Невыносимое благородство

«— Я вам задам ещё один вопрос: вы пвакать любите?»
(к/ф «Гуссарская баллада»)

- А я говорил вам, дети мои, говорил! Нужно было сразу бежать прочь от этой … этой … grafomane! Природа не терпит пустоты, тут ничего не поделаешь, и наблюдать за этим кобель … прошу прощения, дорогая Ауроре, я хотел сказать, кабальеро доном Педро, – весьма сомнительное удовольствие! Но по крайней мере, даже моего честного имени ему не досталось! Ибо я – это Пьетро Джованни, спирит и магистр Египетского круга, знаток астралов и предсказаний! Ну, фантазер, актер, да … Грешник! Каюсь … Но – увольте, не торгаш и не альфонс!

- Дорогой мой дядюшка, - женский голос звучал ласково, но твердо, - ты забываешь, что, когда пытливый взор юной … писательницы обратится к тебе, ты уже хорошо знал, что творится во внутреннем мире ее души. И какие страшные, наизнанку вымороченные картины выводит перо, покоряясь ее фантазии. Мы же просто поспешили на призыв, как положено персонажам, не догадываясь, куда окажемся втянуты.

- А кроме того, уважаемый синьор Джованни, - третий собеседник говорил хрипло, с мрачной иронией, - у вас было совершенно не убиваемое алиби – граф Рыгайлов! Мы с драгоценной Авророй Романовной такого шанса на спасение были лишены.

- О да, стоило мне прийти в фантазии сей девицы в облике волосатом и буйном, с недогрызенным стулом в когтистой длани – и все попытки ввести в сюжет Пьетро Джованни отказались сами от себя.  Спасибо истинному затонскому Гомеру – синьору Ребушинскому, материализовавшему мой бесплотный дух таким экстравагантным способом.

- Благодарить вам следует скорее некоего решительного коммерсанта-книгочея, а также его обоюдоострую лопату, - насмешливо вздернул бровь сыщик, - оное явление подействовало мощнее, нежели целый хоровод Муз. *

- Синьор polizotto, а ведь это идея, и весьма светлая! – оживился Пьетро Джованни, - быть может, нам следует именно в виде лопаты донести свое мнение до сей неудачной и непризнанной сестры Эрато и Талии? **

- Дядюшка, я надеюсь, ты не всерьез? – забеспокоилась Аврора Романовна, - перед нами все-таки дитя, пусть и … не слишком умное. Я не испытала ни капли стыда, опуская тяжёлый подсвечник на преступную голову графа Рыгайлова, *** но свершится подобному над ребенком не могу позволить!

- Ты слишком снисходительна, дорогая Ауроре, слишком. Впрочем, сеньорита клятвенно пообещала наградить того, кто носит имя твоего супруга не простой подлостью, а благородной. Чтобы та, кого он, вероятно в отместку за вредность и издевки, опозорил, могла в свою очередь проявить широту и непредсказуемость, даровав снисходительное прощение.

Уже знакомый звук скрипнувших зубов героического сыщика без лишних слов показал всем, какие чувства вызывает у Якоба фон Штоффа его однофамилец из творений писательницы Ломакиной. Ладошка Авроры Романовны ласково коснулась закаменевшего плеча супруга.

- Друг мой, может быть, хотя бы ради своей гостьи и поклонницы она откажется от идеи этого безумного брака?

- Беззаконного и непорядочного, в любой системе измерений, что юридических, что моральных! – припечатал сыщик, с отвращением глядя на письменный стол, за которым, по большей части, и создавались клеветнические повести о новых похождениях героев Ребушинского.

- Потому что нужно было сразу, ну, хорошо, не сразу, а, скажем, после вашей неописуемой победы над пиратами, жениться на сеньорите Ауроре! – объявил Пьетро Джованни, - да. Прямо там, не отходя от поверженного крокодила ****! И тогда никакая grafomane не смола бы навязать на вас цепь иного супружества.

- Нам устроили венчание, дядя! – воскликнула Аврора, -  пусть не сам господин писатель, а его вдова. Но ее сострадание к нам и талант сумели превратить надежды – в истинную правду! Мы женаты, и никакие Амалии, - очи госпожи фон Штофф опасно сверкнули, -  и Клюевские не могут нас разделить*****!

Рука сыщика, крепко сжав пальцы прелестной спиритки, послужила зримым доказательством произнесенных слов.

- Сей факт непреложен, - сказал фон Штофф, - но, судя по всему, для этой … барышни он не имеет значения. А что она придумает теперь, пытаясь оправдать порожденную собственной фантазией подлость – я даже предполагать не хочу. Понятия о чести у нее самые … крокодильи!

- А вот это мы скоро и узнаем, - хищно прищурился Пьетро Джованни, - ибо наши belle ragazze******, эти великие знатоки мужской природы и благородства поднимаются сюда …

… Зина и Луиза, разрумянившиеся после прогулки, вошли в комнату. Едва дверь за их спинами закрылась, княжна повернулась к подруге, и, дрожа от волнения, сказала срывающемся голосом:

- Прошу, не мучьте меня больше! Я молчала об этом весь день, повинуясь вашей воле. Но теперь, скажите, есть ли новое продолжение истории о сыщике и медиуме?

