Глава Третья

Странности

«Простой любви таинственный сюжет.
Случайный взгляд, закат как обещание,
Обрывки фраз, мелькнувший силуэт,
Мелькнувший силуэт.
Предчувствие любви в ночном молчании …»
(Н. Добронравов)

- Бедненький … Ах, Боже мой, ну как же так, зачем же?! Такой молодой, - несколько бессвязно восклицала госпожа Полунина, теребя дрожащими пальцами то скомканный платок, то листы бумаги, не донесенные до печатной машинки.

Полунина Раиса Андреевна, невысокая, туго затянутая в корсет дама лет тридцати, служила машинисткой в конторе, где работал погибший Ивашенкин. Именно она, судя по всему, стала первым человеком, которого обеспокоило отсутствие коллеги на рабочем месте.

- Вот вы ведь как чувствовали, Раиса Андреевна, - вмешался пожилой лысоватый мужчина, бросив быстрый сочувствующий взгляд сперва на собеседницу, а потом – на пустующую желтоватую конторку, за которой еще вчера трудился Ивашенкин, - что беда случилась с нашим юным поэтом!

Именно так - еще находясь за дверью, сыщики слышали высокий женский голос, призывавший послать кого-то к «нашему бедному Мишеньке».

- Конечно, чувствовала, - нервно передернула плечами Полунина, - он же никогда! Такой исполнительный, аккуратный!

- Ну, не скажите, - вздохнув, покачал головой мужчина, - сколько ошибок делал последнее время … Уволили бы давно, если бы я ему на них не указывал.

- А вы ..? – вопросительно взглянул на него Штольман.

- Борис Иванович Веселов, счетовод, - тот кивнул на вторую конторку – сестру-близнеца рабочего места Ивашенкина, - почти год, как трудился бок о бок с нашим … Вертером, - он вновь испустил тяжелый долгий вздох, и горестно сдвинул брови.

- Борис Иванович, ну что же вы все словно смеетесь! – возмущенный вскрик Поулниной перешел во всхлип.

- Да в мыслях не было! – вскинулся счетовод, - не верится, видно … - серьезно и грустно сказал он, точно самому себе удивляясь, - натура такова человеческая.

- А почему вы говорите – «поэт, Вертер»? – спросил Коробейников, - он стихи сочинял?

- Если и сочинял – нам о том неведомо, - ответил Веселов, - а вот читать умел, да-с … С выражением.

- Был у нас как-то вечер для сотрудников, - быстро заговорила Раиса Андреевна, - так Миш … Михаил Александрович просто поразил всех, так читал, так … «Я вас любил …»!

Она прижала руки к груди, глядя куда-то сквозь присутствующих в маленькое пыльное окно конторы, на фоне которого нелепо горбился чахлый цветок в горшке.

- Да-да, - подхватил Борис Иванович, - очень проникновенно было, знаете. Захватывающе.

- Почему вы думали, что с Ивашенкиным что-то случилось? – вернул служащих на землю из поэтических высей сухой голос Штольмана.

Полунина, точно просыпаясь, моргнула несколько раз. Повернулась к Веселову, точно ища поддержки, и пытаясь подобрать слова, покрутила в воздухе ладонью.

- Он вчера был … был … Очень … огорчен. Растерян.

- Пакет он какой-то утром получил, - совсем иначе, чем прежде, коротко и резко объявил Веселов, - и письмо от дамы.

- Мы не знаем от кого, - торопливо заговорила Полунина, - но ему с лета кто-то писал … Писала.

- Вчерашнее письмо от другой дамы было, - Веселов коротко усмехнулся, - вы, Раиса Андреевна, возможно, не обратили внимания, а у меня уже профессиональная память на почерки-то! Так вот, другая рука тот конверт подписывала! Но женская, безусловно.

- Он … он не читал долго, - сглотнув, продолжала машинистка, - словно боялся. И пакет не вскрывал, пощупает – и отложит. При нас, вероятно, не хотел, но куда же мы денемся-то, и работы хватало, - она принужденно засмеялась, и тут же отвернулась, вытирая глаза и шумно вздыхая в платок.

- А потом я к себе ушла, печатать, - чуть успокоившись, с некоторым облегчением выпалила Полунина, указав на дверь в соседнюю, крохотную комнатушку с машинкой, - и Михаила Александровича видели уже только вы!

Она в упор посмотрела на счетовода.

- Видел, конечно, видел, - с раздражением подтвердил Веселов, - но не забывайте, я ведь тоже занят был. И меня вовсе не романтические письма ждали!

- И что, прочел Ивашенкин письмо? – прервал его сетования Штольман.

Было видно, что сколь бы не пытался Веселов надеть на себя маску занятого человека, у которого нет времени и желания заниматься глупостями, на самом деле чужие письма его волновали ничуть не меньше, чем чувствительную Раису Андреевну.

