Семейные праздники

Анну Викторовну бесполезно было спрашивать о любимых цветах. Когда-то она об этом не задумывалась. Когда-то, как и все, любила розы. А потом ей подарили Цветочек Аленький. Она до сих пор не знала, как он называется.
Цветочек был страшненький, из тех, что ковром покрывают клумбы на исходе лета, а на них никто не обращает внимания. Она долго разглядывала его, силясь понять, что же в нём есть замечательно красивого, да так и не нашла. Потом засушила его между страниц неизменного Кардека, зная, что уж эту книгу она не потеряет ни при каких обстоятельствах.

Мама заботливо собрала для неё целый гербарий женихов подходящего возраста и воспитания. Прекрасных молодых людей, которые знали язык цветов и умели дарить их дамам. Поручик Шумский однажды принёс ей корзину белых хризантем. Анне полагалось бы обрадоваться, но она не обрадовалась. Потому что в прихожей, рядом с поручиком и его корзиной, обнаружился Штольман, которому в голову не пришло подарить ей корзину цветов. Он просто торопился спасти ей жизнь. Тогда её это очень обидело. Она думала, что он пришёл не за этим.
А потом он подарил ей Цветочек Аленький. Просто потому, что в тот миг не мог сделать для неё ничего другого. Она была испугана и расстроена тем, что её объявили ошибкой мироздания. И тогда Штольману пришла фантазия подарить ей цветы.
Должно быть, пришла она, когда Анна уже спускалась в сад, и он сорвал первое, что попалось под ногами. Слава богу, что это оказалась не огромная, вонючая садовая лилия. Вот уж это Анна не смогла бы сохранить даже при всей любви к Якову Платоновичу.
Сугубый человек действия, всегда знавший, как найти, спасти и уберечь, в любви Штольман был глупым, смешным и трогательным, как гимназист. Анна диву давалась, как он ухитрился попасть в дамские угодники. Должно быть, в Петербурге для этого достаточно было своеобразной мужской красоты, умения задиристо и обворожительно улыбаться и отпускать язвительные шутки, слегка замаскированные под комплименты.
Конечно, мама всего этого сразу испугалась и принялась убеждать Анну, что  сыщик ей не пара. Но мама ведь не видела, не поняла, что всё это не всерьёз. А на самом деле Яков Платонович - очень одинокий человек, с головой погружённый в свою опасную работу. Анна очень удивилась, когда узнала, что он понятия не имеет о простых семейных радостях, которые в доме Мироновых были делом естественным. Например, день рождения. Удивительно, как он вообще знал, что в день рождения дарят подарки.

В семействе Штольманов был свой особенный день – седьмое января. И в этот день они всегда делали подарки друг другу. Никакая не дата – просто день, обычный день, который они решили отмечать потому, что были в тот день очень счастливы.
Накануне они обвенчались в маленькой лесной церкви Николы-на-Росстанях. К тому времени уже две недели они жили под одной крышей, спали в одной постели, только без близости, потому что Яков Платонович выздоравливал после ранения и плена. Анна же для себя давно решила, что она ему жена, хоть и не венчана, и думать не думала смущаться по этому поводу. Александр Францевич тоже, кажется, не видел в этом ничего предосудительного. А Антон Андреевич сам договорился с попом и купил им кольца. Милый Антон Андреевич хотел, чтобы всё было правильно. Он был их свидетелем. Кажется, во время венчания Анна волновалась меньше всех.

