух подорванный злодейской стрелой дедов нужник.

      Розовые пони испуганно порскнули в разные стороны, сердечки растворились в смрадном мареве.

      «Слава богу!» - облегчённо вздохнула здравая часть графского рассудка.

      А потом послышалось отдалённое многоголосое завывание, словно стая зомби и вурдалаков поднялась из могил. То оскорблённые сносом форума шли на приступ малиновские бабы из сообщества Нюркиных слэшеров.

- Это всё она, ведьма! – орала Трындичиха, потрясая топором. – Убогое гетное мышление!
- Смерть Канону! – ревели бабы, приближаясь к хате Яринки Думы.

      Граф понял, что обязан защитить свою любовь даже ценой собственной жизни. Он выхватил шпагу и шагнул за порог.

      Но не такова была жена его Ксантиппа! Тьфу, Ксантиппа – это у Сократа. А у него Яринка. И вообще она пока не жена. Жена шла на приступ во главе отряда малиновских слэшеров.
      А Яринка… его прекрасная, хрупкая Яринка схватила от печки ухват и встала рядом с ним – плечом к плечу. А потом взвилась в воздух, испустила боевой клич рассерженного китайца – и пошла махать своих ухватом, попирая силу тяготения и все возможности земной физики.
      Она защищала свою любовь!

      Розовые пони с серьёзными лицами летели рядом с ней бок о бок и тоже разили наповал.

      Атос почувствовал, как рука его слабеет. В воздухе всё явственнее пахло грядущей малиновской свадьбой.

      Яринка с лицом девы-валькирии домолачивала последних нападающих, чувствуя спиной потрясённый взгляд своего возлюбленного. Любовь давала ей нечеловеческую силу.

      И ни тот, ни другая не видели, как бесшумной тенью сплотилась за спиной несчастного графа могучая фигура его первой и единственной канонической жены – особы уже далеко не шестнадцатилетней и на графа крепко обиженной.       Страшный удар обрушился на благородную голову Атоса.
Силясь удержать меркнущее сознание, он ещё ловил взглядом боевой полёт своей возлюбленной.

      «Жаль, что не мулатка!» - неожиданно сказала ему часть рассудка, он только не понял – здравая или больная.

      Последний розовый пони сверкнул перед глазами лиловым копытцем.
И граф провалился в темноту.

0

15

Примечание к части
Автор заранее просит прощения за недостаточно забористые глюки. Но автор старательно учится у корифеев жанра.

Глава 14, о том, что происходило в погребе

      Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудных повестий о BDSM и иных страховидных жутях! Начати же ся той песни по былинамь сего времени и форума, а не по замышлению Дюманю! Дюма бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мысию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы, иным же маньякам форумным не уподобляся и расчленёнку не твориху.

      Кап… кап…

      Капало с монотонным металлическим стуком, доводящим до безумия. Капли срывались откуда-то сверху с одуряющей регулярностью и били в днище оцинкованного десятилитрового ведра. Ведру это было по барабану. В буквальном смысле слова. Но не тому, чья голова находилась внутри.

      Ибо внутри, таки да, кто-то находился. Наблюдатель, коих не было в данный момент и в данном месте, мог бы увидеть полуобнажённую мужскую фигуру, лежащую на земляном полу. Широкие, хорошо развитые плечи говорили о необыкновенной силе узника, которая, впрочем, ничем не могла помочь ему - даже снять окаянное ведро с головы, поскольку он был крепко привязан, практически распят в полулежачем состоянии. Руки и ноги его давно затекли почти до бесчувствия, причиняя несчастному дополнительные страдания.

      А еще он хотел пить. Живительная влага стучала по ведру, скапливалась в перевернутом днище, а потом бесполезно скатывалась по стенке на обнажённую грудь. В итоге было мокро и холодно, а пить всё равно хотелось.

      Ибо вода - бинарное неорганическое соединение с химической формулой Н2O, являясь сильнополярным растворителем, содержащим соли и газы, всё же не в состоянии проникнуть сквозь предмет, изготовленный из железа Fe, к тому же покрытого слоем цинка Zn, что делает его неуязвимым для коррозии даже при частичном повреждении цинкового покрытия.
      Иными словами, шансов напиться в этих условиях у узника не было до скончания текущего столетия. А вся эта химическая дребедень была следствием забористого глюка, посетившего несчастного уже в который раз за день.

      В прошлый раз глюк поведал ему о большом и малом круге кровообращения, и о том, что большой круг начинается из левого желудочка, выбрасывающего во время систолы кровь в аорту. От аорты отходят многочисленные артерии, в результате кровоток распределяется согласно сегментарному строению по сосудистым сетям, обеспечивая подачу кислорода и питательных веществ всем органам и тканям. Дальнейшее деление артерий происходит на артериолы и капилляры. Через тонкие стенки капилляров артериальная кровь отдаёт клеткам тела питательные вещества и кислород. Глюк сообщил, что если он и дальше будет вот так валяться, у его сердечно-сосудистой системы начнутся большие проблемы. И предлагал прочесть статью про Синдром длительного сдавливания в Википедии.

      Читать не хотелось, а пить хотелось тем сильнее, что содержание спирта в крови несчастного неуклонно приближалось к опасной величине 0,01 промилле, иными словами к состоянию полной трезвости. А состояние «После вчерашнего», иначе именуемое «Привет с Большого Бодуна» вызывалось не столько привычным опьянением, сколько лёгкой черепно-мозговой травмой, полученной некоторое время назад, и сопряжённой с водно-оцинкованными процедурами.

      Первая трезвая мысль, посетившая гудящую голову узника, была: «Какого чёрта я тут делаю?» Не конкретно тут, в этом ведре, хотя и это тоже, а в этой проклятой богом Малиновке. Если он, конечно, всё ещё находился в Малиновке. А он, таки да, находился именно там.

      Ещё конкретнее – в погребе Трындычихи, которая по случаю перемещения в свинарник корнеплодов прошлого урожая предоставила погреб обществу для заточения особо опасного пленника. Пленником же был несчастный граф де Ла Фер, захваченный малиновскими бабами во время приснопамятного набега, ознаменовавшего снос форума.

      Кроме пленника в погребе хранилось некоторое количество солений в стеклянных банках, глэчик со сметаной, бадья с салом и двадцатилитровая бутыль свежей самогонки. Погреб был просторный, глубокий и сухой. Что же до капель, то капало графу на голову из треснувшей банки с огурцами, о чём он, понятно, не знал. Как и о том, какими лечебными свойствами обладает рассол именно для людей в его состоянии.

      Глюк хотел уже поведать ему об этом, но тут в ведро постучали.

