Ладожев отыскал очередное задание. Совершенно неожиданное:
- Яков Платонович, не в службу, а в дружбу. Надо бы буквально на три дня съездить в поселок Ярый Посад – там новое здание уездного полицейского участка открывают. Поселок в двух шагах от станции железной дороги – никаких проблем с поездкой не будет.
Штольман удивился:
- Я там при чем?
Анне до родов оставалось месяца три – ехать уже никуда не хотелось.
Ладожев решил всё же уговорить:
- Да вы ни при чем вовсе. Евдокимова надо командировать, но вы же знаете – он неделю из торговых пристаней не вылазит, застрял с теми купцами. А в участок кого-то из полиции от лица губернии послать бы. Да вам вовсе ничего делать не надо будет – речь в два слова сказать, и участок проверить – чтобы он хоть на участок похож был.
Отказывать Штольман причин не нашел. Три дня, в конце концов, это мелочи.
Ладожев откровенно обрадовался. Только сейчас Штольман сообразил, что тот на него свое задание спихнул.
- Так, Яков Платонович. Станция почти на границе с Архангельской губернией, там свои особенности. Был я там по молодости. Участок раньше состоял из пары человек и находился в вовсе древней избушке, это после появления железной дороги поселок вырос. Проверьте, как разместились, что из мебели заказали, куда поставили.
Штольман изумился:
- Я еду им стулья расставлять?
Ладожев головой покачал:
- Яков Платонович, вы ведь всю жизнь в крупных участках работали, это для вас всё в порядке вещей. А у тех ранее как было? Где место нашлось – туда стул для посетителей и приткнули. Пусть хоть сейчас к порядку привыкают.
Штольман в своем задании уже несколько сомневаться стал.
Ладожев продолжил довольно неуверенно, что Штольмана тут же еще более насторожило:
- Яков Платонович, кстати, у них там водку на ореховых скорлупках настаивают, и еще на чем-то, так вы лучше не пейте. Можете сказать, что я отсоветовал.
Штольман еще не нашелся, как прореагировать, но тот продолжил:
- Водка у них как слеза, прозрачная, мягкая, вкус изумительный, чуть с горчинкой, сама пьется. Но на следующее утро голова точно отвалится. А если после еще и в поезде, под стук колес ехать – так это смертоубийство полное.
Штольман головой покачал, хотел было спросить, сколько ж тот тогда выпил, но не стал. Но хотя бы понятно было, отчего сам ехать не хочет.
Но Ладожев уже усмехался:
- Вот только не говорите, что теперь обязательно, хотя бы ради эксперимента, попробуете.
[indent]
Более подробное задание выдавал кругленький пожилой чиновник из канцелярии. Заметно сочувствовал:
- Хоть железной дорогой и гордиться принято, а только хлопота еще та. Это еще хорошо, что по нашей губернии лишь едете – наша дорога получше иной московской будет. А вот под Архангельском – там, говорят, поезд по три версты в час идет. Тундра-с… Пассажиры выходят из вагонов и пешком возле паровоза идут, белый олений мох собирают.
Штольман усмехнулся:
- А вы лично это проделывали?
- Нет-с. Я дальше Москвы никуда не ездил, меня служба стесняет. Но говорят. Говорят нечто ужасное. Говорят, по осени шел-шел поезд, и остановился. Нету пути. Болото. Насыпь размыло, шпалы выперло.
- И что же, это где-то было напечатано? – уточнил Штольман.
- Никак нет-с. Но говорят. Оттого многие до сих пор водным путем пароходами едут.
Штольман водный путь на себе испытал:
- Это не по тому ли пути, где пароходы то на мель садятся, то на каждой пристани неведомо для чего по полдня стоят?
Чиновник вздохнул:
- Да то-то же и оно…
[indent]
Анна собирала вещи в командировку. Всего ничего – по железной дороге и на три дня. Отпускать не хотелось. Вообще. Хотелось встать перед порогом, руки в стороны раскинуть – чтобы точно уже не прошел.
