Римма Михайловна пожала плечами и опустила рычажок. В купе тут же вдвинулся большой обшарпанный тёмно-синий чемодан, а за ним последовала и его хозяйка, пожилая женщина, невысокая и округлая, с лицом в форме сердечка, пухлыми щеками, ореолом морщинок вокруг внимательных серых глаз и небольшим пучком седоватых волос на затылке, та самая, кажется, что сделала им замечание, когда они с Мартой смеялись в коридоре, и которую он потом видел в Алёнином купе.
- Здрасьте вам! - Она тут же присела на незастеленную нижнюю полку. - Вы пианиста выжили, так я за него!
Действительно, чемодан Тарадзе проводница уже забрала, так что появления нового соседа или соседки следовало ждать с минуты на минуту.
- Зинаида Иванна я, - тем временем представилась женщина. - Предупреждаю сразу, в восьмом купе у меня был билет на нижнюю полку, так что и здесь я буду снизу спать, а из вас двое, стало быть, сверху.
- Ну, я могу сверху, - сказала Марта несколько оторопело. - Тем более мы там и застелили уже.
- Вот и молодца, - Женщина кивнула. - А звать тебя как?
- Марта.
- Понятно. А тебя? - Женщина посмотрела на Римму Михайловну.
- Римма. Можно без отчества.
- Оч хорошо. Ну, а ты у нас кто? - Теперь женщина смотрела прямо на него. Несмотря на громкий, почти сварливый голос и своеобразный выговор, женщина показалась ему симпатичной.
- Платон.
- Ишь ты, имена какие все подобрались-то! Чем вам Георгий тогда не угодил, был бы вам в самый раз...
- Вы нам больше подходите, - Марта уже начала улыбаться.
- Ой ли? Это ты, малая, ещё не слышала, как я храплю... - хохотнула женщина.
- Этим вы меня не напугаете, у меня тётя Фира с тётей Мирой на два голоса храпят, и ничего.
- Фира с Мирой, говоришь? - Женщина прищурилась. - Вот я так и подумала, что вы двое иудейского роду-племени, а вот ты, парень, вроде и нет, хотя тоже явный басурманин.
Платон напрягся. Подобных разговоров с посторонними он не терпел совершенно, но тётка на антисемитку похожа не была.
- Глаз какой у тебя, парень, недобрый стал, а-аж жуть, - пропела она. - Ефим Абрамыч, мой третий покойный муж, вот так же смотрел, когда кто-нить на его еврейскую личность намекал. Мог и в морду дать, коли допрыгнет. Он росточка махонького был, но больших достоинств человек, из четырёх моих мужей самый путёвый.
Марта прыснула, не выдержала, да и Римма Михайловна заулыбалась. А Зинаида Ивановна продолжила:
- Ну, так из каких ты будешь-то, парень? Я, вишь ли, тридцать пять лет в паспортном столе в Харькове проработала, нудная работа, сил нет, а так хоть развлечение, по физиономии да речи угадать, что в графу "Национальность" потом заносить придётся.
- Немец я, - сказал Платон, покачав головой. - По большей части. Давайте, я ваш чемодан наверх уберу.
- Немец, ну надо же! - Тётка поцокала языком. - Угадала я, выходит, басурманин и есть, весь из себя видный и вежливый. Только, сынок, чемодан у меня пуда два весит, потому наверх ты его так просто не засандалишь.
- Два пуда? 32 килограмма? - переспросил Платон недоверчиво.
- Ещё и умный, враз сосчитал, мама дорогая! - Тётка картинно всплеснула руками. - Это ж цельный клад по нынешним временам. Девки все твои аль через одну? - Напротив откровенно веселились Марта и Римма Михайловна, и трудно было не поддаться этому лёгкому игривому настроению.
- Ну, зачем мне все, Зинаида Ивановна, я всё-таки не мусульманин.
- Басурманин, да не мусульманин, - протянула она, и вдруг погрозила ему пальцем. - Ты тёте Зине зубы-то не заговаривай! Такому парню как ты, все девки не нужны будут только в одном единственном случае: если он себе уже одну-единственную присмотрел.
В этот момент ему очень захотелось взглянуть на Марту. Собственно, на это всё было и рассчитано. Тётя Зина была весёлой, наблюдательной и настырной, и балагурила она со смыслом. Про таких отец говорил: "Ей бы допросы вести!" За сутки совместной дороги она так или иначе многое о них выведает, но не в первые же минуты. Поэтому он ответил, по-прежнему глядя ей прямо в лицо:
- Может, и присмотрел. Так что с чемоданом будем делать, тётя Зина?
