Обстановка в губернском правлении казалась спокойной лишь на первый взгляд. Подготовка к важному событию – проходящим раз в три года губернским земским выборам, была в самом разгаре. Как и всегда, всё везде было схвачено, ничего непредвиденного не ожидалось.
Неожиданный визит выбил всех из колеи.
К Ладожеву, пребывающему в безмятежном и благодушном неведении, явился генерал Полыванов. О чем они говорили, неведомо.
Но после его ухода Ладожев выглянул в приемную:
- Штольмана ко мне.
В такой нескрываемой ярости его не видели еще никогда.
Секретарь, не осмеливаясь открыть рот, протянул тому докладную из полиции.
Ладожев не произнес, прошипел:
- Когда принесли?
-П-пол минуты назад.
Еще тише:
- Убью, сволочь.
И то уже была не угроза – обещание.
[indent]
Штольман по вызову явился немедленно.
Ладожев чуть приподнялся из-за стола. В глазах, в сжатых губах была холодная ярость.
Штольман чуть выше вскинул голову и стиснул зубы, до желваков на щеках. Ладожев смотрел минуту. Опустился за стол. Головой качнул. В глазах Штольмана на мгновение мелькнул призрак вины. Вспомнилось давнее: «Вы хоть предупреждайте вовремя, Яков Платонович». Нынче он намеренно доложил с опозданием. Генерал Полыванов слишком значимая фигура, как и каким образом решил бы Ладожев замять дело – непредсказуемо. А по глазам видел, что пробовал бы.
Теперь у него такой возможности нет.
Ладожев устало глянул на полицмейстера и лишь рукой махнул:
- Ладно, сам виноват. Видел, кого принимал. Свободны.
И демонстративно отвернувшись, уставился в бумаги. Штольман вышел, твердо и аккуратно прикрыв за собою дверь.
[indent]
Генерал, пытаясь спасти единственного внука, поднял все связи и попробовал спустить на Штольмана всех собак. Тот не отступал ни на сажень.
Как ни пытались погасить скандал, он задел все сословия. Третьему достаточно было того, что обвиняемый из благородных, чтобы выражать возмущение властью. Представители первого, втайне недовольные действиями полиции, использовали ситуацию каждый в своих интересах. Ладожев, пытаясь сохранить хоть что-то перед выборами в земство, сидел тише воды ниже травы, уступая и договариваясь со всеми партиями.
Генерал, пытаясь повернуть ситуацию в свою пользу, подключил кума, занимающего серьезную должность при московском генерал-губернаторе. Подняли каторжанское прошлое Штольмана. Тучи сгущались. Штольману официально высказали недоверие и запретили вмешиваться в ведение дела.
Вся полиция, начиная с Куницына и заканчивая городовыми, начальника наперекор всему поддерживала. И даже, на удивление, здороваться со Штольманами в городе не перестали. Очевидно оттого, что тот оставался еще полицмейстером, или же оттого, что делать выводы никто особо не спешил, относясь к ситуации с крайней настороженностью. Штольман, сжав зубы, работал, как и раньше. Видя, как на глазах разваливают уже готовое дело. Его самого несколько раз вызывали в прокуратуру – допрашивал московский следователь. Хотя замечаний и предписаний на два длинных свитка выписали, но найти злоупотреблений не смогли. Так что самое вероятное, что ему грозило – поехать городовым если и не на Камчатку, так в один из столь любимых Ладожевым северных уездов.
На всякий случай продумывал пути отхода. Доверять было больше некому. В правление полицмейстера давно уже не звали, Ладожев делал вид, что Штольмана не видит и не слышит. В такой ситуации лучший и, пожалуй, единственный способ уцелеть – это остаться полностью в стороне. А уж тем более Ладожеву, взявшему когда-то на работу бывшего каторжника.
Вера Петровна в свете не показывалась, по официальной версии – приболела. С Анной они не пересекались нигде.
- Что происходит, Яша?
Причины она знала – поверить не могла.
Он бы и хотел не волновать – да не мог. С видимой небрежностью пожал плечами:
- То, что и следовало ожидать.
Несмотря ни на что, на всё понимание ситуации, где-то кололо в груди. Три года он здесь. Пошел уже четвертый. Уже съеден пуд соли вместе, уже было всякое – и мосты рвали, и друг друга выручали не раз. Уже не ожидал прямой намеренной подставы – не похоже на того было. Отчего-то наперекор всему почти верить стал. Может быть, после разговора у озера, когда глаза у того были, больные, измученные – как у Анны, и Штольман отчего-то тогда поверил.
До первого серьезного случая.
Анна прижалась к мужу.
Они вместе, что бы и когда ни произошло – они всегда вместе. Яков улыбнулся, зарывшись лицом в волосы, целуя пахнущие предстоящим летом пряди. Неважно. Куда бы он ни потащил их в очередной раз – всё неважно. Они всё преодолеют. Многое у них уже было, и большее еще предстоит.
