Глава 10. Раз, два, три, четыре, пять - я иду тебя искать!
В зале появились посетители. Штольман помог Анне подняться с банкетки, и они рука об руку отправились на обход и исправно несли стражу до прихода смотрителя. Папаша Пупон известие о том, что его неимоверные усилия пропали втуне, и веревка оказалась не нужна, воспринял с характерным для него философическим спокойствием. Он не спеша пристроил её на спинку своего стула и воззрился на Штольманов с кроткой готовностью вытерпеть очередную порцию несносной суеты. «Экая флегма редкостная!» - подумал Штольман. - «И как его растормошить прикажете? И вообще, он хоть что-то вокруг заметить способен?»
Но к чему опасения, когда за дело берётся Анна Викторовна? Что ей какой-то парижский флегматик, когда даже такой крепкий орешек, как главный следователь Затонской полицейской управы, сразу раскололся под напором её обаяния и жизнелюбия? Не прошло и пяти минут, как смотритель солидно и досконально обсуждал с Анной время и способы поливки буйной растительности зала, попутно совершенно естественным образом выложив порядок ночных обходов, а также всё, что происходило сегодня в подведомственном ему помещении, во всех подробностях. С самого открытия дворца и вплоть до того, как смотрителя отослали с поручением, месье Пупон не отлучался с поста. К тому же, он не зря ел свой хлеб. Внимательность и приметливость его оказалась выше всяких похвал. Правда, ничего из ряда вон выходящего он не заметил. Причем, как понял из разговора Штольман, визит президента Франции к таковым событиям смотритель не причислял, а вот любые перемещения картин, скульптур и горшков в зале - вполне.
Месье Пупон ничем не опроверг предположения Штольмана. Он поведал, что нынче ночью, как и обычно, доступ в Гран-Пале был закрыт для всех, за исключением охраны. Ночные обходы совершались без определённого графика, с промежутком не более часа, не реже. С самого утра и до прихода этих чокнутых русских - разумеется, ничего подобного вслух не прозвучало, но совершенно однозначно подразумевалось, - никакие безобразия соколиный взгляд достойного француза не потревожили.
Когда они раскланивались с папашей Пупоном, было вполне очевидно, что Анна обзавелась очередным преданным другом, покорённым ею навек.
- Что же вы, Анна Викторовна, не присоветовали почтенному месье график полива зала составить? - не удержавшись, съязвил Штольман.
К счастью, Анна давным-давно перестала обижаться на его подначки:
- Что вы, Яков Платонович, - ответила она, иронически взглянув на него. - Нагружать месье Пупона столь масштабной дополнительной работой было бы бесчеловечно. Возможно, к завершению выставки он бы и справился?
По своей многолетней привычке по дороге вдогонку за остальной компанией Штольманы принялись обсуждать версию ночной кражи в свете новых сведений, полученных от смотрителя. На ходу и рассуждать было сподручнее.
- Теоретически злоумышленник мог вечером затаиться после того, как все покинули Русский отдел, и обстряпать дело ночью, - размышлял вслух Штольман. - Будь то здешний француз-работник, будь то русский. Допустим, кто-то из здешнего персонала так и поступил.
- Неужели коллеги не заметили бы отсутствия одного из своих на выходе? - пробовала на прочность версию Анна.
- Да, к тому же, месье Пупон говорил, что на входе-выходе рабочих проверяют, - соглашался Штольман. - Никаких недоразумений вчера вечером не замечено, все работники-французы удалились ровно в пять.
- Кстати, дядя, когда поздним вечером домой вернулся, премного возмущался, что истинный француз за спасибо лишний раз палец о палец не ударит и ни единой минуты на службе не задержится сверх положенного, - припомнила Анна.
- А, так Пётр Иванович гневался вчера из-за типичных черт галльского характера? - ухмыльнулся Штольман. - Право, поветрие какое-то. Решительно все глубоко озаботились основополагающими вопросами мироустройства. Душевно рад, что моё отсутствие оказалось всего лишь частностью!
Анна попыталась было строго поджать губы, но не смогла удержать улыбки и невольного смешка. Лишь головой укоризненно покачала, да на лице появилось знакомое до боли выражение: «Яков Платонович, вы совершенно несносны! Ну, что с вами поделаешь?»