- Молодец, парень, - оценила та. - Кремень... Чемодан под полку будем запихивать.
- А влезет?
- Проверено.
Пока они поднимали полку и убирали чемодан, который действительно оказался очень тяжелым, Римма Михайловна с Мартой организовали для тёти Зины небольшой перекус. Женщина с удовольствием доела оставшиеся пирожки и свежие овощи. После этого полку пришлось поднимать ещё раз, и из чемодана на белый свет была извлечена небольшая, тщательно завёрнутая в полотенце кастрюлька с ленивыми варениками. Казалось бы, они только что поели, но вареники выглядели и пахли так аппетитно, что отказаться было невозможно. Разговор за поздним ужином поддерживали, в основном, тётя Зина и Марта. Речь у них шла о том, как привлечь внимание понравишегося мужчины и крутилось всё, естественно, вокруг четырёх тёти Зининых мужей. Сколько правды было в этих очень смешных и не очень поучительных историях, Платон не знал, но в то, что тётя Зина в самом деле была замужем уже четыре раза и всеми своими мужьями нежно любима, он не сомневался. Тётка была... огонь и праздник! Победительное обаяние и кипучая энергия никого, кажется, не могли оставить равнодушным. Видимо, о чём-то подобном думала и Римма Михайловна, потому что под конец их ужина она спросила:
- Тётя Зина, а кто там с вами ехал ещё в восьмом купе? Как они вас отпустили вообще?
- Кто ехал-то? Татьяна с Михаилом, вроде супружники, но всамделишние или только на время отпуска, я не разобрала, времени мало было присмотреться, они чуть ли не сразу, как в поезд сели, в ресторан рванули. Татьяна, кстати, тоже рыжая, вроде Марты, только лиса лисой, и мужиком своим явно верховодит. А кроме того, ещё Алёна была, вся из себя красотка в поиске, сразу в коридор подалась, кавалеров ловить. А только здоровья-то хлипкого оказалась: Платон как её после обморока назад-то привёл, я ей и чайку, и веер из газетки сварганила, а она со мной через губу, будто я прислуга ей. В общем, дурында балованная... - При последних её словах Римма Михайловна чуть поморщилась, но от внимания Зинаиды Ивановны это не укрылось. - Что тебе не нравится? Думаешь, сплетничаю? Так ты ж сама спросила!
-  Я просто подумала, а как вы меня припечатали бы?
- Вот те на! Встретили вы меня хорошо, гораздо лучше, чем там проводили, сидим как люди, беседуем, угощаемся, с чего же мне тебя припечатывать?
- Ну, а всё-таки?
- Проверяешь, что ли, угадаю или нет? Ну, ладно: книжница ты, рукодельница, а ещё, понятное дело, дуэнья при этих двоих... - От удивления Платон чуть не присвистнул, а Марта тихо ахнула. - Удивила? А вот нечего пожилую женщину на вшивость проверять!
- Подождите, подождите, - сказал Платон. - Насчёт книжницы понятно, томик Цвейга Римма Михайловна так и не отложила, наоборот, как есть закончила, сразу на колени вернула и всё это время бессознательно поглаживала. А насчёт рукодельницы как? Пирожки-то Марта пекла.
- Ну, в этот раз Марта пекла, а училась-то она у кого? А косы затейливые девочке кто заплетал? А сарафан кто шил?
Платон только головой покачал:
- Снимаю шляпу, тётя Зина. У вас не взгляд, а рентген.
- А что, насчёт дуэньи уточнять не будешь?
- Нет, не буду... - Вместо обсуждения щекотливых вопросов Платон предпочёл вернуться к интересующей его теме. - Вы нам лучше вот что подскажите: Тарадзе и остальные ваши соседи по купе, они могли быть знакомы раньше, или только в поезде познакомились?
- Хм, - задумалась тётя Зина. - С Алёной пианист точно только сегодня познакомился, уж как хвост перед ней распускал, а она и рада. А вот с Татьяной и Михаилом они, пожалуй, и правда старые знакомые. Мне под конец показалось, что не больно она и рада столь близкому с ним соседству, а ведь последнее слово наверняка за ней было, мужик ейный мало что решает. А с чего бы ей этого вашего Зарадзе терпеть, ежели их ничего не связывает...