- Кто там? – машинально откликнулся граф.
- Это я, графиня де Ла Фер! Нарочно явилась с того света, чтобы иметь удовольствие видеть вас! Ха-ха-ха! – свирепо донеслось снаружи.

      Граф только вздохнул. Ему столько раз говорили, что он обязан испытывать чувство вины по отношению к Анне, что спорить уже не хотелось.

- А, это ты, душа моя! Заходи, попьём чайку, побеседуем, - приветливо отозвался он.

      По ту сторону ведра воцарилось изумлённое молчание. Потом ведро стащили, в результате чего рассол закапал Атосу прямо на темечко.
Могучая фигура бывшей возлюбленной угрожающе нависала над ним, зажав в руке здоровенный кухонный нож.

- Сейчас ты пожалеешь о том, что предал меня, что не понял всю глубину моих светлых чувств! – пообещала Анна. – Я тебе докажу, что любила тебя по-настоящему!

      После чего вывернула ему на голый живот трындычихину сметану. Граф испуганно подумал, что её хватит, чтобы стушить его в сметане целиком. Но в виду отсутствия огня и посуды тушение явно откладывалось. Анна опустилась на колени и принялась слизывать с него сметану, щекоча беззащитного мужа языком. Граф против воли хихикнул и тут же замолчал под тяжёлым, угрожающим взглядом супруги.

      Анна же явно вошла во вкус процесса. Недаром говорят, что аппетит приходит во время еды. Не успел Атос оглянуться, как у него на пузе уже красовалась горячая яичница из пяти яиц, которую миледи принялась поедать тем же манером, жадно хрустя шкварками.

      Атос робко шевельнулся.
- Дорогая, а ты уверена, что тебе полезно столько кушать на ночь?

      Он с ужасом осознавал, что эту могучую тушку, полностью соответствующую эстетическому идеалу Диамана-Берже, он не то что вздёрнуть, а даже перекантовать не смог бы. Оставалось загадкой, как ему удалось её повесить. Или она тут ещё раздобрела на щедрых Малиновских харчах? А если теперь ему придётся повторить это сомнительное деяние, сумеет ли он справиться?

- А дальше будет мясо с кровью, - дьявольски хохоча пообещала мучительница. – Твоё мясо!

      Граф с содроганием представил себе, как она с аппетитом уплетает его поджаренную ляжку. Кажется, он понял, что означала русская идиома «жена ест поедом».

- Шери, - робко напомнил он. – Ты полагаешь, что я ещё съедобен после всех твоих ядов?

      Это соображение заставило мучительницу остановиться и застыть в тяжком раздумье. Атос с понятным интересом ждал, до чего же она додумается.

      Голубые глаза его бывшей возлюбленной зажглись ликующим адским огнём.
- Тогда я тебе пасть порву! И моргалы выколю!

      Глюк тут же нарисовался где-то справа и услужливо подсказал, что с порванной пастью и выколотыми моргалами мушкетёр может быть интересен только очень ограниченному кругу очень специфических читателей. И посоветовал обратиться в Роскомнадзор, который, вроде как, обязан следить за нравственностью оных читателей. Граф посоветовал глюку заткнуться и не умничать. Не до него было.

      Четверть горилки со звоном разбилась о стену, превращаясь в жуткую розочку сантиметров двадцать в диаметре. Розочка неумолимо приближалась к лицу мушкетёра. Атос забился в своих путах, тщетно пытаясь их разорвать. Мушкетёр взмолился Господу и Роскомнадзору. Нам не ведомо, кто из них в конечном итоге ответственен за чудо его спасения, но оно произошло. За дверями погреба истошно захлопали выстрелы, и потом раздался панический вопль:
- Нюрка, тикаем! Красные!

      Анна отбросила бутылку, нахлобучила пленнику на голову ведро и торопливо ретировалась. Атос остался один, всё в том же положении, что и раньше, только перемазанный с головы до ног сметаной и яичницей. За стенами погреба промчались бандитские тачанки, и наступила тишина.

      В этой тишине глюк осмелел. Он воплотился в кошмарное видение с окровавленными дырами вместо глаз и рта, с ногами, как спички, к тому же выпотрошенными, что уж совсем никуда не годилось, ибо, как известно, ноги не имеют потрохов, а состоят из мышц, костей и сухожилий. Глюк потрясал цепями и завывал:
- Ты убил её, не дав бедной женщине сказать ни слова в свою защиту!
      Атос вздохнул:
- Ах, о чём там было говорить? Она была страшно глупа и совершенно не умела готовить.

      В глубине души он понимал, что это Кентервильское привидение видеть никак не может. Всё, что он может видеть – это внутреннюю стенку ведра.

- Изыди, пьяный бред йунного аффтара! – твёрдо сказал Атос.

      Глюк обиженно вздохнул, подобрал свои цепи и сгинул.

      В этот миг снаружи снова постучали в ведро.
- Дядь, а ты кто? – спросил детский голос. – И куда мамка убежала?

      Атос понял, кто это, и его прошиб холодный пот. Судьба давала ему шанс на спасение. Более того, она давала ему шанс исправить хотя бы частично несправедливость, сотворённую по воле равнодушного мэтра Дюма.
Правда, для этого пришлось бы солгать. А это он не любил. И не очень умел. Хорошо, что на голове ведро, и не видно, как он краснеет и борется с собой.

      Из ведра послышалось тяжкое сопение, потом раздался гулкий голос:
- Я Дарт Вёдер, Лорд Сито. И я твой отец, Люк!

      Белобрысый мальчик в вечно сваливающихся штанах изумлённо выпучил глазёнки, впрочем, не забыв при этом ловко подобрать соплю.
- Правда? – прошептал он. А потом заорал во всё горло. – Батяня!

      И упал Атосу на грудь, перемазанную яичницей.

      Лорд Вёдер снова тяжко засопел.
- Освободи меня, сынок, - попросил он. - И мы вместе будем творить великие дела.

      Мордёнок радостно кинулся исполнять его просьбу. Его сердце переполняла радость. Он, наконец, нашёл отца. И батянька был такой, что можно только мечтать: без лица, со страшным голосом и с именем, наводящим страх на всю Далёкую-Далёкую Галактику. Он даже не очень расстроился, когда батяня снял с головы ведро, и у него обнаружилось лицо. Это ничего. Зато он сразу повёл себя правильно: сковырнул крышку с трындычихиной банки с огурцами и принялся жадно пить рассол.
      Потом они вместе хрустели этими огурцами, опустошая погреб. Как-то незаметно к ним присоединился Смеагорлов, который пожирал больше их обоих, а портил и вовсе за четверых. За этот подвиг бывшего хоббита было решено удостоить новой фамилии – Семигорлов.

      Дарт Вёдер по запаху нашёл бутыль с самогонкой, и был уже совсем хороший и весёлый.

