Мартуся. Часть 1

Маму свою Яков почти никогда мамой не называл. Она для него, как и для всех, была Мартуся. Однажды, уже будучи постарше, он спросил её, как же так получилось. Пусть все называют, как хотят, но он-то не все. Он же сын, так почему же? Мартуся рассмеялась звонко, как только она умела, потрепала его по голове, чмокнула куда-то в нос, и ответила: "Как только ты научился выговаривать букву Р, так сразу я из мамы превратилась в Мартусю. Наверное, ты просто решил попрактиковаться, а потом тебе понравилось". А ему и правда нравилось забавное это имя, и как-то очень оно ей подходило. Мартуся была светлая, солнцем поцелованная, с копной густейших рыжих, заплетённых в две, а то и три косы волос, с созвезьдьями веснушек на молочно-белой коже. Веснушки у неё были повсюду, даже на мочках ушей. Даже на веках вокруг зеленовато-серых глаз. Даже на кончике носа, который она смешно морщила, когда фаршировала рыбу, помогала Якову с немецким или учила его танцевать венский вальс. А ещё она была молодая совсем, всего на восемнадцать лет его старше, все всегда и везде думали, что она его старшая сестра. Всякие из-за этого случались недоразумения. Когда он пошёл в первый класс, им с Мартусей по пути на первое родительское собрание встретилась в коридоре завуч по воспитательной работе АннСанна, суровая дама с причёской в виде снеговика. Она вдруг заступила им дорогу, ухватила Мартусю за плечо, и поинтересовалась у неё с подозрением: "А ты из какого класса, девочка? Почему я тебя не знаю? Ты новенькая?" Мартуся от изумления не сразу нашлась с ответом, и Яков ответствовал сам сердито: "Это мама моя, вы что, не видите?! Я её на собрание веду".
Мартуся очень любила эту историю, и всем её рассказывала. Она вообще была знатная рассказчица. Яков сказок не любил, считал, что они для девчонок придуманы, рассказов про самого себя стеснялся, но другие семейные истории мог слушать часами. Благо, их достаточно было о разных поколениях. И были они на любой вкус - и весёлые, и тяжёлые, и даже страшные, и не всегда с хорошим концом, в общем, про настоящую жизнь.  Одной из самых любимых у Якова была история про знакомство Марты и Платона. Раз сто он её наверное слышал, и никогда она ему не надоедала. Однажды приснилась даже. Хороший был сон, светлый.