Потом они долго ехали в санках по ослепительно сверкавшему на солнце свежему снегу. Анна прижималась к плечу мужа и думала о том, что давно уже мироздание не было настолько прекрасно. Наверное, с того самого дня, как ей подарили Цветочек Аленький.
В Твери они сели на поезд, идущий в Москву. И вот тут Анна неожиданно заволновалась, словно первая брачная ночь для неё не случилась почти месяц назад, словно всё ещё только предстояло.
В ту ночь их было двое в номере гостиницы – одиноких и беззащитных. И кольцо сжималось со всех сторон. И было очень страшно за Штольмана – первый раз в жизни. Анна словно чувствовала, как приближается, нависая над его головой, что-то неминуемое и неотразимое. В ту ночь всё произошло очень стремительно, словно они торопились упрочить свое решение быть вместе, чтобы ничто и никогда не смогло их разделить.  Анна и не заметила боли, потому что тревогой и болью было охвачено всё её существо. А потом она забылась, утомлённая, чтобы утром пробудиться в ужасе от того, что Яков исчез, что с ним всё же случилась беда.
Теперь им ничего не грозило. С помощью друзей они вырвались из кольца облавы, и уезжали вместе, победившие уже тем, что не дали себя разлучить. Им предстояла вторая ночь. И сегодня Штольман не торопился.
Он сам снял с неё сапожки, расстегнул платье и корсет. Оставшись в одной сорочке, Анна почувствовала, что по телу волнами прокатывается дрожь, хотя в купе было жарко натоплено. Она сама торопливо распустила узел галстука, сама поспешно избавила мужа от сюртука и жилета, чтобы не чувствовать себя такой беззащитной в своём неглиже, и приникла губами к груди в вырезе белоснежной рубашки.
Яков вздрогнул, судорожно прижал её к себе, а потом вдруг оторвался от жены, опустился на колени и принялся медленно стягивать с неё чулки. Анна чувствовала горячие ладони на бёдрах, и сжималась, не понимая сама, нравится ли ей это ощущение, или оно её смущает. Почему? Ведь это её законный муж! И на этот раз они не делают ничего предосудительного. Преодолев смятение, она заставила себя без трепета принимать неведомые прежде ласки. Тем временем Яков уже целовал её колени, медленно, очень медленно поднимаясь всё выше.
Когда они соединились, Анна поразилась возникшему при этом неистовому желанию. Оказывается, в ту первую ночь, она сама не ведала, чего хотела. Защитить его, принадлежать ему. Всей силы собственного желания она и не успела понять. Сегодня оно пришло к ней во всей полноте, как пожар, который разгорался у неё внутри. А муж только разжигал этот пожар, вместо того, чтобы его погасить.
А потом вдруг настало невероятное блаженство, в котором она растворилась, потеряв ощущение места, и времени, и собственного тела.
Потом это сумасшедшее ощущение медленно уходило, как затихающая волна прибоя, оставляя её обессиленную и изумлённую всем пережитым. Такого в прошлый раз с ней точно не было. Она и не помнит, что с ней было, она уснула сразу.
Прижавшись к  мужу, Анна слушала, как постепенно успокаивается его дыхание, как становится медленнее сумасшедший ритм сердца, а в голове бродила только одна настойчивая мысль: «Мой! Никому не отдам!»
Почему? Почему она так боялась сегодня? Ведь она давно уже знала, наверное, с самой первой их встречи, что это её человек, самый близкий и самый родной. Они оба это знали…
- Почему? – вслух вырвалось у неё.
Яков Платонович пошевелился, приподнимая голову и заглядывая жене в лицо. Левая бровь вопросительно изогнулась.
- Почему сегодня это было совсем иначе? Это потому, что я теперь законная жена?
- Анна Викторовна! – протянул он умоляюще, как делал всегда, когда поражался её наивности, но не мог высказать это вслух.
Анна подумала, не обидеться ли ей на всякий случай. Не всерьёз, а так, слегка, для порядка. Штольман немедленно прижал её к себе, ласково целуя в макушку, так что обижаться сразу расхотелось. Она поцеловала его в плечо возле ключицы, вызвав прерывистый вздох, и удовлетворённо улыбнулась.
- Ну, а всё-таки?
Муж ответил, сделавшись серьёзным:
- Аня, просто девушка испытывает боль, становясь женщиной. Поэтому первый раз всегда несколько… неприятен. Потом это проходит.
- Нет, мне вовсе не было неприятно! – запротестовала она, не желая бросить и тень сомнения на достоинства их первой ночи. – Но сегодня… это было… Это теперь всегда будет так чудесно?
- Я постараюсь! – сказал он, прижимая её к себе. Анна расслышала в его голосе улыбку.
В этот миг поезд резко дёрнулся, останавливаясь. Супруги чуть не упали со своего брачного ложа.
- Что это? – испугалась Анна.
- Москва, - несколько обескуражено сказал Штольман, выглядывая в окно.
А в следующее мгновение они слетели с дивана и принялись лихорадочно одеваться, словно застигнутые врасплох любовники, больше мешая, чем помогая друг другу.

