Глава вторая

Убийство

 
– Ладья f6 – b6. Шах, и он же мат.
Яков Платонович Штольман посмотрел на доску. В самом деле, мат. И как же он не заметил, что к этому идет? Ведь можно было избежать такого финала три хода назад. Видимо, отвлекся.
– Что ж, мат так мат, – согласился он философски. – Вам сегодня везет, майор.
– Победа в шахматах – не вопрос везения, – покачал головой Харрисон. – Вы сегодня на редкость невнимательны и мне это на руку. Не желаете еще партию?
Штольман обвел взглядом кают-компанию. За столом азартно резались в карты Петр Миронов и три английских офицера, возвращающиеся в Англию после срока службы. Петр Иванович явно увлечен, и отвлекать его не следует. А сам Яков к картам прикасаться не собирался, помня про свой зарок.
В другом углу негромко беседовали о чем-то капитан Фаррел и лорд Соммерсет, и если первый был более чем приятным компаньоном, то общаться со вторым Штольман стал бы разве что по принуждению. Лорд со своим невозможным высокомерием был личностью чрезвычайно неприятной, а когда Штольман понял, что секретарь Эванс состоит при нем не только для того, чтобы письма писать, сделался ему и вовсе отвратительным. Так что общались они лишь по сугубой необходимости.
Да, альтернатив было не много. Разве что идти гулять в одиночестве по палубе или отправляться в каюту, где уже спала жена. Но гулять не хотелось: к вечеру погода снова начала портиться, и ветер подул резкий, пронзительный. Не было желания и спускаться в каюту. Уснуть он еще явно не сможет, а беспокоить уставшую Анну не хотелось. Так что пусть сегодня сосредоточение ему не давалось, еще одна партия в шахматы с майором Харрисоном была вполне приятным времяпрепровождением. Все, что угодно, лишь бы развеять скуку и однообразие, и отвлечься от тяжелых мыслей.
– С удовольствием, – вздохнул Штольман. – Если вам еще не надоел столь рассеянный противник.
Он проигрывал уже три партии из четырех. Майор Харрисон, хоть и мог бы уже называться скорее старым, нежели пожилым человеком, острого ума не утратил и оказался достаточно сильным шахматистом, но все равно такой перевес был не совсем обычен. Чаще они делили победы пополам. Однако сегодня мысли Штольмана гуляли где угодно, только не по клеткам шахматной доски.
Мыслей было много, и все они были тревожными и полными незнакомой Штольману неуверенности в себе. Весь путь от Затонска до Калькутты Яков чувствовал себя уверенно, хотя и не мог сказать, что был собою доволен. Не раз и не два за время пути, глядя на усталую, измученную Анну, Штольман думал о том, каким же эгоистом он был, потащив ее за собой. Она никогда не жаловалась. Никогда и ни на что. Но он же не слепой, в самом-то деле. И не мог не видеть, как ей трудно, как скучает она по дому и родным. Он оторвал ее от всего, чем она дорожила, забрал себе и увез за тридевять земель. И даже не может пообещать ей, что все будет хорошо, потому что сам в этом не уверен.
А теперь, когда жена ожидает ребенка, Штольману стало казаться, что времени у него совсем не осталось. К моменту рождения сына он должен непременно решить все проблемы, должен построить для них дом, найти средства для достойной жизни. Он должен… должен ей все на свете, уже потому, что она отдала ему все на свете, не раздумывая ни минуты.
А что он может? Он и раньше-то не был завидным женихом, ссыльный следователь с опасными тайнами за душой. А теперь он даже не ссыльный, он беглец без имени и средств, ведь заработанных случайно в дороге денег надолго не хватит. На то, чтобы купить квартиру в Париже, их не хватит точно. На первое время они поселятся у Миронова, это уже обговорено, но ведь это временная мера. Малышу нужен свой дом, а не комната в холостяцкой квартирке старого авантюриста. Вряд ли у дядюшки там уютнее, чем в его, Штольмана, бывшей служебной квартире. Тоже, небось, домой только спать приходит. А потому что и незачем идти домой, когда там тебя никто не ждет. Но теперь в жизни бывшего надворного советника Штольмана все иначе. У него есть любимая, самая замечательная на свете жена, и скоро появится сын, так что дом он должен для них найти удобный и уютный. И сейчас, пока они еще не приехали, самое время подумать о том, как это сделать.
