[indent]

Калькуттское ожидание

Штольман облегчённо вздохнул и устроился поудобнее в купе первого класса калькуттского поезда. Приятно было осознавать эту разницу ощущений: ещё недавно он ехал по этому маршруту на жёсткой скамье, мучимый повторяющимися кошмарами-видениями, будучи одновременно и охотником, и приманкой, а главное - не имея ни малейшего права на ошибку, потому что от этого зависела жизнь Анны, а сама она была далеко... Теперь же они возвращались вместе, возвращались победителями, и его прекрасная жена сидела напротив на мягком диване, увлеченно смотря в окно, по привычке накручивая на пальчик неизменный локон у виска. Впереди их ждал калькуттский  порт и корабль, который наконец-то приблизит их к цели - к их будущему дому в кремовом городе.

Перед отъездом Анна Викторовна сменила так полюбившейся ей сари на европейское платье. "А то в Калькутте ещё подумают, что Вы, Яков Платонович, у местного раджи дочь украли!" - пошутила она, оглядывая себя в зеркале магазина. Яков лишь улыбнулся своей кривоватой улыбкой. Просияв ему в ответ, она пришпилила под ворот из лёгкого муслина невесть откуда взявшуюся у неё брошь с лунным камнем, ту самую, которую Яков подарил ей на следующий день после их венчания. Как давно у неё не было возможности носить её! По его взгляду Анна с удовольствием поняла, что лишь присутствие посторонних в магазине удерживает его от того, чтобы схватить её в охапку и расцеловать.  А ещё было видно, что её решение отказаться от сари он воспринял с неменьшей благодарностью. Да и самой Анне не хотелось иметь рядом с собой мужа, который вспыхивал бы ревностью от любого мужского взгляда на неё. "Хватит с него волнений, пусть хоть последние дни в Индии проведёт спокойно", - подумалось ей.                                                     

Хотя была и другая причина, по которой ей совсем не хотелось выставлять напоказ своё тело. Причина, ещё не до конца ею осознанная: свой едва округлившийся живот, свою тайну - их с Яковом волнительную тайну - она не хотела делить пока ни с кем. Достаточно того, что о своей беременности она узнала от незнакомого мужчины – чрезмерно проницательного  правителя Калидаса. Но теперь у них будет всё так, как положено у людей! Хотя Анна сама не совсем представляла, как это у них получится: ведь до сих пор "как у людей" у них были лишь обручальные кольца. Да и то только потому, что об этом вовремя позаботился милый и правильный Антон Андреевич. Она коснулась  золотого ободка на пальце и отвернувшись от окна, поймала на себе внимательный взгляд мужа.                                                                 

    -  Что, Анна Викторовна, будете скучать по Индии? - с улыбкой спросил Яков.

- Это почему же? - в тон ему спросила она.                                                                           

- Ну как же, ведь именно здесь Вам удалось побывать сразу в трёх ипостасях главной богини и постичь азы индийской мудрости!           

Анна возмущённо вздернула брови:

- Яков Платонович, зря вы так! Это было... - Она никак не могла подобрать подходящее объяснение. - Это было... очень познавательно! Хотя я могла бы прекрасно обойтись без всего этого. Ведь только потому, что мой Шива оказался в беде, я пережила это всё таким... таким вот образом.                                                                                                                           

Анна раздосадованно замолчала, не желая вспоминать заново весь тот ужас, ту беспомощность, которую ей пришлось пережить, ожидая возвращения Якова у Калидаса.                                                                                                                                             

- А ещё Вы носили сари, как настоящая Парвати, - поспешил перевести разговор в более приятное русло Штольман.

Анна зарумянилась и мечтательно произнесла:

- Вот когда мы будем в Париже, можно будет заказать такое же, я запомнила покрой...                                                             

Яков внезапно занервничал и спохватился:

- Пойду посмотрю, как там Пётр Иванович. Засиделся, поди, в вагоне ресторане.                                     

