Глава первая

Радости и трудности морского путешествия

 
     Ах, ну до чего же все-таки прекрасно и удивительно морское путешествие. Пусть даже и имеются некоторые мелкие неудобства, но стоит выйти на палубу, как тебя неизменно охватывает восхищение. Свежий ветер, приятно прохладный и пахнущий солью, надувает паруса, солнце сияет, отражаясь в волнах тысячей бликов так ярко, что хочется зажмуриться, но так красиво, что глаз отвести невозможно. И почему это некоторые считают морское путешествие унылым и скучным? Ведь вокруг такая красота, что ею просто нельзя устать любоваться.
Они были в пути уже целую неделю, но Анна Викторовна Штольман все никак не могла насмотреться на море, на корабль и даже на чаек, кружащих вокруг мачт, хотя от этих птиц порой можно было ждать неприятностей. Сегодня, правда, чаек не было, видимо, корабль шел достаточно далеко от берегов. Ну и славно, а то позавчера боцман сильно ругался из-за того, что чистейшую палубу баркентины замарали эти обитатели прибрежных скал.
     А нынче не было видно даже полоски берега у горизонта. Море казалось бесконечным, просто нельзя было поверить, что где-то есть твердь земная, и на ней живут люди, стоят дома, растут деревья. Создавалось ощущение, что всего этого просто не существует, лишь плывет по бесконечному океану прекрасная баркентина с горсточкой людей на борту.
     – Доброе утро, моя дорогая Аннет, – послышался знакомый голос за спиной. – Ты снова мечтаешь, глядя на эти бескрайние просторы? А между тем солнышко покрывает твой прелестный носик веснушками, что, несомненно, очень мило, но, боюсь, вызовет у тебя расстройство.
     Анна Викторовна повернулась на голос. Любимый дядюшка Петр Иванович стоял перед ней и протягивал ей позабытый парасоль.
     – Доброе утро, дядя, – улыбнулась она ему, забирая зонтик. – Спасибо, вечно я забываю о нем. Наверное, мне и вправду не миновать веснушек. Надо будет спросить Якова, как он к ним относится.
     – Ну, полагаю, что если они будут на твоем носу, он найдет их милыми, – усмехнулся дядюшка. – Кстати, о твоем супруге, я вижу, ты прогуливаешься в одиночестве. Нашего бравого сыщика сразила ночная качка?
     – Нет, не сегодня, – покачала головой Анна. – Он сказал, что хочет написать пару писем, и выйдет позже.
     Вообще-то Яков и в самом деле не слишком-то хорошо переносил качку и нынче с утра был хмурым. Видимо, небольшое волнение моря ночью не дало ему выспаться как следует. Анна же, как и ее дядя, оказалась совсем не подвержена морской болезни. Наоборот, с выходом в море, когда прохлада ветра сменила удушающе-влажную жару, так измучившую их в Индии, она почувствовала себя просто прекрасно, и даже утренние недомогания, вызванные беременностью, перестали ее тревожить.
Первый шторм настиг корабль буквально через день после отбытия из Калькутты. Вот тогда и выяснилось, кто из них моряк. У Анны Викторовны буйство стихии вызвало восторг и радость, а вот Штольман доволен не был. Правда, он утверждал, что просто беспокоится за нее, но его бледность говорила сама за себя. Хуже всех пришлось Кариму, который и так-то с неудовольствием отнесся к необходимости путешествовать по морю. На его взгляд, эта стихия для путешествий не подходила вовсе, кочевать следовало по земле, а море лучше было оставить рыбам. А разыгравшийся шторм и вовсе парня перепугал, так что морская болезнь стала для него чуть ли не благотворна, отвлекая от страхов.
     Нестабильность погоды была вполне ожидаема: зимний сезон едва миновал, и море пока что волновалось часто. Многие в Калькутте советовали Штольманам задержаться еще на месяц, подождав, чтобы погода установилась окончательно, но они решили иначе. Анна плохо переносила жару, и Яков нервничал из-за этого, хотя доктор Биггль, пользовавший самого генерал-губернатора, и утверждал, что здоровье миссис Штольман в полном порядке, и ни ей, ни ребенку ничего не угрожает. К сожалению, муж английскому доктору не доверял и хотел, чтобы они пустились в путь как можно скорее. Анна и сама была этому рада. Конечно, хорошо, когда тепло, но всему должны быть пределы. Эта жара просто изнуряла, тем более, что, бывая в обществе, Анна Викторовна все же не решалась надевать сари, в котором ей было и удобнее, и прохладнее, а европейские платья в такую погоду просто непереносимы. Так что семейным советом было постановлено не ждать долее, а отправляться как можно быстрее.