Зиночка, сохраняя невозмутимость, прижала палец к губам, картинно прислушалась к шагам горничной в коридоре, и только когда воцарилась полная тишина, шепнула короткое, но такое важное слово «да». Луиза стиснула руки на груди, не отводя умоляющего взгляда от писательницы. Та снова призвала гостью к молчанию, едва ли не на цыпочках подкралась к собственному столу, осторожно вынула ящик, пошарила в глубине тумбы, откуда и извлекла на свет заветную тетрадь.

- Садитесь, и слушайте, - лаконично повелела Зиночка, - и, пожалуйста, сохраните терпение до конца. Именно там все тайны раскроются так … как вам и хотелось! Но до этого всем еще придется пострадать.

Распахнутые черные глаза Луизы вновь затуманились слезами, но княжна мужественно кивнула, принимая условия. Зиночка опустилась на стул, расправила платье, глубоко вздохнула … И чтение началось.

Испытания Луизе предстояли нешуточные. Потому что первым же озвученным фрагментом оказалась сцена детективная, а вовсе не любовная. Правда, о нежных чувствах и в ней говорилось много, только, на первый взгляд, к сложным взаимоотношениям фон Штоффа и графини Морозовой они никакого отношения не имели.

«- Нас с Элен связывала не какая-то там простая любовь, а самая что ни на есть истинная и возвышенная, - раскачиваясь на стуле до состояния острого угла, вещал господин Тиммонз, - мы так понимали друг друга, с самой первой секунды, которая переплела наши сердца и глаза! Элен, вся такая … нежная, туманная, духовная, утекающая ввысь, как можно дальше от грубой земной плоскости. Я был покорен ее глубинными поисками смысла, и рад был предоставить ей полную возможность проводить дальнейшие копания в философии, метафизики и метахимии уже в нашем общем семейном гнезде. Элен, в свою очередь, была готова причинять пользу моей профессии, хотя сама никогда не запечатлевалась на снимках, боясь, что они украдут часть ее неземной души …

- А украденные кусочки чужих душ ее не беспокоили? – удивился нечуткий следователь, которому было неведомо полное единение с независимо мыслящей женщиной.

- Элен считала, что каждый индивидуум сам решает, что ему красть у других, а что давать украсть у себя, - всхлипнул несчастный вдовец, в очередной раз осознав, какого чуда ума и милосердия лишил его вероломный пожар …»

- Зина, неужели это правда? – ахнула Луиза, - и фотографирование настолько опасно?

- Я слышала, как об этом говорила мамина знакомая, из какого-то философского высокодуховного общества, - пояснила Зиночка, - и сама в это не верю. Но звучит … согласитесь, звучит красиво?

- Очень, - подумав немного, согласилась княжна, - так … таинственно и возвышенно …

- Вот! – обрадовалась Зиночка такому родству душ, - главное, чтобы было красиво и трогательно, а правда, или нет – это уже неважно.

Из слов Тиммонза выходило, что семейная жизнь его напоминала идиллию, которая в скором времени должна была получить необязательную, но приятную подпитку в виде наследства, завещанного дядюшкой Элен своей племяннице. Проживал щедрый родственник в городе Н., где и преставился. После чего супруги временно оставили Москву, чтобы уладить денежные дела, и «сверкнуть перед провинциальной публикой новыми передовыми взглядами и фотографическими возможностями».

В тот роковой вечер Тиммонзы должны были встретиться с нежданно приехавшими в Н. московскими друзьями. Но Элен, у которой разболелась голова, осталась дома, и фотограф отправился в ресторацию один.

«Но прямо из тарелки с вкуснейшим ужином и приятной беседой Тиммонза выдернула страшная весть о пиротехническим эффекте, разметавшем его лабораторию и прежнюю счастливую жизнь».

Гектор Гордеевич, успевший собрать некоторые сплетни, поинтересовался, не мог ли «скелет из шкафа быть симпатией вашей несчастливо почившей супруги», но в ответ получил «новый взрыв слез и искреннего негодования». Которое прервалось появлением в кабинете нового лица.

«Через распахнувшуюся дверь, полнясь достоинством, вплыл красивый узкий профиль молодого человека, облаченный в цилиндр и модный меховой воротник. Медленно обведя внутренности кабинета льдисто-холодным взглядом, он вопросил:

- Господа, это же вы распутываете клубок смерти, завернувшийся вокруг Элен Тиммонз? Я должен получить от нее наследство, и хотел уточнить у вас, как побыстрее это сделать.