От Николаевского вокзала они торопливо уехали на извозчике, чтобы не попасться на глаза никому из знакомых, которые имелись в Москве у обоих. Несмотря на раннее утро, есть хотелось чрезвычайно. Яков Платонович приказал везти их в Сокольники, где знал недорогие, но вполне приличные номера. Плату с новобрачных запросили умеренную, имён же не спросили вовсе. Оставалось надеяться, что при таком нетипичном для Москвы радушии в номере нет клопов.
Едва расположившись, они покинули номера, чтобы позавтракать. В кафе Филиппова, отделанном под старину, украшенном шатрами и башенками, несмотря на ранний час, были суточные щи и расстегаи. Анна сама поразилась тому, что этот завтрак не показался ей чрезмерно плотным.  Мама в ужас бы пришла от такой прожорливости, совсем не подобающей молоденькой барышне. Муж только посмеивался молча, словно не был удивлён её волчьим аппетитом.
Анне вдруг мельком подумалось, что Яков Платонович с восторгом и трепетом принимает от неё всё, что бы ей ни вздумалось вытворить, словно так и не поверил до конца в то, что она принадлежит ему окончательно и бесповоротно. А он и не поверил, кажется. Совсем недавно, несколько дней назад, когда всё между ними, казалось бы, уже было решено, Яков вдруг вновь завёл ту же песню: «Анна Викторовна, вы совершаете ошибку!» Анна только теперь во всей полноте поняла, что эта тема мучила его уже не один месяц. Стараясь быть логичным и убедительным, он перечислил по пунктам всё, чем не подходил ей, не забыв ни ссылки, ни репутации, ни службы, ни возраста, ни отсутствия сбережений, то есть всего, что стояло между ними прежде, а закончил тем, что теперь у него нет даже этого.
Он был таким спокойным, таким рациональным, так правильно рассуждал, что Анне почудилось в этом что-то до боли знакомое.
- Яков Платоныч, вы мне нейтралитет предложить хотите?
Штольман вздрогнул и осёкся, должно быть, вспомнив глупую затею минувшего лета. Тогда он, кажется, тоже был убеждён, что придумал что-то на редкость удачное. Сам же был не рад потом!
- Аня, я снова выгляжу идиотом?
- Ну, если вы хотите, можно выразиться и так! – ответила она с вызовом.
А потом подошла и обняла, приникнув к плечу. Ей очень часто хотелось так сделать, хоть это чаще всего было совершенно неуместно. Да, что там, попросту недопустимо! Теперь, после всего пережитого не хотелось ни спорить, ни ссориться. Просто не надо думать, что Яков Платоныч умный и всегда знает, что делает. И тогда у них всё будет хорошо.

Анна уже давно поняла, что её сыщик может сопротивляться чему угодно, кроме ласки. Ласка мгновенно обезоруживала его, делая абсолютно беззащитным. А еще она подумала, что зная этот секрет, может вертеть мужем, как ей вздумается. Вот только делать это ей совершенно не хотелось. Между ними никогда не будет ничего, кроме правды. Потому что когда они искренни друг с другом, им нечего бояться.
Подумав так, она совершенно честно спросила:
- Яков Платонович, я вас ставлю в неловкое положение?
Левая бровь в недоумении поползла вверх.
- Каким образом, Анна Викторовна?
Анна вздохнула с раскаяньем:
- Ну, не пристало молодой женщине быть такой прожорливой.
Штольман едва сдержался, чтобы не расхохотаться в голос. Давно уже она не видела, чтобы он так над ней потешался.
- Ну, что я опять такого сказала? – надулась Анна, мгновенно вернувшись в те времена, когда он, не скрываясь, забавлялся её попытками помочь ему в делах сыска.
Муж взял её руку и поднёс к губам, не переставая улыбаться.
- Не боитесь, что я разъемся и стану неповоротливой, как колода?
- Нет, не боюсь. В вашем аппетите нет ничего дурного. Учитывая, чем мы всю ночь занимались.
Анну эта мысль обескуражила. Что-то она не помнила за собой такого волчьего голода после первой ночи любви. Скорее уж, у неё на несколько дней все чувства и желания отшибло.
Но да, тогда она не могла думать ни о чём, кроме его исчезновения. И крови на полу в гостинице.
- Господи, сколько же я всего не знаю! – вырвалось у неё в сердцах.
Штольман улыбнулся, продолжая ласкать пальцы жены. Кажется, были вещи, с которыми он тоже не мог совладать.
- Ничего. Это временно. Хотите прогуляться, Анна Викторовна?
Еще бы она не хотела! После такого завтрака ей определённо требовался моцион.