После смерти родителей Мартуся жила с тётей Риммой, сестрой отца, в её комнате в коммуналке в одном из множества старых ленинградских дворов-колодцев. Тётя Римма, трудилившаяся редактором и переводчиком с немецкого при "Лениздате", была женщиной сильной и самостоятельной. Два крайне неудачных романа в нежной молодости привели её к выводу, что мужчины в абсолютном большинстве своём любить не умеют, им бы где-нибудь пригреться, и хорошо. Пригреть какого-нибудь постороннего мужчину тётя Римма в свои тридцать пять была совершенно не готова, хотя в желающих недостатка не было. Она пригрела Мартусю, да так, что та своего сиротства совершенно не чувствовала. Жили они с тётей душа в душу, всё и всегда делали вместе, вместе готовили, вкусно и замысловато, соседки приходили поучиться, вместе читали, поочереди переворачивая страницы, вместе гуляли под ручку, выгуливали пошитые тётей Риммой обновки.  Славно жили, почти идиллически, пока в коммуналку этажом ниже не переехала семья Тихвиных.
Соседями Тихвины оказались шумными, супруги громко, с надрывом и битьём посуды ссорились, и так же громко мирились, в общем, подробности их личной жизни обсуждались в доме на всех коммунальных кухнях. ЖАра этим разговорам добавлял тихвинский сынок Олежа, который в кратчайшее время собрал вокруг себя и возглавил всю местную несовершеннолетнюю шпану, в результате чего в подъездах стали пропадать лампочки и запахло мочой, а за месяц непонятно кем было выбито два окна. На жалобы соседей Тихвин-старший только скалился, и интересовался с некоторой гордостью, удалось ли кому-нибудь застать его сынулю на месте преступления. Нет? А на нет и суда нет, у нас презумпция невиновности.
В невиновность или невинность Тихвина-младшего тётя Римма нисколько не верила, и Мартусю от него всячески оберегала, тем более что вьюнош сей, лопоухий и прыщавый, начал оказывать девочке знаки внимания. Он цокал языком ей вслед, дразнил конопатой мартышкой, предлагал научить целоваться, а то ведь больше не позариться никто и тому подобное. Мартуся подобных проявлений приязни оценить была не в состоянии, сперва она их просто не замечала, а когда не замечать стало незозможно, старалсь по возможности спастись бегством. Нет, вообще-то она была не робкого десятка, и за словом обычно в карман не лезла, но для Олежи Тихвина слов у неё не находилось. В голове крутилась только прочитанная недавно в какой-то книжке фраза: "Чего тебе надобно, убогий?", но говорить такое было нельзя, неправильно, оставалось только бежать со всех ног.
Тихвин-младший, поняв, что подобными маневрами ничего не добьётся, решил сменить тактику. В следующий раз он подкараулил Мартусю не один, а со всей своей стаей, едва она по дороге из школы свернула на их тихую улицу. Шестеро подростков вынырнули словно ниоткуда, окружили её, молча и быстро оттеснили в первую же подворотню, ловко отобрали портфель. Двое подхватили её под локти, не давая вырваться, а оказавшийся у неё за спиной Олежа несколькими стремительными движениями распустил её толстую пушистую косу, мазнув влажными от пота пальцами по шее. Поворошил волосы, шепнул: "Чё кобенишься, рыжая? Со мной надо дружить..." В этот момент Мартуся, до того сопротивлявшаяся отчаянно, но почему-то молча, наконец обрела голос и закричала, не столько от страха, сколько от отвращения. На крик, короткий и резкий, где-то в глубине подворотни басовито отозвалась большая собака, а потом раздался мужской голос: "Кто там, эй?!". Олежа отвратительно выругался, пребольно дёрнул Мартусю за волосы, и тут же вместе со своими подельниками рванул из подворотни. Она в изнеможении прислонилась к обшарпанной ближней стене, в глазах плыло, в ушах грохотало. Когда полминуты спустя она снова смогла сфокусировать зрение, напротив неё сидела большая немецкая овчарка, и кажется, улыбалась. Эта собачья улыбка, которую язык не повернулся бы назвать оскалом, ненадолго заняла всё Мартусино внимание, так что она не сразу поняла, что кто-то, осторожно придерживая её за плечо, что-то спрашивает.
- Девонька, милая, ты меня слышишь? - донеслось до неё наконец.
Мартуся кивнула. Человека, видимо, хозяина собаки, в полумраке подворотни было видно плохо, но голос был глубоким и тёплым, собачьей улыбке под стать.
- Кто это был тут с тобой? Ты их знаешь?
Мартуся знала только одного, поэтому просто пожала плечами.
- Что они от тебя хотели?
Обьяснить это незнакомому человеку было невозможно. Вместо ответа она спросила о том, чего ей сейчас больше всего хотелось:
- Можно собаку погладить?
Если человек и удивился, то виду не подал:
- Конечно. Не бойся, Цезарь очень хорошо воспитан. Кроме того, ты ему явно понравилась, вон, улыбается во весь рот.
Значит, ей не показалось. Мартуся осторожно протянула руку и дотронулась до головы зверя между ушами, и тут же в ответ её ободряюще боднули в ладошку. Она гладила и гладила собачью голову, шею и спину, и просто не могла остановиться. Шерсть, густая и тёплая, была удивительно приятной на ощупь, мерное собачье сопение под ухом успокаивало, отодвигая мерзость произошедшего. Мартуся вдруг глубоко вздохнула и заплакала.
- Эй, ты чего? - хозяин собаки снова осторожно коснулся её плеча. - Чем тебе помочь?
- Спасибо, вы и так уже помогли. Уже всё в порядке, я просто... испугалась.
- Я тут портфель твой поднял и собрал, что разбросано было.
Мартуся кивнула, вытирая слёзы. Убегая, Олежины подельники, видимо, бросили её портфель за ненадобностью.
- Давай, я тебя домой провожу?
- Нет, что вы! Я сама, тут недалеко совсем. Я прямо на этой улице живу, в доме 16Б.
Мужчина помедлил.
- А если тебя Цезарь проводит?
- А так можно? - изумилась Мартуся.
- Можно.
Мужчина прицепил к ошейнику собаки короткий  поводок и протянул ей. Наклонился ко псу, ухватив его за нижнюю челюсть. Сказал, раздельно и серьёзно, глядя в умные собачьи глаза.
- Проводишь барышню до подъезда и возвращайся.
Собака согласно моргнула.
Цезарь в самом деле дошёл с ней до самого подъезда, и по пути она почти совсем успокоилась. Думала о том, как хочет такую собаку, ну, не такую, такой, может, вообще больше нет, а хотя бы просто собаку. И что хозяина собаки она толком не разглядела, вот встретит и не узнает, если он без Цезаря будет. Она тогда с ним не поздоровается, а он решит, что она неблагодарная. И ещё думала, как тёте Римме рассказать о происшествии, чтобы она не разволновалась. Но тёти Риммы дома пока не было, Мартуся попила чаю с сухариками и решила прилечь буквально на минутку.
Через три часа вернувшаяся с работы тётя обнаружила её крепко спящей, тревожить не стала, только пледом укутала, разбудила уже утром в школу. Мартуся спросонья да второпях так ей ничего и не рассказала, она вообще как-то почти забыла и страх свой пережитый, и отвращение. Всё нахлынуло снова по пути домой после уроков, едва впереди замаячил знакомый  поворот. Как что-то толкнуло её замедлить шаги, перейти на другую сторону улицы, укрыться в тени деревьев. И не зря. Чуть-чуть не доходя до перекрёстка она разглядела одного из своих вчерашних обидчиков, немного подальше подпирали стену ещё двое. Внутри всё похолодело. Мартуся поняла, что домой ей идти нельзя, а надо возвращаться назад к остановке трамвая и ехать с двумя пересадками к тёте Римме в издательство.
- Там ещё трое за углом, - раздался вдруг за её спиной знакомый голос. - Мы мимо них прошли и они нам не понравились, да, Цезарь?
Мартуся обернулась с улыбкой и непередаваемым чувством облегчения. Присела поприветствовать собаку, которую хозяин спустил с поводка, и посмотрела на мужчину снизу вверх. Нет, она вчера совсем его не разглядела. Глубокий голос, высокий рост, то, что он назвал её "девонька", - и воображение дорисовало кого-то, годящегося ей в отцы. А на самом деле пришедший ей на помощь человек был, пожалуй, лет на пять-семь всего её старше. Молодой, стройный и плечистый, кареглазый и  горбоносый, темно-русые волосы курчавились над высоким лбом, в уголках выразительного рта притаилась улыбка. Симпатичный. Мартуся в свои без малого пятнадцать лет ещё ни разу не задавалась вопросом, какие мужчины ей нравятся, и вот получила ответ не незаданный вопрос. Она выпрямилась и сказала, радостно и звонко:
- Здравствуйте!
Парень улыбнулся, слегка, больше глазами.
- Привет. Только ты не кричи, а то нас эти, которые засаду на тебя устроили, услышат. Может расскажешь, чем ты им не угодила? Потому что на игру в казаки-разбойники это всё совсем не похоже...
Мартуся вздохнула. Как это объяснить?
- Я только одного из них знаю, он у них главный заходила. Тихвин Олег, этажом ниже живёт.
- Это постарше который, с вулканическими прыщами и выдающимся ушами?
Мартуся удивлённо кивнула.
- Он там за углом и ещё двое с ним. Что ему от тебя нужно? Любви и взаимности?
От этих слов, сказанных, видимо, просто в шутку, стало вдруг так неловко, просто невыносимо. Надо уходить, ехать к тёте, а не стоять тут и краснеть всем лицом и шеей.
- Извини, Марта, не хотел тебя смущать, но у нас со временем не очень. Нам надо решать, что делать, пока эти диспозицию не сменили и ещё чего-нибудь не придумали...
Мартуся так изумилась, когда он назвал её по имени, что даже не расслышала, почему и что им надо решать.
- Откуда вы знаете, как меня зовут?!
- Вчера прочитал, когда тетрадки твои подбирал. Марта Гольдфарб, 8Б. Тебе, кстати, удивительно твоя фамилия подходит, я такого вообще не встречал ещё. Знаешь что, Марта, давай-ка мы с Цезарем тебя мимо них проводим, пусть они тебя с нами увидят, это небесполезно будет. А потом где-нибудь присядем и ты мне всё расскажешь... Цезарь, охраняй!