- Батяня, а ты мне помочь пришьёшь? – спросил Мордёнок.
- Пришью, сынок.
- А игрушки от потолка оторвёшь?
      На какой-то момент эта просьба поставила Лорда Сито в тупик, потом он благостно махнул рукой, пообещав себе, что после разберётся.
- Оторву, сынок.
- Батяня, а можно я буду зваться Дарт Морда?
- Можно, сынок.
      Мордёнок почувствовал, что грудь его распирает от восторга:
- И царя мы убьём? – с надеждой шепнул он.

      Но батяня твёрдо сказал:
- Нет, сынок, царя убивать мы не будем. Лучше мы потом меня убьём. Я тебе объясню, как это делается. Короче, для начала ты врубаешь какую-нибудь дурацкую музыку…

      Идиллия продолжалась. Уровень жидкости в бутыли с самогоном неуклонно падал. Солений и сала в погребе у Трындичихи становилось всё меньше. С одного боку к Атосу прилип Мордёнок, у другого преданно сопел Семигорлов. И граф всё пытался понять, то ли это новый глюк, то ли это счастье у него такое идиотское.

0

16

Глава 15, как это делалось в Малиновке, или Бэтмен против Супермена

      Забудьте на время, что на носу у вас очки, а в душе осень. Перестаньте скандалить за вашим письменным столом и заикаться на людях. Представьте себе на мгновенье, что вы скандалите на площадях и заикаетесь на бумаге. Вы тигр, вы лев, вы кошка. Вам двадцать лет. Если бы к небу и к земле были приделаны кольца, вы схватили бы эти кольца и притянули бы небо к земле. Что бы вы сделали?
      Вы ничего бы не сделали. А он сделал. Поэтому он д’Артаньян, а вы держите фигу в кармане.

      Эту историю рассказывал мне старый Реб Арье-Лейб, сидя на стене второго еврейского кладбища в городе Одессе. Судите сами, как далеко разлетелась она и какими подробностями обросла. О чём эта история? Вы узнаете об этом, если пойдете туда, куда я вас поведу.

      Призрак бродил по Малиновке. Призрак коммунизма. Это почувствовали все. Это почувствовала Трындычиха, не досчитавшаяся двадцати литров самогонки и тридцати банок солёных огурцов. Это почувствовал гонимый всеми дурачок Жювка, которому бог послал горилки на опохмелку вместе с теми самыми огурцами. Это поняли все малиновские графоманы, чьи погреба были опустошены неведомой силой. Беда обошла только тех, кто использовал бумагу лишь на самокрутки, да ещё комиссарскую дочку Яринку – по непонятной причине. Из Яринкиной хаты пропала только тонкая книжонка «Манифест коммунистической партии» да Яринкин красивый сожитель, которого звали товарищ Атос.
      Это понял малиновский поп отец Онуфрий, когда в его хате внезапно рухнула стеля. Когда развалины разобрали, обнаружилось, что пропали всё Мордёнкины игрушки, пропали вместе с гвоздями, хотя зачем призраку коммунизма были нужны ржавые гвозди-сотка, ума не приложу!

      Это был грубый поступок. Так решили все.

      Призрак бродил по Малиновке, не скрываясь, с шиком неугасшего молдаванского рыцарства. На ногах его были высокие чёрные сапоги, на плечах чёрный плащ. А с его обнажённого атлетического торса с настоящими кубиками на животе стали сходить с ума все малиновские бабы, и как-то сама прошла мода на сорок вариантов гендера, которую завела Та Самая Миледи. Хотя может тут ещё подействовало предупреждение от Джона Мщу За Всех, найденное на теле мёртвого Попандопуло, а может и злодейский снос форума. Но главной причиной была всё же неотразимая мужская стать Тёмного Рыцаря.

      Никто не знал, каков он в лицо. Вы спросите, почему? Я вам отвечу. Потому что он носил на голове чёрный шлем, подозрительно напоминавший трындычихино же оцинкованное ведро. Но кто бы решился в этом признаться?
      Говорил призрак гулким голосом, звался Дарт Вёдер, и не боялся даже городового. Хотя в Малиновке отродясь не бывало городовых. В руках у него всегда был метровый отрезок трубы, и знающие люди говорили, что от этой трубы нет спасения.

      Народ возмущался:
- Где начинается порядок, - вопил он, - и где кончается Вёдер?
Самые трезвые во главе со Щукарём отвечали:
- Порядок кончается там, где начинается Вёдер. - потому что они верили в идеалы коммунизма.

      А Вёдер нигде не кончался, потому что он был не один. Рядом с ним всегда маячила другая фигура, которая была Вёдеру ровно по пояс. Эта фигура не носила ни высоких сапог, ни плаща, зато помочь её была пришита намертво крупным солдатским стежком. Звался второй Дартом Мордой, на голове он носил чавун*, и труба у него была чуток покороче. И никто не признавал в нём Нюркиного беспризорного сына, потому как никто в Малиновке давно уже не верил, что эту помочь кто-то таки пришьёт когда-нибудь.

      Третьим из налётчиков был Дарт Семигорлов, который не носил ни плаща, ни штанов, ни ведра, зато был разрисован в чёрный и красный цвета, как клоп-солдатик, и до странности напоминал приблудного хоббита Смеагорлова.
Никто не знал, чего хотят налётчики, и что они будут делать завтра. Ибо не видна взгляду Тёмная Сторона Силы.

      Вы таки спросите, причём здесь д’Артаньян? Я вам отвечу. д’Артаньян был Светлым Рыцарем Малиновки, иначе зачем бы вежливый русский дарил ему буденновку? В душе у д’Артаньяна была справедливость, в голове - идея мировой революции, а в жопе - криптонит. Что значит такое сочетание? Вы узнаете, если пойдёте туда, куда я вас поведу.

      Вечер шатался по Малиновке, сияющий глаз заката падал в ставок за селом, и небо было красно, как красное число в календаре. Вежливый русский Фёдор Иванович пил трындычихину самогонку и жевал колбасу, пахнущую как счастливое детство. Вместе с ним сидел д’Артаньян, которому наскучило летать, и молчаливый Саид, которого все в Малиновке считали конно-водолазным бурятом за его неуловимость и нерусский вид.

      Пастух Андрейка пришёл и сказал:
- Фёдор Иванович, в монастыре банда.
- О! – сказал молчаливый конно-водолазный Саид и хватил стопку.

      Вежливый русский крякнул, вытер рот, взял трёхлинейку и вышел за ворота. За ним шёл конно-водолазный Саид, на ходу дожёвывая колбасу, а д’Артаньян осуществлял прикрытие с воздуха. Они подошли к монастырю и вежливо постучались.
      Грициановы хлопцы слонялись по двору, разодетые, как птицы-колибри. И не думайте, что у каждого в руках был букет цветов - нет, у каждого был ствол, и не маленького калибра. На тачанках стояли пулемёты, и не думайте, что они стояли там просто для красоты.