Дорожки Сокольнического парка были расчищены и полны гуляющей публики. На пруду степенно катались пары на коньках. С горы на ледянках съезжали восторженно верещащие дети. Повсюду торговали пирогами и сбитнем. И только сейчас Анна вдруг поняла, что для всего окружающего мира просто продолжаются новогодние гуляния. Ни один из праздников она не заметила этой зимой.
Теперь всё позади. Для них двоих тоже наступала пора праздника. Они имели на это право, выстрадали его, заслужили.
- Яков Платонович, а когда у вас день рождения?
- Пятого января. А что?
- Но ведь это же было позавчера? – поражённо воскликнула она.
- Ну да. А в чём дело?
Анна подозрительно уставилась на мужа: издевается он что ли? Нет, кажется, искренне недоумевает.
- Но ведь это же праздник!
- Какой праздник?
Она замерла посреди дороги, как вкопанная:
- Ну, вообще-то все люди празднуют свой день рождения. И получают подарки. Вы этого не знали?
Яков только пожал плечами:
- Когда-то знал. В детстве.
- И что, с тех пор для вас это просто обычный день?
Судя по его озадаченному лицу, подтверждения не требовалось.
Да он же попросту не жил до неё!
Кажется, сыщика только сейчас посетила мысль, что это как-то не совсем нормально. Он осторожно взял жену за руку.
- Анна Викторовна, а ваш день рождения когда?
- Был уже. Тринадцатого июня, - буркнула она, поглощённая своей идеей.
- И как это было? – осторожно спросил он. – Был торт, свечи? Званый ужин?
Кажется, на этом его представления о семейных праздниках исчерпывались.
- Было, всё было! - в сердцах сказала Анна. – А ещё был князь Разумовский. А с вами мы были в ссоре, и вы не показывались мне на глаза Так что, всё было просто волшебно!
На лице Якова появилось знакомое уже виноватое и беспомощное выражение, как всегда, когда он обижал её, сам того не желая.
- Простите меня, Анна Викторовна! – покаянно пробормотал он, словно она всё еще могла развернуться и уйти. Словно их не обвенчал вчера добрый батюшка Василий.
«Ну, нет, Яков Платоныч! Теперь мы вместе навсегда. И вы у меня еще узнаете, что такое семейный праздник!»
Анна припомнила, где видела по дороге магазин, что был ей чрезвычайно нужен. Она резко развернулась, бросая мужу через плечо:
- Встретимся здесь через час!
Пробежав несколько шагов, она вдруг поняла, что он так и стоит, замерев посреди дорожки с застывшим лицом. Кажется, она что-то не так сделала, и он решил, будто она обиделась.
Анна торопливо вернулась к мужу и поцеловала его в губы, не стесняясь, что это могли увидеть.
- Через час! – шепнула она в ответ на невысказанный вопрос. И улыбнулась, чтобы успокоить его окончательно.
И всё же через несколько шагов она обернулась, чтобы удостовериться, что теперь всё будет в порядке. И удивилась, увидев лишь торопливо удаляющуюся спину.