     Порт Калькутты, как и положено порту, поразил воображение Анны шумом и суетой. Стояли у причалов большие грузовые корабли, сновали между ними маленькие ялы, на берегу перекрикивались и толкались носильщики. Просто глаза разбегались, непонятно было, куда смотреть в первую очередь.
     Но когда Анна Викторовна увидела корабль, на котором они должны были отправиться в Англию, у нее просто сердце замерло от восторга. С первого взгляда «Гордость королевы» покорила Анну своей красотой. Ей казалось, что это самый прекрасный и самый к тому же огромный корабль на свете, хотя дядюшка и посмеивался над ней, утверждая, что четырехмачтовая баркентина отнюдь не есть шедевр кораблестроения, а что до размеров, то Анна со временем сама убедится в том, что с каждым днем путешествия корабль будет становиться все меньше и меньше.
     В чем-то дядя, опытный путешественник, был, несомненно, прав. Когда миновал первый восторг, выяснилось, что пространство на корабле и в самом деле весьма ограничено, меню довольно однообразно, а каюты маленькие и тесные. Но это не умаляло радости Анны: море ей нравилось, даже несмотря на то, что она уже начинала ощущать некоторую скуку, вызванную тем, что найти себе занятие в ограниченном пространстве и весьма узком обществе было не просто.
     Но тем не менее люди на корабле подобрались весьма интересные, а кроме того, Анна Викторовна с удовольствием развлекалась чтением, используя богатую библиотеку по различным мистическим практикам, которую возил с собой дядюшка. Не то чтобы книг было так уж много, но зато они все были приобретены Петром Мироновым по пути в Индию, и Анна их еще не читала.
     – А Яков Платонович, стало быть, снова пишет? – иронично поинтересовался дядя, опираясь на борт рядом с ней. – Ты так и не знаешь, кому он письма строчит?
     – Нет, дядя, не знаю, – вздохнула Анна. – Я и не спрашиваю.
     Эта загадка не давала ей покоя еще с Индии, а разгадки ей пока не предвиделось.
     После приключения с рубином Штольманы, Миронов и Карим вернулись в Калькутту, чтобы дожидаться корабля, на котором они смогли бы добраться до Англии. Ждать пришлось долго, хотя путешествие по Индии и поглотило часть времени. Теперь, когда не требовалось расследовать ужасное преступление, они не торопились, позволив себе задержаться для осмотра удивительных достопримечательностей этой загадочной страны. Но потом наступил период зимних ливней, и Анна была рада оказаться в более-менее цивилизованной Калькутте. Здесь тоже было жарко и влажно, но над головой была крыша, а не полог шатра, и кровать была нормальной и удобной.
     Из Калькутты она написала письмо родителям, вкратце рассказав об их путешествии и сообщив о своей беременности. Может, и не следовало писать, ведь наверняка опасность еще не миновала, но нельзя же было не поставить родителей в известность о таком значимом моменте ее жизни. К тому же Анна очень скучала. Нет, разумеется, она не жалела ни о чем. Случись ей снова принимать решение, она опять  не раздумывая ни минуты, отправилась бы с мужем хоть в Индию, хоть на край света.
     Но  все же иногда ее охватывала тоска по дому. Вспоминался Затонск, мама с папой, и хотелось плакать. Анна старалась скрывать эти чувства, как могла, чтобы не расстраивать Якова, но они то и дело возвращались.
     Удушающая жара вызывала воспоминания о прохладе русского утра, к тому же порой до слез хотелось моченых яблок и квашеной капусты, а достать эти деликатесы в Индии было совершенно невозможно. Анна старалась не раскисать, напоминая себе, что моченые яблоки с детства терпеть не могла, и подобные желания вызваны, скорее всего, беременностью, так же как и дурное настроение. Но все равно иногда ей делалось грустно, а в голову лезли печальные мысли о том, что родители, наверное, переживают, что неизвестно, когда она снова сможет их увидеть и обнять, а доведется ли ей еще хоть раз пройтись по родному городу, и вовсе не ясно.