Марта улыбнулась удачно исковерканной фамилии, но всё равно решительно открестилась:
- Никакой он не наш!
- Не ва-аш? - протянула тётя Зина. - Так может, расскажете тогда, из-за чего вы его выжили? Слишком нагло клинья к Римме подбивал, или ещё чего учудил?
Римма Михайловна и Марта посмотрели на Платона, он кивнул.
- Он Платона в карточную игру хотел втянуть, - сказала девочка. - А потом ещё чуть ли не убить грозился.
- В игру? На деньги что ль? - Платон кивнул снова. - И что, ты думаешь, обжулить хотел?
- Причём профессионально.
- Так это что, он из тех подлюг, которые  дураков азартных среди отдыхающих по поездам и курортам ищут и обирают?
- Ну, версия у меня именно такая, но прямых доказательств нет.
- Доказательств у него нет, - нахмурилась тётя Зина. - А тебя-то почему? Сколько с тебя возьмёшь? Ты ж, вроде, поумнее будешь, чем Лёвушка, недоделанный племянник моего Ефима Абрамыча. Этот малохольный на одесском пляже все свои деньги троим уродам проиграл, дедову дореволюционную коллекцию марок спустил, а потом ещё деньги с отцовской сберкнижки снять пытался, придумал какую-то слезливую историю про несчастный случай. Хорошо, хоть добрые люди ему не поверили и родителям его позвонили.
- Надеюсь, что поумнее... Да он, собственно, другого человека всерьёз обыграть собирался, а меня так, для острастки, чтобы не дерзил, ну, и для отвлечения внимания, конечно.
- Вот оно что... - пробормотала женщина и задумалась. - Слушай, парень, это не доказательство, конечно, но фамилия-то у этого хмыря грузинская и он вовсю джигита из себя изображает, но приди он ко мне в паспортный стол весь такой красивый и с таким говором, то я бы сказала, что он из Бессарабии.
- Молдаванин, что ли? - уточнил Платон.
- Ага. Какой-нибудь Русу или Мунтяну...
- Понятно, - кивнул он. - Это и правда, не доказательство, но наблюдение интересное. А Татьяна с Михаилом не земляки его, часом?
- Славянской внешности они оба, а так, может, и земляки. В Бессарабии кого только нет, край-то благодатный...
- Подожди, Платон, - Римма Михайловна потёрла ладонью лоб, - ты что, подозреваешь, что эти двое тоже "каталы"? А не слишком ли это? Полвагона шулеров? Вселенский заговор?
- Ничего не заговор, - возразила ей тётя Зина, прежде чем он успел рот раскрыть, - а просто шайка-лейка. Этого малохольного Лёвушку на пляже тоже втроём обыгрывали, причём трое эти поначалу, вроде как, незнакомы были, это потом уж милиция выяснила, что на съёмной квартире они все втроём проживали. Шайкой-то сподручнее людей облапошивать, чем поодиночке. Один раздаёт, другой отвлекает, а у третьего - туз в рукаве!  - Женщина перевела дух и резюмировала: - В общем, карты  - зло, а кто азарт потешить хочет, пусть играет в Спортлото!
- Не могу с вами не согласится, - усмехнулся Платон. Стало понятно, что после тёти Зининой пламенной речи никого из присутствующих больше ни в чём убеждать не понадобится.
- А теперь скажи мне, парень, - тут же переключилась на него тётя Зина, - с чего это ты тут расследование затеял? Поди в органах наших доблестных трудишься?
Платон покачал головой:
- Нигде я сейчас пока не тружусь, тётя Зина. Две недели только, как диплом защитил. По специальности инженер-гидростроитель. Из отпуска вот вернусь и буду решать, то ли в аспирантуру мне идти, то ли в армию...
Марта тяжело вздохнула. И опять у неё на лице всё было написано. Мысль про армию, о том, что он уедет на целый год, ей совсем не нравилась, тут они были с мамой едины, только Марта не спорила, не рассуждала о перспективах, она говорила, что будет скучать, и эти слова и даже больше следующее за ними молчание и расстроенное сопение неожиданно оказывались серьёзным доводом для принятия решения.
- То бишь сыщик ты в свободное от работы время? Хобби такое? - продолжала допытываться тётя Зина, и тут он был ей благодарен, потому что Марта опять отвлеклась и стала улыбаться.