Отредактировано Isur (27.12.2023 17:10)

Мартуся. Часть 3

Мартуся увидела Платона с Цезарем сразу, как вышла со школьного двора. Увидела, и очень удивилась. Во-первых, он совершенно точно сказал ей, что сегодня у него занятия в институте заканчиваются намного позже, собственно, поэтому она с самого начала собиралась сегодня ехать к тёте на работу. Во-вторых, и речи не было о том, чтобы встретить её возле школы, тем не менее, сейчас он стоял с собакой на поводке на противоположной стороне улицы и, заметив Марту, махнул ей рукой. Марта так обрадовалась этому неожиданному явлению, что почти бегом бросилась ему навстречу, затормозив уже почти на проезжей части, когда водитель такси, которому она едва не выскочила наперерез, ударил сразу по тормозам и по клаксону. Платон, глядя на это, только руками развёл и пальцем ей погрозил, а потом показал жестами, чтобы она оставалась на месте, а они сами к ней перейдут. Очень выразительная получилась пантомима. Марта ждала их, широко улыбаясь, и лишь когда эта сияющая улыбка отозвалась саднящей болью в щеке, она с ужасом вспомнила, как выглядит. Сегодня утром царапины смотрелись ещё хуже, чем вчера, тётя с утра намазала  их какой-то мазью, но заклеивать пластырем, как хотелось Марте, не стала, сказала, что на воздухе они заживут быстрее. Теперь же Марта инстинктивно прикрыла щёку ладошкой и повернула лицо здоровой стороной вперёд, понимая при этом, что придумать ничего не успевает, да и вообще соврать  Платону она физически не сможет. Вот не сможет и всё.
- Привет!- Он тоже ей улыбался. - Я  и сам рад тебя видеть, но только под машину-то бросаться за... - Он внезапно замолчал, а улыбку словно выключили. - Что с лицом?
- Поцарапалась... - виновато пробормотала она очевидное.
- Обо что?
- О мусорный бак.
Платон как-то громко втянул в себя воздух.
- Я же просил тебя никуда одной не выходить!..
- Я никуда и не собиралась, только мусор выносила. А в остальном я всё сделала, как ты меня учил, отбилась и убежала.
При слове "отбилась" он окончательно изменился в лице. На мгновение Мартусе показалось, что он сейчас заорёт на неё, но вместо этого он перешёл на пронзительный свистящий шёпот.
- Так я же надеялся, что мои советы тебе никогда не пригодятся, про "толкать и бить" так точно. Чёрт, чёрт, чёрт!
Он резко отвернулся от неё, и простоял где-то полминуты, глядя в сторону в полном молчании. Потом так же молча взял её за руку и повёл по направлению к дому. Когда пару минут спустя он заговорил, голос его звучал уже почти нормально.
- Извини, Марта. Я не на тебя рассердился, на себя самого. Просто расскажи мне, что вчера произошло. Как можно подробнее, это важно. Обещаю больше не шипеть. Пойдём, на скамеечку присядем.
И она рассказала о вчерашнем так подробно, как смогла. И даже то, что вроде бы позабыла, но Платон задал ей пару правильных вопросов, и подробностей стало больше. А ещё ей не было страшно, и противно тоже не было, наверное, потому, что он очень внимательно и сочувственно её слушал и руку её за всё это время так и не выпустил. И от этого она чувствовала себя так, будто ей обезболивающее вкололи, и могла рассказывать о случившемся с ней вчера, словно это был просто кошмарный сон.
-  Как чувствовал, что надо было ещё вчера всё закончить, - сказал Платон, когда она замолчала. -  Мы даже, когда тебя вчера проводили, побродили с Цезарем ещё по переулкам и дворам в поисках этого твоего Тихвина и его присных, но никого не обнаружили и...
- Никакой он не мой! - неожиданно резко перебила его Марта.
Он не сразу понял, что она имеет в виду, а когда понял, кивнул - отчасти ей, отчасти самому себе - и ответил:
- Вот и я думал, что не твой. Что ты для него просто девочка-соседка-сирота, случайная жертва, лёгкая добыча, а оказалось всё не так просто.
- Почему?
- Потому что моё появление вызвало у него не естественные опасения, когда Самсонов и Бочкин рассказали ему про моего отца, а острый приступ ненависти. Ревность?  - Он внимательно посмотрел на неё и вдруг широко и лукаво улыбнулся: - Да ты у нас, выходит, роковая женщина, Марта. Вон, бедолага совсем голову потерял из-за твоих рыжих кудрей.
- Да ну что вы в самом деле!  - возмутилась Мартуся, и даже руку попыталась у него отобрать, но Платон не позволил. - Вы бы лучше объяснили мне, кто такие Самсонов и Бочкин? Те, которые с вашего двора? Но вы вчера не говорили, что знакомы с ними.
- Так я и не был вчера с ними знаком. После вчерашнего пришлось навести справки.
- Это как? Вы же не хотели отцу ничего рассказывать.
- Не хотел и не рассказывал. Бабулечек на скамейке возле подъезда расспросил, они всех знают и к нам с Цезарем благоволят.
- И что?
- Понятно, что. Оба из неблагополучных семей, плохо учаться, курят, раньше по мелочи подхулиганивали, а в последние полгода, как с цепи сорвались.
- Из-за Тихвина? Он как раз полгода, как в наш дом с родителями переехал.