На реку не хотела отпускать, в дорогу не хочет. Что он подумает: «Завтра и за порог не выпустят?» Три дня всего – она переживёт.
А он радостный – новая дорога впереди. Архангельская, северная дорога. Давно они посмотреть хотели. Когда сюда добирались – краешком увидели, только достраивали тогда.
Вновь он один едет. Мужчины уходят всегда - и всегда возвращаются.
      Потянулась, коснулась губами щеки. И тихонько-тихонько: "Только ты, пожалуйста, недолго. Мы тебя ждём".
Поцеловал на перроне, жарко, наперекор всем – пусть смотрят. Одним прыжком на верхнюю ступеньку запрыгнул. Блеск в глазах – предчувствие приключений. Пока в мужчине живет мальчишка, пока все происшествия – еще не неприятности, а наоборот – приключения, до тех пор он и молод.
Пусть едет.
Поезд тронулся. Дым заклубился низко над перроном; набирая постепенно ход, друг за другом, под бодрый стук колес пробегали мимо вагоны.
Анну отпустило. Что это было с ней?
[indent]
Штольман прошел в вагон. Вагон первого класса с купе и с коридором, высокий, со столиками, с откидными спинками для спанья, поднимающимися на ремнях кверху. Вентиляция отличная, умывальные комнатки роскошные, просторные, никелированные приборы у дверей и окон. Таких вагонов по роскоши Штольман не встречал даже на петербуржской линии.
Пассажиров было не особенно много, ожидал даже, что один ехать будет. Но в купе зашел чиновник с знаками железнодорожного ведомства на мундире. Представился:
- Иван Иванович.
Проводник занес чаю:
- Прошу, чай высочайшего качества. У нас тут, небось, не Архангельск.
Проводник явно был вологодский.
Штольман удивился:
- А что, в Архангельске чаю нет?
Иван Иванович пояснил:
- Перед самым Архангельском на пути воды нет. Верст сто, а то и все сто пятьдесят от города – болотная вода, желтая. Пить никак нельзя – лихорадка не минует. Дальше по дороге уже леса, сосны в обхват стоят. Там уже вода чистая, как слеза. Но пока тот участок минуешь…
Штольман вспомнил:
- Это не там, где поезд три версты в час идет?
Чиновник лишь головой покачал:
- Три не три, а десять всего идет. Не успели дорогу построить, а уже день деньской латают. Шпалы разъезжаются, насыпь размывается. Как сильные дожди – и готово. В обход тот участок вести надо было.  Верст за сто оттуда есть крепкая лесистая местность, даже камень. А вот захотели инженеры из экономии, что ли, прямо полотно вести, как по линейке. «Выдержит, - говорят, - и тундра, если насыпи основательные». Но зимой поезд бойко бежит и ничего, потому что морозом сковано. А как растает, начнется весна – ну так и всё. Уж чего там не делали, чтобы укрепить – ничего не помогает. А жаль – сколько мы сил на дорогу положили, страшно вспомнить.
           Как оказалось, был ранее Иван Иванович в акционерном обществе промышленника Мамонтова, строившего эту дорогу. Хорошо себя показал, оставили на службе на высокой должности. Вспоминал с охотой, как вспоминают о том былом, что связано либо с молодостью, либо с чем-то значительным, определившим и жизнь, и его представление о ней.
- Мамонтов работавших у него ценил. Кто сиднем не сидел, и работу делал, и выход там искал, где и выхода, казалось бы, нет – тому и премия, и любое поощрение, и на заметку тех брал. Он и простым рабочим платил выше, чем прочие – да ведь и было за что. В таких условиях дорогу вели, что сказать страшно - непроходимые болота, карстовые провалы, полное бездорожье. Чего только не бывало, вспомнишь сейчас – не поверится.
