...Сделаны наши мальчишки?
Это было сто лет назад. А может, вчера. Как ясно все помнится, даже запах мела и мастики, которой натирали полы. Шорох перьев, скрип половиц под ногами Вениамина Ипатьевича, преподавателя математики. Нервные вздохи и быстрое перешептывание. Четвертная контрольная!
Яков по прозвищу Дер Граф уже все решил, но сдавать не торопится. Для чего ему дожидаться звонка в коридоре, словно выставленному за проказы? Ему нравится заслуженная праздность в классе, по стриженые макушки погруженном в работу. Граф с удовольствием изучает товарищей по несчастью, пытаясь угадать, кто о чем думает. Отличник Баркас вглядывается в написанное, лоб собрался трудными морщинами. Наверняка проверяет в пятый раз, и все время находит ошибки. Твердохлебов строчит изо всех сил. Значит, все уже решил. Он всегда все делает дважды: калякает в черновике вкривь и вкось, бестрепетно вычеркивает и кляксит, а потом торопится, выписывая идеальный беловик. Синица вытягивает шею. Ну, с этим все понятно: надеется списать хоть что-то. Сам решить даже не пытается. А это что еще такое?
Толстяк Королев, которого все зовут Крендель, через две парты от Графа пыхтит над заданием. Он тугодум, должно быть, только до половины добрался. Ничего не слышит и не видит. Даже того, как ползет из его кармана кожаная косичка с вплетенными бусинами, якобы настоящий индейский талисман, которым он похвалялся с самого утра.
Граф впивается глазами в косичку. Она неслышно шлепается на пол и, как живая, ползет по проходу к ноге сидящего за Кренделем Ефимцева-Балду. Яков улавливает быстрое движение руки: это сматывается блесна, на конце которой поблескивает крючок. Что делать?! Если Ефимцев сейчас наложит на талисман лапу, потом не отберешь – здоровый, черт. Еще скажет, что Крендель сам проворонил, что упало – то пропало. Решение приходит мгновенно.
- Вениамин Игнатьич! – Граф вскакивает и в один прыжок оказывается у парты Балды. От неожиданности подпрыгивают все, даже учитель. Но Граф успел: его левая ступня мягко накрывает талисман и надежно прижимает к полу.
- Ты что это, Штольман? Кончил или приспичило? – вежливость не числилась среди добродетелей Вениамина Ипатьевича.
- Закончил, Вениамин Ипатьевич! – Яков смотрит на педагога преданно и истово, чувствуя, как ожившая косичка пытается вырваться. Тщетно!
- Ну так сдавай и иди вон! Что ты тут распрыгался!
Граф шаркает, отрывая блесну, роняет листки контрольной и долго ползает, собирая все с пола, невзирая на пинки Ефимцева. Сдает работу и выходит в коридор. Разглядывает добычу. И только теперь понимает, что косичка с секретом: в «головах» имеется кармашек, в котором лежит серебряный рубль.
Истерически дребезжит звонок. Дверь распахивается, и весь класс освобожденно вываливается в коридор. Яков ловит Кренделя, хватает за руку и триумфально впечатывает в его ладонь трофей, уколов застрявшим в плетенке крючком.
- Держи, растяпа! Прячь получше, особенно если сидишь перед Балдой.
И оглушенно летит на пол, пятная его брызнувшей из носу кровью: Ефимцев не собирается прощать ни обвинение в краже, ни обидную кличку. Но за Штольмана и Королева единодушно вступается весь класс. Воровать у товарища – последнее дело. Через секунду закипает страшная драка, которая долго потом будет отзываться участникам.
Эта история принесла Якову двойку по поведению, славу на всю гимназию и желание ломать руки, лезущие в чужой карман. Последнее и привело его в сыск.
...Сделаны наши девчонки
Анна не любила вспоминать гимназию. Школьные годы казались одним унылым серым днем, в котором редко-редко поблескивали отдельные счастливые часы. У нее не было закадычных подруг, а сплетням и шушуканью на переменках она предпочитала хорошую книгу. Теперь, встречая одноклассниц, Анна лишь вежливо раскланивалась и пробегала мимо. Имена, фамилии и лица с удивительной быстротой исчезали из памяти. Впрочем, Касьянова была в этом смысле исключением.
…Новенькая в классе – это всегда событие. А если уж она некрасива, бедно одета и не умеет себя вести, ей суждено стать мишенью записных остряков. Касьянова была именно такой.
Форма на вырост, нелепые ботинки, дешевые ленты в косах. Настороженный взгляд исподлобья и угловатость ребенка, выросшего в тесной каморке. Елена Касьянова, как сообщила классная дама, была принята на казенный кошт и «будет теперь учиться с вами, медам». Анна равнодушно глянула на нее и отвернулась. Ее больше интересовала книга, ждущая своего часа в сумке.
День прошел, как всегда, мимо. Запомнились только перемены, наполненные плеском волн, жарким солнцем и приключениями загадочного капитана. По дороге Анна грезила прочитанным. Мысленно она дописывала роман, добавив юнгу, в облике которого никто не угадал бы переодетую девчонку. Грубый толчок сбросил ее с литературных небес на самую что ни на есть реальную землю.
От неожиданности Анна не сразу поняла, что произошло. И только встав на ноги и отряхнувшись, она увидела, что пихнула ее Касьянова, которая бежала, не разбирая дороги. Гадать, от кого спасалась Елена, долго не пришлось: с веселым гиканьем за ней мчались их соученицы, человек пять или шесть.
- А вместо отца – прочерк!
- Колченогая!
- Убогая!
- Коза безрогая!
Не веря глазам, Анна смотрела, как девицы догнали свою жертву и окружили ее. Продолжая выкрикивать оскорбительную чушь, они начали забрасывать ее бумажными шариками, вымазанными в клее. Касьянова крутилась на месте, отмахивалась, но безуспешно: все платье уже было усеяно мерзкими комочками.
Кровь бросилась Анне в голову. Не задумываясь, она отбросила сумку, подскочила к ближайшей клумбе и схватила комок жирной, влажной после недавнего дождя земли. Прицелилась и швырнула его в гущу кривляющихся девиц. Есть! Второй комок молниеносно последовал за вторым. В волосы, за шиворот, в лицо! Не давая мучительницам опомниться, Анна растолкала их, схватила Касьянову за руку и вытащила ее из круга.
Анна неслась, волоча за собой Елену, и опомнилась только на пороге родного дома, в объятьях Пелагеи. Нянька властно сгребла обеих девочек и, подталкивая, потащила умывать, утешать и кормить.
Дальнейшее помнилось смутно. Папе удалось замять скандал. Елену больше не обижали. Анну тоже, но она оказалась окруженной некой полосой отчуждения. Впрочем, ее это не особенно заботило. Случись подобное снова, она бы легко нашла подходящую клумбу.
