В это неприлично раннее утро на перроне было многолюдно.
Поезд стоит только три минуты. За такой короткий срок надо успеть сделать немало дел: погрузиться в вагон, проводить, встретить, всплакнуть и обрадоваться.
Дворник неловко размахивал метлой, а опавшие листья издевались над неумехой. Не успев собраться в кучку, они перешептывались и вновь разбегались, еще дальше.
Количество кучеров с пролетками указывало ни больше, ни меньше, чем на визит всего императорского двора, с детьми, питомцами, а также высокородными пенсионерами, давно отошедшими от дел. Извозчики выглядели франтовато, будто случайно заехали в Заводск с Елисейских полей: начищенные до блеска, выбритые до скрипа, а главное, что особенно настораживало потенциальных ездоков, - все как один были трезвые. По этой же причине друг с другом они не контактировали, видимо, без алкогольной дымки в глазах не узнавали собратьев.
Молодая дама с букетиком суетливо сновала вдоль платформы. От нетерпения она не находила себе места. Не иначе, ожидала приятных гостей. Она прижимала к груди весьма увесистый букет кленовых листьев.
Чуть поодаль толпились двое мужчин. Судя по багажу, один из них уезжал, а другой его провожал. Коренные жители в одном из них могли узнать Штольца, а в другом - недавно переселившегося в Заводск доктора Овчинникова. Кто из них уезжал, а кто оставался, разобрать было трудно: чемодан, стоявший между ними, оказывался то у одного, то у другого.
Егозливая дама с листьями обходила эту пару странных джентльменов, как абсолютно посторонних ей персон. За одной из этих личностей она была замужем, правда, довольно скрытно, не у всех на виду. С другой персоной она ежедневно пересекалась на службе.
Впрочем, хроническое неузнавание коллег туманом нависло над всем вокзалом. Мужчины тоже игнорировали Агату Валерьяновну.
Самая колоритная особа скромно переминалась в сторонке. Дама в ярко-зеленом наряде, шляпе ядовито-зеленого оттенка с пышным желтым бантом. Довершала образ таинственной инкогниты плотная вуаль. Особа прижимала к себе ридикюль и обмахивалась пушистым веером из розовых перьев. То ли она от рождения страдала слепым отношением к моде, то ли собиралась впопыхах, поэтому выбрала аксессуары, не гармонирующие друг с другом.
Дама томно косилась на извозчиков, они были равнодушны - ожидали приезда многочисленной делегации.
Поезд приблизился, загудел, зафырчал.
Отъезжающие мужчины вдвоем схватились за ручку чемодана и тянули каждый на себя - каждому хотелось покинуть чертоги этого странного города.
Дама, пробегая мимо них, чуть притормозила и уголком рта бросила через плечо им пару слов. Мужчины, словно по команде, отпустили чемодан.
В утренний туман из вагона сошел один-единственный пассажир. Мужчина среднего роста, худощавого строения, в узких, по моде, брюках, которые делали его стройные конечности слегка искривленными. Ножки, как у козы рожки...
Дама с букетом сделала шаг к нему, но мужчина ее не признал и направился к пышно-зеленому виденью.
Все собравшиеся на платформе обернулись ему вслед.
Мужчина галантно склонился к ручке роскошной мадам, отсыпал несколько комплиментов, отчего дама под вуалью зарделась и принялась еще тщательнее разгонять смущение веером.
Пассажир заметно нервничал, увещевал матрону, но она только сильнее прижимала к себе ридикюль. Наконец, она доверилась и приоткрыла свою тайну, пошуровала внутри и извлекла на свет жемчужное ожерелье, демонстрируя гостю.
Три ряда крупных жемчужин, небывало гигантского размера, гордость устричной селекции, с них свисала она огромная, размером в голубиное яйцо.
Поезд фыркнул и дернулся, дама спрятала драгоценность и вновь слилась с ридикюлем в единую пышную массу. Мужчина торопливо обернулся и прикрикнул на даму. Та сжалась в испуганный комочек вокруг заветной сумочки.
Поезд вновь напомнил о себе. На этот раз прилизанный, несмотря на очевидцев, дернул из сведенных жадностью рук сумочку. Выхватил и побежал, намереваясь запрыгнуть в последний вагон.
Далее случилось непредвиденное. Мадам неприлично гыкнула, высоко задрала юбку, подпрыгнула и ловко лягнула похитителя в убегающую спину...

***
- Тетя, позвольте представить вам Порфирия Платоныча, - Агата подвела его к тетке, намертво вцепившись в рукав.
Девушка опасалась, что две могучие стихии - логика и абсурд - сойдутся в безжалостной схватке. Как союз пресловутых соленых огурцов и молоко, не пощадят никого. Победителей и побежденных не будет. Медвежья болезнь неизбежна…
Нет, она, конечно, верила в логику, Штольца и здравый смысл, но и тетушкина оказливость была ей хорошо известна, весьма хитрая штука. Дама она весьма неожиданная, беспощадно-бессмысленная, с припрятанным в рукаве тузом. Или тазом для варенья.
- Штольц, - коротко представился сыщик, разглядывая чудно̀е виденье.
Сегодня виденье особенно расстаралось, ожидая неприятного визитера. Дабы гость еще на подходе к сути визита испытал мандраж, тетушка прибегла к чисто женской стратегии - решила обескуражить неприятеля внешними данными.
