СОСЕДИ
Драббл к новелле «Бескровная жертва»
События происходят после новеллы «Игра»

Часть 1. Сёстры
Сестра сестре завидует в красоте
Народная мудрость
Дарья проводила взглядом удаляющиеся фигуры Штольмана и барышни Мироновой и вернулась в дом. Последняя и самая неприятная часть забот была сделана: она передала тёплые вещи для Каролины. Сибирь – это тебе не Европа, где зима сродни нашей тёплой осени. В Сибири зима начинается рано и стоит долго. Так что тёплые вещи Каролине не помешают. Ну, авось, Бог милостив, не даст замёрзнуть.
Кати в спальне не оказалось, и всполошившаяся Дарья, памятуя пропажу сестры среди бела дня, в домашнем платье, сунулась было обратно, на двор, да услышала голоса в гостиной. Катя оказалась там. Она сидела за столом, аккуратно сложив руки перед собой и рассказывала о графине Батори... самовару. Вернее, своему отражению в его начищенном боку. Горничная, которой Даша поручила проводить баронессу, стояла напротив с горестным выражением на лице.
– Не слышит она меня, барыня, – пожаловалась она. – Я уже и так и эдак, а всё никак.
Даша подошла к столу и осторожно заглянула сестре в лицо. Катя явно была не в себе.
– Пойдём, Катенька, в спальню. Уже поздно – спать пора.
– Да-да, – откликнулась сестра, не отрывая взгляда от самовара,– я только дорасскажу...
– Пойдём, мне дорасскажешь, – помогла встать со стула Дарья, – я ещё не слышала. Пойдём...
– Не слышала? – охотно поднялась сестра. – Так слушай. Пятьсот лет назад...
– Хорошо-хорошо, дорогая, – уводила Катю в спальню Дарья, – пятьсот лет назад... Как давно это было!..
В спальне, не перебивая, а только поддакивая, удалось быстро с помощью горничной переодеть баронессу фон Ромфель в ночное и уложить в постель. Рассказ о кровавой графине благополучно закончился знакомыми словами:
–... с тех пор её называют Кровавая графиня Батори.
И Катя, вздохнув, закрыла глаза.
– Вот и хорошо, – проговорила Дарья. – Хорошо, что всё закончилось.
– Её замуровали в собственной комнате, – отозвалась баронесса, не открывая глаз, – где она прожила ещё четыре года.
– Тише-тише, дорогая, – успокаивающе гладила сестру по волосам Дарья, – всё уже давно закончилось. Спи, милая. Завтра будет день – будет и пища. Я велю пирогов напечь, разных, и сладких тоже. Ты же любишь сладкие пироги? Любишь?
– Люблю, – сонно отвечала Катя. – И с грибами люблю. Ты вели с грибами сделать... и с капустой тоже...
– И с грибами велю, – монотонно продолжала Дарья, оглаживая сестру по волосам и глядя на своё отражение в оконном стекле, – и с капустой велю, и с картошкой велю, и сладкие велю... Всё, как ты любишь. Спи, и пусть тебе приснятся сладкие сны, как в детстве, помнишь?
Она перевела взгляд с окна на сестру. Та уже спала. Во сне лицо её разгладилось, морщин поубавилось, появился румянец на щеках – словом, выглядела Катя много младше своих лет. Дарья опять подняла глаза на окно. В стекле отражалась женщина в самом расцвете своих сил. Ей и замуж было ещё не поздно, и деток нарожать она ещё успела бы... Её тип называется в народе «кровь с молоком». «Вот только молоко уже скисло», – усмехнулась про себя Дарья и снова поглядела на сестру. Подложив ладошку под щёку, как в детстве, та мерно посапывала. Авось, проспит спокойно до утра.
Дарья поднялась, сделала знак горничной не гасить ночник и вышла из спальни сестры.