Идея подарка пришла ей в голову мгновенно. Ему нужны часы! Он же такой рациональный и точный во всем, а часов у него нет. Прежние, с именной гравировкой, он оставил на трупе Лассаля, имитируя собственную гибель. Анна не знала, было ли с теми часами что-то в его жизни связано. Скорее всего, нет, раз он понятия не имел о том, что людям дарят подарки. Ничего, это она исправит.
Лавка часовщика нашлась на Ивановской улице. Анна ступила внутрь, раскрасневшись от мороза и быстрой ходьбы, и едва не оглохла от разноголосого тиканья, напоминавшего стрекот кузнечиков на лугу в жаркий полдень. В лавке были часы на любой вкус – от огромных напольных часов Павла Буре и стенных ходиков с кукушкой до изящных дамских часиков-подвесок в эмалевом корпусе. Часовщик оказался приветливым старичком маленького роста с умными и грустными глазами бассета.
- Что угодно барышне? Есть новые модели дамских часов, модные в Европе. Желаете взглянуть?
- Барышне нужен мужской брегет. Самый точный, - решительно сказала Анна, отметая всякую возможность обсуждать что-либо иное.
У неё имелись собственные сбережения, скопленные от уроков, и теперь Анна гадала, хватит ли их на задуманный подарок.
- Понимаю, - услужливо кинул часовщик. – Барышня желает сделать подарок кавалеру.
- Мужу, - с гордостью произнесла Анна, понимая вдруг, что говорит это впервые. И что это рождает какое-то особое чувство.
У неё есть муж. Мужчина, который предназначен ей судьбой, которого она полюбила с первого взгляда. Кажется, ей хотелось поставить об этом в известность весь свет!
Старый часовщик, должно быть, понял всё без слов. Он с хитроватой улыбкой выложил перед ней серебряные часы на цепочке:
- Извольте посмотреть вот эти, мадам. Идеальный ход.
Часы выглядели сурово и просто. Значительно проще, чем те, богато гравированные, с которыми Штольман расстался без сожаления. Но раз часовщик сказал, что они лучшие…
Она сочла свою наличность и с облегчением убедилась, что её хватает.
- Желаете сделать памятную надпись?
Анна снова задумалась. Желает ли она? Выгравировать на память: «Любимому мужу»? Она внезапно устыдилась этой мысли, словно в ней было что-то фальшивое. Как будто этой надписью она хотела привязать к себе Якова навсегда. Как-то не так это делается, она просто пока ещё не знает, как именно. Свою любовь она ему докажет без всяких памятных надписей.
- Упакуйте.
Интересно, не прошёл ли уже условленный час? Назначая срок, она не задумывалась о том, чтобы сверить время. Да и часов у Якова не было. Что если он всё это время мёрзнет там, в аллее?
Она почти бегом заспешила обратно.