Штольман сделал вид, что ему совестно, и продолжил восстанавливать картину происшествия:
- По свидетельству господина Бакста портрет благополучно пребывал в своём укрытии за пальмой ещё пару-тройку часов спустя после ухода рабочих. Плюс после стремительной ретирады Льва Самойловича и до ухода остальных русских прошло какое-то время.
- Интересно, а устроителей Русского отдела на выходе проверяют? - раздумчиво произнесла Анна.
Между прочим, вполне закономерный интерес!
- С чего бы охране подозревать тех, кто заинтересован в сохранности экспонатов больше всего? - вопросом на вопрос ответил Штольман.
- А их гостей? - допытывалась Анна.
- Вряд ли кому пришло бы в голову их обыскивать, - усомнился Штольман. - В любом случае картину, пусть и без рамы, за пазухой не спрячешь. Но безусловно, по головам здешнюю русскую публику не пересчитывают.
- Полагаются на то, что они сами между собой разбираются? - предположила Анна.
- Аня, думаешь, кого-то из здешнего небольшого общества возможно потерять или забыть на ночь? У них тут все наперечёт и друг у друга на глазах.
- Да, при таких обстоятельствах никого не упустишь... И утруждаться особенно не приходится... Но если мы правы, и верно определили время, то кражу мог совершить только тот, кто участвовал в подготовке выставки, - упавшим голосом заключила Анна. - Кто-то из своих. Человек из России.
- Прежде всего установим, кто присутствовал здесь вчера вечером, - Штольман утешающе похлопал по руке жены, в расстройстве стиснувшей его локоть. - Тогда и будем копать дальше...
Когда Штольманы нагнали свою компанию в Николаевском зале, дальнейшее обсуждение пришлось прервать. Троица ушла недалеко, остановившись у портрета Императрицы Александры Фёдоровны кисти Карла Брюллова. Казалось, супруга Николая Первого взирает с лёгким аристократическим недоумением на мужественные попытки Петра Ивановича в одиночку поддерживать сам собою угасающий разговор, неотвратимо переходящий в дядюшкин монолог. Бенуа, растерявший всю свою энергичность и разговорчивость, бездумно разглядывал фланирующих посетителей выставки. Бакст тоже совсем приуныл, и лишь Пётр Иванович сохранял бодрость за троих.
- Яков Платонович, боюсь, что даже ваши таланты сыщика окажутся здесь бессильны, - обратился Александр Николаевич к Штольману, едва они с Анной приблизились. - Как возможно отыскать пропажу в таком людском коловращении? Кто угодно из этой толпы мог... взять картину...
Бенуа явно избегал слова «украсть». Будто боялся, что, назвав кражу своим именем, он тем самым окончательно признает неотвратимую реальность случившейся катастрофы. Право слово, ровно ребёнок в тёмной комнате, что от Буки под одеялом спасается! Нет, господин художник, не стоит прятать голову в песок. Эту, уже сложившуюся картину мира, не исправить одной лишь силой воображения и горячего желания. Само по себе ничего не разрешится.
- Александр Николаевич, всё не настолько безнадёжно, как кажется сгоряча, - возразил Штольман, взглядом останавливая Анну, сердито сдвинувшую брови: она положительно вознамерилась броситься на защиту профессиональной состоятельности мужа.
- В самом деле? - недоверчиво спросил Бенуа.
- Моему племяннику ни к чему скромничать, - встрял Пётр Иванович вместо Анны. - Есть, есть в его арсенале разнообразнейшие, уникальнейшие приёмы и умения! Я сам неоднократно был тому свидетелем. И участником его расследований стать сподобился.
- То дела наши, сыщицкие, - пробормотал Штольман себе под нос. Но нельзя не признать, что о своём неоднократном участии в расследованиях и методах следователя Пётр Иванович высказался весьма дипломатично!
- К тому же, у нас имеются некоторые дополнительные возможности, - всё же вмешалась Анна, непреклонно вздёрнув подбородок в ответ на негодующий взгляд Штольмана. «И не вздумайте меня отговаривать, Яков Платонович!» - почти как наяву прозвучали её решительные слова. Как же, отговоришь её! Посмотрел бы Штольман на того, кто осмелится бы встать между Анной Викторовной и самомалейшей возможностью помочь людям! Спасибо и на том, что больше не пытается очертя голову ввязываться во всевозможные авантюры без Штольмана!