     Потому она и написала все-таки, не в силах дольше бороться с тоской и беспокойством. Пусть родители прочтут письмо и убедятся, что их дочь жива, здорова и благополучна. К письму Анна приложила фотографию, на которой они с дядей были сняты в Агре на фоне Тадж-Махала. Яков в тот день с ними не поехал, оставшись в гостинице, чтобы хоть немного залечить рану, полученную им в последнем приключении с рубином. Из-за этого его ранения они задержались в Агре на неделю, давая Штольману восстановить силы. Яков по большей части спал, измученный всем происшедшим, а Анна с Петром Ивановичем с удовольствием осматривали город и окрестности. Познакомились они и с местным обществом, которое, в силу небольших своих размеров, проявило к путешественникам огромный интерес и радушие. Там они и встретили фотографа, мистера Галлахера, который тоже развлекался осмотром достопримечательностей и любезно предложил миссис Штольман и мистеру Миронову запечатлеться на фоне величественного и прекрасного строения.
     С мистером Галлахером, кстати, они позже снова встретились, уже на корабле. А еще на «Гордости королевы» путешествовали лорд Соммерсет и его секретарь мистер Эванс, с которыми путешественники также познакомились в Агре. Индия огромна, но европейцев в ней и в самом деле было очень мало. Чем-то это общество напоминало Анне родной Затонск, где все друг друга знали хотя бы понаслышке.
Жаль все-таки, что Яков тогда не поехал с ними. Как было бы здорово, если бы он тоже сфотографировался с ней. Такая была бы память. Хотя тогда нельзя было бы отослать фотографию родителям. Штольман не возражал против того, чтобы Анна Викторовна им написала, он даже, кажется, обрадовался этой задумке, но попросил ее быть осторожнее, и его имени в письме не называть на всякий случай. А еще вдруг добавил несколько задумчиво, что написать письмо – это просто отличная идея.
     С этим Анна, разумеется, не спорила. Но позже, застав мужа погруженным в процесс сочинения письма, очень удивилась. Кому он может писать? Ведь сам же говорил, что у него ни родственников, ни близких людей нет, кроме нее. Мешать Якову она не стала, тем более что, написав и отослав свое письмо, Штольман неожиданно прошел в замечательное настроение, будто бы сбросил с души груз. Но про своего адресата он так и не рассказал, и это было странно: с тех пор, как он рассказал ей все свои и даже не очень свои тайны, Яков старался ничего от нее не скрывать. Но вот промолчал, будто бы вообще не писал никакого письма, а Анна не стала спрашивать, глубинным женским чутьем угадав, что эти вопросы будут излишни.
     Однако любопытство не давало покоя. А когда она заметила, что муж стал писать регулярно, не реже раза в неделю, то и вовсе была заинтригована. Кому он может писать? И о чем? За всю дорогу она не видела, чтобы Штольман делал что-то подобное. Он даже дневника не вел.
     Глубоко в душе шевельнулась ревность, но Анна ее быстренько прогнала. Нет, в безграничной любви мужа она не сомневалась ни минуты. Здесь дело было в чем-то другом, но в чем – она не понимала. Однако не могла не заметить, что после написания писем настроение у мужа явно поднималось. Не решаясь спросить его, но и не в силах подавить любопытство, Анна поделилась своими наблюдениями с дядей в надежде, что ему может быть что-то известно. Но, увы, и Петр Иванович не знал имени таинственного адресата, лишь неожиданно серьезно посоветовал Анне не вмешиваться.
     – Пусть себе пишет, раз ему хочется, – сказал дядя. – Ты же видишь сама, что он нервничает. Решил выговориться – и слава Богу, давно пора.
     И не поспоришь, однако. Яков и в самом деле порой становился хмур и замкнут, будто бы его что-то угнетало, но рассказывать о  своих тревогах не желал. В такие моменты он совершенно терял сон, по ночам сидя с мрачным видом и размышляя о чем-то явно не слишком приятном. Анна много раз пыталась его разговорить, да вот только все ее расспросы неизменно приводили к тому, что Штольман делал вид, будто бы ничего не происходит, и все ей только почудилось, а у него просто дурное настроение из-за жары. Было немного обидно, что он не желает поделиться с ней своими тревогами, но Анна понимала, что муж просто не хочет ее волновать.
     Он всегда и во всем старался ее оберегать, а теперь, когда Анна была беременна, и просто готов был сдувать с нее пылинки. Подобное отношение ей не нравилось совершенно: беременность не доставляла Анне Викторовне беспокойства, не считая дурноты по утрам да неожиданных желаний, вроде тех же моченых яблок, и она вовсе не считала ее поводом для переживаний. В конце концов, было же то видение, в котором они с Яковом и детьми, а значит, все окончится точно благополучно. И вовсе не нужно мужу следить за каждым ее шагом и вздохом, настаивая даже на дневном отдыхе, будто она, Анна, была малым ребенком.