Неделя пролетела, как один день. Дарья еле успевала вертеться: и по дому распоряжения оставить, чтоб до её возвращения (а что она вернётся, Даша не сомневалась) всё в порядке было, и слуг лишних рассчитать, чтоб без обид, и адвоката принять, чтоб надзор за хозяйством был (спасибо Виктору Ивановичу Миронову: он все бумаги подготовил и привёз с собой, Дарье только подписать осталось), и вещи собрать в дорогу (как ни старалась, а три тяжёлых сундука получилось. А было бы больше, если ещё и вещи Каролины с собой потащили) – словом, дел было невпроворот, но как-то всё утряслось, сложилось, и сёстры Молостовы благополучно отбыли в Европу. Провожал их Мишка-конюх: он и вороного запряг, и возок приготовил, и вещи перетаскал сначала из дома, потом в вагон. Обещал вороного сберечь, баламут. С ним и попрощались на перроне, а больше ни с кем не успели...
***
В России ещё была зима, а в Австрии уже вовсю весна бушевала. Всё вокруг зеленело, цвело и пахло; было тепло и солнечно. Дарья даже запарилась в своей душегрее. А Катя мёрзла и чем-то, как показалось Дарье, была напугана. На вокзале их встречала карета, запряжённая цугом четвёркой коней. Ехать в ней было неудобно: тесно, жёстко, душно. Но с Божьей помощью добрались.
Зàмок поразил Дарью своими размерами. Когда они вышли перед парадным входом из кареты, он грозно, как показалось вначале, навис прямо над головой. Было солнечно, и замок, сложенный из белого камня, празднично смотрелся на фоне зеленеющих гор. Внутри было сумрачно и холодно. Дарья с Катей сразу прошли в гостиную с топившимся камином, им принесли подогретого вина для сугреву. Даше не понравилось, а Катя выпила как ни в чём не бывало и заговорила было:
– Пятьсот лет назад...
Но Даша велела проводить их в отведённые комнаты, и та послушно замолчала.
Устав с дороги, сестра сразу заснула, а Даша, сопровождаемая горничной Ангеликой, обошла замок. Он был трёхэтажный. На верхних этажах были гостевые комнаты, закрытые сейчас. Второй этаж – хозяйский. Кроме спален, здесь был будуар хозяйки, кабинет хозяина, детские и игровые комнаты. Первый этаж был хозяйственным (кухня, кладовые) и гостевым-приёмным: большая зала, музыкальная гостиная, столовая с огромным столом и стульями с высокими спинками. На таких сидеть – сущее наказание: ни расслабиться, ни развалиться...
Ангелика худо-бедно говорила по-русски. Но Даша спросила про русскую горничную для себя. Горничная понятливо кивнула и проводила в комнату для прислуги. Там Дарью ждали. Дородная  фру Хелена представила прислугу (среди горничных была и русская Луиза), спросила, к которому часу приготовить обед. Дарья не стала устанавливать свои порядки (в чужой монастырь, как известно...), сказала – как принято.

На следующий день явились оба врача, лечившие Катю до её отъезда в Россию. Герр Цигельшмайстер и герр Вольф. Оба не говорили по-русски, но Луиза, переименованная в просто Лизу, говорила бойко на двух языках. Дарья получила лекарства, которые надо было принимать строго по часам, и рекомендации по лечению Кати, и жизнь в замке баронов фон Ромфель потекла по заведённому порядку.
Первое время Катя после лекарств спала и просыпалась только поесть, оправиться и поменять рубашку – было жарко, все потели по-страшному. Хорошо, что в доме был водопровод и ванна, где можно было ополоснуться, иначе Дарья просто не выдержала бы. Притом комнаты в замке нужно было отапливать даже летом, а то ночью всё тепло улетучивалось в короткое время – камень везде – и к утру зуб на зуб не попадал.