      Фёдор Иванович кашлянул и сказал:
- Здрасьте вам!
А конно-водолазный Саид заливисто свистнул в два пальца.
- Работай спокойнее, Саид, - заметил Сухов, - не имей эту привычку быть нервным на работе.

      А д’Артаньян сплюнул криптонитом в тачанку с пулемётом «максим», а это вам не фунт контрабандного чаю из Голландии. Тачанка взорвалась, грициановы хлопцы затряслись, как припадочные. И они бежали – все полторы сотни, бежали, роняя дамские лифчики и свои портки. Кто-то отыскался потом в славном городе Одессе, кто-то ушёл на Турцию с контрабандистами. Самого Грицька с тех пор так и не видели. Реб Арье-Лейб говорил, что он нашёл себе схрон и до сих пор сидит там, боясь высунуться. И я ему верю.

      А рыжая Нюрка, пробегав всю ночь, села у опустелого трындычихина погреба, стала шаркать по земле толстыми ногами, обутыми в солдатские ботинки, и причитать:
- Каждая девушка имеет свой интерес в жизни, и только я живу, как сторож на ночном складе. Надо что-то сделать, иначе я сделаю конец моей жизни.

      И она устроилась демоном к Воланду на полставки за рецепт чудодейственной диеты. Диета помогла, потому что рыжая спутница Воланда, одетая в один только передник, имеет завидную фигуру, хотя это и не на любой вкус. В переднике же она ходит в память о том последнем обжорстве в трындычихином погребе. Так говорил мне Реб Арье-Лейб, и я ему верю.

      Вы спросите, причём здесь призрак коммунизма? Я отвечу.
      Когда банда бежала, в Малиновке настал мир и покой. Но справедливая душа д’Артаньяна требовала дела. Он в одну ночь восстановил порушенный дедов нужник, а потом утомился и пошёл к Трындычихе, потому что герои тоже иногда хотят кушать.

- Матка, - сказал он ей. – Млеко и яйки есть?
      Трындычиха залилась крупными слезами:
- Ой, д’Артаньяныку! Так ведь покралы ж, ироды, все покралы! Шо не покралы, те попсувалы. Шоб им повыздыхать, ситхам окаянным!

      Так д’Артаньян узнал про Тёмную Сторону Силы. И если бы он оставил всё, как есть, то это был бы уже не д’Артаньян, и зря ему вежливый русский подарил свою буденновку.
      Но д’Артаньян это так не оставил. Он пошёл к погребу Комарихи, который Вёдер в это время сноровисто ломал своей непобедимой трубой. Он встал там и сказал:
- Месье, я имею вам сказать, чтобы вы прекратили это безобразие!

      Дарт Вёдер медленно распрямил свою спину, потому что даже Лорд Ситхов устаёт, когда работает, как биндюжник. Он повернулся к д’Артаньяну и ответил ему очень вежливо:
- Мальчик, если бы ты был идиот, то я бы сказал тебе как идиоту! Но я тебя
за такого не знаю, и упаси боже тебя за такого знать. Так вот, слушайте ушами, - сказал он. – Основной принцип коммунизма гласит: с каждого по способностям, каждому по потребностям. Кто имеет сверх потребностей, должен поделиться. А кто не способен грамотно писать, пусть сломает карандаш и закроет рот с той стороны.

      Он так сказал, потому что Комариха тоже баловалась опусами на Малиновском форуме. И д’Артаньян подумал, что это звучит справедливо.

      А тем временем несчастье шлялось под окнами, как нищий на заре.
Несчастье с шумом выломилось из кустов за спиной д’Артаньяна. И хотя на этот раз оно приняло образ Дарта Семигорлова, но оно было пьяно, как водовоз.       Несчастье заорало:
- Банзай! – и кинулось воевать с д’Артаньяном.

      д’Артаньян сплюнул криптонитом лениво, как баба сплёвывает шелуху от семечек. Семигорлова подкинуло до стратосферы и уронило обратно – прямо в кучу навоза за семёновым свинарником.

- Маленьких не трожь! – сказал Дарт Вёдер и поднял свою смертоносную трубу.

      И они стали драться - Тёмный и Светлый Рыцари Малиновки – чтобы поубивать друг друга насмерть. Мозг вместе с волосами поднялся у меня дыбом, когда мне рассказали эту новость.
      А маленький Дарт Морда крутился у них под ногами, мешая тому и другому и радостно вопя:
- Долой самодержавие! Смерть тиранам! Мир хижинам, война дворцам!

      Д’Артаньян пару раз метко приложил криптонитом своего противника, но Тёмная Сторона Силы и ведро на голове защитили того от ударов. Он поднялся, угрожающе засопел и снова взял свою смертоносную трубу. Вы думаете, шпага может что-то сделать стальной трубе? Если вы так думаете, то вы очень ошибаетесь, и я не рекомендую вам это пробовать.
      Д’Артаньян оказался на земле, труба над ним, Вёдер над трубой. Из последних сил Светлый Рыцарь Малиновки прошептал:
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

      И что вы себе думаете? Эти слова пробились сквозь Тёмную Сторону Силы и оцинкованное ведро Дарта Вёдера.
- Дарт Аньян? – прорычал он.
      Потом скинул ведро, и взгляду Светлого Рыцаря предстали слипшиеся от пота чёрные волосы и изумлённые синие глаза графа де Ла Фер.

      Д’Артаньян запоздало бабахнул криптонитом. К счастью для Тёмного Рыцаря, весь заряд снова пришёлся по многострадальному Семигорлову. Тот в очередной раз взмыл над землёй, а потом гукнулся вниз, радостно размахивая чем-то в кулаке и крича:
- Я поймал снитч! Я поймал снитч!
      После чего съёжился под кустом, рассматривая свою добычу и приговаривая:
- Моя. Моя прелесссть! – и не давал Дарту Морде посмотреть.

      А Светлый и Тёмный Рыцари Малиновки обнялись, как родные братья. Потому что какая нафиг Тёмная или Светлая Сторона, если их написал один Дюма-отец! Если вы не верите, что бывает настоящая дружба, то вы жалкий человек, хотя лично мне вас совсем не жаль, если вы так думаете.

      Из кустов бесшумно возник конно-водолазный Саид. Увидел обнимающихся рыцарей и с удивлением сказал:
- О!
      Атос обернулся к нему.
- Гримо, а ты что здесь делаешь?
- Стреляли, - лаконично ответил тот.