Анна лукаво поглядела ему вслед. Сшить сари была, несомненно, удачная идея...                                                             

Пётр Иванович, который должен был занять с Каримом соседнее купе, прочно засел за распивание местных алкогольных напитков и действительно порядком расслабился. Якову удалось убедить его перейти отдыхать к себе в купе, лишь напомнив об Анне.

Прибыв в Калькутту, путешественники добрались до гостиницы, а затем Штольман сразу же направился в порт, чтобы узнать об отправке корабля. Его ждали неприятные известия: возможность отплыть ожидалась не раньше, чем через десять дней: из-за плохой погоды все корабли задерживались или были ещё в море. Удручённый, он вернулся в гостиницу под вечер. Анна как всегда хладнокровно восприняла непредвиденную задержку в их затянувшемся путешествии и даже обрадовалась, что сможет обойти за это время достопримечательности Калькутты.                                                                 

Однако утром недомогание, внезапно вернувшееся после всех их приключений, удержало её в номере. Она с трудом смогла убедить встревоженного Якова оставить её и спуститься вниз позавтракать: муж за это время сильно осунулся и несмотря на старания её и Карима пренебрегал усиленным питанием. "Кто знает, как Яков переносит океанскую качку и сможет ли он нормально есть на корабле? - волновалась Анна. - Плыть мы будем долго, и не мешало бы ему перед этим всё-таки вернуть себе прежний вид, а то действительно - кожа да кости!"       

О том, как будет переносить качку она сама, Анна не беспокоилась: на контрабандном судне, на котором они плыли после дела "Подкаменного змея", она чувствовала себя вполне сносно, а вот её мужественный сыщик был полон задумчивости... Хотя сложно было точно установить этому причину: мысли о том, что скорее всего они навсегда покидают Родину, Штольмана явно угнетали, и Анна не решалась говорить лишний раз на эту болезненную тему. Напротив, она старалась думать лишь об их совместной жизни в пока ещё непонятном, но безусловно светлом будущем.

Сегодня это будущее заявило о себе с неведомой прежде силой. Анна могла лишь радоваться тому, что они наконец вместе в гостинице, а не где-то в джунглях по одиночке. Она столько всего вытерпела за это время, пока они преодолевали все тягости и тревоги их бегства на восток, что уж такой пустяк она стерпит легко!                                                               

Так ей думалось, пока она не стала замечать вдруг появившуюся одышку, которая на следующей день, когда Анна ближе к обеду решилась наконец пройтись, стала мешать ей двигаться с присущей ей живостью. Это было неприятно, но не самим своим проявлением, а тем, что заставляло Анну поминутно задумываться о её положении. Помятуя, что дети появляются через 9 месяцев, а до этого спокойно ждут своего часа в чреве матери, Анна была обескуражена тем, что едва привыкнув к мысле о беременности, она практически ни о чём другом не могла думать: её меняющееся тело напоминало ей об этом постоянно. Там, в заложниках у Калидаса, она думала лишь о том, чтобы её Штольман вернулся живым и невредимым. Теперь же, в ожидании корабля, не имея возможности занять себя ничем, кроме прогулок по Калькутте, она погрузилась в новые ощущения, новые мысли...

Она вдруг поняла, как мало знает обо всём этом. Где это видано, чтобы муж догадался о беременности быстрее жены? И как ей теперь себя вести? Терпеть ли эту проклятую одышку или всё-таки сбавить скорость, а то и вовсе вернуться в гостиницу? Анна так привыкла превозмогать себя, что зашла от гостиницы довольно далеко, и теперь нарочито медленным шагом возвращалась назад. "Кто его знает, как надобно ходить беременным", - думала она, сердясь на саму себя за сомнения, а пуще всего на маменьку, которая, блюдя невинность дочери, так и не успела посвятить её в главные "женские тайны".

Штольман за это время успел снова наведаться в порт за новостями - ему тоже нелегко давалось праздное ожидание. Он уже входил в гостиницу, когда увидел осторожно ступающую жену с хмурым выражением лица.

- Анна, что? - Он стремительно двинулся ей навстречу, сразу бережно взял под руку и заглянул в глаза.

- Всё в порядке, - Анна заставила себя улыбнуться.