- Не хобби, тётя Зина. Гены. Мой прадед полжизни в Уголовном розыске служил, в Петербурге, под руководством самого Путилина, а после революции из эмиграции вернулся и помогал устраивать новую советскую милицию. И отец мой в этой самой милиции двадцать с лишним лет работает...
- Династия, стал быть? А ты тогда чего ж? Что-то яблочко от яблоньки далековато откатилось.
- Да нет, не далеко. Служить по-разному можно.
- Это верно, - протянула женщина задумчиво. - Служить людям али не служить - от профессии это не зависит. Вот мой первый муж, Гришка Орехов, первый парень на деревне был, я аж бегом за него замуж побежала, а участковый из него совсем негодящий вышел, сильно пьющий, к людям невнимательный, соседям в посёлке иной раз стыдно в глаза было смотреть. Разве ж это служба? Зато второй муж, Мовчан Сергей Петрович, что стрелочником на станции Харьков-пассажирский трудился, так вот он службу свою крепко знал, вся маневровая работа на нём была, ещё и молодняк начальство обучать доверяло. Он и в чужую смену выходил, на подмогу, если погода плохая совсем, или летом, когда дополнительных поездов много. На работе так и умер, сердце прихватило, так возле путей прилёг и не встал больше... - Женщина горестно вздохнула и подперла кулаком щёку. - Ну, ладно, дело это прошлое и давно оплаканное. А ты-то, парень, где служить думаешь?
- Ну, это ведь не только от меня зависит, по распределению, в принципе, могут куда угодно послать. Но если будет возможность выбирать, то хотел бы поехать строить Саяно-Шушенскую ГЭС.
Сказав это, он посмотрел на Марту с Риммой Михайловной. Марта от него про Енисей, Саяногорск и ГЭС, конечно, уже слышала, а вот для Риммы Михайловны это явно было внове. Он и рассказывал всё это больше для неё, чем для тёти Зины. Мартусина тётя просто была слишком деликатна, чтобы так настойчиво и прямолинейно его расспрашивать о прошлом и будущем.
- Так я в газете вроде читала, что её к концу года достроят, - продолжила Зинаида Ивановна. - Не опоздаешь?
- Ну что вы, - усмехнулся он, - там работать ещё и работать. К концу года должны запустить первый гидроагрегат, а по плану их должно быть десять.
- Далеко это, - вздохнула Марта, но не грустно, а скорее мечтательно.
- Около четырёх тысяч километров, - ответил Платон.
- Страна такая, - отозвалась Римма Михайловна. - От Ленинграда до Харькова уже 1200 километров по железной дороге.
- Вот-вот, - поддакнула тётя Зина. - А я уже тридцать лет к сестре с племянниками несколько раз в год мотаюсь, и ничего.
- Значит, маршрут наизусть знаете? - уточнил Платон. - Следующая большая станция у нас какая?
- А тебе зачем? - Женщина прищурилась. - Опять старушку на вшивость проверяешь?
- Вообще-то, ноги хотелось бы перед сном размять.
- Проводница сказала, что следующая длительная стоянка в Витебске.
- Ага, - подтвердила тётя Зина, - только в полвторого ночи. Это я, может, выйду, если бессонница замучает, да и то вряд ли, а вы, молодые, будете спать и десятый сон видеть...
--------------------------------------------------
Мягкое покачивание и перестук колёс Мартусю успокаивали, но почему-то не усыпляли. Шторку по обоюдному согласию решили полностью не опускать, поэтому по противоположной стене и двери купе скользили причудливые тени. Внизу уже с полчаса все спали. Тётя Зина негромко, ритмично и даже как-то задорно похрапывала, не заглушая, впрочем, полностью Риммочкиного сонного дыхания, которое Марта после шести лет в одной комнате ни с чем бы не перепутала. А вот Платона она не слышала, чувствовала, что он здесь, отчётливо и безусловно, всей кожей, но нет, не слышала. Просто знала, что он близко, только руку протянуть, и оттого, видимо, никак ей было не заснуть.