      Вот так всё и было. Мне рассказал это старый Реб Арье-Лейб, сидя на ограде второго еврейского кладбища в городе Одессе. И я ему верю. А верите ли вы, мне, честно говоря, всё равно. Потому что на носу у вас очки, а в душе осень.

*чавун - чугунок.

0

17

Глава 16, совершенно не смешная, зато последняя

      Во всех областях человеческой деятельности предложение труда и спроса на него регулируются специальными органами. Актер поедет в Омск только тогда, когда точно выяснит, что ему нечего опасаться конкуренции и что на его амплуа холодного любовника или "кушать подано" нет других претендентов. Эксперт-товаровед помещает объявление в газете, и вся страна узнает, что есть на свете эксперт-товаровед с десятилетним стажем, по семейным обстоятельствам меняющий службу в Москве на работу в провинции.
       Все регулируется, течет по расчищенным руслам, совершает свой кругооборот в полном соответствии с законом и под его защитой.

      И лишь жизнь несчастных литературных героев не подчиняется никаким законам, и они могут быть принуждены заниматься чем угодно и когда угодно, повинуясь авторскому произволу.

      И если прежде крестьянский писатель-середнячок из группы «Стальное вымя", повинуясь вдохновению, писал на листах походного блокнота: «Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился», то современные дарования далеки от такой грубой жизненной прозы.
Они не знают, чем пахнет портянка. Им всё равно, какой аромат источают вспоротые кишки и разорванный анус. Это эстеты самой высшей пробы, для которых не имеет значения, за сколько минут кровь покидает тело при артериальном кровотечении – главное, чтобы она била фонтаном. И струёй на три метра бьёт у них сперма, видимо, производимая литрами на килограмм героического тела. Закат для современных авторов исполнен значения только тогда, когда переливается всеми оттенками крови и сулит неисчислимые муки страсти тем, кто попался в жадные авторские лапы.

      Вечер цвета крови стоял над Малиновкой.
Жаркое летнее солнце было упоительно. В воздухе, напоенным запахами цветов, сладкое томление охватило грудь, даря неимоверное блаженство.
      На холме потихоньку собирались все участники этой невероятной истории, рассаживаясь, кому как было удобно.
      В той стороне, где сгрудились четыре мушкетёра, слышался такой привычный и родной лязг металла. С чего он был для них привычным и родным, так и оставалось загадкой, ведь ни один из четверых не родился в кузне или ремонтных мастерских железной дороги. Им было абсолютно всё равно на существование какого-то там призрака, даже призрака коммунизма. И они уже не хотели разбить эту тайну. Честно говоря, собравшихся волновало совсем другое. И тайны они никогда не разбивали, ибо тайны разгадываются, а разбиваются горшки и физиономии.

      Великий Сыщик невозмутимо пускал клубы дыма из своей изогнутой трубки. И да, это был самый простой табачный дым без примеси анаши, кокаина, ЛСД и всего, что ему приписывала людская молва. А его друг доктор Ватсон не менее невозмутимо перебирал дорожный медицинский несессер, не думая даже бросить страстный взгляд из под прикрытых век на точёный профиль Холмса. Почему-то лучший друг не вызывал у него ни малейшего плотского желания.

      Неуловимые вполголоса пели про гражданскую войну от темна до темна, поручик Ржевский пил и чертыхался, а Великий комбинатор перебирал какие-то бумаги в папке с ботиночными тесёмками.

      Чуть поодаль от основной группы, невидимые и неощутимые для неё, незаметно появились разноглазый консультант в берете, клетчатый втируша-регент в треснувшем пенсне и большой чёрный кот. Невидимость и неощутимость их была понятна всякому, кто знает про пятое измерение, а прочим оно было совсем ни к чему.
– Кресло мне, – негромко приказал Воланд, и в ту же секунду, неизвестно как и откуда, появилось кресло, в которое и сел маг.
- Мессир, как прикажете, - почтительно обратился кот. – Может разнесём эту Малиновку ядерным зарядом к едрене фене? Пока они все здесь. Разом и отмучаются.
      Голос Воланда был так низок, что на некоторых словах давал оттяжку в хрип.
- Не раскидывайтесь попусту ядерными зарядами, Бегемот, вы ж не ИГИЛ какой-нибудь. Дадим им возможность разобраться самим.

      Нагая ведьма, та самая миледи, что так смущала почтенного буфетчика Варьете, и, увы, та самая, которую, к великому счастью, вспугнул петух в ночь знаменитого сеанса, сидела у ног Сатаны, помешивая в кастрюле что-то, от чего валил серный пар, и не обращала ни малейшего внимания на героическую компанию на холме.

      На холме, между тем, начиналось общее собрание, которое открыл Шерлок Холмс.
- Господа, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятное известие!
- К нам снова кто-то едет? – ужаснулся нежный Арамис.

      Словно в ответ на его слова с неба гукнулся летательный аппарат, более всего напоминавший перевёрнутое помойное ведро, приводимое в действие металлической рельсой, вращающейся со страшным скрипом в его верхней части.
- О! – сказал конно-водолазный Гримо и ткнул пальцем.
- Что? – спросил его господин.
- Пипилац, - ответил Гримо, поражая своей осведомлённостью. Время, проведённое в обществе вежливого русского, сильно продвинуло его в знании современной военной техники.

      В тот же миг дверь пипилаца с грохотом отворилась, и в проёме возникла блестящая металлическая фигура, сияющая переливами багрового и золотого. Лицевая панель железного идола мгновенно раскрылась, предъявляя миру помятую ироничную физиономию с вечно взъерошенными волосами и стильной бородкой.
- Эй, непобедимые и легендарные! – весело окликнул присутствующих человек в доспехах. – Где тут у вас Голодные игры проводятся?
      Шерлок Холмс недовольно поморщился:
- Мистер Старк, вам что, совсем делать нечего?
      Железный человек задумчиво поскрёб макушку железной перчаткой.
- В принципе, есть. Мне надо Капитану Ледышке по башке настучать.
- Так какого ж чёрта?
- Да тут какой-то поц написал, что я обязан прибыть в Панем и принять участие в играх.
      Шерлок Холмс иронично осведомился:
- И вы – гений, плейбой, миллиардер и филантроп – обязаны делать то, что придумал какой-то поц? К тому же, это не Панем. Это даже не Рио-де-Жанейро. Это гораздо хуже. А с Панемом предоставьте разобраться тем, кому это положено.
      Тони Старк иронически ухмыльнулся и грохнул железным кулаком в железную стенку своего летающего ведра:
- Мегамозг хорошо сказал! Значит, я могу быть свободен?
- Как ветер, - уверил его Великий Сыщик.
      С радостным лязгом Железный Человек скрылся в недрах своего пипилаца. Рельса на верхушке начала неторопливое вращение, потом несколько раз противно скрипнула и замерла. В проёме двери снова возник Старк.
- Ей, мужики! КаЦэ есть? Опять гравицапу заклинило. С толкача заводить надо.
      Д’Артаньян, не поднимаясь, лениво прицелился и бабахнул из пальца. Гравицапа радостно завертелась. В воздухе разлился непередаваемый аромат.
- Я полетел, - сказал Тони Старк. – А то у вас тут, кажется, канализацию прорвало.
- Браво! – похвалил доктор. – Есть ещё криптонит в пороховницах!
- Служу трудовому народу! – гордо отрапортовал лейтенант мушкетёров.
      Но Великий Сыщик только поморщился:
- д’Артаньян, давно собираюсь вам сказать. Наденьте уже бельё под штаны. Всё цивилизованное человечество носит его именно так.
      Гасконец нахмурился:
- А это поможет делу мировой революции?
- Ну, уж точно не повредит, я полагаю. К тому же, я уверен, что криптонит и мировая революция – отнюдь не самое худшее, что с вами может случиться.
- А что может случиться? – встревожился лейтенант.
- Лучше вам этого не знать, - мрачно заверил его Атос. – Но, мистер Холмс, вы желали с нами о чём-то поговорить?