Поймал губами чуть-чуть прохладное ушко:
- Аня, что-то сегодня совсем у нас печь слабо греет. Истопник разленился, что ли?
Аня с легкой озабоченностью откликнулась:
- Яша, дров подбросить, наверное, надо?
Тихо:
- Надо, Аня, надо.
После уже подумал с улыбкой: что у них за жизнь такая? То отдохнуть им надо, то волосы расчесать, то дров подбросить – а результат один.
[indent]
Штольман четко отслеживал ситуацию – Полыванова в открытую не поддерживали тоже. Чем бы дело ни окончилось, а уезжать тому отсюда придется. Но пока причин для оптимизма не было. Дело Полыванова из прокуратуры передали в суд, по пути переквалифицировав пару статей. О том, что генеральскому внуку грозит самое большее несколько лет поселения, говорили уже в открытую. Часто - с глухим ропотом.
[indent]
Удар последовал резко. На стол генерал-губернатора в Москве, в точно угаданный момент легла стопка материалов за подписью Ладожева. Об игре за спиной губернатора, подтасовке фактов, попытке покрыть за его счет кровавые преступления, и хуже того – преступления против веры. И в том числе были предъявлены наглядные доказательства подкупа председателя окружного вологодского суда. Далее о том, как вологодская полиция приняла все меры по пресечению беспорядков, но юродивый, почитающийся местным святым, уже глаголет об антихристе, и способов влияния на него у полиции нет. Прореагировать генерал-губернатор мог бы как угодно, так что и самому докладчику мало не показалось. Но только что вернувшийся после тяжелого разговора с архиепископом, генерал-губернатор пришел в ярость.
Его личное срочное расследование расставило все «яти». Дело Полыванова передано было в Москву, и рассмотрено безо всякого снисхождения. Кум генерала подал в срочную отставку.
В Вологде знающие люди потихоньку говорили, что мол, в нужный момент в московскую канцелярию пришел тайный приказ с самого-пресамого! верха - не поднимать более биографию полицмейстера, так как то всё есть тайные дела государственной важности и не по их разумению.
В Вологде в результате провели некоторые перестановки в прокуратуре, которые давно уже напрашивались. А председатель окружного суда, которому оставалось пару лет до пенсии по выслуге, и он по той причине и в связи с полной независимостью от любой власти брал уже ничего не опасаясь, и фактически развалил Ладожеву несколько дел, был вызван в Москву, после чего переведен в один из мелких уездных городков с приказанием всячески заботиться о соблюдении законности.
Новоназначенный судья пришел знакомиться в губернское правление с видом самым дружеским.
В том, что запланировано всё это было изначально, и Ладожев намеренно подставил Штольмана, не сомневался уже никто.
Кроме самого Штольмана.
Вера Петровна пришла к Анне извиняться:
- Саша сказал: «Так надо». Иначе его перехватят.
Штольман хмыкнул: этого перехватишь. Подумал вдруг: если бы с тайным заданием в Затонск был послан Ладожев, князь в обнимку с Ниной поехали бы на каторгу, а информацию в полицию носил бы лично начальник гарнизона. Утрировал намеренно, но как любил говорить Ладожев – какая-то доля истины в этом была.
Вице-губернатор, на слухи внимания не обращавший, собрал первое за довольно долгое время совещание. Вполне вежливо и корректно, но высказал почти всем. Большинство, увлекшись глобальными проблемами, позабыли о текущей деятельности. Штольман, наоборот, исполняя ежедневные задачи, ни за что серьезное не брался. А впереди уже приуроченный к Пасхальной неделе съезд промышленников и очередная по тому случаю ярмарка. Штольман лишь молча кивнул. Он пережил столько ярмарок, и больших, и маленьких, что и порядок действий давно отработал, и даже вздрагивать при этом слове уже не хотелось.
Продолжал трудиться, как и ранее. Кажется, незабвенное слово «нейтралитет» в его самых разных оттенках вошло в его жизнь надолго. Ладожев не стал указывать за недонесение вовремя важной информации, Штольман не пошел извиняться. Высказывание какой бы ни было приличествующей благодарности уже Ладожев допускать не собирался.
В этой ситуации правыми себя изначально считали оба.
[indent]
В самом начале лета, как только потеплело, Штольманы отправились в Затонск. Сколько можно откладывать, в конце концов? Да уже и некуда.
Пришел к Ладожеву согласование на отпуск подписывать. Тот удивился:
- А что так рано? Еще и лето не началось.
Штольман бесстрастно:
- Едем в Затонск, родителей жены проведать.
Ладожев задумался:
- Я вам подпишу, но лишь при одном условии…
Яков, с тем же отстраненным видом:
- Каким?
- Если вы поклянетесь хоть в Затонске никогда ничего не расследовать. Там у меня связей нет.
Штольман не выдержал и усмехнулся:
- Обещаю. Там мы будем лишь отдыхать.
Тот размашисто подписал:
- Слава Господу, хоть там спокойно будет.