- Правильно. Я разговаривал вчера с матерью Бочкина и с самим Самсоновым. Женщина Тихвина прям ненавидит, за сына переживает, она одна четверых детей тянет, а тут старший, который, несмотря на трудный характер, всегда ей помочь старался, как с Тихвиным связался, совсем от рук отбился. Она даже с родителями Тихвина поговорить пыталась, но они её и слушать не стали, тоже милые люди, судя по всему. А Самсонов сказал, что Тихвин мальчишек, которых вокруг себя собрал, для чего-то между собой стравливает, их с Бочкиным хотел поссорить, а они с песочницы дружат. Так что они где-то даже обрадовались моему появлению и возможности хотя бы временно в его делах не участвовать.
Пока он рассказывал, Мартуся смотрела на него во все глаза. Вот когда он это всё успел? Получается, он вчера полдня только её делами и занимался. Как это может быть, если они, по большому счёту, только вчера познакомились? Разве так бывает? Вот ей только что, когда он "роковой женщиной" дразнился, чуть ли не стукнуть его хотелось, а теперь... хочется погладить его по щеке? Или что?
- Марта, ау, ты меня слушаешь? - прервал Платон её размышления на самом интересном месте.
- Конечно, слушаю. У вас получается, что Олежа Тихвин прям какой-то паук. Выходит, напрасно вы мне тут про "бедолагу" и мои роковые "рыжие кудри" рассказывали?
- Ну, это я так, чтобы обстановку разрядить. Хотя, и у пауков бывают "страсти роковые". Ты просто маленькая ещё для таких материй.
Ну, уж тут она не выдержала, отобрала-таки свою руку и стукнула его. Не то чтобы стукнула, конечно, а так, ткнула кулачком в плечо. На что Платон, естественно, развеселился ещё больше:
- М-да, с советом про "отбиться" я, похоже, погорячился. Как-то ты быстро во вкус вошла. Некоторые мухи-цокотухи вполне способны сами с пауками разобраться, не нужны им для этого никакие комарики.
Тут она не выдержала и сама захихикала, тем более, что при сравнении с комариком он ещё и потёр свой выдающийся нос.
- Ладно, пойдём, Марта, провожу я тебя до дома, до двери даже, чтобы уж точно ничего больше с тобой не случилось. Даже мусор вынесу, если надо, но только чтобы ты сегодня и носа больше из квартиры не высовывала. И  раз уж ты перешла к рукоприкладству, можешь говорить мне "ты", это как-то больше соответствует.
- Не надо мусор, - немного невпопад ответила Мартуся. - Сегодня не наша очередь...
Ей вовсе не нравился такой поворот событий. Ну, то есть возможность перейти с ним на ты нравилась, конечно, но вот остальное... Пока она будет дома сидеть, он пойдёт с Тихвиным разбираться, а она всё пропустит. Конечно, он потом ей всё расскажет, но это уже будет совсем не то. Ох, да о чём она думает вообще?! А если с ним что-нибудь случиться, а её не будет рядом? А чем она ему поможет, скорее уж помешает, их там и так четверо, а он один, ну, то есть вдвоём с Цезарем, а если ему ещё придётся отвлекаться на её защиту...
- Марта, и снова ау, ты о чём это размышляешь с таким лицом?
Мартуся вздрогнула и выпалила:
- А может, не надо вам, то есть тебе, одному?! Может, лучше к участковому?..
Он довольно долго молчал, глядя на неё как-то непонятно. Вот не просто смотрел, а рассматривал, словно в первый раз увидел.
- Это ты за меня сейчас испугалась? Надо же... Из-за себя самой ни за что не хотела в милицию идти, а из-за меня готова? Значит, не такая уж ты и маленькая. Я думал, будешь со мной проситься "на дело пойти".
- Я и хотела сначала, - призналась Мартуся со вздохом.
- А потом превозмогла себя? Молодец! - похвалил её Платон. Не без иронии, конечно, но ей всё равно было приятно.
- А вы можете сказать мне, зачем вам самому это всё?
- Что всё, Марта?
- Ну вот это самое, "на дело идти"? Бабулечки, Бочкин, Самсонов, меня из школы встречать? Ведь не из-за моих же "рыжих кудрей"?
В этом месте он вдруг захохотал, да так, что она немедленно на него обиделась. Чего смешного то, в самом деле? Смеялся несколько минут, в конце концов прижал к лицу ладони, чтобы успокоиться.
- Нет, Марта, твои кудри не являются причиной моего поведения, во всяком случае, не главной...
- А что является? Вы тоже хотите стать милиционером, да?
- Я хочу стать инженером- гидростроителем, Марта, на это и учусь. А главная причина, если ты непременно хочешь знать, в том, что человек должен упорядочивать пространство вокруг себя, иначе рано или поздно всё превратится в хаос.
- Это ваш отец так говорит?
- Это второй закон термодинамики так говорит. Ну, то есть не буквально так, но вывод получается именно такой. А мой отец говорит: "Можешь помочь - помоги".
- То есть я просто случайно попала в упорядочиваемое вами пространство, вместе с Бочкиным и Самсоновым?
- Нет, не случайно. Тебя Цезарь выбрал. И давай, пробуй на "ты", у тебя получится.
- Спасибо, Цезарь... Может и получится, но не сразу. Значит, вы, то есть ты, физику любишь? Ну, да, инженерам она, конечно, нужна.
- Она и милиционерам нужна, и девочкам-восьмиклассницам... Пойдём, Марта.