К весьма скромным данным, выданным ей при рождении, добавилось платье, пошитое из плотного шелка, темно-розовое с коричневинкой. Оттенок имел смешное название "фузи-вузи", который Дездемона на злобу дня переиначила "из грязи в князи".
Вредная горничная, впуская Штольца, шепотом предупредила:
- Наша мадамишна изволили сбрендить, - мужчина понимающе кивнул - бывает.
Виденье расположилось на диване в гостиной. Из вороха складок и оборок, как червяк из кочана капусты, выглядывала голова с жеманно выпученными глазами. По оголенным рукам мадам струились концы бархатных лент, на плечах букетились огромные розы и нечто мелкое разноцветное с листьями, торчащее в разные стороны на длинных стебельках. Над высоким сооружением из седых волос возвышалось пышное розовое перо из хвоста гигантского, но стыдливого страуса.
- Я вас помню, господин Шмульц, мы встречались несколько лет назад, - покровительственным тоном вдовствующей императрицы молвила тетка и заняла главенствующую позицию в беседе, - тогда мы не были представлены. Леокадия Матвеевна Волнушкина, единственная и любимая тетушка Агаты Валерьяновны.
На "Шмульца" Порфирий повел не ухом, как рассчитывала тетка, а уголком рта - презабавная дама. Дездемона оказалась прозорлива, когда обозначила ее мадамишной.
Агата загодя предупредила, что его ждет арктическо-антарктический прием.
Дарованные ему свыше очарование и красноречие не смогут растопить многовековые льды, за пять лет превратившиеся в гнездилище пингвинов, белых медведей и горластых чаек, что обитают в тетушкиной голове.
В ответ на это Штольц расщедрился на одно слово: "Посмотрим".
Порфирий склонился над протянутой рукой мадам:
- Рад знакомству.
- Не могу ответить тем же, - весьма дерзко произнесла Леокадия и тяжеловесно намекнула, - поскольку многое о вас известно.
Агаша закатила глаза и попыталась исправить ситуацию:
- Исключительно хорошее, да, тетя?
- Разнообразное. Например то, что вы женаты, господин Шпульц. Ваша супруга, если верить сплетням, происходит из потомственных фрейлин? - коверкая его фамилию, тетка намеревалась вывести Порфирия из средоточия спокойствия.
- Пересуды - весьма ненадежный источник информации, склонный запаздывать и доносить устаревшие новости, утратившие злободневность. И как водится, достигая финальной точки, то есть любопытных ушей, слух обрастает инсинуациями и плодами фантазий передающих его особ. К концу пути оригинальные и довольно милые подробности сбиваются в грязные колтуны, делая сплетню похожей на кудлатую собачонку, - довольно замысловато, непонятно и противно образно ответил мужчина.
Непонятно и образно – значит, аллергично. Нет, как-то не так. Аллигаторично. Опять не то. А слово хорошее, от него веет родным и близким, душевным теплом, как от писем господина Козерогина, решила она.
Как же там правильно, - аллегрично?
Леокадия озадачилась, раздумывая, стоит ли обидеться на сравнение ее любимого времяпрепровождения с уличной псиной. Может, выставить Штольца прочь из дома, пока еще он не раскрепостился за чаем с пирожными? Мужчины, они такие, не стоит их без особых надобностей допускать в святая святых - в столовую, не выяснив предварительных намерений. Схватит такой чашку за ручку - и все, пиши пропало, ставь крест на свободной жизни. Не успеет барышня оглянуться, а он уже свою руку кренделем сворачивает вокруг ее - венчаться приглашает.
А до пирожных лучше вовсе не доводить, потом от дома не отвадишь.
Обидеться, размышляла Леокадия, означает признать себя любительницей перемывания чужих костей и кривотолков. Без стыда и совести оголить пустозвонную личину перед посторонним мужчиной.
Он, конечно, подумает, что она из тех, которые... как их?.. свиристелки.
А она не такая!
Она пример для сестры и племянницы и остальных, сбившихся с пути. Она яркий маяк целомудрия в непроглядной тьме житейских драм. К ней, как бабочки к свету, должны слетаться заблудшие в тумане, черпать добронравие и выпрямлять искривленный моральный облик.
Она - путеводная звезда! Большая медведица, если хотите знать, на небосклоне нотаций и нравоучений!
Какой позор, если все узнают, что дама изумительно прямоугольных этических форм, жертвенно несущая обществу мораль, как господин Козерогин свой штандарт, вдруг окажется обыкновенной сплетницей.
Фуу, какое неприятное слово, будто кумушки-злословушки сплетаются языками у плетня.
В свое оправдание она могла бы заявить, что зимой в деревне довольно скучно и нет иных развлечений, кроме как рукодельничать, да удивляться на чей-нибудь счет. Тем и другим она занимается крайне редко и без удовольствия, больше по необходимости. И, разумеется, без злого умысла, а лишь за компанию, чтобы не прослыть среди подружек ханжой и зазнайкой.
Да, она сплетничает, но исключительно для чужого блага!
Штольц наблюдал за измышлительными потугами и сменой выражений на лице женщины. Уму Леокадии пришлось туго. Мужчина сжалился и пришел на выручку, сведя свой глубокий, многосмысловой монолог до краткого конспекта:
- Все в прошлом, - коротко сказал он.
Дама встрепенулась, услышав простое и понятное объяснение. Решила пока не обижаться на него. Но только пока, до первой провинности. Тогда она ему припомнит все.