Потом сестре стало лучше и легче: она перестала всем и всюду рассказывать про графиню Батори, ночью спала спокойно, днём даже гуляла в небольшом – это при таком-то огромном замке! – садике. Дарью удивляла и возмущала такая несправедливость: вокруг леса, зелень, птицы поют, а во дворе замка ни кустика, ни деревца, ни цветочка. Садик, называемый зимний сад, располагался в стеклянной пристройке. В нём было хорошо, когда окна открывали нараспах. А при закрытых окнах там было душно и сыро, как в моечной бани. Дарья как-то раз уговорила сестру прогуляться во дворе замка и пожалела об этом: был такой ветер, что их обеих чуть не сдуло с открытой площадки.
Словом, не нравилось Дарье в Австрии. Она тосковала по затонскому лесу и лесным полянкам, во сне видела свой родной дом в мельчайших подробностях, слышала и слушала пенье соловьёв, кормила с рук вороного, парилась в бане, охаживая себя веником... Просыпалась иногда вся в слезах от счастья и восторга и долго лежала, маясь от бессонницы. Но Кате здесь было лучше, чем дома, и Дарья смиряла себя ради сестры.
Когда баронесса фон Ромфель оправилась настолько, что смогла заниматься делами, в замок пожаловала старшая сестра барона – Анна-Вельгимина. Она приехала поговорить о завещании, наследстве, деньгах и прочем подобном. После беседы с ней у Кати случилась истерика, и её еле успокоили лекарствами. Пришлось даже вызвать доктора Вольфа. Тот, осмотрев больную, рекомендовал не заводить с ней подобных разговоров, а то не ровён час... Дарья тут же приняла это к сведенью, и Анне-Вельгимине пришлось уехать ни с чем.
Но спустя какое-то время Катя сама завела разговор о завещании.
– Знаешь, Даша, – заговорила она, когда сёстры отдыхали после обеда, – Вельгимина хочет, чтобы я переписала на неё Каролинину часть наследства. А как я могу это сделать? Каролина вернётся... она же вернётся когда-нибудь? – вопросительно-просительно взглянула Катя на сестру и поспешно продолжила: – Вернётся она, а у неё ни дома, ни титула, ни денег. Как она жить будет? Что она мне скажет тогда?
Дарья по приобретённой здесь привычке хотела промолчать, да подумала, что лучше будет узнать сестре правду от неё, чем от чужого.
– Катенька, а вернётся ли? Она же где? В Сибири, на каторге. Оттуда почти не возвращаются: туда уходят молодыми здоровыми парнями, а возвращаются стариками, седыми и больными. Видела я таких. А женщин, оттуда вернувшихся, так вообще не видала. Так что не дождёмся мы её или не доживём. На всё воля Божья. Смирись, Катя.
Сестра долго молчала. Потом заговорила глухо:
– Что же делать, Даша? Всё отписать – куда мне тогда деваться?
И Дарья решилась сказать о заветном:
– А ты домой поезжай. В Затонск. В дом родной. Там вдвоём будет свой век доживать.
– Я полжизни здесь провела, – задумчиво сказала Катя, – а дом в Затонске больше твой, чем мой. Да и ты ещё нестарая вовсе, ещё замуж выйдешь...
– Замуж? – рассмеялась Даша. – За кого?
– Да хотя бы за Силу Фролова. Я ведь помню, как он на тебя... за тобой... – вздохнула тяжело, – пока я не появилась да его у тебя не увела.
– Скажешь тоже – увела; он что, конь взнузданный?
– Увела, Даша, увела. Обидно мне стало, что он на меня не смотрит, как остальные. Слово себе дала, что уведу, – и увела...
Помолчали обе.
– Прости меня, Даша, глупую, неразумную. Если можешь.
– Да что уж теперь-то поминать, – вздохнула и Дарья. – Тому уж два десятка лет миновало, всё быльём поросло... О чём теперь говорить?
– Я виновата, что тебя обидела, вот теперь Бог мне и даёт в наказание: из-за меня и муж умер, и дочь... пропала.