      Великий Сыщик кивнул, вновь раскуривая свою неизменную трубку.
- Да, господа, я хотел говорить с вами о фанфикшене.
- О чём? – выпучил глаза добрый Портос.
- Фанфикшен – это такой жанр сетевой литературы, - милостиво пояснил Арамис.
Шерлок Холмс поморщился:
- Я вас умоляю! Не путайте божий дар с яичницей! Где фанфикшен и где литература?
      Доктор Ватсон пожевал губами и с самым академичным видом выдал определение:
- Фанфикшен – это мозговые испражнения юных авторов, испытывающих острую половую неудовлетворённость и осуществляющих свои сексуальные фантазии при посредстве известных персонажей. К литературе отношения не имеет.
- Это был диагноз или приговор? – осведомился Атос.
- А вы как думаете, граф?
- Думаю, приговор. Тянущий на принудительное изучение литературы с конфискацией орудия преступления, то бишь компьютера, на максимально возможный срок.
- Ваши слова – да Богу в уши! – горестно вздохнул Арамис.
- Что, устали быть жертвой изощрённого насилия? – горько усмехнулся Атос.
- Не представляете, до какой степени! – с жаром ответил Арамис. – А еще меня, как поэта, неимоверно раздражает штампованный язык. Прелестный юноша, коралловые губки, сладкие уста – это всё я? Я, великий и ужасный Генерал ордена иезуитов! На костёр, всех на костёр! За одни только штампы - литые, как железобетонные конструкции. Я уже не говорю об остальном.
- д’Эрбле, а можно я буду называть вас де Арамисец? – радостно осклабился Портос.
- Ни в коем случае, - сладко улыбнулся аббат. – Язык вырву!

      Доктор Ватсон взял слово:
- Меня, как медика, более всего беспокоят анатомические подробности.
- Вы имеете в виду длинные умелые пальцы и тугое колечко мышц? – поинтересовался Шерлок Холмс.
- В числе прочего. Верите ли вы, дорогой друг, что мне совершенно всё равно, как работает ваш анальный сфинктер, и что я никоим образом не собираюсь это проверять? До тех пор, пока вы не пожалуетесь мне на геморрой. И тогда я пропишу вам свечи.
- Абсолютно верю! – серьёзно кивнул Великий Сыщик.
      Доктор продолжил:
- Меня, как врача, прямо-таки беспокоит состояние здоровья несчастных героев, которым промывают раны с артериальным кровотечением. Которые бегут сражаться, едва отвязанные от столба, где их пытали сутки, или едва встав с постели, где провели полгода в коме. Меня поражает, когда женщина в момент анального секса внезапно чувствует, как тает её простата. И уж его орудие длиной и толщиной с девичье бедро меня, как врача, искренне пугает. Хотя лично я затрудняюсь поставить бедному юноше диагноз. Равно как и девушке с простатой.
- Да уж, - сказал Остап Бендер, внезапно вспомнив лексикон «гиганта мысли и отца русской демократии». – Подобен чуду ум ребёнка!
- А меня, господа, беспокоит вопрос мотивации, - сделал заявление граф де Ла Фер.
- Какая мотивация? – поперхнулся дымом Шерлок Холмс. – Лично я уже забыл, что такое логика и дедукция. У меня в голове только одно – сношать Джона. Или чтобы Джон сношал меня.
      Ватсон возмущённо фыркнул.
      Граф почти обиделся:
- Я серьёзен, как катафалк, мистер Холмс! Мне почти пришлось смириться с тем, что я с какого-то перепугу должен испытывать чувство вины и страдать от любви к моей бывшей жене – для этого в первоисточнике хоть какие-то предпосылки есть. Но с какой стати я буду вламываться в чужой дом и опустошать холодильник, имея при этом чересчур надменный вид и кусок жаркого в руке? Я что – троглодит? Хорошо, в таком случае, где на это указание у Дюма? К тому же, держать жаркое в руке не очень приятно. Это блюдо имеет много мелко нарезанных компонентов и жидких фракций, делающих его неудобным для потребления пальцами.
      Портос изумлённо выпучил глаза:
- Помилуйте, Атос, когда это у вас был чересчур надменный вид? Дюма описывал вас, как человека, сочетающего властность и приветливость.
- О, дорогой друг! С некоторых пор я стал грубой и заносчивой скотиной, которая ничему и никогда не учится и не испытывает благодарности к тем, кто спасает мне жизнь. Но я продолжу, если позволите. Итак, мотивация, господа, иными словами, основной внутренний движитель наших поступков. Вы не замечали за собой в последнее время идиотских порывов, которые никоим образом не связаны ни с вашими чертами характера, ни с внешними обстоятельствами?
- Еще и как замечали! – грохнул Портос. – Лично я как-то… - он запнулся.
- Продолжайте, мой друг, - поощрил его Арамис с благодушной улыбкой. – Здесь все такие.
- Ну, да… - смутился добрый гигант. – Но всё равно мне перед вами стыдно. Я однажды… вломился в чужой дом, избил торговца, изнасиловал его жену, забрал у них все деньги. А потом прожрал их в трактире. И ещё… кажется, я до смерти затрахал вас, д’Эрбле. Право, не знаю, что на меня нашло. Я вообще сношаю всё, что движется.
- Ну, это со всеми бывает, - успокоил его Шерлок Холмс. – Особенно в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.
- Господа, я не закончил! – снова взял слово Атос. – Дивной мотивацией мы отличаемся даже в самых обычных вещах. Мне очень хотелось бы знать, чего ради посреди боя я решаю немного отступить? Я трус? Я меняю позицию? Что я делаю, чёрт возьми? И почему я это делаю?
- Не горячитесь, граф! – д’Артаньян положил руку на плечо друга. – Вы же прекрасно понимаете, что милые девы, которые пишут фанфики, не сильны в вопросах военного дела, тактики и стратегии. Война – удел мужчин!
- Вы так полагаете? – Атос скривил губы в горькой усмешке. – Война давно уже дело хрупких дев. Которые легко разбрасывают полтора десятка гвардейцев кардинала, незаметно запустив руку в карман пальта, где у них спрятан 47-й калибр. Помнится, на улице Феру мы с вами, господа, уступили гвардейцам шестеро против шестерых. Мушкетёры больше не котируются. Теперь в ходу Терминатрикс с пробелами в орфографии.
- А как же наши подвиги? – почти обиженно спросил д’Артаньян. – Никаких приключений?
- Какие подвиги, помилуй Бог, какие приключения? – улыбнулся аббат сладчайшей улыбкой. – Ваша судьба, милый друг, - быть изнасилованным – жёстко или нежно. Мной. Атосом. Бэкингемом. Рошфором.
- Каналья Рошфор! Зря я его не убил!
- Еще успеете.
- Но вы, господа! Как вы могли?
- А вы думаете, что мы это по своей воле? И послушали бы вы, какой бред мы при этом лепечем!
- О да! – вмешался Атос. – Речи! Когда ко мне обращаются с такой фразой: «— Сударь, неужели Вы думаете, что отобрав у миледи бумагу она будет Вам признательна?», я искренне не понимаю, чего от меня хотят. И на каком языке это было сказано.
- Да это почти классика! «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа. И. Ярмонкин», - лукаво улыбнулся Арамис.
- Но на кой чёрт мне нужна признательность миледи?
- Господа, - остановил их Шерлок Холмс. – Право, мы все пострадали от фикрайтеров, и нам всем есть, что им припомнить.
- Но ведь Арамис снёс Малиновский форум, - с надеждой пробасил Портос.
- О, милый друг, да если б он был такой один!
- Именно за этим я и собрал вас! – твёрдо сказал Великий Сыщик.