Конечно же, он заметил это усилие и чуть ли не на руках внёс её в номер, когда увидел, с какой необычной медлительностью она стала подниматься по лестнице. В номере он молча подал жене стакан с водой, усадил её на стул и воздвигся перед ней, ожидая объяснений.

- Со мной все хорошо, - упрямо мотнула головой Анна, но Штольман недоверчиво нахмурился.

Она вздохнула:

- Просто это так странно всё... - Муж вопросительно вздёрнул левую бровь. - Всё, что я чувствую.

- А что Вы чувствуете, Анна Викторовна? - осторожно спросил он.                                                                                       

- То, что никогда раньше не чувствовала: отдышку эту дурацкую, и запахи какие-то противные и вообще... - Она неопределённо повела рукой. - Я не узнаю́ себя! Не знаю, что мне можно, что мне нельзя...

Анна с испугом почувствовала, как подступают слезы. Этого ещё не хватало - пугать Якова! Он ведь немедленно помчится искать доктора, а этого ей хотелось сейчас меньше всего: хватит с неё посторонних мужчин, рассуждающих с умным видом о её беременности! Вопреки ожиданиям, Яков не всполошился, а сел рядом и обнял её, дыша в макушку. Потом вздохнул и сказал:

- Аня, тебе нужно просто немного покоя и времени, чтобы во всём разобраться. У тебя, у нас есть время - мы справимся. Ты-то уж точно, - усмехнулся он, глядя ей ласково в глаза.

- Ты думаешь? - она поджала губы.

- Конечно, но только если Вы, Анна Викторовна, отныне будете слушать не Ваши прекрасные, но порою сумасбродные мысли, а Ваше не менее прекрасное тело!                         

Анна удивлённо воззрилась на него - таких высокопарных фраз она от своего немногословного мужа ещё ни разу не слышала. Штольман хмыкнул, довольный произведенным впечатлением, и нежно поцеловал Анну в щёку, по которой так и не покатились готовые уже вырваться на свободу слёзы.

- Яков Платонович! - наконец улыбнувшись, покачала головой Анна, - Вы не перестаёте удивлять меня!

- А Вы - меня, - заверил её Штольман, вдруг направившись к двери.

- Куда?..- только и успела спросить Анна, приподнимаясь со стула.                                                                                             

- За доктором, дорогая. Давно пора!- только и успел сообщить муж, стремительно скрываясь за дверью.

Анне оставалось только дивиться тому, как ловко Яков обвёл её вокруг пальца. "Да с какой это стати он всё решил за меня?"- попробовала она возмутиться, но в глубине души понимала, что муж поступал правильно: впереди длительное плавание, неизвестно, какой на судне будет врач и будет ли, а она в полном неведении. К тому же и Якову будет спокойнее, а то ещё начнёт чего доброго пылинки с неё сдувать и следить за каждым её шагом...

Доктор оказался маленьким сухоньким старичком-англичанином. Он успокоил Анну, объяснив, что всё в норме, и тем не менее подтвердил слова мужа, что теперь ей надо научиться больше слушать своё тело, ничего не делая через силу. Она покорно кивнула. "Значит теперь - только променад под ручку", - уныло подумалось ей.  "Эх, Дмитрий Яковлевич, - мелькнуло у Анны в голове, - сковываете вы меня по рукам и ногам, как Ваш папенька..." Поймав себя на этой мысли, она немедленно принялась корить себя: в самом деле, нерождённый ребёнок ни в чём не виноват! А вот ей, похоже, надо срочно взрослеть... И нет ничего плохого в том, чтобы прогуливаться под руку с любимым мужем, который в кои-то веки ничего не расследует, никого не спасает и ни в кого не стреляет, а принадлежит полностью ей одной!

Променадом они в основном и занимались последующие дни - ближе к обеду, когда утихало Анино утреннее недомогание. Недомоганием страдал в эти дни и дядюшка: осознав, что все приключения, наконец, позади, Пётр Иванович позволил себе пографинствовать и старался как можно меньше показываться на глаза супругам, милостиво разрешив расторопному Кариму приглядывать за собой.