- Что у вас в настоящем и в будущем? Племянница сказала, что вы просили ее руки.
- Так и есть.
Леокадия разгладила оборки платья, хитровато взглянула на гостя и продекламировала:
- Над горлицей бедной коршун кружил,
Яйцом незаконным он ей удружил,
Невинности первый цветочек сорвал,
Но замуж, подлец клювоносый, не взял...
Тяжелым занавесом на гостиную опустилась тишина, три пары глаз - одна выглянула из дверей столовой - уставились на Порфирия.
Агата ахнула: "Тетя!" - и замерла с приоткрытым ртом.
Мужчина выглядел бескрайне довольным, будто ему прочли благодарственную оду. Тетка слега расстроилась:
- Вам, господин Шприльц, конечно же, знакомо творчество Иннокентия Перепрыжкина? Это модный в этнических слоях Петербурга поэт, пишет на животрепещущие темы. Посредством погружения читателя в птичьи взаимоотношения он разоблачает пороки и поднимает вопросы, волнующие современное общество: мезальянсы, разводы, внебрачные связи. 
- У птиц есть пороки? - удивилась Агаша.
- Все как у людей, любовь, разлуки, внебрачные дети, - пояснила тетя. - Перепрыжкин умеет подметить мельчайшими пунктирными штрихами уход персонажей с пути благонравия и обличить его.
- Что-то слышал, но это не точно, - печально сознался Порфирий, - признаю, что мало интересуюсь современной поэзией, все больше классикой.
Тетка смотрела на него с нескрываемым превосходством: нашла-таки беззащитную щель в его обороне - он лирический невежда. Вон как сконфузился. Поди, сей коршун и грамотой-то не владеет, думает с ошибками.
- ...хотя, надо проверить в полицейской картотеке, возможно, он грешит не только стихоплетством, но и иными пунктирными штрихами.
Леокадия осталась очень недовольна. Тревожилась, не находила подходящих слов. Штольц ее обходил сразу со всех флангов.
- Вот еще из Перепрыжкина, это мое любимое, - не сдавалась мадам, - начало я пропущу, там не важное, прочту центральную суть:

"Пингвин колибри полюбил
Пернатой трепетной любовью,
Семейное гнездо хранил,
Нес червячка ей к изголовью.
Кукушка рядом увивалась,
Стреляя искоса глазами.
И вдруг, крупней других, яйцо,
В гнезде колибри оказалось..."

- Тетя, перестаньте, - взмолилась смущенная Агата, - Порфирий Платоныч пришел, чтобы нам помочь.
- Нам? - театрально взмахнула веером Леокадия. - Мы в его помощи не нуждаемся. Пусть господин Штульц помогает несчастным фрейлинам. Убеждена, по белу свету их бродяжит немало и всем нужно крепкое мужское плечо, дабы оплестись вокруг него.
Порфирий и эту провокацию пропустил мимо ушей.
- Леопардия Матвеевна,-  дружелюбно начал сыщик, - не делайте поспешных отказов...
Оговорился или произнес это специально, он не сознался даже под угрозой беспощадной щекотки и пожизненного лишения малинового варенья. Как Агата его не пытала - он лишь загадочно полуулыбался. Хоть портрет с него пиши на фоне реки и гор: "Мон Штольц".
В столовой загремел поднос, посыпались чашки. Слышно было, как Дездемона фыркает, с трудом удерживая смех, рвущийся из нее. Не удержала - загоготала.
Агата неодобрительно посмотрела в чересчур наивные серо-голубые глаза супруга, но придраться было не к чему, улик он не оставил. Порфирий выглядел как сама безмятежность во плоти. Как есть "Джоконд".
Когда до тетки дошло, что получила оплеуху своим же словоблудием, она медленно вознеслась над диваном. Многочисленный фузи-вузиевый шелк, струясь вверх обратным водопадом, тянулся за ней. Перо раскланивалось в такт глубокому тревожному дыханию полновесной дамы.
Получилось красиво и волнительно. Плавность движения потрясала воображение, нагоняла трепет и давала возможность добежать до китайской границы.
Из вороха пенных оборок, как Венера из морской пены, на глазах очевидцев белый свет рождалась она - Леопардия Матвеевна.
Боттичелли, окажись он в гостиной Морошкиных, не смог бы более точно воспроизвести красоту и точность сюжета.
Хватаясь рукой за сильно декольтированную грудь, открывая и закрывая рот, словно из глубоководной морской впадины проявилась Леопардия. Агаша обмахивала ее журналом, чтобы знакомство с этим миром и его отдельными обитателями прошло наименее болезненно.
Как дитя, новорожденная Леопардия издала возглас, оповещая мир о своем рождении. Немного обжившись и осмотревшись, перешла на визгливый фальцет:
- Какая я вам Леопардия! Грубиян-н-н! Можете не рассчитывать, что ваше предложение будет принято. Мы его даже рассматривать не станем. Не то что руки, ни единого пальчика вы от нас не получите! Ни мизинчика, ни ноготочка! Отказываем вам от дома. Нет, от всего города. Пойдите прочь, - новорожденная замахнулась веером.
Штольц тягостно вздохнул и вынул из нагрудного кармана предумышленно заготовленный документ. Протянул Леопардии, она отпихнула, но мужчина двумя руками развернул лист и сунул тетке в нос:
- Взгляните.
- Не желаю видеть, знать и думать о вас! Избавьте наше общество от вашего!