В планах было создание детективного агентства, но Яков, многие годы прослужив в полиции, отлично понимал, что дело это не простое, а главное, не быстрое. Чтобы такое агентство могло служить источником достойного существования, должно пройти время. Просто потому, что какой бы он ни был хороший сыщик, репутацию, тем более в чужом городе чужой страны, не заработаешь за один день. На первое время им денег хватит, если жилье снять не слишком дорогое.
Хотя хватит ли? Ведь ребенку многое потребуется, наверное. Господи, а ведь и этого он совершенно не представляет. Что нужно для младенцев? Яков лишь надеялся, что Анне это известно, но надежда была слабая. Она совсем молода, единственный ребенок в семье. Откуда ей знать о том, что нужно новорожденному? Даже беременность он и то заметил раньше жены!
Юность и неопытность Анны заставляла Якова чувствовать себя ответственным за нее во всем абсолютно, в том числе и в тех материях, в которых он не разбирался совершенно. Например, эта ее связь с духами.  Штольман, пусть и не сразу и с большим трудом, но принял все-таки существование этих способностей Анны Викторовны. Сделать это было весьма не просто, мировоззрение, все его представление об устройстве мироздания трещало по швам, но отрицать очевидное он не мог. Слишком часто сведения, полученные Анной, помогали в расследовании, а несколько раз они спасли жизнь ему самому, да и ей тоже. И он смирился, принял эту действительность.
Но вместе с принятием ее заполучил целый букет новых проблем и вопросов. Не раз и не два Яков становился свидетелем того, как тяжело давалось Анне Викторовне общение с миром мертвых. Он и раньше об этом беспокоился, но теперь, когда она была беременна, это беспокойство превратилось в страх. Может быть, Анна и считала, что беременность не доставляет ей неудобств. Так она говорила, по крайней мере. Но Яков видел, что жена стала быстро уставать, что ее настроение сделалось нестабильным, и часто она печалилась о чем-то. Он ничем не мог ей помочь, и это бессилие угнетало.
А если к трудностям, вызванным самой беременностью, добавятся духи со своими проблемами? Бывало, Анна и чувств лишалась, разговаривая с ними. Что если это повредит ей или ребенку? Яков Платонович попытался было поговорить с женой на эту тему, но она только отмахнулась со смехом, уверенная, что все будет хорошо. Но вот он отмахнуться не мог никак, а что делать, не знал совершенно. Анна Викторовна, видя его беспокойство, пообещала без нужды не использовать свой дар, да вот только это не утешало. Духи далеко не всегда мирно ожидали вызова, порой они приходили сами, настойчиво взывая о помощи, и как защитить жену от этих визитов, Яков не знал. А не тревожиться просто не мог.
Или вот беременность. Штольман чуть ли не душу вытряс из доктора Биггля, пытаясь разузнать достаточно, чтобы быть готовым к любым неожиданностям. Английский врач, надо сказать, был почему-то удивлен таким Якова интересом, причем, удивлен неприятно. Даже попытался посоветовать ему попринимать валиум, прости Господи, будто он не полицейский следователь, а истеричная институтка. В результате Штольман просто ушел, громко хлопнув дверью на прощание, а потом сам же и расстраивался из-за своей вспышки. Он знал за собой раздражительность и всегда старался держать в узде свой взрывной характер, который частенько портил ему жизнь.