На зависший немой вопрос, заданный хором присутствующими, сей новый фигурант убийственной пьесы изящно раскланялся:

- Мое имя – Тюльпанов. Я – тот, кто делил океаны страсти с бедной Элен …»

Луиза ахнула. Невидимый Пьетро Джованни тихо, но выразительно хмыкнул, однако, взбудораженные сюжетом барышни не обратили на это внимания. Ведь там, в полицейском участке города Н. развивались поистине душераздирающие события!

Тюльпанов самым откровенным и наглым образом настаивал на своих более чем тесных отношениях с Элен. Оскорбленный Тиммонз бросился мутузить обидчика, но модный господин оказался человеком стойким во всех смыслах, и несчастный вдовец только и смог, что немного проредить роскошный меховой воротник. Сыщиков же заинтересовала возможность прояснить не только характер, но и внешность загадочной Элен.

«- Господин Тюльпанов, нет ли у вас при себе изображения той, с кем вы исследовали океан страсти? – коварно и находчиво вполз в бурную беседу свидетелей Гектор Гордеевич.

- Моя Элен всегда со мной, вот в этом кармане, так же, как и завещание, в коем она от великой любви все отписывает мне! – объявил Тюльпанов, легким движением пальца стряхивая со своего воротника приставшего Тиммонза, и вынимая бесценную карточку из глубин пальто.

Пред восхищенными мужскими взорами предстала очаровательная точеная фигурка белоснежной лилии с роскошными черными волосами, которые были почти единственным покровом сего шаловливого цветка, если не считать тончайшего кружевного неглиже и дивной колдовской улыбки.

- Это и есть ваша философическая жена? – спросил фон Штофф, недоуменно бороздя бровями просторы наморщенного лба.

- Да! – полузадушенным воробьем каркнул Тиммонз.

Точно укушенный всеми свалившимися на него новостями, он метнулся под сень вешалки, схватил в трясущиеся объятия пальто, и тут, безумно всхохотнув, крикнул в лицо сопернику:

- А ведь в шкафу было целых два скелета! Вот с этим и существуйте дальше! Два!

После чего Тиммонз вылетел прочь, оставив сыщиков стоять соляными столбами, воплощавшими собой наисложнейший вопрос. Ибо таинственная тайна двоякой и противоречивой личности Элен окружала следствие плотным туманом, и никто не видел возможности разодрать оный …"

Густоты туману прибавило появление генерала Сугубова, который, вызвав прилив румянца на щеках как самой писательницы, так и трепещущей слушательницы, опознал в полуодетой даме на фото – танцовщицу канкана из московского кафешантана.

«- Кем же была убитая? – возопил Гектор Гордеевич, и всеми силами души потянулся к клетке с любимой своей мышью, дабы обрести хоть какое-то равновесие в безумно качавшемся мире, - возвышенным ангелом, или дамой, отмеченной озорством и привкусом порока?»

Убийство госпожи Тиммонз заехало в полный и окончательный тупик …»

... - Чтобы одолеть подобный тупик, не нужна даже непревзойдённая сыщицкая интуиция, - проворчал истинный фон Штофф, - вполне достаточно провести опознание фотокарточки из недр пальто господина Тюльпанова. Не только Тиммонзом и генералом, но соседями, и теми самыми московскими друзьями, - они точно должны знать в лицо именно «двоякую Элен». А кроме того, есть подписи на завещаниях, которые требуют сравнения с письмами убиенной …

- Синьор polizotto, неужели вы так и не поняли? – сокрушенно развел руками Пьетро Джованни, - преступления здесь раскрывает не интуиция и не логика. И даже не ваши пять револьверов. А только и исключительно некая капризная ветреная bella donna, которая по недоразумению носит имя нашей сеньориты, вернее, уже синьоры Ауроре …

… Зиночка перевернула страницу, заново набрала воздуха в грудь … И полностью подтвердила проницательность синьора Джованни. Ибо на воображаемой сцене ломакинского сюжета вновь солировала исключительно графиня Морозова. Впрочем, следствие незаменимой и непревзойденной спиритки без фотографии действительно не обошлось.

«Под конвоем тривиального и заурядного, но от того еще более раздражающего городового, которого приставил к оклеветанной им звезде фон Штофф, Аврора Романовна прошла сквозь заснеженные мостовые города, и углубилась в недра больничных палат. Ее опыт, милосердие, чуткость и ум легким движением пальцев и скальпелей навели порядок в толпе больных и умирающих, явившихся на прием. И вот, задумчиво шевеля усами, к графине Морозовой приблизился еще один фотограф, господин Б., вместо тяжелой болезни протягивая ей стопку наисвежайших и крайне загадочных снимков, понять сущность которых было под силу только таланту спиритки …»

На снимках была изображена какая-то пара молодоженов «вся в зефирных облаках флердоранжа, кружев и верной любви, которой немилосердная Судьба лишила самое Аврору …». Но главное – за спинами супругов стояла явно неучтенная при фотографировании дама, полупрозрачная, серьезная, и судя по всему, занимающаяся гимнастикой. Потому что на некоторых карточках ее рука была опущена, а на других – поднята в сторону под разными углами. Что все это значит, Аврора решила выяснить позднее. Главное – снимки были сделаны в ателье Тиммонза, незадолго до катастрофы.
Уже измучившись слушать о вещах посторонних, и никакого отношения к любви и воссоединению двух сердец не имеющих, Луиза хмурилась, кусала губы, вздыхала, теребила ленту в косе. Кажется, княжна была готова забыть клятву, и что-то спросить у жестокого автора, но тут из-за кулис Зиночкиной фантазии прямо в больницу шагнуло еще одно, уже хорошо известное всем действующее лицо.