     Слава Богу, хоть в этом Яков прислушался к доктору Бигглю, который советовал не ограничивать себя в нагрузках, если не чувствуешь усталости. Английский доктор, совсем не похожий на Александра Францевича своей строгостью, не очень нравился Анне Викторовне, но тем не менее был, несомненно, профессионалом высокого уровня, и следил за всеми веяниями современной медицины. Он категорически настаивал на том, что беременная женщина должна сохранять максимальную подвижность, чтобы ребенок был здоров, а роды прошли благополучно. И, слава Богу, он смог убедить в этом Штольмана, так что быть запертой в башне из слоновой кости на все девять месяцев Анне Викторовне не грозило.
     Но тот же доктор Биггль посоветовал Якову Платоновичу беречь жену от нервных потрясений, что, разумеется, исключало не только вызов духов, с чем Анна готова была, в общем-то, смириться, но и просто разговоры о волнующих проблемах. Анна попыталась было возражать, но вмешался дядюшка, намекнувший ей на то, что неизвестно кому будет труднее пережить эту беременность, ей или Якову, и может быть, стоит дать мужу время, чтобы привыкнуть.
     Подумав, Анна предпочла послушаться. Хоть замкнутость Штольмана ее и огорчала, она все же понимала, что ему, привыкшему всю жизнь держать все в себе, трудно было порой открывать душу даже любимой жене. Так что, кем бы ни был его неведомый адресат, Анна Викторовна была благодарна ему за то, что Яков хоть кому-то может рассказать о том, что его беспокоит. Ничего, скоро они приедут в Париж, все встанет наконец-то на свои места, и Яков успокоится. Конечно, он устал за этот долгий и трудный путь.
     Анна и сама мечтала поскорее добраться куда-нибудь. Иногда ей казалось, что нигде на свете нет места, которое они смогут назвать своим домом, что их дорога так и будет длиться бесконечно. Но потом она вспоминала свое видение и успокаивалась. Рано или поздно их путь завершится, у них будет дом, и Яков будет в нем счастлив, она все для этого сделает. Надо только еще потерпеть и ни в коем случае не показывать мужу, как она устала от этой их долгой дороги. Осталось совсем немного, скоро все будет хорошо.
     А пока что ее Штольман нашел способ хоть как-то снимать свое напряжение, и это не могло не радовать, особенно сейчас, когда они были заперты в совсем небольшом пространстве и такой же невеликой компании. Анна легко переносила путешествие: новые люди ей нравились, все были очень милы и общительны, а если общения не хотелось, можно было почитать в каюте или в шезлонге на палубе. Дядя тоже не скучал, проводя вечера за картами в обществе троих английских офицеров, возвращавшихся домой после окончания срока службы, или обучая Карима французскому языку.
     У того явно обнаружились недюжинные к языкам способности, он просто все схватывал буквально на лету, а потому речь его напоминала теперь настоящую мешанину из киргиз-кайсацких, русских и английских слов. Когда же в это языковое месиво добавились и французские выражения, речь парня приобрела невыразимую самобытность, что, впрочем, не мешало всем его понимать. Несмотря на нелюбовь к морю, на корабле Карим освоился удивительно быстро, подружился с матросами и проводил вечера в их кубрике.
     А вот Якову явно было скучно порой, хоть он никогда бы не пожаловался, разумеется, и это Анну беспокоило. Штольман совершенно не умел просто отдыхать, вынужденное бездействие его угнетало, и это выливалось в раздражительность. Вот и вчера, например, он так резко ответил этому славному мистеру Эвансу, секретарю лорда Соммерсета, что Анна испугалась, не было бы драки. Но английская вежливость взяла свое, все сделали вид, будто ничего не произошло, включая самого лорда, и инцидент оказался исчерпан.
     Анна пыталась отвлечь мужа, попросив его научить ее наконец-то играть в шахматы. Шахматы она купила в Калькутте Якову в подарок, и они были совершенно удивительные, совсем не такие, как у них дома. Каждая фигурка была произведением искусства, вырезанная из кости или красного дерева, а наборная доска из тех же материалов была украшена по краю инкрустацией, изображающей эпизоды из индийской мифологии. Яков был в восторге от подарка, и Анна, стремясь развлечь мужа, упросила его научить ее все-таки игре. Яков честно попытался, но педагогических талантов у него было не много, а может быть, это просто у нее способностей к игре не оказалось. Так что польза от этого была лишь одна: по прошествии двух лет муж окончательно убедился в том, что она не владеет этой игрой.