Пётр Иванович утешающе похлопал племянника по плечу, незаметно развёл руками и укоризненно взглянул на Анну. М-да, долго ли такими темпами продержится их прикрытие и маскировка? Определённо, пальма со своей задачей справляется гораздо лучше них!
Ну что ж, чтобы не доводить до применения «дополнительных возможностей», надобно максимально эффективно использовать возможности обычные. Слава Богу, голова на плечах, на месте. Итак, продолжим дознание.
- Господа, нам потребуется ваша помощь, - обратился Штольман к художникам и Миронову. - Необходимо, чтобы каждый из вас точнейшим образом вспомнил, кто из вашего здешнего круга присутствовал вчера в Русском отделе. В особенности после ухода музейного персонала и до закрытия Гран Пале на ночь. Кто, где, когда находился и чем занимался?
Чтобы дать художникам возможность освоиться в непривычном амплуа свидетелей, Штольман начал с Петра Ивановича. Глядишь, вдохновятся его примером, и быстрее соберутся с мыслями.
- Когда здешние рабочие дисциплинированно последовали распорядку трудового дня, - не смог не съязвить дядюшка, - я находился в зале русских импрессионистов. Вместе с князем Щербатовым и господином Бенкендорфом мы заканчивали его обустройство. - Упомянув о Бенкендорфе, Пётр Иванович состроил лёгкую гримаску. Драгоценный родственник определённо не испытывал к сему господину особой приязни. Сам Штольман, не будучи знаком с Бенкендорфом лично, в свой петербургский период знал о нём, как вхожем в близкий круг сиятельных братцев, великих князей Владимира и Алексея Александровичей. И хотя ни ранее, ни в течение того самого судьбоносного расследования, что в конце-концов привело Якова в Затонск, непосредственно они не пересекались, Штольман успел составить общее представление об этой неоднозначной личности, и Петра Ивановича понимал. Князь же Щербатов оставался пока для него персоной неизвестной. По первому впечатлению - не особенно приятный и не склонный к общению господин, не лишенный некоторой сословной спеси. Не самые располагающие к себе черты характера, но это - не наказуемо, верно?
- По соседству трудился господин Ярёмич, - продолжал отчитываться Пётр Иванович.
Ещё одна весьма затейливая персона. Сразу и не разберёшь, что он такое, больно уж разнообразен в своих проявлениях. И кидает его от совершенно добродушных детских выходок до весьма резких выпадов. Что может быть на уме у человека, способного столь тонко и порой зло язвить? Бог весть...
- Вы видели его своими глазами? - спросил сыщик.
- Нет, только слышал, как он там ходит. Ходит и упаковкой шебуршит. И, уж простите великодушно за подробность, чертыхается. Да темпераментно, темпераментно так!
Ну, а чего ещё ожидать от завзятого материалиста? Если, конечно, это действительно был он.
- А вы уверены, что слышали именно его голос? - озвучил свои сомнения Яков.
- Говор Степана Петровича ни с каким иным не перепутаешь, - ухмыльнулся Пётр Иванович. - И выражения тоже!
Бенуа, в ответ на дядюшкино заявление, согласно покачал головой, а Бакст даже слабо улыбнулся. Обаятельная живость Миронова определённо действовала на друзей благотворно. Воодушевлённый успехом, Пётр Иванович бодро завершил дачу показаний:
- Ну-с, а много позже, когда уже стемнело, появился Сергей Павлович и распорядился нашей компанией по-иному. Вызвал из второго зала Русских Импрессионистов Степана Петровича и отправил его вместе с вашим покорным слугой помогать Александру Николаевичу. Куда он отослал Бенкендорфа и Щербатова, я не знаю.
- Да, помощь мне, несомненно, понадобилась, - грустно усмехнулся Бенуа. - Я даже кое-что могу уточнить. Серёжа отправился за Петром Ивановичем и Степаном Петровичем минут через пятнадцать после того, как ты, Лёвушка, сбежал. Ещё минут через десять явились мои дорогие помощники.