- Настаиваю, взгляните, - бесцеремонно клацнул зубами Порфирий. От невероятной наглости дама вздрогнула и повиновалась.
Каков хищник! Нет на него господина Козерогина с катапультой, копьем и штандартом. Он бы вмиг перевел этого кровопийцу в разряд травоядных особ.
Леопардия вгляделась в знакомые буквы, часто-часто заморгала и... мир ее рухнул:
- Опя-я-ять, - пароходным гудком гулко возопила она и, не по возрасту резво, взвилась под потолок, - изнаночный сюжет, время повернулось вспять! Гуся, Гуська! Несносная девчонка, как ты могла?! Дездемона, прячь огурцы под замок! Обморок, обморок, где же ты? 
- Порфирий Платоныч, зачем? - Агаша укоризненно склонила голову. - Рано или поздно тетя сдалась бы и без применения запрещенных приемов.
Леопардия металась по гостиной, фигурно заламывая руки и причитая. Агата и Порфирий, увлеченные беседой, не обращали на всплеск чувств ровно никакого внимания. Агата пожурила мужчину, он искренне удивился:
- А зачем ждать? Что с ней, почему она трясется? Может, позвать врача?
Тетка, выставив вперед веер, пошла на абордаж, но Штольц, как опытный тореадор, успел отскочить с ее пути, увлечь Агату в угол и закрыть своим телом.
- Не надо, такое с ней случается редко, лишь когда видит брачное свидетельство. Через неделю пройдет. А повторится не скоро, лет через двадцать, когда наша дочь... - Агаша не успела договорить. Тетка услышала окончание фразы и остановилась:
- Дочь? У вас есть дочь?
- Нет, пока нет, - миротворчески выглянув из-за Штольца, ответила девушка.
- Но обязательно будет и не одна, - мстительно пообещал Порфирий. - Восемь или десять.
Тетка, перемежая вопли рыданиями, сновала по комнатам, цветы и листья осыпались с ее одеяния. Страдалица укладывалась в импровизированные обмороки, но тут же выскакивала из них, словно угодила в берлогу к медведю под бочок.
- У меня от нее кружится голова, - пожаловался Порфирий. - Агаша, где Павел Ильич держит запасы?
Агата запрыгнула на стул возле серванта, пошуровала рукой в тайном месте и вручила ему ключик от винного шкафчика.
Мужчина перебрал бутылки и графинчики и выбрал нужное снадобье - сладкую вишневую настойку. От рюмки отказался - мала - взял бокал для шампанского, праздник все же: их тайный брак семимильными шагами становится явным. Вон как родственники жены ликуют.
- Дездемона, несите скатерть или покрывало, Агата, ты загоняй тетушку в кабинет, - скомандовал мужчина.
То там то сям мелькали фузи-вузиевые всполохи. Исчезая в одном месте они появлялись в другом. Тетка кружила по комнатам, пряталась за колоннами и портьерами. В мольбах к Мирозданию она высоко вскидывала руки, закручивая их в немыслимых узлы. При этом она еще умудрялась топать, как стая слонов и трубно завывала, как оные зверюги в брачный период.
По рассеянной на полу флоре Агате и Дездемоне удалось вычислить траекторию движения молекулы в розовом. С криком: "мадамишна, сдавайся!" горничная, постукивая ложкой о серебряный поднос, гоняла ее по первому этажу особняка. Агаша блокировала лестницы, а с ними доступ в верхние комнаты и на крышу.
На очередном вираже тетка наткнулась на Агату, ее глаза, выписывающие бешеные восьмерки, на секунду остановились и приняли осмысленное выражение:
- Гусенька, откройся тетушке, вдруг еще не поздно все исправить. Сознайся, дитя мое, он глазел на твои коленки? - по виноватому виду племянницы Леопардия всё поняла: противный аспид не только их хорошенько рассмотрел, но и осязал посредством щекотки.
Все пропало, обратного пути нет. Отныне - только вперед, то есть в подпол, за огурцами.
- Уух! Где он? - взвыла тетка.
- Я в кабинете, - медоточиво подсказал Порфирий, заманивая ее в сети, - собираюсь целовать ладошку Агаты Валерьяновны. Я уже тянусь губами... ближе... еще ближе...Чмок!
Бедная Леопардия, оглоушенная новостями, не сообразила, что племянница стоит рядом. Она склонила голову, готовясь к бою, из ноздрей вырвались струи пара. Приличная дама неприлично шаркнула туфелькой, как бык копытом, и понеслась насмерть бодать совратителя.
- Не смей трогать моего цыпленочка, пират командировошный!
Леопардия, пребывая отдельно от себя, ворвалась в кабинет и угодила в объятия Порфирия.
Мужчина ловко укутал ее скатертью и усадил в кресло. Когда подоспели Агата и Дездемона, гусеница фыркала, ерзала и старательно окукливалась, готовясь эволюционировать в бабочки.
Тетя Лика пыхтела и тяжело отдувалась, отгоняя от носа весьма щекотливо поломанное перо.
Агаша восхитилась сноровкой супруга и завязала узелок на уголке памяти -  не забыть узнать, не было ли у него в предках матадоров, тореадоров или представителей иных профессий, противоборствующих быкам и разъяренным тетушкам.
Спеленатая Леопардия извивалась, выла, рыдала, и обещала устроить расправу, когда, наконец, окуклится и взмахнет кулаком, целясь в самодовольный нос искусителя.