«Героический день, под конвоем отданный на общее благо, вслед за зимним светилом катился к темнеющему западу. Аврора Романовна задержалась в сумеречном кабинете, убирая то, что осталось после ее милосердного приема страждущих. И в сей момент судьба решила воздать графине за все ее страдания и жертвоприношения на ниве добра. Ибо в закрытую дверь постучал и вошел князь Клюевский. Глаза его сияли страстной любовью прямо сквозь густые вьющиеся шелковистые волосы и бороду, а руки так и тянулись спасти несчастную пленницу чужого деспотизма. Не сходя с места, Аврора рванулась ему навстречу, трепеща бездонными голубыми очами, коие выражали одновременно непреклонную независимость, и - стремление повиснуть на чье-то крепкой мужественной шее с обручальным кольцом.

Невероятная чуткость князя помогла ему услышать немой брачный призыв прекрасной графини правильно. Положив руку на сердце, он искренними плавным движением вытащил оттуда кольцо – вернее, целый перстень, осененный огромным пурпурным рубином.

- Аврора Романовна, позвольте скромному наследию моих предков поселиться на вашем хрупком и невыразимо женственном пальце! Пусть это кольцо станет щитом и мечом для вашей чести, репутации и глубочайшего счастья, - произнес он, снизу вверх глядючи на свою мечту, озаренную белыми одеждами медицинского поприща, и позой прекрасного истосковавшегося лица.

Позволив окольцевать себя тяжелым рубином, который обещал сложить к ее ногам все Парижи и Марокко, Аврора Романовна произнесла возвышенно и правдиво, положив беломраморную руку поверх исписанной стопки болезней на столе:

- Я клянусь вам, князь, быть верной, преданной, женой, и носить наследие ваших предков до увядания моей никем более неценимой жизни. Вы один всегда думаете только обо мне, и потому заслуживаете милости!

Польщенный таким даром судьбы, Клюевский залился скупыми обильными слезами благодарности, и рухнул на колени, дабы прикоснуться целомудренным поцелуем хотя бы к краешку лилейной щеки несравненной Авроры Романовны ..."

- О, нет! – не выдержала Луиза, - Зина, ну что же вы делаете! Пожалуйста, даже если фон Штофф предатель, пусть Аврора достанется все-таки ему!

- Луиза, вы обещали, - с укором посмотрела на слушательницу Зиночка, - терпение, это еще не конец. Вы же помните, что Аврора отправляла князю письмо, в котором требовала исполнить слово, и жениться на ней. Он, как благородный человек, не мог не откликнуться.

- Это очень великодушно с его стороны, - согласилась Луиза, - просто … просто до слез!

… - А вот со стороны дамы — это жестоко и непорядочно, - с искренним возмущением произнесла Аврора фон Штофф, - она уже обещала Клюевскому совместные путешествия под завывания граммофона – после чего отправилась венчаться со Стравинским. А теперь опять призывает поклонника на помощь? Он ей кто – человек, или … или костыль для сломанного самолюбия?

- Вам так сильно жаль Клюевского? – нахмурился вдруг фон Штофф.

- Вы ревнуете меня к выдуманному князю? – в синих глазах отразилось столько нежности и веселого изумления, что сыщик в ответ просто сгреб бесценную супругу в охапку, показывая без слов, что никаким князьям, что выдуманным, что настоящим, здесь делать нечего.

Пьетро Джованни промурлыкал себе под нос что-то вроде:

«Mare bella donna,
E un bel canzone,
Sai che ti amo, sempre amo
Donna bell'amare …»*******

После чего с преувеличенным вниманием уставился, не мигая, на тетрадь в руках барышни Ломакиной. И вовремя – на следующей странице речь зашла как раз о его заместителе.

«Рано поутру дон Педро прокручивал в своих хитрых и изобретательных мозгах план по выдиранию графа Морозова из цепей внебрачной капризницы, и возвращения оного в сети капризницы законной. Он решил, что сам благородно подставится под огонь златогривых кудрей Лизелотты, прикрыв собственной мужской честью несчастного кузена. Но распробовать на зуб и раскусить все детали тактики и стратегии он не успел. Ибо неугомонная в стремлении наводить справедливость в пику коварному фон Штоффу, Аврора Романовна вновь возникла на горизонте дверей в комнате дона Педро.

- Чего хочет от меня этот сфотографированный дух? – вопросила сердитая и недоуменная графиня Морозова, потрясая пачкой снимков, с которыми героически сражалась всю ночь.