     На корабле в шахматы играли только капитан и майор Харрисон, но первый был чаще всего занят, а второй, в силу немалого своего возраста, довольно рано ложился спать, так что по вечерам Анна Викторовна старалась составить мужу компанию, чтобы он не заскучал. Они гуляли по палубе, любовались закатом, который в ясные дни был поистине прекрасен, и говорили обо всем на свете.
     Эти моменты их жизни Анна особенно любила. Яков, казалось, знал все обо всем, и никогда не уставал отвечать на ее многочисленные вопросы. А еще он расспрашивал ее о духах, в который уже раз пытаясь снова и снова понять и принять ее мир, ему неведомый, и это его желание было поистине драгоценно, потому что лучше, чем что-либо иное говорило о его к ней любви. В общем, это были совершенно волшебные, чудесные вечера, и одна беда – погода далеко не каждый день способствовала таким прогулкам. И если она портилась, приходилось оставаться в своей каюте, где было тесно и довольно душно. Здесь тоже можно было разговаривать, но гулять все-таки было приятнее. Сегодня с утра солнечно, погода просто чудесная, и, может быть, она простоит такой до вечера. Очень бы этого хотелось.
     – Добрый день, мои дорогие друзья, рада Вас видеть,  – тепло приветствовала их с дядюшкой подошедшая миссис Харрисон. – Какая дивная погода сегодня! И это после такой неприятной ночи. Мистер Харрисон не сомкнул глаз нынче из-за этой ужасной качки, так что он спит до сих пор, а я вот решила прогуляться.
     Дядя улыбнулся, поклоном приветствуя подошедшую особу. Анна тоже была рада ее видеть, пожалуй, как никого другого из пассажиров. Миссис Харрисон, супруга майора Харрисона, была жизнерадостной дамой преклонных лет, и к Анне относилась как к родной дочери, или, если судить по возрасту, скорее внучке.
     Миссис Эмили Харрисон была совсем невысокая и казалась очень хрупкой, но взгляд поверх очков был ясным и мудрым, а осанка, несмотря на достаточно преклонный возраст, абсолютно прямая и горделивая. Майор Джон Харрисон, ее муж, супругу обожал и трепетно о ней заботился. Он  был, казалось, полной противоположностью своей хрупкой жене: крупный, широкоплечий, явно не утративший с возрастом немалой физической силы. Его лицо казалось совсем простым, выражение его всегда было слегка сонным и ленивым, но в глазах  явно светился немалый интеллект. Яков, игравший с майором в шахматы, отзывался о нем как о сильном противнике и очень интересном собеседнике.
     Харрисоны возвращались в Англию: майор вышел на пенсию, и теперь супружеская чета собиралась посетить по очереди всех четверых своих детей и вдоволь понянчить семерых внуков. С точки зрения миссис Харрисон это должно было занять столько времени, что размышлять о том, чтобы завести собственный дом, не было смысла.
     – У меня никогда не было своего дома, дорогая, – поведала она как-то Анне. – Я следовала за мужем и жила там, где он служил. Ведь в этом и состоит задача жены, не правда ли?
     Анна искренне восхищалась этой женщиной, разделившей судьбу своего мужа, и при этом родившей и воспитавшей двух дочерей и двух сыновей. Харрисоны прожили вместе сорок лет и были трогательно привязаны друг к другу. Порой Анна задумывалась, глядя на них, какими станут они с Яковом, проведя вместе столько времени. Сорок лет – чуть ли не вдвое больше, чем она прожила пока что. Совершенно непредставимый срок. Можно было только надеяться, что из нее, Анны, получится такая же жизнерадостная старушка. Потому что вот идет мисс Рамзи, и на нее Анне походить точно не хотелось. Дядя, кстати, явно был того же мнения, потому что вежливо раскланялся с миссис Харрисон и торопливо ускользнул, не желая попадать в поле зрения этой приближающейся особы. Петр Иванович шарахался от мисс Рамзи больше, чем когда-то от тетушки Липы, и Анна целиком и полностью его понимала: эта дама, критикующая всех и вся, вечно всеми недовольная, и у нее вызывала желание куда-нибудь спрятаться. К тому же мисс Рамзи была религиозна до фанатичности и во всем искала происки дьявола, и Анна очень опасалась, что она узнает про ее способности и обнаружит нечистого и в этом. Ей все еще с ужасом вспоминалось, как отзывался о ее даре отец Федор, как чурался ее из-за этого весь Затонск. За время путешествия эти горькие воспоминания отошли на второй план, но сейчас, из-за общения с воинственной миссис Рамзи, вечно негодующей по поводу происков Сатаны на земле, Анна снова почувствовала и вину, и страх. Она старалась скрывать эти эмоции, особенно от мужа, чтобы его не расстраивать. Но из-за этого ей никак не удавалось избежать неприятного для нее общения, а мисс Рамзи, как назло, очень любила с Анной беседовать. Правда, к счастью, она почему-то побаивалась Штольмана, и поскорее отходила прочь при его появлении. Но сейчас мужа рядом не было, и даже дядюшка сбежал, так что избежать общения не удастся.