- Ну-с, ЛеопардМатвеевна, если вы изволите корчить тиятр, то и я не стану церемониться, - Дездемона запрокинула жертве голову, нажала на щеки и выплеснула внутрь смирительное снадобье.
  Дездемона мощной ладонью зажала рот и не отпустила, пока содержимое не прошмыгнуло в доселе целомудренный тетушкин желудок. 
Вот так, прилюдно, на глазах родной племянницы, ее одиозного муженька и ехидной горничной Леопардия лишилась единственного богатства бедной девушки - спиртуозной невинности.
"Ох, стыдно-о-о-о-то как!"
Срамно было ровно две минуты, потом в зрачках мученицы заколосились фиалки. Из-под стола подмигивал Зеленый змий - довольно симпатичный - и глумливо потирал ладошки. Предвкушал, как славно они станут проводить время за чарочкой. Павла Ильича, конечно, примут в компанию.
- Ыыы! - пока настойка добиралась до места назначения, тетушкины глаза безумно метались, ища точку опоры. Добралась. Нашли:
- Гусенька, как ты могла?! - сквозь фиалочную негу допытывалась тетушка.
- Тетя Лика, когда вы узнаете Порфирия Платоныча поближе, то поймете.
- Не желаю его узнавать. Ничего нового он мне не откроет. Изыди, аспид! Фу! Фу! - последнее предназначалось то ли Зеленому змию, который кошкой свернулся у ее ног, то ли Штольцу.
- А фрейлина? С ней как быть? - вдруг встрепенулась тетка и запреживала по горячим следам. - Ых! Мы замужем за двоеженцем.
- Леопардия Матвеевна, благодаря вашему усердию, вы чуть не стали двоемужницами, поэтому счет равный, 2:2.
Она есть! Она существует - эта невидимая глазу мужская логика.
Леопардия прекратила буянить и сосредоточилась на пересчете жен и мужей в отдельно взятой семье. От тепла, разлившегося внутри, мужья и жены множились в ее мозгу. Строились в шеренги и победным маршем отправлялись в благоприятные условия, раздваиваться.
- Вам лучше? - обратился к ней Порфирий спустя минуту, когда семейство Штольцев-Морошкиных-Козерогиных достигло размеров небольшого городка, а тетушкины зрачки сползлись к кончику носа, - должен извиниться, не ожидал такого феерического эффекта.
Леопардия жалобно захныкала, на большее слез уже не осталось. Растратила, пока каруселила и комедиантничала.
Агаша укоризненно склонила голову, не отрывая от него пристального взгляда. Мужчина пожал плечами: мол, а что он, он ничего. Но, будучи воспитанным строгой маменькой вежливым мальчиком, поправился:
- Я хотел сказать - бурной реакции. Сожалею, если случайно причинил вам умопомраченье.
Последняя фраза была вдоль и поперек пронизана нотками неискренности. Ничуть ему не было жаль. Агата слишком хорошо его знала: Порфирий весьма затейлив, он ничего не делает наобум, не посоветовавшись с хитроумием и сарказмом.
Даже добрая Агаша не могла не признать - новое имя несказанно тетушке шло. А уж как оно понравится дядюшке! 
- Сударыня, прекращайте истерику. Сделанного не воротишь, мертвого не воскресишь, женатого не разженишь.
- Сделанного не воротишь... мертвого... - вяло повторила тетка. И встрепенулась, - Святые тушканчики, что вы натворили! Господин Козерогин теперь погибнет!
Дездемона поднесла несчастной еще порцию настойки - подсластила горькую пилюлю жизни. В этот раз физическую силу применять не пришлось. Последнюю каплю с края бокала Леопардия слизнула и заглянула внутрь: неужели уже все?
- Агата Валерьяновна, вы не любимая племянница, а ехидна, - разочарованно протянула тетка, фиалки в глазах сменились кактусами. - Я так рассчитывала на тебя, хотела совершить благодеяние. Для посторонних ты на все согласна, Гиппократу и тому дала... ик... клятву помогать. Даже этого, - кивок в сторону Штольца, - кое-чем одарила, а собственную кровь и плоть бросила в трудный час. Где же теперь взять денег? Я так надеялась, верила, уповала...
- Тетя, вы пообещали меня князю?
- Нет, конечно. Но я смогла бы все устроить, он прислушивается ко мне. К великому счастью, князь не подозревает, какая Синяя птица облетела стороной его гнездо.
- Тогда зачем все это?
- Затем, что ты существуешь на всем готовом, перекатываешься по жизни как сыр в масле, а где-то живут люди, коим счастья не дано. Девочки мои милые, Афродиточка и Персефоночка! Не могу спать спокойно, когда они недоедают, недопивают. Искусанные вдоль и поперек до рваных ран мухами цеце. Ты знала, что в Африке нет питьевой воды? Приходится по полгода ждать дождя. Детки собирают росу с листочков чтобы напиться.
- Сколько вы посулили Козерогину? - перебил ее Штольц.
- Пятьдесят тысяч, - вздохнула тетушка и скосила глаза к заветному графинчику.
- Где эти деньги, вы их уже передали?
- Не суйте свой длинный нос, господин Шмильц, в дела нашей семьи, - презрительно заявила она, - вы уже натворили дел предостаточно. Неужели колени моей племянницы стоят жизни героя Отечества?
Штольц покачал головой - эта дама безнадежна - и плюхнулся в кресло Валерьяна Ильича.