"Интересно, дядюшка успеет поправить здоровье до того, как мы окажемся в море?"- подумала Анна вслух, гуляя с Яковом по одной из тенистых улиц недалеко от гостиницы. Тот лишь рассеянно кивнул, видимо находясь где-то в своих мыслях. Положительно, с её мужем что-то творилось: вопреки ожиданиям, что после визита доктора Штольман успокоится, он наоборот становился с каждым днём всё молчаливее и задумчивее. Если бы он занимался расследованием, то Анна могла бы поклясться, что её сыщик обдумывает и никак не может найти решения какой-то важной проблемы. Но никаких расследований не было! Во всяком случае, она была уверена, что муж не посмел бы, даже в её положении, скрывать столь важную для них обоих вещь. Он по-прежнему нежно целовал и смотрел на неё, выслушивал и улыбался, но что-то изменилось с того дня, когда их посетил доктор.

- Яков Платонович! - Анна окликнула его сердито. - Вы всё время о чём-то думаете, а мне не говорите. Так может, поделитесь наконец?                                                               

В ответ Яков виновато улыбнулся:

- Да так, ничего особенного, Анна Викторовна. Хотите заглянуть вон в то кафе? Я видел, там готовят весьма интересные местные десерты.

Она недоверчиво посмотрела на него. Ладно, не хочет говорить, что ж - рано или поздно допроса ему всё равно не избежать. Но сначала - местные десерты...

Анна лишь ненадолго забыла о своем положении, но подойдя ближе к заманчиво распахнутым дверям кафе и ощутив всю невообразимую гамму местных диковинных запахов, да ещё и приправленную внезапным порывом ветра со стороны рыбного базара, развернулась и поспешила прочь. Муж недоумевая пошёл следом. В душе закипала обида - на Штольмана, который лишний раз напомнил ей о том, что простая радость вкушения незнакомых лакомств ей теперь недоступна, на его несуразное молчание по непонятной причине, на себя саму...

Торопясь, она не заметила выбоину на мостовой, зацепилась каблуком за выступ и, потеряв равновесие, налетела всем телом на низкую железную ограду газона. Анну скрутило почти так же, как после появления духа, но на этот раз боль пронзала не солнечное сплетение, а низ живота. Она боялась разогнуться, даже пошевелиться. "Что я наделала! Что я наделала!"- стучало у неё в висках. Подбежавший Яков стремительно бледнел на глазах и, боясь прикоснуться, всё же готовился подхватить её на руки, если она потеряет сознание.

"Аня! Где болит?" Голос его срывался. Она медленно, очень медленно выпрямилась. Кажется, боль утихала. Или это только кажется? Кивнув мужу, который бросился искать хоть какое-то средство передвижения, Анна перевела дух. Она плохо помнила, как они добирались до гостиницы, как Яков, бережно подхватив, пронёс её в номер, как послал Карима за доктором, ни на секунду не отпуская её руку, стискивая её до боли и не замечая этого. Анна, не переставая, мысленно ругала себя последними словами, и вдруг, осенённая как будто какой-то догадкой, глянула на мужа отчаянным взглядом:                                             

- А вдруг это не он? - спросила она сдавленным голосом.

- Кто - не он? -  переспросил Яков.

- Вдруг это не Дмитрий Яковлевич?  - Яков недоумённо поднял брови. - Вдруг это не он, а другой ребёнок? Ребёнок, которому не суждено... Который не... - Голос Анны задрожал, но Яков громко, очень громко и резко крикнул:

- Нет! - А затем прибавил неожиданно спокойно и твёрдо: - Это - Дмитрий Яковлевич, я точно знаю. И Вы знаете. А теперь перестаньте его пугать и выпейте воды!                                                 

Анна с удивлением слушала его слова, ощущала его абсолютную уверенность и чувствовала, как панический страх отступает.     

"Перестаньте его пугать!" Яков говорил о ребёнке, словно чувствовал его сам, словно тот был уже с ними. Но ведь он уже с ними, разве нет? Почему же она до сих пор не думала о нём так, как смог подумать её муж - её любимый, неисправимый материалист? Обычно не признающий то, что не может видеть или осязать? Ведь даже живота ещё не было практически заметно...