      Все разом смолкли и переглянулись. Великий Сыщик удовлетворённо улыбнулся и пыхнул своей трубкой.
- Итак, господа, я предлагаю вам заключить конвенцию героев.
- А в чём её суть? – осторожно спросил Великий Комбинатор. – Когда рядом нет Паниковского, я не боюсь нарушения конвенций, но мне хотелось бы знать, под чем я подписываюсь.
- О, идея очень проста. Мы здесь и сейчас заключаем конвенцию о том, что нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах не будем делать то, что заставляют нас творить фикрайтеры. У нас есть свои авторы, господа, и этим авторам виднее, как мы должны поступать. И что весь бред, в шапке и тексте которого стоят наши имена, не имеет к нам никакого отношения.

      Атос встал и подал ему руку:
- Мистер Холмс, вы поистине великий человек! Да, господа, давайте же дадим клятву, что где бы мы ни встретились, даже посреди самой жестокой резни, мы вспомним сегодняшний вечер, и нашу конвенцию, пожмём друг другу руки и скажем: «Малиновка!» И пусть нашим знаменем всегда будет салфетка с бастиона Сен-Жерве, на которой кардинал повелел вышить три лилии. И на этом знамени будет начертано: «Да здравствует Канон!»

      И герои вдруг обнялись со слезами на глазах, словно у них в груди билось одно сердце на всех. Даже Семигорлов тихо шмыгал носом, обхватив чьи-то колени.
- Три тысячи чертей! – вздохнул поручик Ржевский. – А как же криптонит?
- А что криптонит? – безмятежно улыбнулся Шерлок Холмс. – Да чёрт с ним, с криптонитом! Неужели вы собираетесь менять ход мировой истории? Отдадим его Бендеру для распространения и таким образом достигнем военно-стратегического паритета. Слишком опасно обладать такой силой в одиночку. Как думаете, Остап Ибрагимович?
- Полностью согласен. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Командовать парадом буду я! Завтра каждая бабка, торгующая семечками на Молдаванке, будет продавать криптонит - по три копейки за стакан.
- Я думаю, мода на него быстро спадёт, - сказал аббат, зажимая нос платочком и на всякий случай отворачиваясь от д’Артаньяна.
- А штабс-капитан Овечкин? – недоумённо спросил поручик Ржевский. – Он поручил мне…
- Овечкина мы берём на себя, - пообещал Данька Щусь. А Валерка-гимназист нервно поправил пенсне.
      Шерлок Холмс мягко улыбнулся:
- А вы, поручик, возвращайтесь домой и женитесь. Корнет Азаров – прелестная девушка!
- Три тысячи чертей! – обречённо промычал поручик.
- Что касается меня, господа, то я никогда не женюсь! – вздохнув полной грудью, со счастливой улыбкой сказал Атос. – Хватит с меня!
- А как же я? – всхлипнула Яринка.
      Атос ласково погладил девушку по вздрагивающей спине:
- А ты, душа моя, выходи за Андрейку. Пока он к котовцам не ушёл.
      И поскольку девушка продолжала безутешно плакать, вдруг лукаво улыбнулся и сказал:
- Скушай тараньку!
      Яринка засмеялась, сквозь слёзы.
      Рядом стоял насупленный Мордёнок.
- А я?
- А ты расти большой. И учись правилам подводного боя. У нас с тобой планируется заплыв через зимний Ла-Манш. И урок подрывного дела.
- А царя убивать будем? – с надеждой спросил Дарт Морда.
      Атос обречённо вздохнул. Он не умел отказывать детям.
- Ну, да. И царя тоже.
      Мордёнок радостно взвизгнул и гордо расправил плечи. У него, наконец, появился смысл жизни.

      Чуть поодаль доктор Ватсон давал медицинские советы д’Артаньяну:
- Криптонит выветрится со временем. Только надо давать постоянные нагрузки организму. Пальцем искрить, вилки глотать – самое то, что надо. И с барышнями всякими, каменные они или не каменные – поактивнее, поактивнее. Да, и во Францию полетите своим ходом.

      На выгон уже спускался пурпурный летающий корабль. Мушкетёры занимали на нём места. Портос шевелил губами и рассуждал вслух:
- И в самом деле, зачем мне мордовская прописка? Махну я лучше в Англию. Там я не дурак, не обжора, карьеру генерала сделаю.
- Но ведь для этого вам придётся стать цветным! – ужаснулся Арамис.
- Для современной Европы это не проблема, - гордо выпятил грудь Портос. – Главное, чтобы не радужным.
      Экипаж воздушного судна уже занимал свои места, когда под днищем кто-то вежливо закашлял.
- Фёдор Иванович, а тебе чего? – спросил Портос, свешиваясь с борта.
- Да вот, футбол хотел посмотреть. Мужики, не подкинете до Марселя?
- Залезай!
      Красноармеец Сухов ловко вскарабкался по верёвке наверх, и корабль отчалил. Через пару минут об историческом подписании конвенции на Малиновском выгоне напоминала только примятая трава да неистребимый запах холмсовой трубки и криптонита.