Хорошо еще, что доктор Биггль с чисто английской невозмутимостью сделал вид, будто бы ничего не случилось, и инцидент был исчерпан. Но все равно Яков Платонович не мог доверять чопорному английскому доктору, хотя бы уже потому, что не имел возможности снабдить того всей необходимой информацией. Ну, нельзя же было, в самом-то деле, рассказать англичанину про способности Анны Викторовны. Этак валиумом бы не обошлось. Вот то ли дело доктор Милц. Ему не нужно было ничего объяснять. И человек он разумный и душевный, он бы точно разобрался.
Вот тогда и пришло в голову Штольману написать письмо затонскому доктору. Они были в Агре, и Анна спросила разрешения отослать письмо родителям. Она очень скучала по ним и волновалась, хоть Петр Иванович, бывавший в Затонске уже после их отъезда, и заверил племянницу, что Виктор Иванович и Мария Тимофевна здоровы и благополучны. Мог он и из Индии сам написать, соблюдая, таким образом, конспирацию. Но Анне было этого явно недостаточно, ей хотелось самой сообщить родителям о беременности, и Яков ее понимал.
В конце концов, это письмо будет не первым, одно уже было отправлено после приключения с Подкаменным Змеем, и никто беглецов не нашел, да кажется, и не искал. Петр Иванович рассказал, что в Затонске Штольмана считают мертвым и похороненным, а Анну – путешествующей по Европе в компании мужа-француза. Яков только хмыкнул одобрительно: если судьба дозволит ему еще встретиться с тестем, следует обязательно сказать ему спасибо. Наверняка именно Виктору Ивановичу они обязаны легендой про отъезд Анны Викторовны и ее замужество.
Дав согласие жене, Штольман вдруг задумался о том, что и он бы мог написать письмо. Почему бы и нет? Доктор отлично знает его почерк, и при этом уж совершенно точно никому ничего не расскажет, в этом можно быть уверенным абсолютно. Одна история с Уваковым чего стоила, да и потом Александр Францевич проявил чудеса осторожности: никто и не заподозрил, что он лечил раненного беглого начальника сыскного отделения. Так что, получив письмо, он, несомненно, проявит свойственную ему деликатность.
Письмо вышло сумбурным и беспорядочным, и получилось не с первого раза. Штольману, как он ни старался, никак не удавалось спланировать свой рассказ и четко сформулировать беспокоящие его вопросы. При его-то дисциплине мысли это было удивительно, но, несмотря на все усилия, письмо все равно вышло на редкость хаотичным. В конце концов Яков Платонович сдался и отослал очередной вариант таким, как он вышел, надеясь, что умный и вдумчивый Александр Францевич сам разберется, что в нем главное. В качестве обратного адреса пришлось указать адрес Петра Миронова в Париже, предупредив, что окажутся они там еще очень не скоро. Но главное, что по приезде ответ будет их ждать, а значит, он, Штольман, получит информацию  по всем занимающим его вопросам, причем от человека, которому на самом деле может доверять.
После того, как письмо было отослано, наступило вдруг невыразимое облегчение, будто доверив бумаге, а вернее, доктору, свои тревоги, Яков сбросил их с души. Но прошло малое время, и беспокойство вернулось. И тут оказалось, что пытаясь написать то сумбурное письмо, Штольман забыл задать доктору часть вопросов. А их нужно было непременно прояснить. И он сел писать второе. И снова это занятие принесло облегчение. Ну, а когда так повторилось и в третий раз, Яков больше не сопротивлялся. Лишь старался поменьше спрашивать и побольше рассказывать, чтобы не выглядеть в глазах Александра Францевича вовсе уж глупо. Историй за долгий путь накопилось великое множество, рассказать было что, да и количество вопросов не убывало, так что и на корабле Яков Платонович писать не перестал, рассчитывая отослать письма из Англии.