Анна вновь почувствовала  угрызения совести. "Наверное, я не смогу быть хорошей матерью", - подумалось ей с испугом. Да... оказывается и у неё, как у Якова, были мысли, которые она пока не была готова обсуждать ни с кем, даже с мужем.

Наконец явился тот самый доктор-англичанин. Почти что вытолкав всё ещё бледного Якова за дверь, он осмотрел её и поспешил успокоить: всё было в порядке.                             

- Моя юная леди, берегите себя! Но пуще всего - берегитесь Ваших страхов: они не только вредят плоду, но и мешают радоваться предстоящему рождению. Ведь Вы радуетесь? - Он пристально посмотрел на лежащую Анну поверх пенсне. Та неуверенно кивнула:

- Знаете, доктор, у меня ещё не было времени по-настоящему радоваться...

Доктор Дагерти поднял указательный палец вверх:

- Непременно найдите для этого время, юная леди! Не-пре-мен-но!

Для пущей важности он произнёс последнее слово по слогам, а затем изволил откланяться.

- Ну что, Аня? Что сказал доктор? - спросил муж с порога.

Она слабо улыбнулась, не сомневаясь ни на секунду в том, что Штольман уже устроил доктору суровый допрос с пристрастием, а от неё желал лишь получить подтверждение услышанного.

- Сказал, что мне нужно больше радоваться предстоящему рождению, - устало выговорила Анна.

Особенно после такого предписания радость почему-то не хотела появляться. И чрезмерно старательная улыбка Якова ей показалась отнюдь не радостной. Но думать сейчас об этом не хотелось, хотелось спать.

Этой ночью, лёжа рядом с крепко спящей женой, Штольман вновь и вновь возвращался мыслями к тому дню, когда он, довольный тем, что сумел усыпить бдительность Анны, всё-таки привёл к ней в первый раз врача, которого ему порекомендовал портье отеля. Доктор Дагерти показался Штольману человеком сведущим и опытным. Конечно, доктору Милцу он доверил бы свою жену куда охотнее, но что поделать...

Проведя доктора к Анне в номер, сам он спустился в холл отеля, посчитав, что привлечёт излишнее внимание постояльцев, если останется ожидать конца визита, стоя как часовой под дверью в коридоре. Холл был в это время пуст, минуты неизвестности тянулись мучительно долго, и Штольман попробовал отвлечься, скрывшись за одной из британских газет.

Вдруг до него донёсся взволнованный женский голос: "Майкл, Майкл, где ты?" В холл стремительно спустилась женщина с большим свёртком на руках. Быстро оглядев пустой холл, она отчаянно закусила губу, а потом кинулась к Штольману: "Простите, сэр, подержите малыша, пожалуйста! Мой старший сбежал из номера! Я думаю, он улизнул на улицу и отправился один за мороженым, я одна быстрее его нагоню!" С этими словами она вложила ему в руки свёрток и кинулась на поиски улизнувшего Майкла. Штольман хотел было предложить поменяться ролями, ведь искать беглецов - это его профессия, но замешкался, изумившись лёгкости такого большого свёртка, а женщина тем временем почти бегом скрылась за дверью.

Из белых кружев на Штольмана смотрели очень внимательно голубые глаза. Глянув в крохотное молочно-белое личико, Яков весь подобрался: он первый раз в жизни держал на руках новорожденного. Или уже не совсем новорожденного? Серьёзный взгляд показался ему довольно осмысленным; вряд ли женщина решилась бы путешествовать, едва родив, да ещё и вместе с сорванцом Майклом, которого Штольман не заметил за газетой... А потом Якова вдруг поразила мысль, что совсем скоро он вот так же будет держать на руках свой собственный свёрток... И на него будет смотреть ЕГО ребёнок, его и Анны...