– Не говори так, Катя. Почему из-за тебя? Ты, что ли их?.. Сами они... А всё это... – Дарья обвела глазами окружающее, – а знаешь, Катюш, отдай ты всё это. Зачем оно? Что с ним делать? В могилу с собой не заберёшь, в карман не положишь. А мы бы с тобой домой вернулись – всё лучше.
Катя тогда промолчала, но пару недель спустя вызвала адвоката и переписала завещание. А Дарье сказала, что готова ехать в Россию.

Собрались споро – гораздо быстрее, чем дома, и выехали в Россию. Дарья успела отписать адвокату Миронову, с которым всё время, что была в Австрии, состояла в переписке, и просила организовать встречу в Затонске. Ехали почему-то долго. Кате даже пришлось снова давать таблетки, что взяли с собой в дорогу по рекомендации докторов. Но добрались-таки.
Когда пересекли границу, Дарья сразу почувствовала: и воздух, и вид за окном вагона, и запах на перроне, и молоко, что брали на остановке, и хлеб – да всё было своё, родное до слёз.
А уж когда в Затонск прибыли, да к дому подъехали, да внутрь зашли... Дарья не сдержалась и расплакалась...

 Часть 2. Сосед
Близкий сосед лучше дальней родни
Народная мудрость
Матушка умерла ночью. После страшной гибели Дуни Кокошиной ни одна девка не соглашалась ухаживать за хозяйкой. Сила сам ходил за матерью: менял бельё, мыл и переодевал и... слушал всю ночь её стоны. Матушка стонала не специально – она стонала, дыша. Как засыпала, так и начинала дышать-стонать.
Две недели прошли как в тумане. Сила измучился, как никогда. Три раза в день он кормил мать, менял ей рубашки; помогал Пустылихе, которую уговорил-таки продолжить лечение кровью; мотался по бойне, присматривая за забойщиками; встречался с покупателями; следил за отправкой мяса – чего только он не делал! А ночью сидел у кровати и... слушал её стоны-всхлипы... и не спал. Даже не дремал.
В ту ночь он за четверть часа до полуночи на мгновение прикрыл уставшие глаза, а когда открыл, часы пробили два раза. «Два часа! – в ужасе подумал он. – Я что, заснул?!» Он посмотрел на мать. Та лежала тихо, не стонала и даже... улыбалась!
– Мама, – позвал он, уже понимая, что произошло. – Мама! Ты спишь? – и дотронулся до её руки, лежавшей поверх покрывала.
Рука была ледяная.
Сила тяжело поднялся с кресла, в котором сидел у кровати, и подошёл к окну, прижался горячим любом к холодному стеклу. За окном была ночь, беззвёздная и безлунная: старый месяц уже истаял, а новый ещё не народился. Но от снега ночь казалась светлой, как при луне.
– Вот всё и закончилось, – произнёс Сила вслух. – Всё кончилось.
Он вернулся к постели матери, накрыл её лицо покрывалом, добрался до своей постели и... заснул. Крепко, без снов.
Проснулся он привычно рано бодрым и, на удивление, выспавшимся. Вспомнил, что сёстры Молостовы уезжают на днях в Австрию и надо бы с ними попрощаться: когда они ещё увидятся, да и увидятся ли... Ещё он обещал помочь им с сундуками:
– Соседи ж мы, должны друг другу помогать по мере сил. А мужиков у вас нет. Я приду и...
И не пришёл...
Да заботы навалились кучей, и он, закрутившись, совсем забыл о соседках! Вспомнил только пару недель спустя, когда уж и мать похоронил, и поминки справил, и девять дней. Сунулся  к ним, а они уже уехали. Вот и помог, вот и сосед называется!