Сегодня, правда, не  заладилось. Не сочинялось письмо, хоть тресни. Рассказывать он мог еще долго, а вот с вопросами было сложнее. Штольман уже привык рассказывать в письмах к доктору о том, что его волнует и тревожит, но нынче поймал себя на том, что повторяется. И то сказать: ответов-то он не получал, и не скоро еще их прочтет. А вопросы-то были самые что ни на есть насущные, и тревожить они продолжали неустанно. Но нет толку в том, чтобы повторять их раз за разом. Так что Яков Платонович оставил письмо недописанным, чтобы еще раз как следует его обдумать, и решил прогуляться по палубе, пользуясь погожим деньком.
Но видно, мироздание нынче к нему не благоволило, потому что и из прогулки не вышло ничего хорошего. Поднявшись, Штольман окинул взглядом палубу корабля в поисках жены, и с изумлением обнаружил ее позирующей этому мерзавцу и дамскому угоднику Галлахеру. Разумеется, ему и в голову не пришло, что Анна Викторовна хоть в чем-то виновата, пусть даже в неосторожности. Но вот фотограф просто мелким бисером рассыпался, пытаясь привлечь ее внимание. Этот наглец еще в Агре славился своими амурными похождениями, а здесь, на «Гордости королевы», Анна Викторовна Штольман была единственным возможным для него объектом, и Галлахер явно не утерпел и решил отточить свое искусство очаровывания дам на его, Штольмана, жене. Гнев вскипел мгновенно, подстегиваемый раздражением из-за неполучившегося письма и отвратительным настроением. Яков просто не успел взять себя в руки, так ему хотелось схватить нахала и выбросить за борт.
Но Анна кинулась к нему, и он мгновенно охолонул, увидев в голубых глазах жены страх. Это подействовало лучше ушата холодной воды на разгоряченную гневом голову. Неужели Анна Викторовна испугалась, что он мог счесть ее виноватой? Впрочем, памятуя отвратительную сцену, что он закатил ей когда-то в Затонске, неудивительно, что подобные мысли могли ее посетить.  Тогда, помнится, она тоже мигом остудила его гнев оплеухой. Сейчас же хватило одного взгляда. Перепуганного взгляда. Не важно, чего она испугалась: того ли, что он сердится на нее, или того, что собрался затеять драку, страх в глазах жены резанул по сердцу и моментом привел ревнивца в чувство. С трудом сохраняя остатки внешнего самообладания, он схватил Анну и увел в каюту, где можно было беспрепятственно признать свою вину и попросить прощения.
Разумеется, Анна Викторовна его простила. Она всегда его прощала за все выходки, это еще в Затонске было так. Едва ли не каждый раз, когда им доводилось поссориться, она первая приходила в участок, давая ему возможность загладить свою вину. И это ее качество Штольман ценил безмерно. Да было ли в ней хоть что-то, что он не ценил, в самом-то деле? Даже когда сердился, когда вытаскивал ее из очередной передряги и отчитывал за непослушание, он не переставал ни на миг любить ее всю целиком, и благодарил мироздание за то, что она такая, какая есть.
Штольман улыбнулся тихонечко, и совершенно бездумно переставил фигуру на доске. Да, партнер из него не важный, ход самый что ни на есть глупый, и сейчас майор не преминет этим воспользоваться.
Но в этот раз Якову Платоновичу проиграть было не суждено. За дверью послышались голоса и топот ног, затем она распахнулась, и в кают-компанию с весьма озабоченным видом вошел первый помощник капитана.
– Капитан, у нас неприятности, – натянутым тоном произнес он, явно стараясь сохранять спокойствие. – Один из пассажиров найден мертвым. Убит.
В кают-компании воцарилась мертвая тишина. Все замерли, обернувшись к помощнику капитана. Штольман машинально окинул быстрым взглядом лица всех присутствующих, пытаясь определить реакцию на сообщение.
Лица офицеров за столом, всех троих, выражали недоумение пополам с досадою, видно, игра шла увлекательно, а помеха стала неприятностью.