В аллее Штольмана не оказалось. Анна растерянно оглянулась, отыскивая знакомый силуэт среди гуляющих. Но Якова не было.
От внезапной мысли ослабели колени. Что, если он обиделся и ушёл? Если его вновь одолели сомнения, и он ушёл навсегда?
Она обессилено села на скамейку, полная ужасных подозрений. Как это может быть? Иногда ей кажется, что она понимает Штольмана, как себя саму, иногда – что не понимает его вовсе. Куда он пропал? Все страхи минувшего месяца навалились на неё разом.
А если его узнали и схватили? И она никогда не узнает, что с ним сталось.
Она пыталась успокоить себя мыслью, что надворный советник Штольман считается мёртвым, и в розыск его едва ли кто-то объявлял. Но где же он тогда?
Ей казалось, что просидела она ужасно долго. На самом деле времени прошло не так много, если она даже замёрзнуть не успела. Или успела? Что её пробирает до костей: холод или ужас?
Анна решительно поднялась со скамейки, хотя понятия не имела, что собирается сделать, когда заметила высокий силуэт в громоздком сером пальто и котелке. Несмотря на солидный вид, господин в котелке возвращался почти бегом. Ей вдруг захотелось смеяться над всеми своими страхами. Она кинулась мужу навстречу.
На утоптанном снегу аллеи её сапожки внезапно скользнули, и она неминуемо упала бы, только Штольман успел подхватить.
- Что с вами, Анна Викторовна?
- Просто соскучилась! – сказала она, пожирая его сияющими глазами.
Она, в самом деле, очень соскучилась. За две последние недели они расстались на час, и этого оказалось много.
- Куда вы ходили?
- А вы?
- Я первая спросила! – упрямо ответила Анна.
Яков улыбнулся, на щеках проступили знакомые ямочки.
- С днём рождения, Анна Викторовна! – он протягивал ей небольшую коробочку.
Анна внезапно поняла, что всё это время они занимались одним и тем же. И от этого сходства вдруг защипало в носу. Она обняла мужа за шею, пряча вдруг выступившие слёзы.
- Спасибо, Яков Платонович!
- Что, так и не откроете? – в голосе чудилась лёгкая усмешка, но это совсем не было обидно. Потому что ещё она услыхала в этом голосе тщательно скрываемую тревогу.
Анна прерывисто вздохнула, выпуская мужа из объятий. Надо посмотреть, в самом деле. Не то чтобы она ожидала от него в подарок живого крокодила из зоосада, хотя, памятуя Цветочек Аленький можно было дождаться чего угодно. Но крокодил в эту коробочку явно не поместился бы. А подарки делать Штольман не умеет. Кроме Аленького Цветочка она сподобилась получить от него только Яблочко Наливное. Теперь стоило ожидать шкурки Царевны-лягушки. Или яйца со смертью Кощеевой. И всё же, что он принёс ей на этот раз?
На тёмно-синем бархате лежала брошь: гладкий, как слеза, молочно-белый камень в оправе чернёного серебра. Впрочем, белым камень казался лишь на первый взгляд. Стоило чуть шевельнуться, как в глубине его родились таинственные синие отсветы, а по краю прокатилась пылающая солнечная искра.
- Вам нравится, Анна Викторовна? – спросил над головой тревожный голос Штольмана.
- Ох! Что это такое?
- Мне сказали, что это лунный камень. Самоцвет из Индии. Я подумал…
Что Яков Платонович подумал, так и осталось тайной. Он не осмелился произнести это вслух. Даже со своим нелепым Цветочком Аленьким он чувствовал себя увереннее.
- Он волшебный! – произнесла Анна совершенно искренне.
- Правда? Вам нравится? – выдохнул Штольман с такой глуповато-облегчённой улыбкой, что жена, не выдержав, рассмеялась в голос.
- Ну, а вы как думали?
- Я просил что-то достойное самой прекрасной женщины в мире. Ювелир принёс мне груды серебра и злата. Может, там было что-то более красивое. Но этот камень показался мне похожим на вас. Такой же загадочный.
Анна представила себе, как он ворвался в лавку с суровым видом полицейского и как переполошил всех своим требованием, и ей снова захотелось смеяться. Праздник не желал заканчиваться.
- С днём рождения, Яков Платонович!
Штольман принял её подарок с таким удивлённым и просветлённым лицом, что Анна вдруг представила себе, каким он был мальчишкой. Кажется, ей всё же удалось вернуть его в детство, о котором он давно забыл.
Впрочем, скоро ей пришлось убедиться, что забыл он это явно не до конца.