     – Доброе утро миссис Харрисон, миссис Штольман, – поприветствовала их мисс Рамзи, подходя ближе. – Нынче очень солнечно, не правда ли.
     Анна сделала над собой усилие и вежливо улыбнулась. Обсуждение погоды было расхожей темой для светских бесед, когда говорить что-то надо, но,  в общем-то, не о чем. Но если миссис Харрисон искренне радовалась солнечному дню, то мисс Рамзи явно не одобряла такое поведение светила, и, наверное, и в этом видела козни врага человеческого. Нет, все-таки удивительно неприятная дама! Даже внешне неприятная, с этими неодобрительно поджатыми губами и бледным, будто болезненным цветом лица, на котором застыло  презрение ко всему миру. Чем-то мисс Рамзи напоминала Анне госпожу Громову, жившую когда-то по соседству от них в Затонске. Та тоже всегда всех и вся осуждала, а в первую очередь Анну. Кстати, она потом оказалась убийцей, между прочим. Не хотелось бы, чтобы у мисс Рамзи были какие-нибудь страшные наклонности. Яков, правда, посмеялся над этими предположениями, рассказав ей, что теория мсье Бертильона весьма спорна, и что он, будучи следователем, видел множество убийц, похожих на ангелов, но Анна все равно не могла отделаться от неприятных ощущений, находясь рядом с этой дамой. Миссис Харрисон рассказывала Анне по секрету, что в Индии мисс Рамзи оказалась, сопровождая миссионера, но бедняга сбежал от нее, потому что все время чувствовал себя грешником. И теперь мисс Рамзи вынуждена вернуться в Англию, так и не принеся свет истинной веры дикарям. Анна Викторовна сбежавшего миссионера вполне понимала, а за дикарей была искренне рада, хоть и осознавала, что эта сплетня, скорее всего, правда меньше чем наполовину. Впрочем, какая разница, зачем мисс Рамзи приехала в Индию, и почему она возвращается в Англию. Главное просто пережить это время, когда они вынуждены будут общаться с этой особой, а потом можно будет забыть ее со спокойной душой.
     – Доброе утро, мисс Рамзи, – вежливо, хоть и холодновато отозвалась на приветствие миссис Харрисон. – Погода и вправду прекрасная, но я слышала, что капитан говорил про возможность сильного шторма будущей ночью.
     Анна отвернулась поскорее, не в силах сдержать улыбку. Разумеется, ничего подобного миссис Харрисон услышать не могла, ведь она только что поднялась из своей каюты на палубу. Но мисс Рамзи боялась штормов до потери самообладания, к тому же была сильно подвержена морской болезни, так что можно было с уверенностью сказать, что известие ее расстроило. Видимо, даже добрейшая миссис Харрисон не в состоянии была удержаться от неодобрения по поводу этой дамы.
     – Безобразие! – поджала тонкие губы мисс Рамзи. – Надо сказать капитану, что это просто безобразие – все время плохая погода. Должно быть, он пожалел средств и не заказал молебен перед отплытием.
     – Ну, это редко помогает от весенней непогоды, не правда ли? – с улыбкой  вмешался в разговор подошедший мистер Галлахер. – Доброе утро, дамы, вы все выглядите просто цветущими этим очаровательным утром.