Дон Педро обошелся со снимками, как с игральными картами, и сие порочное пристрастие помогло ему прозреть загадку. При быстром переборе снимков, на них двигалась рука от таинственной умершей дамы, указывая вбок …

- Она показывает, что нужно забрать нечто из ателье Тиммонза! – тут же вскипело блестящее решение задачи под кудрями Авроры Романовны, - дон Педро, мы немедля бежим туда. Вы отвлекаете городового, я же прячусь в карету! Дабы гнусный изменник и сатрап фон Штофф все узнал лишь тогда, когда я великодушно щелкну его по носу верным решением этого кошмарного убийства!»

... - Почему дух не мог просто явиться к духовидице, и показать все, что намеревался? – спросил фон Штофф свою супругу, - что за сложный обходной путь через эффект кинескопа?

- Дух – ладно, от них всего можно ожидать, - несколько рассеянно вздохнула Аврора, - но почему замкнутая в отчем доме графиня позабыла, что там хватает окон, через которые она прекрасно умеет вылезать? Я еще в начале истории подумала об этом, когда она гордо шествовала мимо родителей, точно не понимая, что они ее остановят.

- Вероятно, это должно символизировать ее прямоту, искренность, честность, и нежелание прибегать к манипуляциям? – лицо астрального дядюшки приняло выражение самое благостное, но черные глаза так и рассыпали ехидные искры.

- Безусловно, - серьезно кивнул фон Штофф, и те же самые искры сверкнули в его собственном стальном взгляде, - именно что честность, искренность и верность слову – князь Клюевский может подтвердить ...

… Дон Педро ловко изобразил припадок на ступенях крыльца. И пока встревоженный городовой пытался оказать ему первую помощь, Аврора юркнула в карету, на сей раз не стремясь демонстрировать окружающим достойную похвалы прямоту. Дон Педро же, сделав вид, что ему стало значительно лучше, присоединился к родственнице. И только городовой остался мерзнуть перед домом, охраняя то, чего более не было в богатых комнатах особняка.

«Ловко ворвавшись с помощью дона Педро в фотоателье Тиммонза, Аврора Романовна начала учинять бурный обыск, переворачивая ящики, шкафы и бумаги, но ничего таинственного не находилось, куда бы там на фото не показывал дух. Наконец, дон Педро, которому не хотелось столкнуться здесь с поездом нагрянувшего закона, вспомнил о тайниках, и нырнул в тумбу письменного стало, где и обнаружил фото чрезвычайно стройной и прямой дамы, которая деревянным глазами смотрела из своего строго платья, нагоняя невыразимую, но леденящую жуть. Но расшифровать сию жуть борцы с беззаконием не успели, ибо полиция все-таки явилась по душу ателье Тиммонза. И именно теперь. Дон Педро и Аврора быстро замаскировали себя шторой, подглядывая в дыру, и готовясь к новым нечестным сюрпризам от судьбы …»

Однако, следующий сюрприз предназначался скорее, фон Штоффу и Сундукову, ибо после них в гостеприимное ателье заглянул господин Тюльпанов. Но на все подозрения и обвинения он отвечал одно:

«- Я – собственноручный наследник почившей Элен Тиммонз, и все здесь – мое. Изыдите вы отсюда, господа, и найдите похищенный у меня заграничный фотоаппарат, коий покоился в этом шкафу, а ныне загадочно отсутствует!

- Та дама, которую вы предъявили нам, как Элен, на самом деле – танцовщица Виктория! – рыкнул фон Штофф.

- Да, я так ласково называл ее – Виктория, - извернулся ежом Тюльпанов, - она не любила свое имя! И докажите, что сие не так!

Сыщики застыли с открытыми ртами и глазами. Но тут, осененная озарением, и пониманием того, что сейчас она может как следует уколоть остротой своего ума чьи-то несправедливость и недомыслие, графиня Морозова вылетела из-за шторы, держа наперевес найденное фото.

- Вот это – Элен Тиммонз! – полыхая очами и губами громко оповестила она.
Не успел фон Штофф отругать пленницу за нарушение тюремного режима, как Тюльпанов рванулся прочь, но был остановлен и немилосердно уронен на пол руками Гектора Гордеевича. Дон Педро, надеясь привязать внимание сыщиков к убийству, а не побегу Авроры Романовны, жадно уцепился за фотографию деревянно-недвижной дамы.

- Надпись гласит, что сия особа – «Элен Тиммноз», и сидела она так перед фотографом два месяца назад. Но при этом несчастная уже давно необратимо и основательно мертва!

- Не может быть! – невероятно изумился фон Штофф, - как же такое может быть, коли она сфотографировалась?

- В одной из самых просвещенных стран – в Англии, есть такой способ запечатлевать умерших на долгую вечную нежную память, - покровительственно объяснил Дон Педро, радуясь возможности немного образовать совершенно темную в технических вопросах полицию, - называется «пост мортем".