Мартуся. Часть 5

- Что у вас здесь, чёрт побери, происходит?!
Звонкий женский голос прозвучал так неожиданно, что они оба вздрогнули. Буквально в двух шагах от них стояла тётя Римма, тонкая, элегантная, прямая, выставив перед собой, как щит, свою маленькую сумочку.
- Ох, тётечка, - пробормотала Мартуся, потихоньку поднимаясь. Платон придержал ее здоровой рукой за локоть. - Ты как здесь?
- Я здесь, потому что ты должна была приехать ко мне на работу полтора часа назад, но не приехала. После вчерашнего это, знаешь ли, странно. Молодой человек на земле, в крови и с собакой, это, как я понимаю, Платон с Цезарем. - Марта кивнула. - А на земле...  - Тётя сделала несколько шагов вперёд. - Ну да, Олег Тихвин в крайне непрезентабельном виде. И как вы объясните мне такое развитие событий?
- Извините, Римма... - Платон подался вперёд.
- Михайловна, - подсказала Мартуся.
- Римма Михайловна, мы вам, конечно же, всё объясним, только надо милицию вызвать...
Тётя Римма коротко и остро посмотрела на него, потом на Марту, потом почему-то на Цезаря, и, наконец, кивнула:
- Хорошо. Марта, ты поднимешься к Ирине Владимировне в 16-ю квартиру и пропросишь её позвонить 02 и сказать...  - Она вопросительно посмотрела на Платона.
- Сказать, что во дворе была драка с применением холодного оружия и есть легкораненые,  - продолжил тот. - Они тогда и скорую сами вызовут, и приедут быстрее...
- А потом ты пойдёшь домой,  - подхватила тётя Римма, - и принесёшь мне аптечку, жгут, ножницы и нашатырный спирт. Всё в комоде справа. Найдёшь?
Когда Марта убежала, тётя Римма первым делом подошла к Тихвину, бегло осмотрела его, немного задержавшись только на пострадавшей руке, пощупала пульс, даже оттянула веко, затем быстро вернулась, наклонилась к Платону и тихо спросила:
- Платон, давайте коротко и конкретно, пока Марты нет. У вас могут быть неприятности из-за нападения собаки на человека?
- Не думаю. У Тихвина был нож с длинным лезвием, серьезный нож, совсем не перочинный, которым он меня ранил.
- Рана глубокая?
- Не слишком, кровь, во всяком случае, уже почти остановилась.
- Как же вы это допустили?
Платон дёрнул щекой.
- Они были вдвоём, Марту прямо у подъезда ждали. И Тихвин, меня увидев, буквально сразу в драку полез, видимо, чтобы не успеть испугаться. Причём для начала он изо всех сил пихнул на меня своего напарника, тот совершенно оторопел от такого фортеля. Ну, напарника я уложил, причём довольно мягко, и в это время Тихвин на меня со скамейки прыгнул. Я к этому готов был, да не к тому, что у него будет нож с длинным лезвием. Это довольно серьёзное оружие, непонятно, откуда он у него вообще такой. Ну и получил резаную рану предплечья.
- А что второй?
- Убежал, как только нож и кровь увидел. Я думаю, он всё расскажет, как было, чтобы самому не попасть в переплёт.
- Что было дальше?
- Дальше я поднял какой-то деревянный ящик и загнал Тихвина к мусорникам, чтобы он у подъезда ножом не размахивал. Но ящик для раненой руки оказался слишком тяжёлым, кровотечение усилилось. Пришлось его бросить. Я собирался отломать от него доску, когда прибежала Марта с Цезарем. Я её на улице с собакой оставил и пошёл вперёд двор проверить, а она не дождалась, видимо, услышала что-то. Примчалась, а тут этот опять себя накрутил и попытался на меня броситься. Марта закричала, Цезарь прыгнул... Вот, собственно, и всё...
- Собака прыгнула сама, или ей дали команду?
Платон помедлил. Посмотрел на Цезаря, понуро лежащего в двух шагах, положив голову на лапы.
- Команда была. Но Цезарь  - служебная собака, он раньше в пограничных войсках служил  и к нам три года назад по ранению попал. Он специально обучен защищать хозяина от агрессивного человека с оружием, а тут ситуация однозначная была. И потом, он же не в горло ему вцепился, а в руку...
- У Тихвина и с рукой, на первый взгляд, ничего особенного. Отёк есть, следы зубов, но крови совсем немного, может быть, ещё перелом лучезапястной кости, но я сомневаюсь. Впрочем, я не врач.
- Для "не врача" вы как-то уж очень уверенно говорите и действуете.
- Семейное дело,  мать - военный хирург. Так что да, я многое умею, поэтому сейчас я займусь вашей раной, за последние пять минут вы стали заметно бледнее, так что скорую мы ждать не будем. Вон, кстати, и Марта бежит с аптечкой...
Женщина выпрямилась, ещё раз осмотрелась, пододвинула пресловутый ящик поближе к Платону и присела на него.
- Ох, Риммочка, я знаю, что долго, - виновато выдохнула запыхавшаяся Марта, протягивая тёте белый аптечный чемоданчик, ножницы и жгут. - Но я до Ирины Владимировны еле достучалась. Почему ты меня именно к ней послала, она же плохо ходит?
- По квартире ей ходить можно и даже полезно. Зато она просто позвонит и не пойдет по соседям. Нам пока не нужно, чтобы здесь было полподъезда.
- Сейчас приедет милиция, скорая, и всё равно все сбегуться, - сказал Платон, наблюдавший, как тетя Римма разрезает рукав его рубашки.
- Это будет не раньше, чем через десять минут. Так, молодой человек, рана всё-таки довольно глубокая, так что нужно будет зашивать, но возле мусорника я этого делать не буду. Марта, нашатырный спирт у тебя?
- Да, - отозвалась та, выуживая из кармана бутылочку.
- Сейчас он может понадобиться. Платон, я сейчас очищу рану и обработаю её края йодом. Предупреждаю вас сразу, что ругани я не терплю ни в каком виде...
- Между прочим, ты сегодня чертыхалась, когда пришла, -  возмутилась Мартуся.
- Да? - Женщина обильно полила йодом только что скрученный ватный тампон. - Ну, это был особый случай...
- Вот и у Платона особый.
- Я не буду ругаться. И нашатырный спирт не понадобится. Марта, не смотри на меня так, я совершенно точно не умру, ни от этой раны, ни от йода. Давайте, Римма Михайловна...

Ровно сутки спустя местный участковый, Константин Семёнович Колычев, сидел на коммунальной кухне в Мартусиной квартире и с видимым удовольствием допивал заваренный тётей Риммой кофе. Творожную запеканку он уже доел и явно находился под сильным впечатлением. Мартусе вообще казалось, что впечатлён он не столько запеканкой, сколько тётечкой в целом, поэтому и прощаться не торопится, хотя уже и запеканка съедена, и показания их с Риммочкой получены и подробно записаны, и на дне чашки вот-вот станет видна кофейная гуща...
На место происшествия Колычев примчался вчера минут через десять после приезда милицейского уазика. Именно он узнал Платона, тут же что-то шепнул одному из приехавших оперативников, после чего на месте происшествия начался некоторый ажиотаж. Не то, чтобы до этого милиционеры работали медленно, но вдруг оказалось, что они могут гораздо быстрее.  Был тут же найден и изъят Тихвинский нож, после чего Тихвиным занялись вплотную, хотя толку от него, ошеломлённого, нетрезвого и баюкавшего перевязанную тётей Риммой руку пока было немного.  В конце концов его загрузили на носилках в подъехавшую машину скорой помощи, и кроме врача за ним поднялся один из оперативников. С Цезаря сняли надетый незадолго до этого безобразный намордник, тёте Римме выразили сердечную благодарность за оказание своевременной медицинской помощи раненым и разрешили им с Мартусей идти домой отдыхать, отложив снятие показаний на завтра. Впрочем, уйти Мартуся согласилась только после того, как Платон подошёл попрощаться.
- Не дрейфь, - сказал он Марте со своей обычной кривоватой улыбкой.  - Всё закончилось.
Марта пока не была до конца в этом уверена.
- Ты как? - тихо спросила она.
- После укола вообще как новый... Но Римма Михайловна оказалась права, врач тоже считает, что надо шов наложить, так что поеду на скорой, а уж потом в райотдел. Цезаря участковый домой отведет. Хороший парень оказался, молодой, симпатичный, а ты к нему идти не хотела.
Молодой и симпатичный участковый Мартусю не интересовал ни капельки. Она спросила только:
- А может, я Цезаря отведу?
- Нет! - ответили хором Платон и тётя. Можно было только подивиться тому, как быстро они спелись.
-  Тебе нужно отдохнуть, - сказал Платон примирительно. - У тебя три приключения за три дня, ты уже с ног валишься.
- Вам бы тоже отдохнуть не мешало, - вмешалась тётя Римма. - Вы всё-таки довольно много крови потеряли. Никак нельзя райотдел на завтра перенести?
Платон покачал головой.
- Нет, домой я вернусь сегодня, только прояснив и уладив всё, что возможно.
- Влетит?  - почему-то шёпотом спросила Марта.
- Не дрейфь, - повторил он. - Переживу. Главное, что всё закончилось...