Петр Иванович, сидящий рядом с ними, был удивлен не меньше, но тут же посмотрел на Штольмана, взглядом спрашивая, что нужно делать. Погоди, дядюшка, ничего пока не нужно, нам бы в ситуации разобраться.
Лорд Соммерсет в лице не переменился, все так же взирая на окружающую действительность с презрением. И не понятно пока, помогает ему хваленое самообладание, присущее английской знати, или просто новость не является для него неожиданностью. Ладно, запомним это до времени.
Простое и открытое лицо майора Хариссона выражает тревогу, ужас даже. Вот он точно не ожидал подобного известия, тут физиономистом быть не надо.
– Кто погиб? – спросил капитан, поднимаясь.
И только тут Яков понял смысл ужаса на лице майора, и непереносимый страх накрыл его самого. Помощник сказал «пассажир», и Штольман в первый момент автоматически решил, что речь идет о мужчине. Но дамы тоже пассажиры! Господи, что если…
– Мистер Галлахер, фотограф,  – ответил помощник капитану.
Облегчение было настолько сильным, что и словами не передать. Пришлось строго приказать себе сосредоточится. Все в порядке, Анна в безопасности, спит в их каюте.  И чем скорее разъяснится эта ситуация, тем меньше нервничать ей придется. Так что вполне можно предложить капитану Фаррелу помощь в расследовании. Наверняка ему пригодится опытный сыщик. Капитан обязан разобраться в ситуации, но вряд ли имеет большой опыт расследования убийств.
– Его обнаружила мисс Рамзи, возвращавшаяся в свою каюту после вечерней прогулки, – продолжил рассказ помощник капитана. – Дверь каюты мистера Галлахера была открытой, и мисс Рамзи заглянула. А там…
Ну, конечно, неистребимая мисс Рамзи! Как же она могла не заглянуть в приоткрытую дверь? А вдруг там дьявол спрятался? Штольман эту старую деву с замашками святоши не выносил. Ему вообще претил фанатизм, в том числе и религиозный. А после истории с Анной и отцом Федором он сделался и вовсе нетерпимым к подобным вещам. А мисс Рамзи, сующая свой острый нос во все подряд и читающая бесконечные проповеди о страхе перед нечистым, вызывала у него раздражение пополам с брезгливостью. И почему это некоторые люди не могут не лезть в чужие дела? Своих им, что ли, не хватает?
Капитан Фаррел поднялся, собираясь последовать к месту происшествия, за ним встали и остальные. Сам Штольман настоял бы в такой ситуации на том, чтобы пассажиры оставались на месте, но Фаррел не стал этого делать, не желая, видимо, споров. Что ж, отлично: так куда проще будет объяснить капитану, что помощь сыщика ему необходима. Да и за поведением пассажиров на месте преступления понаблюдать стоит.
Длинной процессией они прошли туда, где размещались пассажирские каюты, и замерли на пороге. В голове Штольмана, привычной к составлению протоколов, немедленно начал складываться отчет по осмотру места происшествия.
Итак, тело потерпевшего лежит лицом вверх на полу перед дверью, голова разбита, и, кажется, орудие убийства валяется рядом – бутылка из-под вина, испачканная кровью. А хорошее стекло, не разбилось, а ведь ударили от души. Галлахер явно уже лег спать: одет он был в пижаму, и кровать разобрана и в беспорядке, а подушка валяется на полу. И вообще, в этой части каюты беспорядок, без боя фотограф явно не сдался. Судя по увиденному, можно сказать, что убийца вошел тихо, когда Галлахер спал, и, возможно, попытался задушить его вот этой самой подушкой. Но фотограф вырвался, и тогда убийца ударил его по голове бутылкой, а после, скорее всего, додушил, так как подушка испачкана в крови, но лежит не рядом с телом. Более точно, возможно, скажет корабельный врач, хотя на это мало надежды. Эх, доктор Милц, как мне вас сейчас не хватает!