***
Время летело быстро и незаметно. Весна прошла, казалось, в три дня: вот только вчера снег лежал и таять не собирался, а сегодня уже ручьи побежали, снег сошёл мгновенно, всё буйно зазеленело, зацвело с одуряющими запахами. И сразу лето наступило, жаркое и бездождевое. Всё изнывало от зноя. Работать можно было комфортно либо рано утром, либо поздно вечером, когда жара не донимала. Дождей, как назло, не было вовсе. Затонск, казалось, обезлюдел: все прятались по домам и старались поменьше бывать на улице.
Сила Кузьмич тоже много времени проводил в доме. Раньше такого не бывало, а теперь, когда болящей матери и забот, связанных с нею, не было, стало привычным и необходимым.
Что делать дома, когда никуда и ни за чем не надо?  Думать? О себе – бессмысленно, о других – ни к чему, о жизни... голова трещит так, что уж лучше пить горькую. Пить? Сила пил мало и редко, больше за компанию, и не больше двух-трёх рюмок, да и то неполных – на один глоток. Бумаги писать? Так этой заботы и в конторе хватало. Потом он нанял... как его?.. секретаря, вот. Тот справлялся. Сила проверял. Можно было и не торчать постоянно в конторе. По гостям ходить? Ну, кто в такую жару попрётся в гости? И к кому? Единственные добрые, как сейчас понял Сила, соседи были Молостовы. Да и те уехали. А он и не проводил... И обстоятельства, на которые он ссылался, здесь ни при чём.
Побоялся он в горе на глаза сёстрам показаться. Его горе – смерть матери – благом обернулось, как время прошло. Недолгое, но достаточное, чтобы Сила ощутил немалую пользу от её ухода. А вот Катя с Дарьей... Особенно Дарья. Даша, Дашенька...
***
Двадцать лет назад это было, а как сейчас... Сила тогда приехал с весенней Нижегородской ярмарки, куда ездил с отцом, и за какой-то надобностью явился к Молостовым. В дверях столкнулся с младшей – Дашей. Ей тогда было... лет четырнадцать, кажется. Она была крепенькой такой, кровь с молоком, рослой для своего возраста и... всё при ней было. Да такое, что Сила аж ахнул про себя: «Вот так краля выросла! А была девчонка как девчонка. Откуда всё только взялось!» Даша застеснялась, глаза опустила, но взгляд оценивающий Сила всё же увидел и ухмыльнулся, опять же про себя.
Он потом долго ходил под впечатлением. Отец заметил и заговорил о женитьбе. Силе тогда 24 исполнилось. Отец и невесту уже нашёл – Марусю Затевахину, дочь партнёра отцовского. Но у Силы всё Даша была на уме. Он понимал, что той ещё рано замуж: его отец, Кузьма Кондратьич, Молостовых недолюбливал (Сила не спрашивал, почему), а её родители наверняка будут против – старшая ещё не просватана, да и Даше рановато ещё о замужестве думать. Сила решил переждать год-другой и посвататься по всем правилам.
А тут старшенькая Молостовых объявилась – Катерина. Даша против неё была как берёзка против ёлки новогодней. У Даши волосы тёмные, гладкие, даже на вид тяжёлые, заплетённые в косу, у Кати – светло-русые, с кудряшками вокруг лица, уложенные в модную причёску. Даша крепко сбитая, в теле, Катя тоненькая, воздушная: кажется, дунь – улетит. Даша всё бочком-бочком, незаметно, глаза дóлу, скромна и серьёзна не по летам, а Катя яркая, сразу в глаза бросается, живая такая, улыбчивая. Мимо неё не пройдёшь!
Сила и не прошёл. Увлёкся, влюбился, ни на шаг не отходил, подарки дарил разные. Катя смеялась, но подарки принимала. И даже один раз позволила себя в щёчку поцеловать да руку пожать на прощанье. Сила совсем голову потерял, хотел было уже отца просить сватов заслать, да тут осенняя ярмарка в Нижнем. Он снова с отцом поехал, а когда вернулся...
В Затонске появился австрийский барон со звучным именем – Арнольд фон Ромфель. Это вам не Сила Кузьмич!