Вот как ни крути, а получалось, что это она, Мартуся, виновата во всех приключившихся с Платоном неприятностях. И рана его, и возможные сложности с законом или с родителями, всё на её совести. Нет, крамольную мысль, что лучше бы им вообще не встречаться, она отмела сразу, но что мешало ей послушаться его и пойти с ним к этому самому участковому? Сейчас казалось вполне очевидным, что он внимательно бы их с Платоном выслушал и попробовал бы помочь. Вполне возможно, что у её проблемы нашлось бы другое, менее драматичное, а главное, бескровное решение. Вчера она целую вечность от этих мыслей заснуть не могла, извертелась вся. Как ещё закончится это милицейское расследование? Платон как будто с этой стороны серьёзных проблем не ожидал, но он их и от Тихвина не ожидал, а теперь ходит с зашитым плечом. Может, он ей просто не говорит, чтобы она не волновалась? Вдруг у него Цезаря заберут, раз он на людей бросается? А вдруг собаку... усыпят?! При этой ужасной мысли она громко втянула воздух сквозь зубы, видимо, слишком громко, потому что через минуту к ней пришла Риммочка, прилегла рядом поверх одеяла и стала тихонько гладить её по голове. И Мартуся тут же выложила ей все свои мысли и страхи, и про свою дурацкую строптивость, что всему виной, и даже про то, что Цезарем на самом деле она командовала. "Я знаю, - вздохнула Риммочка, - я как раз застала конец вашего с Платоном разговора, когда пришла... Ты не придумывай зря ужасов, Мартуся, мне кажется, что твой Платон прав, и всё плохое в этой истории уже закончилось. Он умный парень, да нет, мужчина уже, так ответственность на себя брать другие ни в сорок, ни в пятьдесят не умеют, как он в свои...  Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? Захоти он по-настоящему отвести тебя к участковому, то и отвёл бы, уговорил как-нибудь, умеет ведь уговаривать. Но он... молодой ещё," - Мартуся поняла в темноте, что тётя улыбается. - "Импульсивный... Поэтому он решил в конце концов, что "кодекс наш неточен" и "все, достостойные пощёчин, должны их получать сполна", только вот противника несколько недооценил. Так бывает. А насчёт твоей вины и строптивости... Может, и не стоило бы тебе этого говорить, потому что не педагогично, но... Плохо, что ты не послушалась его и не пошла сразу в милицию, и хорошо, что ты не послушалась его и прибежала на помощь с собакой. Не всегда надо слушаться мужчин, даже умных и сильных..."

От мыслей об умных и сильных мужчинах её оторвал голос участкового, который, так и не придумав ничего путного для поддержания разговора, наконец стал прощаться.
- А вы Платона видели после вчерашнего? - вдруг прервала она Колычева на полуслове.
Участковый сперва удивился её звенящему голосу, а потом заулыбался.
- Так часа полтора назад и видел. Заходил к ним кое-что уточнить и о самочувствии спросить, само собой. Он молодцом, можешь не волноваться, привет тебе, кстати, просил передать, а я как-то запамятовал...
Заканчивал он уже немного виновато под тяжёлым Мартусиным взглядом. Ну как можно было забыть чуть ли не о самом главном!
- А вы с родителями его знакомы? - неожиданно вступила тётя Римма.
На лице у молодого человека было написано, что ему очень хочется похвастаться, но врать он не приучен.
- Ну, как знаком, представляться приходил, когда меня два года назад на этот участок перевели и я узнал, что семья полковника Штольмана у меня на участке живёт. Яков Платонович  - это настоящая легенда по нашему ведомству, да и у смежников... - Он кашлянул. - Чаем меня поили с выпечкой, очень запросто, я на такое не рассчитывал совсем.
Тут он окончательно стушевался, потому что выходило, что не работает он, а только чаи да кофе распивает, и снова стал прощаться.