     Мистер Галлахер, тот самый фотограф, что снимал их с дядей в Агре, всегда пребывал в хорошем настроении, был мил и любезен. Широкоплечий, с темными волосами, лихо спадавшими на лоб, и веселыми зелеными глазами, он был, несомненно, привлекательным мужчиной, и в обществе Агры пользовался у дам успехом. Делом своим мистер Галлахер был увлечен почти фанатично, фотографируя буквально все подряд. Он много путешествовал, и его рассказы в кают-компании Анну очень развлекали. Сегодня мистер Галлахер вынес на палубу свой фотоаппарат, видимо, намереваясь осуществить высказанное ранее намерение пофотографировать корабль с палубы. Его, как и Анну, восхищали надутые ветром паруса, и он надеялся, что сможет сделать высокохудожественные снимки. Анна правда не была уверена в том, что кому-то будет интересно смотреть на фотографии парусов. Но, в конце концов, мистер Галлахер может подарить эти карточки капитану и команде, им точно понравится.
     А вот мисс Рамзи мистера Галлахера очень не любила почему-то. Она прошипела что-то неразборчивое, кажется, снова про нечистого, и поспешила удалиться. Вместо нее к компании приблизился лорд Соммерсет, как всегда в сопровождении своего секретаря мистера Эванса. Он представлял из себя истинное воплощение английского лорда из романов, как представлялись они Анне Викторовне. Высокий, сдержанный, любезный. У него была великолепная осанка и седеющие уже волосы, красиво подстриженные и уложенные. Сперва лорд Соммерсет слегка отстранялся от прочих, нетитулованных пассажиров корабля, но по мере путешествия стал общительней. Должно быть, скука донимала и его, ведь кроме пассажиров и офицеров корабля лорд мог общаться только со своим секретарем. Мистер Эванс, секретарь, был милым и приветливым юношей хрупкого телосложения, с наивными карими глазами и небольшим шрамом на верхней губе. Он был очень скромным и тихим, а хозяина своего, кажется, побаивался, так что вряд ли лорд Соммерсет мог развлечь себя общением с ним. Да он и не стремился к подобному, обращаясь с молодым человеком крайне властно и высокомерно. Из-за этого Анне лорд Соммерсет не нравился категорически. Подобного высокомерия по отношению к слугам она не любила и мистеру Эвансу сочувствовала. Яков и дядя разделяли, кажется, ее эмоции, стараясь общаться с лордом как можно меньше. Впрочем, они недолюбливали и его секретаря, и этого Анна уже не понимала, но как-то все забывала спросить, почему.
     Да, похоже, чуть ли не все пассажиры сегодня вышли на палубу, чтобы насладиться хорошей погодой. Жаль, что Яков предпочел остаться в душной каюте в такой чудесный день. Погода такая переменчивая, нужно пользоваться любой возможностью прогуляться.
     – Миссис Харрисон, не желаете ли сфотографироваться, – обратился мистер Галлахер к пожилой даме. – Пусть в вашем альбоме останутся чудесные воспоминания об этом замечательном путешествии.
     – Не сейчас, прошу вас, – улыбнулась миссис Харрисон. – Идея мне нравится, но я бы предпочла, чтобы вы запечатлели меня с мужем. Полагаю, что смогу уговорить майора сниматься. И у наших внуков останется память о нас, когда мы исчезнем.
     – Чудесная идея, – восхитился фотограф. – А вы, миссис Штольман? Всего пара снимков на память об этом путешествии!
     – В самом деле, моя дорогая, – поддержала Галахера миссис Харрисон, – Вашему славному мужу будет приятно иметь вашу карточку, он сможет брать ее с собой в поездки. У майора есть такая моя фотография, он ее везде с собой носит.
     Почему бы и нет, собственно говоря? Ей будет приятно, если Яков тоже станет возить с собой ее карточку. Расставаться с мужем Анна не планировала, но мало ли что может случиться? Вдруг ему придется уехать по делам на пару дней, и тогда фотография ему наверняка понадобится.
     – Хорошо, мистер Галлахер, я согласна, – ответила она фотографу.
     – Отлично! – восхитился тот. – Встаньте, пожалуйста, вот здесь, у борта. Так будет видно море, и сразу станет понятно, что вы на корабле.
     Анна встала, где он ее просил,  улыбнулась, глядя в камеру. Хорошо, что она сегодня выбрала именно это платье, Яков его очень любит.
     Мистер Галлахер сделал несколько снимков, каждый раз чуть меняя свое местоположение.
     – Восхитительно! – сказал он, закончив. – Ваши глаза так гармонируют с цветом неба и моря, что я просто не могу не вдохновляться столь прекрасным видом.