Барон был молод, богат и знатен. И уродом не был, даже наоборот. Один нос чего стоил! Чего его потянуло в Россию? Приехал, сказал, чтобы жениться на русской. Катю среди барышень подходящего возраста он выделил сразу и околдовал её и обаял родителей. Силе осталось только облизнуться и с горя после отъезда молодых в Европу, в родовой зам-ок баронов, жениться на Марусе, потакая отцу. Он буквально на следующий день после свадьбы пожалел о своём решении, да поздно было. Нет, Маруся оказалась неплохой женой: за хозяйством следила, дом блюда в порядке, в постели ублажала. Да только Силе никак угодить не могла, как ни старалась. Не Катя она была, не Катя...
Сила в работу ушёл с головой – отец нарадоваться не мог на сына. Со смертью отца Сила стал полновластным хозяином, бойню завёл, стал мясом торговать, разбогател не на шутку. И всё бы хорошо, да деток Бог не дал. Кто был виноват – он ли, Маруся ли – не известно, только ничего не помогало. Маруся и к врачам обращалась, и Богу свечки ставила, и к Ипатию в Ярославль ходила, и травки всякие, разными бабками насоветованные, принимала – всё никак. Даже не понесла ни разу. А потом мать волчанкой заболела, и совсем худо стало. Пока жена была жива, она за больной ходила, а как Маруси не стало (по осени простыла да в три дня и сгорела), пришлось сиделку нанимать. Так в доме появилась Дуня Кокошина. Молодая, красивая девка, которая не прочь была... А Сила-то ещё не старый. Он тоже был не прочь...
А Даша... Её Сила снова увидел на похоронах её родителей. Лет семь уже спустя, как Катя уехала. За эти семь лет он ни разу к Молостовым не захаживал и был потрясён... Даша была прекрасна: в душегрее, тёмном шерстяном платье, цветной шали на голове и по плечам. Маруся его – Сила был на кладбище с женой – не шла ни в какое сравнение... Но Сила запретил себе даже думать о Даше.
Но пользовался любым поводом, чтобы появиться у Молостовой. Сейчас конь вороной, например. Не так уж он был нужен Фролову, сколько служил причиной частых посещений Дарьи. Та наотрез отказывалась продавать жеребца, несмотря на все щедрые посулы. Когда Катя с дочерью из Европы приехали в Затонск – то ли навестить родное поместье, то ли насовсем – Сила был первым, кто пришёл проведать соседок.

Часть 3. По-соседски...
Хороший сосед –
самый большой родственник
Народная мудрость
Мишка-конюх молостовский – он после отъезда хозяйки у Фролова работал, вместе с вороным, за которым и приглядывал, и ухаживал – сказал, что на днях Дарья возвращается. Одна ли, с сестрой ли, он не знает. Только телеграмма пришла, чтобы встретить на вокзале. Мишка целыми днями мыл и чистил вороного, чтобы хозяйка сразу же увидела коня и оценила его, конюха, уход.
Сила тоже готовился к встрече: в дом к Дарье зашёл на правах соседа, с Настасьей-экономкой, оставленной на хозяйстве, переговорил. Та своё дело знала и уже наняла девок почистить всё в доме, комнаты приготовить, кухарке поручение дала обед приготовить, дворнику-сторожу велела двор подмести, дорожки подсыпать да водой полить, чтобы пыль прибить хоть чуть-чуть. Словом, всё в отсутствии хозяйки было сохранено и присмотрено. Вот только Сила не решил пока: на вокзале встретить Дарью или на другой день вечером зайти. Но его вызвали в контору, и вопрос с посещением соседей решился сам собой.
***
В заботах и трудах прошла неделя, пока Сила всё-таки собрался к Молостовым. Он как раз возвращался от Крымова, который предлагал на осеннюю ярмарку в Нижний обозом поехать: и с охраной проще, и с товаром легче. Сила обещал подумать, а сам для себя уже решил, что согласится: так действительно удобнее, когда все скопом едут... Он увидел собравшихся в кучу своих работников, что-то бурно, с размахиванием рук обсуждавших меж собой, а среди них – Мишку молостовского, но не стал подходить к ним выяснять, что обсуждают, а сразу свернул к усадьбе Дарьи.