- Тетя, вашего господина Козерогина не существует, это чья-то злая шутка, - Агата попыталась достучаться до здравого смысла тетки. Если он и существовал раньше, то нынче отбыл по неотложным делам в Африку.
Девушка подошла к книжному шкафу, пробежала пальцем по корешкам книг и извлекла нужную. Альбом с портретами английской аристократии. Долго листала, искала страницу, нашла и ткнула пальцем:
- Вот, узнаете? Этот тип - принц Альберт Саксен-Кобург-Готтский.
Тетка впилась глазами в книжный разворот - да это он, господин Козерогин собственной аристократической персоной! Шелковистые кудряшки, орден, напористый взгляд за угол... Все его!
Две капельки воды с карточкой, присланной ей! Милый, милый...
Через плечо Леопардии на фотокарточку уставились еще три пары глаз разной степени заинтересованности.
Со страниц альбома  принц Козерогин глядел в лицо неприятелей смело,  будто собрался биться за честь до последней капли росы с листочка. Гладенький, сытый, на внешности ни единого последствия душевных мытарств. В томно закатанных глазах читалось, что крокодила данный субъект видел только на картинке в зоологической энциклопедии.
На следующей странице снова он, слегка изменившийся: заматеревший, отяжелевший, с поредевший шевелюрой. Вытерлась небольшая плешинка от круглогодичного ношения шлема с плюмажем. Появились легкие морщинки, покрылся паутинкой пресыщенной усталости. Взгляд по-прежнему устремлен далеко, в африканские просторы.
Все-таки этот тип ужасно благороден, ему идет быть генералом.
В целом выглядит неплохо - закаленным жизнью в роскоши, шелковым бельем и раздумьями: во что сегодня облачиться. Упрямый и капризно нахмуренный. Твердый и вялый одновременно, как французский пармезан на солнце.
- Альберт. Какое красивое имя, я и не знала. Все господин Козерогин, да мон шер ами... Аль-берт - словно круглый леденец тетушка покатала во рту имя, - Аль-берт. Кто эти люди рядом с ним? Какая неприятная особа притулилась у него под мышкой: высокомерный взгляд, поджатые губы. Хм... Должно быть, экономка или ключница. Нет, пожалуй, молочница. На ключницу не похожа, слишком властный и хозяйский взгляд. Да, истинная молочница. Ей к лицу ведра и коровы. Но почему она так вольготно ухватилась за Альберта взглядом? Владение искусством дойки не дает ей права бесстыдно висеть на рукаве потребителя ее продукта.
Леопардия листала страницы, не успевая вглядываться. На множестве иллюстраций господин Козерогин находился в компании молочницы, потом к ним по одному стали добавляться разновозрастные дети, не меньше десятка.
- Вот нахалка. Еще и свой шлейф из отпрысков выставила перед фотографом. Никакого понятия о приличиях. Почему не видно Персефоночку и Афродиточку? Воронье, слетевшееся на пепелище первого брака, затирает девочек, - огорчилась Леопардия, но тут же сообразила, - наверное, они в пансионе.
Незнакомцев на портретах становилось все больше, а самого Козерогина все меньше. На более поздних снимках он выглядел расплывчато - ленивым сибаритом. От бравого крокодилоборца не осталось следа.
Вскоре он совсем исчез с семейных снимков. Молочница осталась одна.
- Уехал исполнять воинский долг, - решила Леопардия, - надеюсь, не забыл взять теплое белье.
- Мадам, в Африке, - напомнила Дездемона, - шерстяные подштанники ни к чему. Взопреет только, да блох разведет. Засядет в засаду, а блохи - ну его грызть за причинные места... Неразумная скотина, где ж ей понять, когда время кусать, а когда лучше смолчать.
- Ему приходится спать на холодной земле, - защищала любимого Леопардия, - а утром бывает роса.
- Тем более, намокшая шерсть дурно воняет псиной. Хорошо ли, если генерал будет смердеть подштанниками на все войско.
- Дездемона, чем ты только думаешь! Вроде горничная в приличном дому, а соображения как у запечной чернавки. Там все смердят, - как неразумной, пояснила Леопардия, - таков уж ратный долг.
Последняя фотография заняла весь альбомный разворот. Козерогиных было столько, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Может быть двести, а то и все три тысячи. Понадобился бы ни один час, чтобы всех пересчитать.
В центре восседала расфуфыренная молочница в короне и меховой накидке. Вот бесстыдница! Небось, это Козерогин для суженой Леопардии добыл шкуру зебры, а она замоталась в нее.
Потомство молочницы рассредоточились вокруг. Выглядывали из-за спин родственников, задние ряды напирали на передовые фланги. Менее значимые хватались за плечи впереди стоящих везунов и подпрыгивали, дабы хоть во внезапном виде запечатлеться со всей фамилией. Младшее поколение заняло нижний ярус и все остальные пустые участки снимка. Как обезьянки, они цеплялись за юбки, штанины и на четвереньках выползали между колен взрослых. Самые ловкие добирались до родительских плеч и свисали с ушей. Отовсюду торчали детские мордашки.
- Кто все эти люди? - наивно спросила Леопардия.
- Это его жена, дети и другие домочадцы.
- А, покойная, - успокоилась Леопардия. - Кто же из этих детей Фрося и Прося?
- Вполне живая. Тетя, у нас не очень хорошая новость. Вы только не принимайте близко к сердцу, но принц Альберт... Увы...