     – Вы  можете пойти прочь и вдохновляться чем-нибудь другим, – послышался вдруг резкий холодный голос. – И немедленно.
     Анна обернулась и увидела мужа, побледневшего от гнева, со сжатыми кулаками. Как же она не заметила, что Яков подошел? И, Боже, кажется, он сильно зол. Ну, почему он снова ревнует? Разве она сделала что-то плохое?
     – Я фотограф, мистер Штольман, человек искусства, – отозвался беспечно Галлахер, еще, кажется, не понимающий, что попал в весьма опасную ситуацию. – Если я вижу красоту, то говорю об этом прямо и с восхищением.
     – И если вы только  скажете еще хоть слово, – все также же холодно отозвался Штольман, – то говорить в дальнейшем вам будет затруднительно. Потому что я сломаю вам челюсть. Больше не смейте приближаться к моей жене.
     – Яков, я просто хотела… – испуганно кинулась к нему Анна.
     – Все в порядке, дорогая, – все также холодно, но без прежнего гнева сказал Яков. – Полагаю, нам с вами лучше спуститься в каюту, ветер становится слишком свежим, и вы можете простудиться.
     Муж галантно предложил ей руку и Анна не споря, последовала за ним. В каюту? Что ж, отлично. Там, по крайней мере, она сможет высказать ему все, что думает, не боясь, что их могут услышать.
     Но высказать ничего не удалось. Едва дверь каюты закрылась за ними, как Яков привлек ее к себе, крепко прижал и покаянно выдохнул:
     – Прости меня. Я идиот. Ревнивый идиот, к тому же. А еще дурак.
     Все желание его ругать немедленно пропало, будто его и не было. Анна обняла мужа в ответ и заглянула ему в лицо. Он выглядел виноватым и каким-то потерянным, и у нее сердце защемило от нежности. Осторожно и ласково Анна провела ладонью по его щеке.
     – Ну, когда вы уже перестанете ревновать, Яков Платонович? – спросила она мягко. – Я же только вас люблю. Я хотела, чтобы у вас была моя фотография. Вдруг вы куда-нибудь уедете? А так я всегда с вами буду.
     – Вы и так всегда со мной будете, Анна Викторовна, – улыбнулся Штольман, снова привлекая ее к себе. – Я никуда вас не отпущу. Просто я с ума схожу, когда на вас смотрят такими глазами.
     – Какими? – удивилась Анна. – Да мистер Галлахер на свой фотоаппарат смотрел, а вовсе не на меня.
     – На вас он тоже смотрел, – заупрямился Яков. – И мне это не нравится.
     – Хорошо, я запрусь в каюте и буду сидеть здесь до самого Лондона, чтобы вы не волновались, – уже сердито ответила Анна и ткнула его кулачком в плечо. – И будете вы, Яков Платонович, ревнивец и тиран, так и знайте.
     – Не буду я тираном, – рассмеялся Штольман, целуя жену. – И запирать вас не стану ни за что. Я очень постараюсь отучиться ревновать вас ко всему мужскому населению младше восьмидесяти лет, обещаю
     – Пообещайте мне хоть сцен не устраивать, – вздохнула Анна. – Вы ведь знаете, что я только вас люблю. Не нужно сердиться.
     – Знаю, – улыбнулся он, нежно ее целуя. – И я буду рад, если у меня будет ваша фотография, хоть и не собираюсь расставаться с вами даже на день. А когда мы доберемся до Парижа, я уберу ее под стекло и поставлю на стол у себя в кабинете.
     Вот и хорошо. Кажется, он и в самом деле перестал уже сердиться. Может быть, потом ей даже удастся его уговорить сфотографироваться вместе с ней, как мистер и миссис Харрисон. Идея-то хороша. Или надо просто подарить Якову фотоаппарат, ведь его собственный так и остался в Затонске. Пусть сам ее фотографирует, раз уж он такой ревнивый!
 

   
Следующая глава                   Содержание
   

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)

Отредактировано Лада Антонова (13.08.2017 16:40)

Четырехмачтовая баркентина "Гордость королевы"

Ольга, я тупая. Надеюсь, это просто после суток и пройдет. Прошу Вас, добавьте кавычки в заголовок, а я завтра постараюсь разобраться, как это делать в дальнейшем.

Галина, спасибо за добрые слова. Даю честное слово, я не окончила тему. Новая работа воспоследует, хоть и со временем.