Сыщик послушно дергал головой, усваивая новые, ранее упущенные им знания».

- Зина, - Луиза явно испытывала неловкость, прерывая подругу, но промолчать не смогла, - но ведь Якоб фон Штофф – знатный образованный человек. Я видела в гостях альбом со снимками умерших людей. И там были фотографии, сделанные еще в шестидесятых годах! Сыщик не может не знать о пост мортеме …

Настоящая Аврора Романовна при этих словах посмотрела на Луизу едва ли не с симпатией. Хоть кто-то заступился за ум ее супруга, которому в творениях писательницы Ломакиной чаще всего выпадал роль круглого дурака.

Первым побуждением Зиночки было ответить, что она так видит, так пишет, и никаких замечаний терпеть не будет. Но потом решила, что с единственной пока читательницей и поклонницей, к тому же княжной, нужно обойтись помягче. И придумать хоть какое-то обоснование написанному.

- Луиза, - Зиночка оторвалась от тетради и проникновенно взглянула на слушательницу, - понимаете, фон Штофф долго сидел в тюрьме. Его там били. По голове. Он забыл очень многое. И пост мортем тоже.

Княжна моментально оставила все возражения. У нее задрожали губы, а на щеке обозначилась мокрая дорожка.

- Боже … Бедный, бедный Якоб! – прошептала Луиза, - какая вы молодец, Зиночка! Как хорошо вы все обдумали! Все приняли во внимание, ничего не забыли … Простите меня!
Зиночка благородно приняла извинения, еще раз пообещала, что главная просьба подруги будет исполнена, и вновь вернулась к прерванной истории.

«Потоптанный лошадью и извозчиком, под которых попал, будучи в сильном горе от измены возлюбленной, Тиммонз лежал на больничной койке. Окруженный полицией, фактами, и собственной раненной головой, он давал признательные показания.

- Я оказался между двух любовных огней, - стонал Тиммонз, - меня равно тянула к себе чистая возвышенная Элен, но с ней надо было постоянно вникать в мутную воду философии и духовности. А с другой стороны отплясывала канкан зажигательная, развеселая Виктория, и так радостно было смеяться с ней, танцевать и лобзать! Наш устоявшийся, но мучительный треугольник был разбит стулом, с которого упала Элен, проломив себе шею. А я не мог расстаться с ней, даже после смерти, к тому же, на нее должно было свалиться дядино наследство. Я хотел проявить благородство, и довести до финала волю самой Элен – открыть на эти деньги новое высокодуховное общество. Но потом решил, что благородней будет помочь моей второй любви, и построить новую счастливую семью, оплатив оную полученным наследством …»

... - Какова коллекция благородных намерений, - проворчал истинный фон Штофф, - просто не знаешь, что и выбрать!

- Это вы, синьор polizotto, еще про свое благородство не все знаете, - хмыкнул Пьетро Дованни, - с нетерпением жду, каким же образом введет оное в сюжет наша grafomane.

Ответ состоял из нескольких слов, произнесенных исключительно по басконски.

Тиммонз же поведал сыщикам, что сделал несколько снимкой уже мертвой Элен, дабы отправлять их пока еще живому дяде. Потом для погибшей супруги фотограф изготовил удобный гроб, который сумел замаскировать под чемодан. Туда он поместил куски льда, а уже в них – тело жены.

«- Я часто приходил в подвал, любовался ею, такой неземной и тихой, - с подвыванием вздохнул несчастный, - но в комнатах наверху меня ждала моя Виктория, и с ней мы начинали танцевать до полного упаду! Когда же умер Н-ский дядюшка, мы, прихватив чемодан со льдом и трупом, сразу отправились сюда. Мы получили деньги, открыли ателье, Виктория жила под маской Элен, Элен лежала в гробу. Все было так хорошо и гармонично, пока сюда не нагрянули наши московские друзья. Они знали мою настоящую жену. Поэтому настало время мне стать вдовцом, сжечь то, что осталось от Элен в пожаре, а затем далеко отсюда второй раз сочетаться браком уже с Викторией …

- А вот она не собиралась сочетаться с вами, - напомнил Тиммонзу Сундуков …»

Действительно, в жизни танцовщицы Виктории был свой благородный треугольник, состоявший из нее, Тиммонза и Тюльпанова. Именно последнему она и завещала богатства, полученные под именем Элен. С ним и собиралась сбежать прочь из города Н., оставив фотографа. Но Справедливый Рок спутал все хитрые планы. Ибо в тот вечер помощник другого фотографа захотел похитить фотоаппарат из дома Тиммонза. А чтобы ему никто не смог помешать, закрыл снаружи лабораторию. И коварная Виктория, успевавшая развести убийственный огонь, так и осталась там, вместе с неуспокоенной Элен.