А может, потому что день получился насыщенным и мыслей в голове было много, самых разных. Лёгких и весёлых, как про музу, например, и тяжелых и горьких, как тётино застывшее лицо и стихи эти странные, про предательство. По каким "кривым глухим окольным тропам" в тот момент бродила Риммочка в своих воспоминаниях? И ведь не расскажет, ни за что не расскажет, потому что считает, что она ещё маленькая. А ещё были мысли тоскливые, потому что Платон сегодня опять заговорил про армию и этот свой Саяногорск. Нет, она понимала, конечно, что свой диплом с отличием он получал не для того, чтобы работать в какой-нибудь тихой конторе под боком у родителей. Что в огромной стране, где тысячи километров почти никого не пугали, инженера-гидростроителя могут послать на любую из многочисленных всесоюзных строек. А если и не пошлют, то он поедет сам, "набираться опыта", так он ей однажды сказал. После того, предыдущего разговора, ей приснилась могучая река, прорезающая горный хребет, бурный поток, пенящийся в ущелье, на бесчисленных порогах и перекатах. И сердце во сне замирало не от страха - от восторга. Если бы только быть уверенной в том, что Платон... возьмёт её с собой. Она чуть не застонала вслух и в испуге зажала себе рот одеялом. Об этом нельзя, нельзя было думать, а тем более говорить. А даже если бы она набралась храбрости спросить, он всё равно не сможет ей ответить. И снова потому, что она ещё маленькая, несовершеннолетняя, и даже до окончания школы ей ещё целый год! А ведь потом ещё Риммочка наверняка захочет, чтобы в вуз она поступала в Ленинграде, и разве возможно будет ей отказать? Но если Платон уедет без неё, то она просто... пропадёт. Мартуся перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Ну уж нет, ещё не хватало зареветь в двух метрах от Платона из-за того, что он когда-нибудь куда-нибудь может уехать без неё! Нужно было отвлечься, и желательо на что-то хорошее, но тут ей как назло вспомнился Тарадзе. Конечно, Платон его угроз не испугался, а вот она испугалась... за него. Спит он сейчас или не спит? Если не спит, то вдруг и правда захочет в Витебске размять ноги, как говорил перед сном? А там может быть этот мерзкий тип и с ним ещё двое. Марта стиснула подушку. И что ей теперь делать? Караулить его? Или позвать, разбудить, если надо, и взять слово, что он никуда не пойдет ночью? Опять она, пигалица, командовать им собралась. Если Платон сочтёт нужным разобраться с этим типом, то пойдет, её не спросив... Вот как мама Платона уже 25 лет живёт с мужчиной, который чуть ли не каждый день по долгу службы рискует своей жизнью? Она тут уже извелась вся и извертелась по поводу надуманной встречи Платона с Тарадзе, а ведь он, как бы не грозился, всего лишь шулер, а не грабитель или убийца.  Как любить того, кто не привык себя беречь, любить, зная, что в любой момент можешь потерять?  Она уже теряла близких один раз и еле это пережила. Это были самые страшные мысли, которые она гнала от себя как могла, но в тёмном купе спящего поезда от них было не спастись. Как шесть лет назад, когда они с тётей возвращались из Харькова и она так же лежала на верхней полке, бессильно уронив руки, придавленная окончательным осознанием происшедшей катастрофы, и не было у неё сил ни думать, ни плакать, ни даже нормально дышать. Воздух почему-то втягивался маленькими, обжигающими горло и грудь порциями,  а потом жар распространился по всему телу и она провалилась в сон, где у самолёта заламывались крылья, родители в последнее мгновение держались за руки, чернели обломки на дне Ольховой балки, а от людей ничего не осталось, чтобы похоронить.
Тёплые пальцы коснулись залитой слезали щеки, отвели в сторону влажную прядь волос.
- Солнышко, ты чего? Кошмары тебе, что ли, снятся?
Ласковый шёпот почти над самым ухом выдернул её на поверхность. Она попыталась вздохнуть... и ей это удалось, конечно же.
- Кажется, да, - пробормотала она, поворачиваясь на бок и крепко-накрепко обхватывая, обнимая его ладонь обеими руками. - Извини, я совсем не хотела тебя будить.
- Да я-то не спал, - голос его, действительно звучал хрипловато, но не сонно. - Было о чём подумать... Ты как?
- Да так, - Разве это можно объяснить? - Трудно мне... спать в поездах.
Он как-то особенно тяжело вздохнул, шепнул: "Подожди минуточку...", осторожно извлёк ладонь из её пальцев, о чём она тут же немедленно и остро пожалела, упёрся рукой в матрас и с усилием отодвинулся. До неё только сейчас  дошло, что ему пришлось сильно свеситься с полки, чтобы достать и разбудить её так, как он это сделал. И как только не свалился, мамочки! Платон лёг назад, перевернулся на спину, поправил одеяло... и тут же сам потянулся к ней другой рукой, поймал её пальцы, легонько их пожал и больше не отпустил.