Мартуся. Эпилог

Платон открыл своим ключом дверь, крикнул в глубину квартиры: "Я только на минутку!", сдёрнул с вешалки пиджак здоровой рукой и был таков. Высокая, статная, очень красивая и ухоженная женщина средних лет выглянула в коридор, когда дверь за ним уже закрылась, чуть нахмурилась и тут же вернулась в комнату, где царили вечерние сумерки. Не включая света, подошла к окну. Во дворе переминалась с ноги на ногу рыжеволосая девочка-подросток, в каждой руке у которой было по поводку. Из подъезда вышел Платон, подошёл и накинул ей на плечи свой пиджак, правую руку при этом снял с перевязи, как ни в чём не бывало. Женщина поджала губы. Девочка вручила Платону поводок Цезаря, а сама бережно поправила на себе пиджак, как будто даже погладила лацканы. Сказала что-то, и оба засмеялись, потом развернулись и зашагали в сторону подворотни, удивительно слаженно, Платон явно уже приноровил к ней свой широкий шаг.
- Что это? Зачем? - произнесла женщина. Говорили она нарочито правильно, но с ярко выраженным иностранным акцентом. Красивый звучный голос, очень ей идущий, звучал ровно, почти не выдавая раздражения, но поднявшийся за её спиной с дивана мужчина слишком хорошо знал свою жену, чтобы ошибится. Он в несколько шагов пересёк комнату и привычно обнял женщину за плечи. Мужчина ещё успел увидеть, как Платон и рыженькая девочка в его пиджаке свернули налево, не доходя подворотни, и скрылись за гаражами.
- Ах, это... - В голосе его слышалась улыбка. - Это не "зачем", а "почему".
- И почему же?
- Потому что он правильно воспитан. Девочка - сирота, к тому же по удивительному совпадению наполовину немка, встретившись ему в таких обстоятельствах, она просто не могла не попасть в зону его ответственности.
- Хорошо, он помог ей,  - Женщина больше не пыталась скрывать своего недовольства. - Но зачем же это продолжать?
- Ну, видимо, у них оказалось больше общего, чем можно было бы ожидать. Да даже если Платон решил взять над ней шефство, что тебя так беспокоит?
Он уверенно развернул женщину лицом к себе, не выпуская её из обьятий. Она же одной рукой упёрлась ему в плечо, как будто удерживая его на расстоянии, и в тоже время другой поправила воротник его рубашки и погладила его по плечу. В глаза она ему при этом старалась не смотреть.
- Яков, - Она произносила это почти как "Якоб", - это не похоже на "шефство"...
- А на что же это похоже? - улыбнулся мужчина. - Что ты там успела разглядеть за две минуты?
Улыбка сделала его моложе, и от этого сходство с сыном, и до того очень заметное, стало просто разительным.
- Это похоже на начало отношений...
- Дружба, Асенька, это тоже отношения.
- Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной. Это возможно только как... - Она задумалась, подбирая слова, - как этап по пути откуда-то или куда-то.
- Пока это просто дружба, душа моя. Которой, между прочим, и недели нет. А девочке ещё даже пятнадцать не исполнилось, поэтому в ближайшее время тебе совершенно не о чем волноваться.
- Яков, ты просто не знаешь, на что способны пятнадцатилетние девочки.
Она довольно решительно высвободилась из его рук, прошла вглубь комнаты и включила свет. Мужчина проводил её глазами, но остался стоять, оперевшись на подоконник.
- Сдаётся мне, Августа Генриховна, что дело тут не только и даже не столько в пятнадцатилетних девочках. Давай-ка, дорогая моя, ты прямо скажешь мне, что тебя так взбудоражило.
Женщина не торопилась отвечать. Она поправила и без того казавшуюся идеальной причёску, сложила небрежно переброшенный через диванный подлокотник плед, подняла и определила на журнальный столик оставленную тут же газету. Мужчина невозмутимо ждал.
- Яков, ты опять лепишь из мальчика воина, - сказала она наконец, повернувшись к мужу.
Мужчина понимающе кивнул, будто найдя в её словах подтверждение своим мыслям.
- Ася, лепить из Платона уже давно ничего невозможно...
- Это отговорки! - Женщина сердилась. - Зачем ты познакомил его с этим иструктором? Какая ещё ему нужна самооборона? Разве он мало с тобой занимается?! Зачем ты делаешь из него солдата, когда он хочет быть инженером?
- Он мужчина, душа моя, значит должен уметь бегать, драться и стрелять, потому что в жизни всякое бывает, как вновь показала история с девочкой Мартой. А профессия здесь не суть, служить можно по-разному.
-  У нас в доме культ службы, - Женщина стиснула руки на груди. - Для тебя важнее службы вообще ничего нет,  а Платон хочет  - всегда хотел! - быть похожим на тебя.
- Ася, остановись, пожалуйста. Ты кричишь...
Она замолчала. Стояла всё там же у дивана, высокая, тонкая, необыкновенно красивая и в этот момент очень несчастная. Мужчина оттолкнулся от подоконника, быстро пересёк комнату и обнял её, привлёк её голову в своему плечу, нежно провёл ладонями по затылку и спине. Женщина глубоко вздохнула, потом ещё раз, затихла.
- Ася, тебе не нужно кричать, я всегда тебя слышу...
- Нет, не слышишь, и страха моего не понимаешь. Он уже... как это сказать?.. загрыз меня? О, я так и не прижилась в этой вашей стране, у меня никого здесь нет, кроме вас двоих, вообще больше никого нет, а вы не понимаете, никак не понимаете... Нет, конечно, вы любите меня и по-своему бережёте, но вы не бережёте СЕБЯ! - При последних словах она подняла голову и посмотрела мужу прямо в глаза. - Ты никогда себя не берёг, а теперь и Платон... - Она прерывисто вздохнула.
Мужчина с нежностью провёл кончиками пальцев по её лицу от чистого лба по изящной линии скулы до уголка губ, которые отчетливо дрогнули в ответ на его прикосновение.
- Ася, ты боишься за меня уже почти двадцать пять лет, но ничего ведь со мной не случилось.
- Яков, это ты так шутишь? На тебе двадцать один шрам.
- Господи, Ася, да кто их считает?!
- Я считаю. Когда мы познакомились, их было только пять...
- Большая часть этих отметин вообще не заслуживают никакого упоминания, так что завязывай с этой арифметикой, душа моя.
- О да, твоя философия гораздо лучше моей арифметики: "Tue deine Pflicht. Gott wird schon sorgen". Так? И сына ты этому учил и учишь. Только в Бога ты не веришь, вы оба не верите.
- "Делай что должно, и будь что будет". Когда мы познакомились, это было и твоей философией. И у Платона это теперь в крови, причём по обеим линиям, так что ничего не поделаешь. А тренер по самбо нужен не нашему сыну, а этим соседским мальчишкам из неблагополучных семей. Парень прав, пусть делом займутся... Ну вот что, душа моя, давай-ка мы с тобой поужинаем, потому что твоей арифметикой и моей философией сыт не будешь, а Платон, как мне кажется, ещё некоторое время будет занят.

Римма погасила свет в комнате и подошла к окну. До полдевятого оставалось около четверти часа, она не сомневалась, что Платон и Мартуся вернутся вовремя, но всё равно волновалась. Можно ли считать это девочкиным первым свиданием?  Встречу под окном у подъезда, которую она пристально наблюдала чуть больше часа назад, трудно было назвать романтической. Но эта встреча была радостной для всех её участников, за исключением, пожалуй, бедной Гиты. И что из этого следует? К сожалению, ничего определённого. Может ли это быть визитом вежливости, подведением итогов, закрытием гештальта? Конечно, может. Может ли это быть началом чего-то большего, важного для Марты? Честно говоря, Римма надеялась именно на это, хотя и сама изрядно корила себя за эту надежду. Парень ей понравился, то, что он сделал, внушало уважение и доверие, такого друга она хотела бы для Мартуси, вот только разница в возрасте, как ни крути, была великовата. По сути взрослый, сложившийся мужчина и девочка-подросток. Конечно, через несколько лет эта разница, это пять-семь лет совершенно сгладятся, но пока это много, очень много. Сегодня на кухне Клавдия Степановна, также весьма пристально пронаблюдавшая сцену по окном, сказала ей чуть насмешливо и в то же время уважительно: "А ведь он шефство над твоей девчонкой взял. Тимуровец...". Против подобного шефства возразить было трудно, у Марты не было ни отца, ни брата, мужчин, время от времени появлявшихся в её собственной жизни, Римма к Мартусе и на километр не подпускала, поэтому вполне понятно, что в жизни девочки не хватало мужского плеча, на которое можно опереться и в которое можно выплакаться. Кажется, Платон Штольман мог стать для Марты таким плечом, и даже хотел почему-то. Вот только чего хотела сама Марта? Такой, как в последние дни, Римма племянницу никогда не видела. Большую часть времени она казалась тихой и сосредоточенной, и при этом её как будто лихорадило. Пылали два жарких пятна на щеках, пересыхали губы, сбивалось дыхание. Дважды Римма не выдержала и подошла пощупать  Мартусе лоб, но лоб был прохладным и влажным. Во второй раз девочка поймала её руку и сказала тихо: "Да всё хорошо, Риммочка, ты не думай..." Что не думать и что думать, женщина не знала.
"Любовь  - это тоже болезнь", - прозвучал в голове немного грустный, немного насмешливый голос брата. Ох, Женька, не шути так. А впрочем, какие шутки, Римма и сама так думала. Т.е. это она сама и думала сейчас, голосом брата. Сейчас май, завтра восемнадцатое, пятая годовщина того дня, когда они с Мартусей осиротели. Пять лет назад её альтер эго начал время от времени разговаривать с ней голосом погибшего брата. Особенно, если речь шла о Марте, особенно, если Римма, как сейчас, сильно волновалась за неё. Когда сегодня со двора донёсся басовитый собачий лай, Мартуся вскинулась так, что чуть не перевернула стул. Взлетели тонкие руки и рыжие косички, взметнулась подхваченная сквозняком белая занавеска, взмыл в небо звонкий девичий вскрик: "Платон, подожди, я сейчас спущусь!" Римма перехватила её не для того, чтобы остановить, проще коня на скаку было бы остановить, в самом деле, а для того, чтобы поделится теплом, дать перевести дух, хоть немного справиться с собой. А потом отпустила и вот теперь ждала, опасаясь, что вернётся с этой прогулки её девочка уже немного другой.  "Она уже сделала выбор, ты же видишь," - опять отозвался Женька в голове. Знать бы ещё, правильный ли это выбор. Не рано ли? И не будет ли потом слишком больно?