– Это Вы его из ревности, мистер Штольман? – раздался над ухом Якова голос лорда Соммерсета, как всегда полный пренебрежения. – Сцена сегодня утром была весьма впечатляюща, но я не думал, что вы столь мстительны. Ох, уж эти русские с их необузданным темпераментом!
Штольман посмотрел на лорда с изумлением. Мысль о том, что его самого могут заподозрить в этом убийстве, не приходила ему в голову. Господи, да зачем ему этот фотограф? Но капитан Фаррел вовсе не считал заявление Соммерсета чушью, кажется, и смотрел на Якова взглядом, исполненным подозрения.
– Не говорите ерунды, – твердо и спокойно ответил лорду Яков Платонович. – Утром я сказал все, что хотел, и на этом ситуация себя исчерпала. И я понятия не имею, кто его убил.
– Я тоже, – сказал капитан, все также внимательно глядя на Штольмана. – Но я намерен это выяснить. Убийца находится на моем корабле, и я должен запереть его, пока он не убил еще кого-нибудь. Остальным будет заниматься полиция в Англии.
– В таком случае я советую вам начать с выяснения того, когда убитого видели живым в последний раз, – не без раздражения ответил капитану Яков. – Это сразу сузит круг подозреваемых.
– Вы сыщик? – поинтересовался Фаррел.
– В прошлом был полицейским следователем. Так что могу помочь в расследовании этого убийства.
– Ага, улики спрятать, например, – с ехидной усмешкой сказал Соммерсет.
Штольман дернулся было ответить на неприкрытое оскорбление, но на плечо очень своевременно легла рука Петра Миронова, стоявшего позади него. Да, дядя  прав, сейчас не время показывать характер, нужно держать себя в руках.
– Мистер Штольман не единственный, кто спорил с убитым,  – заметил Миронов спокойно. – Не желая бросать на кого-либо тень, должен все же напомнить, что господа офицеры третьего дня весьма шумно схлестнулись с господином Галлахером, дело чуть до драки не дошло. Кажется, что-то по ирландскому вопросу?
Он взглянул на офицеров, те ответили ему весьма недружелюбными взглядами. Обстановка явно накалялась.
– Пока что рано делать заявления, – чуть подумав, сказал капитан. – Помощь вашу, мистер Штольман, я принять не могу, но совет кажется мне здравым, так что им я воспользуюсь.
– Но как же! – вмешался мистер Эванс, секретарь лорда, видимо, вышедший из своей каюты на шум. – Неужели же вы не видите? Эти фотографии! Вот же она, причина убийства!
Все посмотрели на противоположную от кровати часть каюты, где по столу были расставлены фотографические принадлежности. Там же была натянута бечевка, на которой осторожно прицепленные за уголок висели свежеотпечатанные фотографии. И даже от двери было видно, что на всех карточках была изображена Анна Викторовна Штольман, снятая Галлахером нынче утром.
Капитан Фаррел помрачнел еще сильнее.
– Мистер Штольман, где вы были сегодня вечером? – спросил он.
– Смотря в какое время, – твердо ответил Яков. – Последний раз я видел мистера Галлахера за ужином, после чего он куда-то ушел, а мы с супругой удалились в свою каюту, где я и находился, пока она не легла спать. После я прошел в кают-компанию, где и оставался до известия об убийстве.
Не стоило злить капитана, пытаясь противоречить. Фаррел задал вполне законный вопрос и имеет право услышать ответ. Теперь важно, чтобы он опросил остальных. Капитан порядочный и вовсе не глупый человек. Оставалось надеяться, что он сможет разобраться в ситуации.