Бакст снова виновато потупился. Что-то господин Бенуа без конца пеняет приятелю за его уход. Никак бегства простить не может, или злопамятен не в меру? Нет, тут, скорее, та же история, что и с воркотнёй Петра Ивановича по поводу сегодняшнего опоздания Штольманов. Что-то вроде: люблю, но держу в строгости. Ну, или пытаюсь держать.
- Мы с Сергеем Павловичем как раз... эм... решили, что мою Бретань следует из экспозиции исключить, - обтекаемо описал Бенуа развитие событий до ухода Дягилева на своём участке. Но, судя по негодованию, яснее ясного читавшемуся на его лице, обида на друга Серёжу за подобное «совместное решение» не остыла даже после сегодняшнего происшествия, изрядно Бенуа потрясшего.
Так, не отвлекаемся на несущественное. Что у нас складывается? Когда господин Бакст уже закончил экзекуцию кадки с пальмой и удалился, его друг Бенуа около четверти часа пребывал в одиночестве в Петербургском зале. Снимал со скрежетом зубовным свои картины со стены. Господин Дягилев раздавал распоряжения Петру Ивановичу, Бенкендорфу и Щербатову в зале импрессионистов и извлекал Ярёмича из соседнего зала.
- Видите ли, картины требуют бережного отношения, - объяснял Бенуа. - В одной охапке их не потащишь. Вот Серёжа и поручил Степану Петровичу и Петру Ивановичу, чтобы они помогли мне отнести мою Бретань обратно в хранилище. А попутно он хотел проверить, всё ли в других залах сделано в точности по его указаниям.
- Ну вот, - опять вступил Пётр Иванович, - а после мы втроём отнесли бретонские работы Александра Николаевича в хранилище, разложили их по ящикам. Потом вернулись, чтобы собрать в последних залах остатки упаковки и стремянки. Кроме нас троих там уже никто не бродил. Собрали мусор и тоже отнесли в чулан.
Значит, с тех пор, как Пётр Иванович и Ярёмич пришли на помощь Бенуа, эти трое уже не разлучались и были друг у друга на виду.
- Хранилище запирается на ключ? - спросил Штольман.
- А зачем? - ответил Бакст вопросом на вопрос. - Под охраной весь Гран Пале. И, собственно, какая тогда разница, в каком помещении находится картина? И потом, случись такая надобность воспользоваться хранилищем, как вчера, где и у кого ключи разыскивать? И кто бы из нас их хранил? Серёжу частенько найти невозможно, Шура вечно всё забывает и теряет, ваш покорный слуга - ничем не лучше...
Штольман только головой покачал, услышав такие наивные речи.
- Что было дальше?
- Дальше мы снова вернулись в Петербургский зал, разбудили Шервашидзе и отправились к выходу.
А это ещё кто?
- Шервашидзе? Этого господина вы ранее не упоминали!
- Князь Александр Константинович Шервашидзе. Вчера он тоже здесь присутствовал... некоторым образом.
- То есть?
- Видите ли, Александр Константинович, как бы это выразится, слишком скоро утомляется, - вежливо кашлянув, пояснил дядя.
- Не стоит деликатничать, Пётр Иванович, - усмехнулся Бенуа. - Наш милейший князь, потомок царей Абхазии, классически ленив! Со своей склонностью к ничегонеделанию он справиться не в силах. Стоит ему чуток поднапрячься, он тут же изыскивает любую мало-мальскую возможность отдохнуть. Вот и вчера, ещё до ухода рабочих, он так устал, что заснул в Петербургском зале, прямо в углу. Подстелил сюртук и преспокойно отошел в объятья Морфея! Даже Сергей Павлович не смог его растормошить и к делу приставить! И наши споры-разговоры были ему нипочем. Чем громче шум, тем крепче сон!
Что за притча! Князьям в здешнем кругу, похоже, мёдом намазано. В свою бытность петербургским следователем и тайным агентом полковника Варфоломеева Штольман нечасто замечал за аристократами подобной неодолимой тяги к искусству. Правда, следует признать, что местные князья - персоны весьма нетривиальные.
- А вы уверены, что он спал, а не делал вид, что спит, и не вставал с места?
- Уверен, - твёрдо ответил Бенуа. Потом немного помялся и признался: - Едва он уснул, мы просыпали на него стружку. Нечаянно! - воскликнул он, заметив, как удивлённо и весело улыбается Анна. - Когда мы его будили, стружки и опилки лежали в точности так же.