Агаша умолкла, не зная, как сообщить о смерти принца Альберта, случившейся давным-давно. Тетка почуяла неладное и взволновалась:
- Ты что-то знаешь? Не молчи, говори...
- Почил в бозе, - невнятно подсказал Порфирий. Тетка плохо расслышала и по куриной привычке всполошилась:
- Гуся, что? Что он говорит? Увяз в навозе? Разве в Африке есть навоз? Ах да, молочница, коровы... Нет, это не может быть правдой, тут какая-то ошибка.
Агаша поковыряла ковер носком туфельки, надеясь, что тетушка сама поймет. Напрасно. Она переводила взгляд с одного на другого и жалостливо вопрошала:
- Что, что с ним? Ну говорите же, не молчите. Лучше минутный кошмар, чем  неизвестность на всю жизнь.
Дездемона не выдержала первой и резко прекратила страдания мадамишны:
- ПорфирьПлатоныч сказал, что Козерогин ваш тю-тю, растворился в воздухе, рассеялся в дымке, как денежки в руках транжиры.
Леопардия отказывалась верить:
- Как это рассеялся? Принял смерть в бою? Нет?
- Нет. Его давно нет, больше тридцати лет, - объяснила Агаша.
- Я так и знала, пелмены его насмерть заколдовали, - бесцветным голосом, полным спокойствия и покорности произнесла тетка. - Я так и знала, что этим все кончится.
- Тетя, неужели вы ничего не поняли? Козерогина нет и никогда не было...
- Его нет... И ты так спокойно об этом говоришь. Какая же ты после этого сестра милосердия? Племянница жестокосердия, вот кто ты! Ну что тебе стоило обвенчаться с князем и спасти господина Альберта. Я могла бы быть так счастлива! И ты, если бы не кривилась от выгодного нам обеим брака. Ты вся в своего отца, бездушница, истинная Морошкина.
- Тетя, не надо, вы пожалеете об этих словах, - взмолилась девушка.
- Мадам, - вмешался Порфирий, - вы не желаете поинтересоваться моим мнением насчет брака моей жены?
- Аспид, - непокорно буркнула тетка.
Штольц страшно нахмурился и молча навис над креслом. Мятежная душа забилась в дальний угол, но не посмела обличить его скользкую сущность, глядя в глаза.
- Мы опоздали, - покорилась судьбе Леопардия, - он теперь крокодил. Альберт, я буду любить тебя даже в чешуе! Мы были предназначены друг для друга, замечательный из нас получился бы дуэт.
- Пара, как туфли и ридикюль, -  влезла Дездемона с житейской мудростью, но закончила невпопад, - и оба на левую ногу.
- Альбе-е-е-рт! - жалуясь на дерзкую горничную, жалобно заблеяла Леопардия.
- Ну-ну, не стоит так убиваться: мужик с возу - меньше навозу, - своеобразно утешила ее горничная.
- Аль - бе-е - бе-е...
Дездемона безвыходно вздохнула, набрала в рот воды и оросила страдалицу. Тетка охнула, все затаились. 
Спустя несколько минут, прожитых в полной тишине, Леопардия громко и протяжно выдохнула, приходя в себя.
- Распутайте меня, - настойчиво потребовала она, - я больше не буду.
Осторожно, с опаской, Леопардию распеленали, вернули в кресло и дали в руки бокал с водой. Она взглянула на содержимое как на личного врага и выплеснула за спину, прямо на ковер. Ей хотелось той живительной настойки из фигурной бутылочки и цветочную клумбу в глазах, с бабочками и стрекозами. И Альберта с сачком.
- Налейте мне из того графина, господин Штульц.
Порфирий выполнил просьбу, но прежде, чем передать бокал, скомандовал:
- Леопардия Матвеевна, соберитесь с духом и поведайте, как вы умудрились угодить в сети Козерогина. Постарайтесь не упустить мельчайших подробностей.
Не упустить подробностей? Ха!  Да она держалась за них плотным смыканием зубов, как утопающий за руку кормящего. Это время было лучшим в ее жизни. Подробности она сохранила на память такие, что без микроскопа не разглядишь, размером с пылинку.
Года полтора-два назад в дальнем захолустье Глухоманского уезда, Тамбовской губернии, в бывшей усадьбе Ореховых - Скорлупкиных, что между Волнушкиным, Петрушкиным и Загремушкиным и чуть в стороне от Вездесушкина, поселился таинственный обитатель, от макушки до пят опутанный флером столичного романтизЬма.
Эдакая помесь лорда Байрона, Чайльд Гарольда и графа Дракулы. Смешать, но не взбалтывать!
Точнее определить было невозможно, по причине обтекаемости характера и общей мистичности личности.
В одном селяне не сомневались - персона исключительно титулованная, с бездонно аристократическим внутренним миром и туго набитыми карманами.
Незнакомец представился отставным князем Замуровским. Сразу свел знакомство с мелкопоместным дворянством (из крупнопоместного в Глухоманске он был один), купечеством и духовенством.
Отставной князь с истинно столичным куражом принялся ворошить многовековую, слежавшуюся, как слои пыли, провинциальную скуку.
Обучил аборигенов, точнее аборигенш, столичным развлечениям. Бывшее сонное царство упоенно раскладывало пасьянс на интерес. По причине ограниченного мировоззрения и мизерного материального положения за интерес приняли варенье.