«И вот обе любви фотографа сгинули в пламени – и живая, и мертвая. А на пепелище остался один Тиммонз с покореженной головой и пеплом в сердце, навеки лишенный выбора между любимыми женщинами, как и самих женщин …»

- Как это символично, - печально изрекла Луиза, - если долго не можешь выбрать – лишаешься всего … Зина, вы же этого хотели сначала для фон Штоффа? Одна его любовь отправлялась навсегда в сумасшедший дом, а другая – замуж за князя Клюевского?

Зиночка, которой своих идей было все-так немного жаль, нахмурилась и кивнула. Эх, хорошо, когда у тебя есть поклонники, но порой ради них приходится наступать на горло собственной песни. Хотя, некоторые минуты этого вполне стоят. Например, те, что последуют сейчас. Сердце у Зиночки заколотилось где-то в горле, а похолодевший пальцы слегка задрожали. Ни писательницу, ни слушательницу уже не волновало, что там будет с мошенником Тиммонзом и невольным убийцей, запершим дверь. Потому что наступил новый день, и фон Шофф решительно шагал к особняку Морозовых, намереваясь наконец-то сказать все!

... - Ну-ну, не прошло и года, - усмехнулся Пьетро Джованни.

- Год как раз почти прошел, - педантично подсчитал месяцы фон Штофф, вспоминая все возможные способы сохранения хладнокровия.

Впрочем, от многих необдуманных поступках его надежно хранила ладошка любимого медиума, зажатая в руке.

«Аврора Романовна гневно лицезрела черную фигуру с белым лицом, которые приближались к ней сквозь мороз и снег сияющего дня. Презрительно сощурив ресницы, она спросила своего невыносимого преследователя:

- Вы явились учинить мне допрос о лживом колдовстве, за которое арестовали прямо в церкви, не дав, подобно вам, выйти замуж за того, кого мне хотелось?

- С вашим гениальным умом и чуткостью вы не можете не понимать, графиня, что это был лишь предлог, призванный не дать сомкнуться брачным цепям на вашем излишнее торопливом сердце, - признался фон Штофф, с мольбой глядя прямо в тонко вырезанные черты наипрекраснейшего лика, дышавшие на него холодом и уничижением.

- Какой предлог вы нашли теперь, чтобы красть мое время?

- Не выходит замуж за князя Клюевского! – метнулась умирающая, но страстная просьба сыщика, стучась прямо в израненную, но запертую на засов душу Авроры Романовны …»

... - О помолвке, кажется, не объявляли, кольцо с рубином пока спрятано, - изумилась настоящая духовидица, - откуда он знает, что графиня опять собралась замуж?

- Видимо, удары по голове с одной стороны – испортили память, с другой – помогли прозревать несказанное, - мрачно съязвил истинный фон Штофф.

- Ну ладно вам, дети мои, сохранились у человека остатки логики, только и всего, - пожал плечами Пьетро Джованни, - у сей сеньориты Ауроре, и я не про тебя, моя дорогая, так вот, у сей сеньориты один способ решения всех вопросов – замужество. Стравинский уехал, Сундуков рассматривает коллекции половичков у своей Алины. Остается только бедный Клюевский. Значит, за него наша пленница и собирается. Больше не за кого! Задачка на одну рюмку!

- Какое счастье для всех остальных мужчин, - выпалила госпожа фон Штофф, еще крепче сжимая руку супруга.

«- Я всем сердцем, душой и мыслями люблю князя Клюевского! – провозгласила Аврора Романовна, надеясь, что каждая буква ее речи жжет и режет слух сыщика, точно соленая кислота, - и посему буду его женой!

- Если так, то и о моем браке вы должны узнать все! – логично заключил фон Штофф, - слушайте, графиня, а потом рубите мне, что хотите – хоть голову, хоть руку, хоть сердце! Знайте же, что не просто так Амалия перетянула на свою стороны весы моего благородства и долга. Ибо серьезная гиря прилагалась к ней – ребенок. Ее несчастный сынишка Вольдемар, рожденный неведомо от кого, и явившийся в воспоминания преступной матери уже в казематах. Амалия поклялась мне, что непременно умрет на плахе через пару месяцев после заключения брака, и оставшись вдовцом, я смогу унаследовать ее припрятанное от закона золота, чтобы передать Вольдемару. Зная мою кристальную честность, она понимала, что никогда я не сворую сворованное, да еще и у ребенка. А освободившись от этого исключительно декоративного супружества, смогу жениться уже на ком хочу. Хоть там же, рядом с ее печальным эшафотом. Я решил, что вполне могу выполнить просьбу Амалии, и ненадолго обвенчаться, дабы получить деньги и овдоветь …»

... Странные звуки, напоминавшие сдавленное бульканье, раздались откуда-то из угла комнаты. Но Зиночка и Луиза их не услышали, точно загипнотизированные благородными тайнами героического сыщика. А Пьетро Джованни таращил глаза, и зажимал руками рот, откуда рвался неудержимый хохот.

- Сс-иньор polizotto, вот вы изучали юридические науки, - с трудом просипел он наконец, - можно ли официально завещать незаконные, спрятанные средства?