- И вы можете поручиться, что абсолютно точно, до мельчайших подробностей запомнили их расположение? - усомнился Штольман.
- Яков Платонович, я, в некотором роде, всё-таки художник, - остро взглянул поверх пенсне Бенуа. - На зрительную память не жалуюсь.
- Были стружки, были, - подтвердил Пётр Иванович, ухмыляясь. - Спросонья Александр Константиныч их не сразу заметил, сюртук слегка встряхнул да сразу и надел, а после замучился их из сорочки выковыривать...
- Поправьте меня, если я ошибаюсь, - подытожил Штольман. - Вчера вечером в Русском отделе оставались вы, Александр Николаевич, Пётр Иванович и господа Дягилев, Ярёмич, Бенкендорф, Щербатов и Шервашидзе? Или ещё кто-нибудь... в углу отдыхал?
- Точно так, Яков Платонович, - со смущённым смешком ответил Бенуа. - Именно эти господа имели сомнительное удовольствие стать вчера нашими помощниками. Не успели увернуться от поручений Сергея Павловича.
- А отчего именно они вас интересуют? - полюбопытствовал Бакст. Свою часть показаний он давно выложил, и теперь внимательно слушал, вертя головой от оратора к оратору и стараясь ничего не упустить.
- Скорее всего, сегодняшние посетители выставки к... происшествию отношения не имеют, - пояснила Анна. Она, по своему обыкновению, бесконечно сочувствовала художникам, и ей хотелось по возможности смягчить неприятное для них известие. - Те, кто не из России.
- А отчего? Отчего вы считаете, что иностранец не мог бы у... украсть?.. - запнулся, но всё же выговорил Бенуа, и голос его упал до хриплого шепота.
- Ну, посудите сами, - решился озвучить Штольман те самые свои соображения, что пришли ему в голову в первую очередь. Хотя они и касались, скорее, денежной стороны вопроса, но в версию мести укладывались превосходно. - Полагаю, до сих пор русская живопись не пользовалась за границей особой популярностью?
- Вы правы, ею мало кто интересуется. - согласился Бенуа. - Строго говоря, мало кто имеет о ней хоть какое-то представление. Мы и хотели прежде всего показать здесь, в Париже, настоящую российскую живопись. И нашу Россию через неё. Показать то, чем можно гордиться по праву. Ну, и получить в некотором роде аттестацию от этого города, этого средоточия искусств и законодателя мод.
- Да, и Сергей Павлович желает не только поднести русскую живопись Западу, но и возвеличить её, ни больше, ни меньше! - подтвердил Бакст.
- Значит, коллекционеры в очередь за полотнами старых российских мастеров не выстраиваются? - вернул художников с небес на землю Штольман. - Зачем же тогда иностранцу, не имеющему представления об истинной ценности картины, связываться с кражей? Получение барыша в перспективе? Весьма и весьма сомнительно. Где разыскать знатока, что даст за картину хорошую цену? Нашёлся страстный поклонник творчества господина Левицкого? За рубежом - маловероятно. Идти на риск, чтобы заполучить полотно из дремучей России, а потом любоваться им тайком? Когда русская живопись не котируется в среде коллекционеров вовсе? Овчинка выделки не стОит. А вот если взглянуть на это дело глазами человека из России, прекрасно представляющего, что к чему, совсем иная картина, простите за каламбур, вырисовывается.
Тёплый взгляд Анны согревал почти ощутимо. Полно, драгоценная моя Анна Викторовна, незачем идеализировать вашего грубого фараона. Нет никакого резона в лоб огорошивать здешнюю чересчур нервическую публику известием о том, что в её ряды затесалась паршивая овца, жаждущая мести. Истерик потом не оберёшься. Преподнести сей факт, зайдя с приземлённо-меркантильной стороны, будет верней. Голый расчет, ничего более. Но благодарная, чуть снисходительная улыбка жены словно вслух говорила: «Яков Платонович, кого вы пытаетесь обмануть?»
- Так вы полагаете, что портрет... украл... кто-то из... нас?.. - с трудом выговорил Бенуа и замолчал, испугавшись собственных слов.
Сам Штольман в этом почти не сомневался. Как, собственно, и Анна.