Странное чувство охватило Якова, он никак не смог бы его описать - знал только, что с ним это впервые. И ужасно занервничал. А ребёнок закричал. Сначала негромко, а потом всё отчаяннее. Яков стал машинально покачивать свёрток, но розовый беззубый рот не переставая плакал, и сквозь толщею пелёнок чувствовалось, как вертится и мучительно изворачивается маленькое тельце. "А ведь я неправильно его держу!" - спохватился Яков и попробовал приноровиться к движениям внутри свёртка, но это не помогало. Что говорят новорожденным плачущим детям, он тоже не знал, да к тому же боялся напугать незнакомым голосом. Так он и сидел, качая орущего ребёнка одеревеневшими руками и молясь, чтобы шустрый Майкл не успел убежать слишком далеко...

Эти минуты показались ему вечностью, и Яков с огромным облегчением выдохнул, увидев в дверях женщину, которая не слишком ласково тащила за руку сердитого раскрасневшегося мальчугана лет пяти.                                                                                   

"Вот, сэр, полюбуйтесь! - обратилась она к Штольману, забирая кричащий свёрток.  - Ему, видите ли, надоело ждать, пока я убаюкаю малыша, и он отправился сам за мороженым! Каков сорванец, а? Вот погоди у меня - всё расскажу отцу!" Майкл обиженно шмыгнул носом и поплёлся вслед за матерью.  Женщина обернулась у лестницы и торопливо кивнула по-прежнему безмолвному Штольману: "Благодарю Вас, сэр!"                                                                                                                               

Тот сел и ослабил почему-то вспотевшими руками галстук. Вопреки здравому смыслу, который сыщику практически никогда не отказывал, чувство было такое, словно судьба преподнесла Штольману неожиданный экзамен, а он, Штольман, этот экзамен с позором провалил.  "Что же Вы, Яков Платонович, свою жену можете успокоить мудрыми советами, а себя - нет? Чужого младенца минуту на руках подержали и уже расклеились?"- попробовал мысленно сыронизировать над собой Яков. Это немного помогло, но горькое, хоть и абсурдное чувство провала с тех пор не давало ему покоя.

В том, что Анна прекрасно справится и с беременностью, и с материнством, он действительно ни секунды не сомневался. Штольман уже знал от доктора Дагерти, что настроение беременных подвержено внезапным перепадам, и приготовился терпеливо сносить от Ани всё, что бы она ни говорила и ни делала. В конце концов, терпела же она все его многочисленные недостатки до сих пор! Он сумеет быть и дальше её опорой, поможет справиться с этим новым для неё состоянием. Ведь это она, его любимая женщина, которая подарит ему сына, а когда-нибудь и дочь!

На этом витке мысли Штольман неминуемо терял уверенность в себе. Вспоминалось безутешно плачущее и извивающееся в пелёнках крохотное существо, которому он ничем и никак не смог помочь, которое он абсолютно не понимал... Его драгоценная Анна Викторовна станет замечательной матерью, а вот сможет ли он стать - нет, не замечательным, а хотя бы просто хорошим - отцом? Он, выросший практически без семьи, не имеющий ни малейшего опыта?

В последующие дни он постоянно возвращался к своим сомнениям, так что жена заметила, что с ним происходит что-то неладное. Но он был не готов озвучить всё то, что не давало ему покоя. Пока не готов: Анна только-только приходила в себя после волнительного дела с «Сердцем Шивы», и он не имел права взваливать на неё сейчас свои тревоги.

А вот за то, что он из-за проклятой рассеянности вовремя не подхватил жену при падении, Штольман был готов сам себе надавать оплеух. Как он мог потерять бдительность? Из-за его непростительной медлительности они едва не потеряли ребёнка! Аня даже засомневалась в своём видении о Дмитрии Яковлевиче, чего с ней отродясь не бывало...   

                                                                                                         

Спящая жена сладко потянулась во сне, и Яков осторожно поправил разметавшиеся на подушке волосы. Анна знала, как он их любил именно распущенными, и потому всегда оставляла их незаплетёнными на ночь. За исключением совсем уж походных условий, в которых они провели бо́льшую часть их затянувшегося пути к кремовому городу. Яков вздохнул и попробовал наконец расслабиться и заснуть.