Они прогуливались под руку, сияющие и счастливые, как подобает степенной семейной паре, когда в аллее раздался знакомый резкий голос:
- Аделаида Кузьминична! Меня подождите!
Молодожёны разом вздрогнули, будто в них обоих пулей попали. А в следующее мгновение Штольман подхватил жену и одним прыжком сиганул с расчищенной дорожки, где они неминуемо должны были столкнуться с обладательницей этого неповторимого голоса и не менее неповторимых манер. Они мчались по сугробам, пригибаясь за кустами, слыша за спиной пронзительно-громогласные приветствия.
Тетя Липа! Как можно было не подумать о том, что она давно вернулась в Москву? Едва не попались прямо в лапы к дракону.
По мере того, как затихал вдалеке голос тётушки, обоих начало охватывать какое-то истерическое веселье. Они бежали, задыхаясь от смеха, а потом Анна вдруг споткнулась о какой-то корень. На этот раз Яков Платонович не успел её удержать, да и сам не смог удержаться, успев только принять её на себя, и они съехали вниз по склону, вздымая клубы сверкающей снежной пыли, по счастью, не зацепившись ни за что по дороге. Кажется, в последний раз Анна каталась с гор в последнем классе гимназии. И уж точно никогда прежде не съезжала с горы, используя вместо салазок собственного мужа.
Они лежали в сугробе и хохотали, как двое подростков, застигнутых за чем-то предосудительным, но успевших вовремя убежать. Шляпа со Штольмана слетела и потерялась где-то в сугробе. Анна принялась вытряхивать снег у него из кудрей, и подумала, что этим вихрам больше подошёл бы не солидный котелок, а гимназическая фуражка.
Кажется, он решил во что бы то ни стало упрочить это впечатление.
- Яков Платоныч, - начала она.
Но он остановил её резким, властным жестом:
- Шш! Ирокезы вышли на тропу войны!
Анна прыснула и послушно закивала, подумав, что он и впрямь напоминает своим суровым лицом благородных индейцев Фенимора Купера. Вот только в глазах плясали черти.
- Слушаю, о, вождь Соколиный Глаз! – произнесла она торжественным шёпотом.
Левая бровь иронически вздёрнулась:
- Только один?
- Что?
- Только один глаз соколиный?
- Оба! Конечно же, оба! – в подтверждение она дотянулась и поцеловала его веки. Кажется, муж был готов мурлыкать от удовольствия.
- И что теперь, мой вождь?
- Скроемся за Большой Водой, - Штольман со значительным видом кивнул в сторону замёрзшего пруда.
Давясь от смеха, они выдрались из сугроба и, подражая повадкам краснокожих, бесшумно удалились в другую часть парка. По дороге им попался мальчишка, торгующий пирожками, и это было спасением для мучимых голодом индейцев. Ужинать, впрочем, решено было в гостинице, чтобы не попасться на глаза «кровожадным ирокезам», после чего следопыты из Затонска таинственно прокрались к себе в номер.
Закрыв за собой дверь, Штольман шумно выдохнул, прислоняясь к ней спиной.
- Мы вернулись в наш вигвам, и наши скальпы остались целы! – торжественно сказал он.
Анна зарылась пальцами во влажные кудри на затылке мужа и подумала, что этот курчавый скальп она не отдаст никому. Тёте Липе – тем более!
- Желает мой вождь огненной воды, чтобы запить кулебяку с мясом бизона?
- Желает, - важно кивнул Штольман, внезапно устраиваясь на полу по-турецки. – А у нас есть огненная вода?
- Я сейчас чай сварю, - подхватилась Анна. Но муж поймал её за подол, властно усаживая к себе на колени.
Анна хихикнула, представив себе, как они выглядят сейчас со стороны.
- Что мы делаем, Яков Платоныч?
Кровожадная усмешка не покинула лицо сыщика. Он притянул жену к себе и произнёс таинственным шёпотом:
- Анна Викторовна, любовью не обязательно заниматься с пасторской серьёзностью!

Анна подумала, что у всех мальчиков из маминой коллекции был один неоспоримый недостаток: они слишком серьёзно относились к самим себе. Поручик Шумский, адвокат Вишневский. Почему-то ни одного из них она не могла представить скачущим, как олень, по сугробам. Может, мама что-то напутала с возрастом? Они все так спешили повзрослеть, обзавестись делом, репутацией, уважением. Так было надо. Так было принято. Так было у всех.
Зато у неё был Штольман – единственный и неповторимый сыщик с кошмарной репутацией и неясным будущим. И седьмое января, которое они всегда будут праздновать просто так, безо всякой причины.
В тот момент они ничего не знали о том, что их ждёт. Они просто позволили себе не думать об этом ровно один день. Будущее все равно придёт, к чему о нём гадать?
Зато они могли быть абсолютно уверены, что их совместная жизнь никогда не будет скучной!
 

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)

Отредактировано Atenae (15.01.2019 11:15)

Нашим украинским друзьям и всем, кто не пасётся В Контакте. Благодаря любезности Дмитрия Михайловича мы имеем возможность представить, какой пацанчик скрывается внутри Якова Платоновича.