- О чём ты думал? - Она старалась говорить как можно спокойнее.
- Да всё об этих двух детективных историях. С Тарадзе, допустим, всё понятно, но предъявить ему нечего. Шулеров вообще сложно уличить, а у этих даже до игры дело не дошло. И в этот раз уже и не дойдёт, я надеюсь, спугнули мы их. На их месте я сидел бы до конца маршрута тише воды, ниже травы. Я, конечно, отцу потом имя и приметы Тарадзе сообщу, но толку от этого немного будет, потому что наверняка это у него "творческий псевдоним".
- А вторая история с этой Олей?
- Которая тоже, скорее всего, никакая не Оля. Интересно мне, до чего отец докопается. Надо будет обязательно позвонить ему из Харькова. Есть у нашей квартирной хозяйки домашний телефон?
- Год назад не было...
- Ну, значит схожу на переговорный пункт.
- Ты волнуешься за Якова Платоновича?
- Не так чтобы очень. Сейчас всё-таки намного спокойнее стало, чем ещё десять лет назад, когда он с пистолетом за преступниками бегал или под прикрытием работал. Сейчас он, как сам выражается, "кабинетный работник умственного труда", "чемпион мира по допросам". Понятно, что это он так маму успокаивает, а на самом деле до конца никогда не уймётся, но тем не менее... А это дело, оно хоть и неприятное для него, потому что семья замешана, но, как мне думается, не слишком опасное. Кому-то что-то от него нужно, вокруг ходят, ищут слабые места...
- А они у него есть?
- Они почти у всех есть. Моё слабое место - вон, тут напротив лежит, носом шмыгает, а ничего рассказывать не хочет ...
Ничего она уже не шмыгает, кажется. Ей было хорошо и спокойно, и усни она сейчас, ей наверняка приснилось бы что-то хорошее. Но спать было... жалко. Хотелось поговорить, но только не о том, что ей приснилось. Хорошо, что он не будет её сейчас расспрашивать. Об этом говорить надо средь бела дня вместе с Риммочкой, тогда должно быть легче.
- Тошенька, - выдохнула она, и тут же смутилась, закусила губу.
- Девушка, это вы мне? - В голосе его звучала хорошо знакомая теплая усмешка.
- Простите, Платон Яковлевич, вырвалось... - Платон фыркнул от неожиданности, но тут же подыграл:
- Да будет вам, Марта Евгеньевна, душенька. Хоть горшком зовите, только в печь не ставьте.
Вот опять он дразнится. Надо же, "душенька"! И ведь не поймёшь, понравилось ему, как она его назвала, или нет. А ей разве понравилось бы, если бы он её "Тусенькой" назвал? Ужас какой-то! Он даже Мартусей её не называл почти, всё "Марта" или "малыш", может, ему все эти сокращения и не по душе совсем. Она тихонько вздохнула и решила перевести разговор на другую тему. Впрочем, насчет выбора темы она была совсем не уверена, но...
- Можно, я спрошу?
- Хм, малыш, с каких пор тебе нужно разрешение, чтобы задать вопрос?
- Так можно или нет?
- Что-то я напрягся... В чём дело-то?
- Твоя мама, она ведь против того, что ты со мной... дружишь?
Если быть честной, то она ответ на свой вопрос и так почему-то знала, а если бы не знала, то возникшая пауза сказала бы ей всё. " Можешь ничего не говорить", - пробормотала она, но Платон ответил:
- Мама... она ревнует, как мне кажется.
От удивления с Марты слетели последние остатки сна. Платон помолчал, а потом продолжил, и ей было отчётливо слышно, как нелегко ему это давалось. О-ох, лучше бы она не спрашивала.