В воротах он столкнулся с адвокатом Мироновым. Сила слышал, что Виктор Иванович был душеприказчиком Дарьи. Поприветствовались, и Миронов просто оглоушил Фролова известием.
– Как?! Обе?! – ахнул Сила Кузьмич и широко перекрестился. – Пусть земля им будет пухом... Вот горе-то горькое! Что Дарья... Павловна?
– Рыдала, – поморщился адвокат. – Еле успокоили. Потом пошла к сестре в спальню... сейчас сидит в гостиной... – вздохнул тяжело, – одна... – и посмотрел на Силу просительно: – Вы посидите с ней, Сила Кузьмич, пожалуйста, хотя бы до приезда доктора. Я бы и сам, да мне в контору надобно – не могу задерживаться дольше. А?
– Конечно, побуду, – заторопился в дом Фролов. – По-соседски. Ах, беда-то какая...

Дарья и правда сидела в гостиной за столом, что-то перебирая пальцами. Она подняла голову на вошедшего.
– Дарья... – начал Сила, – я адвоката встретил... Миронова... он мне и сказал... прими мои соболезнования...
Молостова кивнула и снова опустила голову.
– Виктор Иванович сам займётся похоронами, – глухо произнесла она. – У меня... сил нет... Я ведь совсем одна осталась, Сила. Совсем одна... Всех я схоронила...
Вдруг Дарья закрыла лицо ладонями и запричитала голосом плакальщицы:
– Да за что же ты меня покинула, сестрица моя родная?.. На кого ты меня, Катенька, оставила?.. Я же теперь одна-одинёшенька на свете!.. Как мне одинокой-то жить?.. Как мне горемычной век вековать?..
Сила сделал пару шагов к столу, обнял и прижал Дарью к себе. Он вспомнил, что матушка сестёр Молостовых была известной в Затонске плакальщицей. Видно, Дарья унаследовала этот дар. Он гладил женщину по голове, чуть покачиваясь в такт причитаниям:
– Поплачь, поплачь, Дарьюшка. Тебе легче станет. От слёз всегда легче. А как отплачешься, так сядем рядком да поговрим ладком... Как тебе быть, как жить дальше, чем себя занять...
Дарья замолчала и, отстранившись, взглянула мокрыми глазами на Фролова.
– Как жить... как быть... – прерывисто повторила она.
Потом с силой отёрла глаза, судорожно вздохнула и хотела встать, да Сила её удержал:
– Ты послушай, Дарьюшка. Я тебе дело говорю. Ты же жила до Катиного приезда одна. И со всем справлялась: и с хозяйством, и со слугами, и с делами... Вон, дом у тебя какой! Полная чаша!
– Полная-то полная, да кому она нужна?
– Так тебе и нужна. Ты же у нас... хозяйственная, заботливая, за всем присмотр у тебя, всё и все под рукой...
– Не расхваливай меня, Сила. Не достойна я...
– Ещё как достойна! – с жаром заговорил Фролов. – Ты ещё не старая, ещё замуж выйдешь... за достойного человека. Он тебя любить будет...
Дарья грустно улыбнулась:
– Да какой «замуж», Сила! За кого? Где этот «достойный человек»? Здесь, в Затонске? – и махнула рукой, освободившись из рук соседа.
И Сила решился, даже на одно колено встал, чтобы глаза Дарьи видеть:
– Так вот он я, достойный человек, за меня и выходи...
Дарья даже опешила:
– О чём ты, Сила?
– О том, что пора бы уже... и о себе подумать, о муже, семье...
Дарья покачала головой, но сказала о другом:
– Виктор Иванович обещал доктора прислать, чтобы забрать Ка... тело.