Леопардия под замах избавилась от сорока засахаренных банок прошлых лет. И несказанно радовалась этому ровно три недели, пока не сорвала жирный куш - сто семнадцать банок точно такого же допотопного добра. Время хихикать наступило у ее компаньонок.
Дабы не возомнить себя мухой и не увязнуть в варенье, она совершила сделку десятилетия - сбыла выигрыш пастуху Пахому для производства бражки, а взамен получила новенький забор возле курятника.
Забор оказался так привлекателен, что заклятая подруга Вездесушкина, едва не задохнулась от жабьей зависти, когда узрела обновку.
Она, такая коварница, стала распускать грязные слухи, что подобную роскошь за варенье не получишь. Не иначе, как Волнушкина позволила Пахому лишнего... Настоящий поцелуй любви!  После деградации целомудрия выпила с пастухом бражку и возле нового забора вместе орали неприличные песни. А всем известно - репертуар Пахома окрашивает щеки багрянцем. И свидетель есть - бык Соломоня. Он, опосля увиденного, отказывается выполнять матримониальные надобности в отношении стада.
Ничего такого не было, но многие верили. И все поголовно втайне завидовали. Пахом парень что надо, довольно бодр для своих семидесяти семи лет. А то, что глух, так и вовсе не беда, поет громче петуха.
Леопардия Матвеевна не осталась в долгу - распустила ответный слух, что Вездесушкина в перелеске обнажила перед Пахомом голеностоп! Ха-ха-ха. Тощенький, как куриная лапка.
Да-да, она сама и все коровы видели сей срамной момент во всей разнузданной красе. То, что последовало за демонстрацией части тела, пагубно повлияло на коров. Буренки  перед Соломоней стали на цыпочках выписывать пируэты и вытягивать голеностопы. Бык впечатлился балетом до глубины мужской силы. Семейная жизнь в стаде вернулась на круги своя.
Карточные игры, узнанные от князя: фараон-махаон и покер-чмокер - чудо как скрашивали быт примирившихся обывательниц.
Леопардия Матвеевна до изменений в окружающем пространстве всегда противилась азартному состоянию души. Она всем словарным запасом осуждала младшего Морошкина за водевильный жизненный уклад и вдруг уподобилась ему - сама увязла в греховных наклонностях.
Смущала ее новая жизнь невероятно. Вкусив яблоко порока, она уже не могла остановиться, бабочкой с опаленными крыльями тянулась к огнедышащим страстям.
По пятницам князь давал званые вечера с кофием, картами и кадрилью. Раз в месяц - балы с дуэлями на швабрах, вырванными клочьями волос и фейерверками. И каждый день охотно принимал соседок с комеражными визитами. Так витиевато он называл обмен новостями из разряда сплетен.
Местные кумушки разглядели в приезжем чувствительную душу, способную негативно оценить  деревенскую ипохондрию, и прогнать смурь. Что он незамедлительно сделал, одарив каждую приятельницу номером журнала для модных дам "Кандибобёр де ля Пари" десятилетней давности.
Две городские швеи ежедневно ставили свечки за здоровье отставного князя. Модистки набили об пол мозоли на челах, так молили Мироздание задержать его подольше в Глухоманске. Для самого затейника просили неизгладимой фантазии, а для соседок - задушить зачатки их разума в колыбелях и ниспослать богатое наследство.
После усердных молитв двуличные швеи стряхивали набожность и шли созидать диковинную пестроту с декольтированными дарами женской природы.
Матрон и умудренных книжным опытом разновозрастных девиц, погрязших в сплетнях, варке варенья и рукоделии, князь по большому секрету посвятил в будуарные забавы столичных дам. Научил, как развеять сиротливое томление, а если повезет, то и устроить личную жизнь при помощи кавалеров, временно оказавшихся в затруднительном положении.
Оказалось, счастье близко - протяни руку и завладей номером газеты с брачными объявлениями. Можно одним на всех, если дамы не перессорятся, когда станут делить кандидатов. Допустимо кинуть жребий. Впрочем, обшарпанных жизнью кавалеров там пруд пруди, хватит на всех, да еще и останется про запас, для ассортименту.
Дамское сословие Глухоманска и окрестностей мигом заинтриговалось. Игриво ерзая, принялось раскладывать марьяжные пасьянсы "пур ля шевалье" и намечтывать себе шер ами. Желательно с гусарскими усами и прямыми ногами.
Замуровский, при все к нему уважении и соседском обожании, ногами обладал незавидными, витиевато изогнутыми.
Нижняя часть вытянувшегося во фрунт князя напоминала коромысло. Выглядел он не слишком триумфально, но зато пони, занимайся князь низшим кавалеризмом, могла бы беспрепятственно попасть на место службы.
А вот усишками, похожими на метелки для пыли, природа его одарила щедро, что компенсировало скудость шерстяного покрова на голове. Впрочем, для мужчины лысинка как бы и не изъян, так, легкое недоразумение. Стоит натянуть поглубже шляпу и нюанс внешности спрячется под ней.
В цилиндре, повисшем на ушах, с торчащими из-под него щеточками усов, Замуровский напоминал трубочиста или ученого кота. Дамы уважали своего идеолога, поэтому старались не думать о князе, трубочистах и кошках в одном предложении.
Главное, что человеком он был замечательно сердечным, умеющим аккуратно проскользнуть в дамское мировоззрение и не наследить в нем скверными намеками...