- Ты понимаешь, она ведь в Союзе так и не прижилась по-настоящему, ни подруг у неё нет, ни постоянной работы. Она время от времени подрабатывает переводчиком на культурных мероприятиях с высокими гостями и сложные переводы делает, как носитель языка, технические или по военной истории, но это и всё. Родители её в Дрездене под бомбёжкой погибли, старшего брата фашисты расстреляли, он католический  священник был, евреев прятал, поэтому близкой родни у неё и в ГДР нет, только тётки какие-то двоюродные. Так что из семьи у неё - только мы. Поэтому она очень крепко держится... за нас. Не душит в обьятиях, конечно, для этого она слишком сильная и гордая, но... Сейчас ей кажется, что я от неё отдаляюсь. Что она меня теряет, что ли. Ей пока ещё трудно смириться с тем, что у меня своя жизнь и... будет своя семья. И что для неё это не потеря, а приобретение. Так что дело не в тебе, а во мне. И ты на неё не обижайся, пожалуйста.
Пока он говорил, Мартуся лежала тихо-тихо, чуть дыша. Она понимала, что сейчас он был с ней предельно откровенен и говорил с ней как со взрослой, как будто они были совсем-совсем наравне. Он мог отшутиться, она не посмела бы настаивать, и не стал, потому что это было важно... для них обоих.
- Ау, ты чего там затихла? - позвал Платон, когда пауза затянулась. - Спишь, что ли?
- Нет, конечно, - откликнулась она, и голос предательски дрогнул. - Я не буду обижаться, обещаю тебе, и спрашивать об этом больше не буду. Сам расскажешь... если что-то изменится.
- Марта, ты можешь спрашивать меня, о чём хочешь, и уж точно обо всём, что тебя беспокоит. Нет у нас с тобой каких-то тем, запретных раз и навсегда. Если я вдруг не смогу, ну, или не захочу тебе ответить, то я так и скажу и объясню, почему. И ты не будешь дуться, идёт?
- Идёт, - прошептала она, и еле удержалась, чтобы тут же не выпалить тот самый вопрос про Саяногорск.
- А теперь я хочу тебя спросить. Можно?
В первый момент она испугалась, что он сейчас всё-таки станет расспрашивать о приснившемся ей кошмаре, но что-то в его голосе, какая-то едва уловимая интонация подсказывала ей, что ни о чём трудном или драматичном он больше говорить не хочет. Скорее уж, её ждет какая-нибудь шутка или каверза.
- Ладно, так и быть, спрашивай, - разрешила она с некоторой опаской.
- Почему их сегодня опять было три?
- Кого? - не поняла она и растерялась.
- Не кого, а чего, - поправил Платон и закончил торжественно: - Твоих косичек.
Вот это вопрос! Губы её непроизвольно расползлись в улыбке. Как он там сказал? Если не смогу ответить, то объясню причину отказа?
- Я не буду отвечать, потому что ты начнёшь смеяться и всех перебудишь.
- Не начну, слово даю. - Платон был нарочито серьёзен.
- Тебя разве не учили не давать слово, если ты не сможешь его сдержать?
- Я смогу, не сомневайся.
- Ну, хорошо. Всё дело в смеси из мёда, майонеза и алоэ.
- Э-эм. Ты уверена, что это можно есть?
- Нет, конечно. Ещё не хватало. Это надо намазывать на кожу головы и корни волос. Самое верное средство для их укрепления и стимуляции роста, - Ответом ей было сперва потрясённое молчание, а потом нечто, похожее на стон, поэтому она решила не останавливаться на достигнутом: - Правда, эту маску с моих волос неимоверно трудно смыть, а волос потом становится как будто в полтора раза больше, поэтому заплести их получается только у Риммочки и только в три косички, но красота требует жертв. - На своей полке Платон сражался с подступающим смехом, и смех, похоже, начинал брать верх, поэтому она решила добавить последний штрих: - Ещё говорят, что майонез можно заменить подогретым коньяком, но у нас этот рецепт пока не прижился. Это, видимо, мужской вариант, можем испробовать на тебе. Я правда, боюсь представить, на кого ты будешь похож, если и твоих волос станет в полтора раза больше, но можно ведь подождать, пока ты начнёшь лысеть.
На этом месте Платон выдернул из-под головы подушку и прижал её к лицу, чтобы заглушить смех, так что Мартуся, наконец, была полностью удовлетворена достигнутым результатом. Правда, ему пришлось отнять у неё свою руку, такой вот неприятный побочный эффект. Минут через пять, отсмеявшись, он смог сказать:
- Марта, ты же понимаешь, что только что выдала мне один из главных секретов своего очарования.
- Ну и что, - ответила она легкомысленно, - это же не смерть Кощеева. И вообще, мне кажется, что у тебя мой секрет в полнейшей безопасности.