– Обещал, значит, пришлёт, – успокаивающе сказал Сила, поднимаясь, – а ты, Дарьюшка, подумай над моим... предложением. Я ведь не сгоряча, я над этим думал с тех самых пор, как вы с Катей уехали в свою Австрию.
Молостова не ответила, задумавшись. Ей вспомнился их с Катей разговор про Фролова: «...Я ведь помню, как он на тебя... за тобой... пока я не появилась да его у тебя не увела...»
«А ведь так всё и было, – вдруг подумалось Молостовой. – Увела-таки, да и бросила потом, как других, когда барон появился... А не будь Кати, глядишь, года через два-три стала бы Фроловой... О Господи! – ужаснулась Дарья. – О чём это я думаю?! Катя там, в спальне, а я о своём...»
И слёзы снова побежали по её щекам. Увидев, что Дарья опять плачет, Сила решительно произнёс:
– А давай твоего квасу попробуем!  Помнится, он знатным был, жажду утолял. По такой жаре, как сейчас – милое дело – и уселся за стол.
Дарья, опомнившись, пошарила за рукавом, ища платок, и, не найдя, ладонью отёрла глаза, позвонила в колокольчик – эту причуду она переняла из замка барона – и велела появившейся Насте принести холодненького кваску из погреба.
– Как сам-то, Сила? – решила отвлечься от горестных мыслей Дарья. – Слыхала по приезде, что ты матушку свою схоронил?
– Схоронил, – чуть опечалился Фролов. – Она в ночь, как вы уехали, отошла, не мучаясь... Я потому к вам и не пришёл помочь с отъездом... Ты прости, Дарья, не обижайся. Я понимаю
что некрасиво: обещал – и не сделал... Да только...
– Ну, что ты, – укоризненно сказала Молостова, – какие обиды? Тем более между соседями. Мы ж всегда дружно жили... О Господи! О чём я говорю! Там же Катя, в спальне, а я тут про квас да соседей!
– А давай-ка мы с тобой, Дарьюшка, доктора в саду подождём. Там ветерок, прохладно...
Она сердито снова оттёрла слёзы ладонью – бегут и бегут горючие, не остановишь! – и решительно поднялась:
– Пойдём. Оттуда подъезд к дому виден. Авось, не пропустим...

Они сидели за садовым столиком, на котором стоял запотевший кувшин с квасом и пара стаканов. Отсюда, и правда,
хорошо были видны въездные ворота. Оба молчали.
– Дарья... Ну, с Катериной понятно, а как ты узнала про Каролину?
– Мне Аннушка Миронова весть принесла... А потом Яков Платоныч телеграмму принёс, что им в управление пришла...
– Вот как... И... давно она... померла?
– Как раз неделю назад.
– Послезавтра – девять дней...
Они помолчали, думая каждый о своём.
– А что ты мне скажешь, Дарьюшка, на моё... предложением? – заговорил Сила Кузьмич.
Молостова покачала головой:
– Нет, Сила Кузьмич, нет. Не время... Не готова я сейчас... Не говори мне больше про... Нет.
– Это твой окончательный ответ?
В воротах появился экипаж, в котором сидел доктор Милц.
Дарья с облегчением встала.
– Прости, Сила, дела у меня сегодня неотложные. Пойду я... А ты пей квас-то, пока он холодный.
И ушла встречать доктора да заниматься похоронными делами. А Сила так и остался сидеть за столом, с трудом удерживая слова, что рвались из его груди.
«Не время... не время ещё, Сила. Потерпи. Терпенья тебе не занимать, так что...»
Он налили себе холодненького кваску и залпом выпил.
***
Полгода спустя, в январе 1890 года, в затонской церкви тихо обвенчались Дарья Павловна Молостова и Сила Кузьмич Фролов.
15.07.22

Драббл "Про необъяснение" являлся частью "Соседей", но, по зрелому размышлению, выделен отдельно