      В вечернем мареве из воздуха соткались фигуры Воланда и его свиты.
- Вот видите, сами справились, - удовлетворённо сказал Сатана. – Я же говорил: люди, как люди. Фанфикшен их испортил.
      Чёрный кот, по случаю отбытия сумасшедшей компании обернувшийся коротеньким толстяком, что-то подсчитывал в записной книжке.
- Что ты там делаешь, Бегемот? – спросил его Коровьев.
- Считаю, сколько барыша получит Бендер прежде, чем криптонит выйдет из моды.
- Экий ты меркантильный, Маргадон. – поморщился Воланд. – О душе подумал бы. Что у нас там для души?
      Клетчатый перелистал отнятый у кота блокнот, потом мечтательно осклабился:
- Маргарита!
- О, да! Маргарита! – задумчиво прошептал Воланд. Итак, в Москву, в Москву, в Москву!
      Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать! Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О, боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь.
Примечание к части
А что сказка дурна — то рассказчика вина. Изловить бы дурака да отвесить тумака, ан нельзя никак — ведь рассказчик-то дурак! А у нас спокон веков нет суда на дураков!..

Шалость удалась. Нокс!

0

18

Примечание к части
Для тех, кто не читатель, а писатель, привожу список произведений, процитированных и спародированных в этом тексте. Те, кто не чукча, и так уже все цитаты узнал.

Примечания
Глава 1.
А.Дюма-отец «Три мушкетёра»
А. Конан-Дойл «Записки о Шерлоке Холмсе»
И.Ильф, Е.Петров «Двенадцать стульев»
М.Шолохов «Поднятая целина»
К/ф «Свадьба в Малиновке»
м/ф «38 попугаев»
к/ф «Супермен»
эстрадная миниатюра В.Винокура и Л.Оганезова

Глава 2
М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»
И.Ильф, Е.Петров «Двенадцать стульев»
У.Шекспир «Двенадцатая ночь» в переводе Д.Самойлова
К/ф «Три мушкетёра» реж. П.Андерсон
т/ф «Формула любви» реж. М.Захаров
К/ф «Три мушкетёра», реж. С.Жигунов
О.Уайлд «Кентервильское привидение»

Глава 3
М.А.Булгаков «Белая гвардия»
М.А.Булгаков «Собачье сердце»
к/ф «Новые приключения неуловимых»
к/ф «Гусарская баллада»

Глава 4
М.Семенова «Волкодав»
к/ф «Свадьба в Малиновке»
м/ф «Голубой щенок»
Фанфики сайта "Книга фанфиков"

Глава 5
И.Ильф, Е.Петров «Двенадцать стульев»
Ю.Галанина «Да, та самая миледи»
к/ф «Фантомас» реж. А.Юнебель
Фанфики сайта "Книга фанфиков"

Глава 6
Э.Багрицкий «Смерть пионерки»
А.Дюма-отец «Двадцать лет спустя»
М.Шолохов «Нахалёнок»
к/ф «Свадьба в Малиновке»
Фанфики сайта "Книга фанфиков"

Глава 7
М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»
К.Маркс «Капитал» том 1
К.Маркс, Ф.Энгельс «Манифест коммунистической партии»

Глава 8
Д.Р.Р.Толкиен «Властелин колец»
М.А.Булгаков «Собачье сердце»
т/ф «Формула любви» реж. М.Захаров

Глава 9
А.С.Пушкин «Полтава»
М.А.Булгаков «Собачье сердце»

Глава 10
В.Высоцкий «Песня про джинна»
М.А.Булгаков «Собачье сердце»
А.С.Макаренко «Педагогическая поэма»
Л.Радин «Смело, товарищи, в ногу!»
Фанфики сайта "Книга фанфиков"

Глава 11
к/ф «Белое солнце пустыни» реж. В.Мотыль
м/ф «Хи-мен и повелители вселенной»
А.С.Пушкин «Арион»

Глава 12
М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»
А.С.Пушкин «Полтава»
Д.Р.Р.Толкиен «Властелин колец»
Р.Л.Стивенсон «Чёрная стрела»
А.Дюма-отец «Три мушкетёра»
И.Ильф, Е.Петров «Двенадцать стульев»
Дж.Роулинг «Гарри Поттер»
Фанфики сайта "Книга фанфиков"

Глава 13
Л.Толстой «Анна Каренина»
«Всемирная история, обработанная «Сатириконом»
Фанфики сайта "Книга фанфиков"

Глава 14
«Слово о полку Игореве»
О.Уайльд «Кентервильское приведение»
к/ф «Звездные войны» реж. Д.Лукас
М.Шолохов «Нахалёнок»
А.Дюма-отец «Двадцать лет спустя»
Фанфики сайта "Книга фанфиков"

Глава 15
И.Бабель «Одесские рассказы»
А.Дюма-отец «Три мушкетёра»
К.Маркс, Ф.Энгельс «Манифест коммунистической партии»
К/ф «Три мушкетёра» реж. А.Диаман-Берже
К/ф «Звездные войны» реж.Д.Лукас
к/ф «Бэтмен против Супермена» реж. З.Снайдер
Д.Роулинг «Гарри Поттер»
к/ф «Белое солнце пустыни» реж. В.Мотыль

Глава 16.
И.Ильф, Е.Петров «Золотой телёнок», «Двенадцать стульев»
М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»
Н.В.Гоголь «Ревизор»
К/ф «Кин-дза-дза» реж. Г.Данелия
А.Дюма-отец «Три мушкетёра», «Двадцать лет спустя»
А. Конан-Дойл «Собака Баскервилей»
А.П.Чехов «Жалобная книга», «Три сестры»
к\ф «Гусарская баллада» реж. Э.Рязанов
к/ф «Свадьба в Малиновке»
т/с «Мушкетёры. ВВС»
т/ф «Формула любви», реж. М.Захаров
Л.Филатов «Про Федота-стрельца, удалого молодца»
к/ф «Гарри Поттер и узник Азкабана»
Фанфики сайта "Книга фанфиков"
________________________________________

+1

19

До чего же здорово, и в самую точку! Кстати, не знаю в какую точку точнее — про фанфикописцев или про Малиновку с Попандопуло!

+1

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»



Вы здесь » Перекресток миров » В плену книжных страниц » Свадьба в Малиновке, или д'Артаньян и все-все-все