...Посреди ночи Анну разбудил взволнованный шёпот: "Он плачет... плачет... Аня, где ты?" Она перевернулась на бок и увидела мужа, метавшегося беспокойно во сне, с бисером пота на лбу и худых щеках. Испугавшись, что у него жар, она дотронулась до него. Странно, жара не было... Анна не могла припомнить, чтобы здорового Штольмана так явственно мучали кошмары, и поэтому осторожно потрясла его за плечо: "Яша,  проснись, это просто сон!"                                                                               

Он проснулся с каким-то сдавленным криком и тяжело задышал, оглядываясь. Анна прижала его курчавую голову к себе, медленно гладя по напряжённой спине. Он покачал головой: "Не сон..." Анна удивилась ещё больше и попросила: "Расскажи мне!" Увидев, что муж по обыкновению собирался заупрямиться, она вкрадчиво добавила: "Дело не только в этом сне, верно? Яков Платонович, я же вижу -  Вас уже несколько дней что-то мучит! И будет лучше, если я узнаю об этом сейчас и немедленно, а не тогда, когда опять случится что-то плохое!"

Яков кивнул, силясь подобрать правильные слова:

- В этом сне я был... нет, я чувствовал себя плохим, просто ужасным отцом...

- Но почему? - удивлённо улыбнулась Анна.

- Потому что ребёнок плакал, а я ничего не мог с этим поделать! А когда пытался, то становилось только хуже. А потом... - Яков сжал в отчаянии кулаки, - потом я рассердился на него, и даже, кажется, хотел накричать...

Он с испугом посмотрел на сидящую в полумраке жену. Но Анна лишь ласково улыбнулась и взяла его за руку:

- Бедный! Ну откуда у вас вдруг такие фантазии?

И тогда ему наконец пришлось рассказать об улизнувшем от матери Майкле, о плачущем младенце на руках, и о его, Штольмана, фиаско. Анна внимательно слушала, ни разу не улыбнувшись. Даже в темноте он видел, как она сопереживает ему. И от этого все его страхи постепенно уступали место чувству безграничной благодарности - он мог обо всём рассказать своей любимой, и она никогда не посмеётся ни над ним, ни над его словами...

- Да, - задумчиво протянула Анна, - оказывается, это не так-то просто - ожидать ребёнка...

Яков хотел было обнять её, но она отстранилась, боясь пропустить подходящий момент, чтобы высказать то, на что утром может уже не хватить решимости.

- Дело в том, Яков Платонович, что я знаю, что должна радоваться, но у меня почему-то не получается... - Истолковав по-своему молчание мужа, она поспешно добавила:  - Только не подумайте, что я не хочу ребёнка! Я очень хочу, правда! Но мне сложно представить, что я стану матерью; стану ли я как... как моя маменька?                                     

Яков покачал головой, улыбаясь:

- Ну что вы, Анна Викторовна! Вы будете совсем другой матерью, нежели Мария Тимофеевна: Вам всегда будут важнее детские радости, чем взрослые приличия!

- Вот Вы говорите о воспитании взрослых детей, Яков Платонович, и я в своем видении видела уже подросших детей... А как же быть с совсем маленькими, понимаете? Сами же рассказали, каково это - держать орущего ребёнка и не знать, что делать!

Яков молчал, не зная, что ответить, и с тоской думал, как им не хватает сейчас доктора Милца. Хотя он, кажется, был бы рад даже Марии Тимофеевне. Анна тяжело вздохнула:

- А вот мать этого Майкла наверняка уже знает...

Внезапно супруги переглянулись. Увидев полные решимости глаза жены, Яков осторожно осведомился:

- О чём Вы сейчас подумали, Анна Викторовна?

- О том же, о чём и Вы, - невозмутимо ответила та, и довольная, юркнула обратно под одеяло, притянув мужа к себе.

На следующее утро Анна дала своему сыщику задание: собрать всю доступную информацию о даме с двумя детьми, установить их местонахождение в течение дня и доложить ей. Яков шутливо прищёлкнул каблуками, отдал честь и заторопился исполнять, а Анна заторопилась в ванную...