За последующее время Штольман услыхал в подробностях несколько историй: как вековечная тундра в один миг рушила великими трудами построенное, как однажды за ночь болото засосало несколько паровозов с экскаваторами вместе с построенной дамбой. Утром пришли – вместо готового участка дороги – жижа под ногами. И кабина паровозная торчит.
- Одно повезло – что осень, работники все в шатры ушли. А то по лету бывало, и в кабинах ночевали.
За окном промелькнула деревушка, и поезд притормозил возле очередной станции. Бревенчатые, основательные, в желтый, очень привлекательный цвет выкрашенные здания производили впечатление самое благоприятное. В недавно рассказанные ужасы не верилось.
Все станции на Вологодско-Архангельской дороге проектировались по одному типу. Говорят, даже когда деньги заканчивались, Мамонтов отказался удешевлять проект и строить хибары. Так и дальше строил – и жилые дома, и служебные, все основательно, в швейцарском стиле, с высокими крышами, резными деревянными деталями, все похожие – и все разные. Станции – лицо железной дороги.
- Хорошо здесь. Красиво. – Штольману не могло не понравится.
Почти никто из вагонов не вышел, да и садились немногие, лишь проводники бежали с чайниками за кипятком.
Чиновник горячо продолжил - очевидно, всё, касаемое железной дороги задевало его за живое:
- А говорят сейчас, что зря строили. Прибыли нет. Видите, сколько ездит - пустой поезд идет. Да ведь на пассажирах далеко не уедешь, нужно товары возить, а товаров нет. Товарные-то вагоны за нами тоже пустопорожние тянутся. А того не понимают, что не за день дела делаются. Придет время – наша дорога всему северу спасением будет.
Уплывала вдаль очередная станция, исчезали двухэтажные здания, улыбавшиеся резными наличниками. Вновь за окном лишь леса и леса – вот и полустанок, где ему выходить. Распрощался с попутчиком.
[indent]
Штольмана встречал у вагона местный пристав, немолодой плотный мужик с пышными пшеничными усами. Во фрунт вытянулся, громогласно приветствовал. Штольман поморщился: ему бы без церемоний. Тот враз уловил, голос притишил. Уже коляска ждала, не долго и ехали.
Повели прежде всего показывать новый участок – изба-избой, только чуть более длинная. Маленькие оконца, стекла на зиму закрываются плотными ставнями – здесь, даже по сравнению с Вологдой, уже север. Здание управы неподалеку почти такое же, только постарее. Но показывали ему всё с такой гордостью, словно в Петергоф пригласили.
Мебель почти вся новая, довольно простая, но сразу видно – надежная.
- Мы в соседнем поселке у мастеров заказали. А пошто издалека возить? Так никаких денег не напасешься.
Штольман глянул, как они ту мебель и на самом деле расставили, и даже комментировать не стал. Огорчать не захотел. То, что столы для приема посетителей дежурным по участку, и для допроса подозреваемых – в разных местах помещаются, и по-разному всё оборудуется, никому и в голову не пришло. А прочим служащим в это время и иными делами заниматься нужно. Так что, пока не поздно, будут менять. Благо, площади здесь хватает. Только осмотрелся, здание похвалил, хотел велеть работников звать и шкафы двигать – глянул. Один огромный шкаф доверху папками забит, местами уже пожелтевшими, два других пустые стоят.
- Что у вас тут?
- Так архив же.
До вечера разбирали архивы, по местам раскладывали. На второй день мебель двигали.
Праздновать на третий уже никому не хотелось.
В следующий раз предпочтут Ладожева – и это будет первый подобный случай в истории.
Но глава местной управы ожидаемо организовал прием. Собрались лишь мужчины, в первую очередь – уездные полицейские, на вид мужики самые простые. Губернского представителя они несколько опасались и в стороне держались.