Они остановились у её подъезда за пять минут до назначенного тётей Риммой времени. Расставаться с Платоном Мартусе совершенно не хотелось. Хотелось, как Гите, обмотать его поводком, чтобы никуда не делся.
- Завтра вечером я буду занят, - сказал Платон будто в ответ на её мысли, - но могу встретить тебя после школы.
- Завтра не надо, - сказала она очень тихо.  - Завтра годовщина смерти родителей, меня Риммочка встретит...
- Понятно. На кладбище поедете?
Это был самый худший из всех вопросов, который он мог ей задать. И он это сразу понял, потому что у неё ничего не получилось сделать с лицом. Её руки мгновенно оказались у него в ладонях, и никакие поводки и перевязи ему не помешали. Только плакать теперь захотелось ещё больше. Марта зажмурилась и замотала головой.
- Кладбище в Харькове. И туда мы тоже поедем, попозже, в июне на пару дней. Но их там нет! - Последнюю фразу она почти выкрикнула.
- Прости меня, пожалуйста, Марта, я идиот. Ты же говорила, что они в авиакатастрофе погибли.
В голосе Платона звучало самое искреннее раскаяние. Она вздохнула и опять выпалила ему всё, что вообще никогда никому не рассказывала:
- И опознавать нечего было, и хоронить. Там общая могила, но... мы знаем, что их там нет. И... их же вообще больше нет, если быть материалистом, так ведь? А я тогда не хочу быть материалистом!
- Ну и не будь, - сказал Платон тихо и задумчиво. - Имеешь право. Мне было пятнадцать, когда отца единственный раз на моей памяти ранили всерьёз. Он тогда почти месяц пролежал в больнице, и несколько дней неясно было, выживет он или нет. Так если бы тогда... - Он не договорил, только дернул подбородком. - Я бы точно перестал быть материалистом...
- А как же твоя физика?
- А что физика? Многие великие физики были глубоко верующими людьми. "Первый глоток из сосуда естественных наук делает нас атеистами, но на дне сосуда нас ожидает Бог!" Это Вернер Гейзенберг сказал, один из создателей квантовой физики и Нобелевский лауреат...
- А ты сам что думаешь? - Марта даже дыхание затаила.
- Ох, Марта, ну и вопросы у тебя... Я думаю, что Тихвины, младший и старший, не чтили ни уголовный кодекс, ни десять заповедей, поэтому и оказались там... где оказались.
Марта поняла, что ей стало легче. Завтра всё равно тяжелый день, но...
- А послезавтра ты сможешь меня из школы забрать? - вырвалось у неё вдруг.
Платон задумался.
- Часа в четыре только если, не раньше...
- А раньше и не надо. В четверг младшие классы уже книжки будут в библиотеку сдавать после уроков, а я там всегда помогаю.
- Хочешь, пойдём в кафе-мороженое?
- Так нас же не пустят с собаками?
- Ну, мы в кафе без собак пойдем, а с собаками потом погуляем...
И снова она ничего не смогла сделать с лицом. Зато говорить ничего не пришлось, Платон и так понял, что она полностью одобряет его план.
- Так я пойду?
- Иди. Только пиджак верни, пожалуйста...

Внизу у подъезда прощались дети, и вот как-то сразу было видно, что всё у них хорошо. Марта явно неохотно рассталась с Платоновым пиджаком и помогла тому перекинуть его через здоровую руку. Потом они некоторое время распутывали сложные петли поводков, причём Платон при этом вовсю пользовался обеими руками, а Марта, похоже, ворчала по этому поводу. Или по поводу сложносочинённых петель? В конце Платон подёргал Мартусю за косичку, а потом протянул ей руку ладонью вверх. Марта прихлопнула сверху, легко, как погладила. Потом подхватила Гиту на руки и скрылась в подъезде. Можно было идти встречать ребёнка и кормить ужином. "К сожалению, даже правильный выбор не означает долгого счастья..." Господи, а это вот это откуда сейчас?! И что значит?..

Германия, 7.01. - 5.03.2023.

Огромное спасибо за отзыв. Мне это очень важно. Мне, честно говоря, опубликовать "Мартусю" здесь труднее было, чем написать. Девять месяцев с духом собиралась, потом поняла, что если сейчас, перед Новым годом, этого не сделаю, то ещё год как минимум не решусь. Я просто очень давно ничего не писала, лет двадцать пять, наверное. А тут фильм, потом РЗВ, "Другая ночь", "Пробуждение", "После дуэли", и как будто клапан открылся. За это тоже всем огромное спасибо.
Насчёт продолжения: Есть ещё одна законченная повесть. Я бы её опубликовала, но она втрое примерно длиннее и главы там больше. Её хорошо бы отдельными главами выставить, но я пока не поняла, как это сделать.

Спасибо за отзыв, получить такой от вас очень приятно.

Платон похож и не похож, потому что молодой ещё. Нам же Штольмана молодым не показали.
У Марты история тяжёлая в самом деле. Хорошо, что у неё была Римма, а у Риммы Марта, они друг друга спасли и друг другом спаслись. В следующей повести об этом будет подробно.
Тихвин - мерзкий. Я не думала раньше, что можно человека придумать и при этом так возненавидеть.
У Гиты есть прототип . А Цезарь - просто рыцарь, как и Платон, только оба рыцарями себя не считают.