Капитан и вправду попытался разобраться, по крайней мере, приложил к этому усилия. С окончания ужина, то есть, с 9-30 по полудни Галлахера никто не видел. Видимо, он сразу вернулся в каюту, намереваясь заняться фотопечатью. Быстрый опрос пассажиров показал, что все они, все как один, имеют алиби на время после ужина. Майор прогуливался по палубе с женой, а позже, когда она пошла спать, отправился в кают-компанию. Лорд Сомерсет в своей каюте диктовал письма Эвансу, прежде чем прийти туда же, и они составляли алиби друг другу. А Петр Миронов и господа офицеры начали писать пульку непосредственно после ужина, так что все были друг у друга на глазах. И даже мисс Рамзи, гулявшую по палубе, видел вахтенный.   Боцман опрашивал команду, но капитан, и Штольман был с ним согласен, считал, что убийцу следует искать среди пассажиров.
– Мистер Штольман, я вынужден взять вас под стражу, – сказал капитан Фаррел. – Ваше алиби составлено вашей же супругой и не может приниматься в расчет.
– Уверяю вас, вы ошиблись, – сохраняя спокойствие, ответил ему Яков. – И эта ошибка может вам дорого обойтись, потому что убийца на свободе, а единственного квалифицированного следователя вы собираетесь запереть. За время, пока мы добираемся до Англии, он успеет уничтожить все улики.
– Не беспокойтесь, мистер Штольман, – мрачно ответил капитан, – я приложу все усилия к тому, чтобы сохранить улики нетронутыми до того момента, как ими займется полиция. Но поскольку вы единственный, кто не имеет твердого алиби, да и мотив у вас был явный, я обязан вас изолировать. Надеюсь, вы не создадите мне сложностей и спокойно проследуете за моим помощником.
– Разумеется, – мрачно сказал Штольман. – Не думаете же вы, что я стану драться?
– Кто вас знает, русских, – иронически заметил лорд Соммерсет. – Может, вы за борт прыгнете. Виселица – довольно мучительный способ смерти.
Все покосились на лорда с неудовольствием, даже капитан. Надо же, а Штольман и не подозревал, что Соммерсет его терпеть не может. Ему самому лорд тоже был противен, но он этого старался не проявлять. Видимо, не он один. Или он просто плохо старался.
– Петр Иванович… – сказал Штольман, повернувшись к Миронову.
– Иди, Яков, – серьезно кивнул дядя, – иди и не волнуйся за нас, мы справимся.
Сопровождаемый помощником капитана, Штольман прошел в трюм и без возражений позволил запереть себя в небольшом отсеке. Это помещение сейчас пустовало, а вообще-то предназначалось для перевозки ценных, но не слишком больших грузов, и было совершенно не приспособлено для пассажиров. Даже лавки, чтобы сесть, тут не было.
Яков сел прямо на пол, опершись спиной на стену, и сжал кулаки, сдерживая рвущие душу ярость и отчаяние. Да что же это! Не успели прийти в себя толком после истории с рубином – и вот, снова по уши в неприятностях. Как ему доказать свою невиновность, если он заперт в этом трюме? А Анна? Как она без него? Дядюшка сумеет о ней позаботиться, но ведь ей нельзя волноваться, это даже доктор Биггль говорил. А утром она проснется и узнает, что муж арестован и обвиняется в убийстве!
И ведь его барышня на колесиках не оставит все так. Она непременно бросится расследовать, станет вызывать дух Галлахера, и вполне может себе этим навредить. А если и не навредит – там ведь убийца на свободе! Если он заподозрит в миссис Штольман угрозу, ей тоже грозит опасность!
И все из-за того, что он, Яков Платонович Штольман, закатил сцену ревности этому фотографу! Ну, когда он уже научится держать в узде свой ревнивый характер! Если бы не та ссора, никому в голову бы не пришло его обвинить.
Впрочем, хватит заниматься самобичеванием. Это еще никому пользы не приносило. Нужно внимательнейшим образом перебрать в голове все, что ему известно об этом убийстве. Спасение от дурных мыслей в работе. Вот и работайте, господин следователь. Голова пока при вас осталась, ее и задействуйте. А там видно будет, как передать капитану сведения. Об этом можно подумать позже, сперва нужно понять, кто убийца.
 

     
Следующая глава                             Содержание
   

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)