- Майн гот, куда безопаснее сообщить место, где они спрятаны, - пояснил сыщик, - если же они каким-то образом смешаны с законным имуществом, и не вызывают вопросов, завещать все это можно кому угодно без всякого венчания. Хоть мальчику Вольдемару, хоть слуге Еремею, хоть … зубру Иван Ивановичу.

- Зачем же тогда ей был нужен … сыщик? – ревниво и тревожно спросила Аврора.

- Зная настоящая Амалию фон Моргенштерн, - горячо произнес ее супруг, - исключительно для самоутверждения и болезненной жажды доводить дело до конца. То есть, губить всех фон Штоффов, встреченных ею на пути.

«- Увы, Судьба насмеялась над моими расчетами, - продолжал вещать герой писательницы Ломакиной, которого в этот раз вовсе не спешила перебить героиня, - казнить Амалию не стали, она же потеряла рассудок, и ныне содержится в сумасшедшем доме. Я все время требую у властей развода, но они взамен велят найти то одного, то другого преступника, и конца края этому не предвидится. Особенно мешает этот негодяй Крушилин, коего никак не удается разоблачить. Я думал, у меня получиться сохранить втайне мой брак, заново покорить вашу любовь, и привязать к себе цепями, пусть безбрачными, но очень крепкими. Такими же крепкими, как моя страсть к вам, которая полыхала в моем сердце всегда, и в тюрьме, и под венцом с Амалией, и перед ее эшафотом. Я хотел завоевать и закрепить за собой вас, поймать Крушилина, развестись ... Увы, не все зайцы оказались пойманы, как и гласит мудрая поговорка посконного нашего народа …"

... - Да собственно, все зайцы от тебя и убежали, - опять не выдержал Пьетро Джованни, - охотничек …

- Зиночка, - заговорила вдруг Луиза, - это конечно, очень правильно …  раз есть бедный одинокий мальчик … Но, а если бы … если бы … Ну вот если бы пока фон Штофф был в тюрьме, - малиновая краска все гуще заливала личико и шею княжны, - у Авроры бы родился его … ребенок, - уже шепотом закончила она, - а Якоб уже женат на Амалии?

- Что же делать, - бестрепетно пожала плечами Зиночка, - кто первым попросил – тому и помог. Амалия была первой. К тому же, главное не в этом. А в том, что вышло, как вы просили – фон Штоффа можно простить. Поплакать, и простить.

- Да, - улыбнулась и всхлипнула Луиза, - это самое главное – чтобы можно было простить. И поплакать!

«Вопль, исполненный чувства самой искренней и благодарной любви исторгся из груди впечатленной Авроры:

- О, вы, вы самый-самый благородный человек! Просто невыносимо благородный! Спасти преступные деньги матери для ее невинного дитяти – это был ваш долг! Вы достойны меня, а значит, я не стану более терзать вас, и разрешаю любить меня всю!
И со страстным поцелуем она приникла к его груди, орошаемая слезами невыразимой и вечной мужской благодарности  …»

- Мдаа, - проскрипел настоящий сыщик, прикрыв глаза, в которых металось холодное бешенство, - заманчивый выбор дает мне автор – быть либо полным мерзавцем, либо просто подлым глупцом.

- А я хочу себе лопату, - призналась вдруг Аврора, - и, кажется, я впервые понимаю, что значит – жаждать вызвать кого-то на дуэль. За честь дорогого человека. Только вот противница для меня все равно еще маленькая.

- А я, - усмехнулся Пьетро Джованни, - сейчас прозрел астрал по шкале времени, и увидел будущее. Белокрылый замок среди скал, где живет ваше семейство, творя добро и пользу. И там есть обитатели, которым по возрасту будет вполне допустимо сразиться с нашей grafomane. Нужно только соединить некоторые нити пространственно-временного континуума. И вот я целиком убежден, что у меня все получится!

______________________________________

*См. "Приключенiя героическаго сыщика", Глава третья. "Сыщикъ и медиумъ: хозяйка угрюмых вод". Авторы – Atenae и SOlga.

**Эрато – муза любовной поэзии
Талия – муза комедии

***См. "Приключенiя героическаго сыщика", Глава шестая . "Сыщикъ и медиумъ: дикие цветы мести". Авторы – Atenae и SOlga.

****См. "Приключенiя героическаго сыщика", "Сыщикъ и медиумъ: хозяйка угрюмых вод". Авторы – Atenae и SOlga.

*****См. "Приключенiя героическаго сыщика", Эпилог. "Сыщикъ и медиумъ: приключение последнее". Авторы – Atenae и SOlga.

****** «belle ragazze» (итал.) – красивые девушки

******* «Неаполитанская песенка» из к/ф «Формула любви».
Я ответственно заявляю, что бесплотному духу Пьетро Джованни в астрале доступен просмотр любых шедевров мирового кинематографа.

********См. драббл Марии Гавриловой «Орлиное гнездо, или Зиночкин сон»

Продолжение следует.