- Прочел, - кивнул Борис Иванович, - еще до полудня не выдержал, прочел. Побелел весь, я думал – за доктором бежать придется. Но нет, смотрю, вроде ничего, сидит, даже считает что-то, пишет. Работет. Ну, думаю, от ворот поворот дали, а он молодец – держится!

- А пакет?

- Пакет? – Веселов сбился на мгновение, нахмурился, но почти сразу продолжал, - конечно, пакет. Он его открыл, так там тоже письма были. Думаю, значит его Гвиневра ему его же эпистолы и вернула, прощаясь навсегда!

Раиса Андреевна со стуком опустилась на стул и разразилась громкими, отчаянными рыданиями.

***
Урок рисования шел своим чередом. Сегодня Анна решила посвятить занятие тому, что ученикам всегда особенно нравилось – портретам с натуры. Желавший побыть моделью выходил на середину класса, и на четверть часа должен был замереть в не слишком сложной позе перед товарищами. Те же набрасывали на бумаге его фигуру, стараясь, чтобы она не только не выглядела косорукой и длинноногой, но и была похожа на конкретного человека. Процесс обязательно сопровождался попытками рассмешить натурщика, подковырками и оправданиями вроде – «Анна Викторовна, я не виноват, это он сам так ноги переставил, будто они обе левые!».

Кроме того, пространство вокруг фигуры было позволено заполнить так, как подсказывает фантазия, и художники пользовались этим вовсю. В итоге, мальчик, чинно восседавший перед классом верхом на стуле, на бумаге превращался во всадника, который скачет на лошади. А то и на крокодиле – с творчеством Алексей Егоровича Ребушинского ребята были очень хорошо знакомы. *

Автором рисунка с крокодилом был Ваня Стеклов. ** Вряд ли в мастерской его отца имелось чучело столь экзотического зверя, но изображен он был очень узнаваемо. Ивану же выпала сегодня честь стать последней моделью, с которой, по традиции, рисовали портрет крупным планом. То есть, лицо.

Шутки и возня к этому времени поутихли, ребята сосредоточенно работали. Кто напряженно и серьезно, кто - хитро щурясь и прыская украдкой в кулак. Но напугать спокойного, уверенного в себе Ваню возможными карикатурами ни у кого не получалось. Он сам в ответ так умел изобразить насмешника, что потом нескоро забывалось. Так что, умельцы старались некую черту не переходить.

Анна присела к столу, и тоже начала делать набросок. Она собиралась нарисовать Ивана, но перед глазами встало лицо несчастного Михаила Ивашенкина. Не мертвое, обезображенное удушьем, а живое, полное тихой радости и какой-то робкой надежды на счастье. Словно у ребенка, который видит украшенную елку в блеске свечей, и медленно идет к ней, широко распахнув глаза, и доверчиво протянув руки …

… - Анна Викторовна, а я его знаю! Видел, - Ваня, расставлявший по местам стулья после занятия, замер у стола, и вытянув шею, разглядывал портрет Ивашенкина.

- Когда ты его видел, Ваня? Где? – быстро спросила Анна, приподнимая и разворачивая рисунок к мальчику.

Тот нахмурился, вспоминая.

- В сентябре, - наконец сказал он, - я тогда на Затонь пошел, рисовать … А этот, ух, как надоел! – сказано было, впрочем, без злости, скорее с веселым недоумением, - мое любимое место занял, и бродит, туда-сюда, туда-сюда. То бумажку какую-то развернет – читает, то на другой берег, там, где беседка наверху, знаете? Туда смотрит. А меня не видит, хотя я совсем рядом был и не прятался.

- А дальше что? Он дождался кого-то?

- Дождался, - Ваня снисходительно улыбнулся, - барышню.

- А как она выглядела, ты запомнил? – Анна ощутила знакомый азарт, предчувствие того, что в руках может вот-вот оказаться необходимый кусочек головоломки. Главное, его не упустить, а потом донести до любимого сыщика. Чтобы вместе установить в картину происшествия. На правильное место.

Увы – Ваня отрицательно мотнул головой.

- Так она туда, в беседку пришла – разве разглядишь? Да еще и лицо у нее было закрыто этой …

- Вуалью? – подсказала Анна.

- Ага. Правой рукой помахала, постояла, да и все …. А он бумажку свою поцеловал и в карман спрятал. Голову опустил и ушел наконец-то. А меня опять не заметил.

- Ваня, пожалуйста, вспомни еще что-нибудь про эту барышню, - Анна серьезно заглянула ему в глаза, - как она себя вела?

- Боялась, будто следил за ней кто-то, - подумав, произнес Ваня, - ежилась так, оглядывалась. И сбежала быстро-быстро. Раз – и нет, как в театре.