Штольман сказал речь. Никому особо не понравилось – короткая больно. После выступил глава управы. Его цветастая благодарственная речь, о том, что новооткрытое здание призвано служить для лучшего, сообразнейшего с умножившимся народонаселением, устройства земской полиции, вызвала всеобщее воодушевление. На Штольмана посматривали даже с некоторой гордостью – наши, мол, получше губернских умеют.
Главной и почти единственной частью приема стало богатое застолье. На длинном столе, заставленном разнообразными блюдами, между запеченной рыбой, дичью, и многочисленными мисками с грибами, стояли прозрачные графинчики. Их содержимое отсвечивало на свету едва уловимым оттенком чайной заварки. Штольман глянул искоса.
Ни вина в покупных бутылках, ни тем более, коньяка, на столе не было. Нечто вроде наливки внушало ему опасения еще большие. Да и весь стол, хоть и ломился, но состоял из блюд простых и явно местных. На первое подали сборную уху, душистую и пышущую жаром. После по осеннему сырой уже погоды – самое то. К ухе расстегаи, тоже, разумеется, с рыбой.  На количество рек и озер уезд, похоже, не жаловался. От мяса стол также ломился: самая разнообразная дичь, косуля, еще что-то – и жареное, и запечённое, и в самых разных соусах. И пироги разнообразнейшие – то уж само собою.
На Штольмана покосились, но принялись дружно разливать из графинчиков. Штольман несколько замялся. Сказать, что не пьет – как-то оно не оно. Да и неправда. Сказать, что лишь коньяк пьет – и вовсе. Чей и не сноб петербуржский явился. Взял стопку. Деваться некуда, да и, честно сказать, представление Ладожева тоже роль сыграло. Понюхал – сивухой не пахло. Чуть пригубил. Пахло тайгой, и ручьем у старой сосны, и растертым меж пальцев мхом. Пилось легко – как родниковая вода на привале, и лишь потом шибало нежданной крепостью. На него посмотрели – что-то увидели, оживились, загалдели. Пододвинули закуску:
- Самое лучшее для того – оно грибочки. Вот солёные, тоже хороши. Но вы моченые возьмите, на бруснике да на клюкве. Разве ж у вас такие грибы есть?
Грибочки были изумительны.
- У нас таких, и вправду, нет, - с искренним сожалением произнес Штольман.
- Да я вот хозяйке своей скажу, она обскажет, а писарь вам всё поподробнее запишет.
Растерявшийся от неожиданости Штольман даже отказываться не стал. Что ж, приедет домой с рецептом грибочков.
Хотели было вторую налить – вовремя вспомнил Ладожева. Отказался:
- Мне более не советовали.
Глава управы вдруг заметно стушевался, помычал, покашлял, и пододвинул Штольману графинчик с ягодным квасом.
Завязался общий разговор, где все и слушали, и перебивали, и понимали одновременно всех. О сене в стогах, которое на опушке оставили, а лоси подъели. А перевези за ложбину – так там наветренная сторона, при ветре бы разметало. О том, что рожь удалась, и до морозов вызрела. О том, что грибы и вправду хороши, самое время заготавливать. Седоусый урядник хвастал, как его ребятишки из какой-то ложбины корзинами носить не успевали. Рыбу обсудили – вода по весне мало разлилась, а для нереста мелкая вода нужна, теплая – вот и улов теперь хуже.
Штольман Змеиное озеро вспомнил, с его отвесными крутыми берегами, холодной, не прогревающейся на глубине, водой. Вот и причина, почему рыбалки там хорошей нет – и колдовства никакого не нужно.
Разговор на охоту перешел – тут поддержать его оказалось не трудно.
Гудел огонь в печи, кто-то уже густым глубоким басом запевал про Стеньку Разина, и подпевать отчего-то и самому хотелось.
Отчего-то впечатление было такое, словно не на поезде до конца губернии проехал, а прибыл куда-то в другой, отдельный мир, где было всё понятнее и проще.
Пожалуй, Ладожева он понимал.

Завтра ему назад.

Отредактировано Еленаsh (15.04.2025 18:20)