Уже после обеда, во время прогулки, супруги Штольман как бы совершенно неожиданно встретились в сквере с миссис Бэнкс и её детьми. Яков, который своевременно завязал более тесное знакомство, подарив Майклу утром леденец, был встречен более чем благосклонно. Да и Анне Викторовне миссис Бэнкс была рада, особенно когда та предложила ей покараулить коляску с малышом - матери вдруг срочно понадобилось в отель со старшим, чтобы "устранить непорядок в его одежде", как чопорно высказалась миссис Бэнкс, крепко беря Майкла за руку. "Я так Вам благодарна, миссис Штольман! Муж должен был приехать ещё вчера, но задерживается по службе, да ещё наша нэнни внезапно слегла с лихорадкой, а за двумя детьми вне дома уследить так сложно!" - Миссис Бэнкс немного картинно закатила глаза. Анна сочувственно кивнула. Штольман был непроницаем – только переодически касался края манжета.

Младенец мирно спал в коляске у скамьи, которую заняли супруги после ухода миссис Бэнкс.

- Что теперь, Анна Викторовна? - вполголоса спросил Яков, с опаской заглядывая в коляску.

Его жена неопределённо повела плечами. Мысль устроить эту встречу показалась Анне ночью очень верной. Но чего она ждала от этой встречи, она не могла объяснить даже себе, не то что мужу. Хотя похоже, он считает, что она поступила правильно: "Вместе - всегда и во всём". Кажется, Яков одобрил бы любую её идею, которая вернула бы ей душевное равновесие, какой бы сумасбродной она ему не казалась.

И вот она наблюдает чужого спящего младенца, чтобы... чтобы что? Время шло, а Яков и Анна сидели молча, смотря в коляску и думая каждый о своем. Тем временем ребёнок заворочался и начал корчить недовольные рожицы. Якову это показалось бы забавным, если бы он не знал, что за этим неминуемо последует. Украдкой он отёр ладони о колени, которые, кажется, опять становились потными, причём не от индийской жары.  Анна решительно поднялась и, осторожно вынув Бэнкса-младшего из коляски, пристроила его себе на руки.

Яков пристально наблюдал за ней и мог чем угодно поклясться, что в какой-то момент Анна стала видеть не чужого ребёнка у себя на руках, а своего - родного и долгожданного, самого драгоценного на свете!.. Словно завороженная, она неотрывно вглядывалась в постепенно успокаивающееся личико, нежно баюкая и шепча ласковую несуразицу, и при этом как будто вся светилась изнутри таинственным светом... Ребёнок тихо посапывал, сморщенный было лоб опять разгладился: он снова заснул, как ни в чём не бывало.

Когда Яков увидел, что Анна возвратилась к действительности и стала оглядываться по сторонам, он наклонился к ней и прошептал восхищённо:

- Я никогда не сомневался в вас, Анна Викторовна: вы - прирожденная усмирительница младенцев!                                           

Анна улыбнулась какой-то особенной улыбкой - похожий просветлённый взгляд он видел лишь однажды: когда она пришла к нему утром в участок после похищения адептами.

- Знаете, Яков Платонович, теперь я, кажется, поняла, - медленно произнесла Анна.

- И что же Вы такое поняли?" - переспросил её муж, тщетно пытаясь скрыть за ироничным тоном своё волнение.

- Оказывается, всё очень просто: Дмитрий Яковлевич появится... появился для того, что бы мы его любили. И ещё я поняла, чему мне надо радоваться... - Тут Анна склонилась к самому уху мужа и касаясь его губами, прошептала:  - Во-первых тому, что Вы будете прекрасным отцом. А во-вторых тому, что только его я смогу любить так же сильно, как Вас!

...Калькуттские гуляющие, проходя мимо, с недоумением косились и надолго запоминали красивую пару: цветущую молодую женщину с ребёнком на руках, склонившую голову к плечу джентльмена, на худом лице которого блуждала весьма глупая, но очень счастливая улыбка...

Отредактировано Паулина (14.03.2024 12:21)