... «Раз – и нет. Раз – и нет …». Почему-то эти слова не давали Анне покоя. В классе было пусто и тихо, звенела тишина, и в нее же тревожной струной вплеталось ощущение близкой разгадки. Или хотя бы еще одного шага к таковой.

- Дух девушки, которую любил Михаил Ивашенкин, приди! – медленно, настойчиво позвала Анна.

Трудно без имени, но вдруг она все-таки откликнется?

Анна увидела тот самый момент, о котором только что рассказывал Ваня. Ясный осенний день, желтеющие деревья на высоком берегу Затони, беседка. Женская фигура в светлой накидке-ротонде и шляпке с вуалью выходит вперед – и правда, точно на сцену. Машет правой рукой, отчего в груди растет чувство разочарования и обиды на судьбу – опять, опять она под надзором, и настоящая встреча не состоится, только вот так, издали! Женщина все еще стоит у беседки, ветер шевелит складки ее одежды, колышется вуаль. Секунда – и тот берег пуст. Никого нет. Была – и нет.

«Они убили ее …» - вздох Ивашенкина полон боли.

И, другой голос, женский:

«Выполняя последнюю просьбу моей бедной подруги, возвращаю вам ваши письма … Она очень просила вас быть счастливым … Увезена на родину для погребения …»

***

В целом, картина вполне соответствовала тому самому «Удавился от чувств-с». Любовь, роман и неожиданная потеря, пережить которую у человека не хватило сил.

Окруженная тайной связь конторщика с некоей дамой, длившаяся несколько месяцев, поддерживалась постоянной, изобретательно организованной перепиской. На почте удалось выяснить, что ответы на письма своей избранницы Ивашенкин оставлял «для предъявителя кредитного билета с номером …». Забирала их неприметно одетая женщина под вуалью. Сама дама, ее служанка, или наперсница? Последнее письмо, по всей видимости, сообщало о том, что в романе поставлена точка. Не сумев справиться с потрясением и горем, дома Ивашенкин сжигает все письма, и совершает самоубийство.

Дух конторщика настойчиво твердит, что его возлюбленная была убита. Однако, второй труп, который мог бы иметь отношение к этой истории пока так и не появился. И существует ли он? Если верить Анне Викторовне, духе не лгут, но и в простоте редко что скажут! Понять их логику порой удается только тогда, когда само дело уже раскрыто – самыми что ни на есть материалистическими способами.

- Странно все-таки, – пробормотал Антон Андреевич, осторожно перебирая обгорелые клочки бумаги, уцелевшие в печке конторщика, и ныне лежавшие на столе в кабинете Управления.

- Что же именно? – с интересом спросил Штольман.

У него у самого уже накопился небольшой список странностей этого дела.

- Смотрите, нам сказали, что Ивашенкину вернули пакет с его письмами. На его рабочем месте мы их не нашли, следовательно, он забрал их с собой. В его комнате при обыске писем так же не обнаружено. Скорее всего, Ивашенкин их тоже сжег. Но! – Антон Андреевич выразительно поднял скукожившийся обрывок письма, - по какой-то роковой случайности, уцелели лишь куски писем дамы – везде женский почерк, и слова соответствующие …

«Ваше письмо доставило мне искреннюю радость ….», «Милый мой, дорогой …», «Не сердись, я никак не могу сейчас …»

- А кроме того, - продолжал Антон Андреевич, - если учесть, что печь Ивашенкин растапливал книгой, и сгорели еще и ее страницы … Маловато пепла и остатков бумаги. Но если он не сжигал свои письма, то где они? Мог, конечно, потерять по дороге, или просто выбросить … В его-то состоянии. И все равно – странно! – упрямо закончил он.

- Не только это, - согласился Штольман, - я просмотрел записи, сделанные Ивашенкиным в последний день. Так вот, не нашел в них почти ни одной ошибки, или исправления. Почерк ровный. Хотя письмо, так поразившее его, он получил утром, прочел пусть и не сразу, но впервой половине дня, и явно был не в состоянии прилежно работать …

Из-за двери послышались торопливые шаги, знакомый голос сказал что-то дежурному. Яков Платонович и Антон Андреевич понимающе переглянулись, одновременно поднимаясь с мест. Кажется, к ним спешит та, благодаря которой список странностей скоро станет еще немного длиннее …

____________________________________

*См. См. «Приключенiя героическаго сыщика», 03 Глава третья. "Сыщикъ и медиумъ: хозяйка угрюмых вод"" (авторы – Solga и Atena). 

**См. роман «Другая ночь», части, написанные на основе новеллы Второго сезона «Охота на лису». Главы Двадцать Четвертая – Тридцать Шестая.

Продолжение следует.

Отредактировано Мария_Валерьевна (01.08.2025 16:43)