От Издателя; Этот фанфик связан непосредственно с «Давним делом» Elpis_N. Поэтому их лучше всего читать подряд.

От Автора*: эту историю я впервые услышал от своего деда. А потом её рассказал мне сам Никифор (имена и фамилии, по понятным причинам, изменены). Я оставил её такой, как услышал, только курсивом добавил от себя авторского текста там, где сам  рассказчик умолчал.
Никифор потом прочёл рассказ и сказал, что всё правильно я угадал: и мысли его, и чувства... и события были почти, как в жизни, за малым исключением. Но так, сказал он, даже лучше. Пусть останется, как написано.
Вот я и размещаю эту историю в «Затонских историях деда Василия», от его имени рассказанную...
________________________________
1 Автор – Семён Васильев. См. фанфик Elps_N «Попаданец» (Эпилог 3).

РАССКАЗКА ШЕСТАЯ
ЗАКЛЯТЫЕ ДРУЗЬЯ, или ДОГАДКА

Дед Василий сидел у окна, держась обеими руками за свою суковатую палку. Он с ней теперь никогда не расставался: как с утра встанет – сразу за неё хватается. Сидит – держится, стоит – держится, мог бы лёжа – и тогда в руках сжимал бы. Старый стал совсем. Без палки никуда...
День был пасмурный, дождливый – кости у деда совсем разболелись. «Разнылись», как он говорил. Да и внучкú по такой погоде дома маялись. Сёмка, старший, к деду подошёл, спросил, не надо ли чего. Дед пожевал губами, посмотрел в окно, где сеялся мелкий надоедливый дождик, погладил ручку своей палки и ответил:
– А чего мне, старому-то, сдеется. Сиди, в окно смотри да истории рассказывай, пока память не отшибло.
– Про Штольмана? – оживился Сёмка.
– Ну почему только про него. Хотя... И про Штольмана могу.
– Давай, деда, – уселся внучок на лавку. – Макарка, подь сюды, деда врать будет про Штольмана.
– Я те дам – врать, – рассердился дед. – Говорил же уже: не вру я, только правду говорю, всё, как было на самделе... Что сам видел, что сам слышал...
Прибежал Макарка, тоже уселся на лавку, ноги поджал:
слушать приготовился:
– Ну, давай, деда, рассказывай скорей.
– Ишь ты, «скорей», – передразнил дед, – не запряг ещё, а уже понукаешь! Расскажу, куда деваться... Погода нынче совсем расплакалась... Кости ломит... Дождь, видать, надолго зарядил.
– Да уж, – согласился Сёмка, – не погуляешь...
Дед вдруг замолчал, глядя незряче на внука. Видать, при- помнил чего... Сёмка дыхнуть боялся, чтоб дедову... мыслю не потерять... тьфу ты!.. с толку не сбить. Макарка и тот тихонько к брату поближе придвинулся, чтобы деду не помешать.
– Сам слышал... – повторил дед. – Вот, право слово, припомнилось... Недавно совсем встренулись с... – Дед искоса глянул на внуков, – с одним... пусть будет – Никифор. Он-то мне и рассказал начало истории, про конец которой я и сам знаю, потому как видел своими глазами... Да... Сталбыть, было это в году... 89-м, точно, зимой. Я тогда опять же в Затонске был по торговым делам. Как раз перед ярмарочным днём приехал. И остановился в мелбя... мербли... тьфу ты, слово какое заковыристое, просто так не выговоришь. Сталбыть, в комнатах у Перовского. Он в тех комнатах консержем работал, ключником, то есть.
Ну, сталбыть, вот как всё начиналось...

Никифор потянулся от души, так, что кости хрустнули, и поднялся. За окном было ещё темно и светили фонари под окнами гостиницы.
Хотя это громко – «гостиница». Вот в Нижнем – это гостиница: лестница с ковром, коридор с горничной, просторная комната, широкая кровать, чай в номер... А здесь, в Затонске, просто «меблированные комнаты». Ни ковров на скрипучих лестницах, ни горничных в узких коридорах, комнаты тёмные, кровать жёсткая, еда в трактире... Всё равно лучше, чем «номера». Их в свои тридцать лет Никифор тоже навидался...
Никифор умылся над тазом с вечера приготовленной водой, выпил простокваши с хлебом, оделся...
Третьего дня он приехал с обозом в Затонск, привёз заказанное, рассчитался за прежний извоз, получил за нынешний. Купец Крымов не жадничал и щедро оплатил услуги Никифора. Теперь на счету в банке – совет того же Крымова – денежек прибавилось... вдвое. Не стыдно с такими деньгами в деревне появиться. Уже можно и дом купить, и корову, и лошадь, да и на курей с баранами или гусей с козами тоже хватит... Вот только сейчас Никифору это уже не надобно... Эх, кабы лет десять назад такие деньги были!..

– Надо вам сказать, внучкú, что в деревне много семей знаменитые есть, наша – Васильевых известна, Макарычевы тож, а ещё Ильины да Зотовы.
– Чё-т я, деда, таких у нас не припомню, – задумчиво перебил Макарка. – Нету у нас таких – и всё.
– Так я ж и говорю, что рассказываю как от имени Ник... Никифора. А как его на самделе звали, то не главное. Ты, давай, слушай и не перебивай, Христа ради, – рассердился дед Василий. – Я и сам собьюсь, ежели что!
– Молчу, молчу, деда. Рассказывай дальше...
Дед пожевал губами, потёр ноющую коленку и продолжал:
– У Ильиных и Зотовых, стал быть, были только сыновья. Михал Мефодич Ильин имел пятерых, а Нестор Никитич Зотов – троих.
Старшие – Модька и Никишка (для вас, огольцов, сталбыть, Модест и Никифор) – были одногодки, родились оба в мае, были друзьями не разлей вода, вместе по садам лазали, вместе лежали на лавках, когда отцы драли задницу, вместе дрались на кулачках с соседями, вместе испробовали бражки в 12 лет...
Дед опять замолчал, глядя в залитое дождём окно, а, мож, в прошлое... Внуки тоже молчали.
– Когда им по шестнадцать было, Ильин-старший подался на заработки в дальние края и захватил с собой Модьку. Вроде как в Нижний подались они охраной купецкого каравана, да и пропали... И караван, и Ильин с сыном. А года через три-четыре вернулся МихалМефодич с большими деньгами, дом поставил, сыновей ожанил, зажил припеваючи, но недолго пожил. Вскорости преставился и с почестями был похоронен на деревен ском кладбище. Сыновья наследство – и немаленькое, надо сказать, – поделили, не ссорясь, и зажили каждый своей жизнью.
Поговаривали какое-то время, что МихалМефодич свои денежки не только праведными путями заработал. Ходили слухи о шайке «лихих людей», что промышляли разбоем по дорогам меж Ярославлем и Нижним – купецкие караваны-обозы грабили, да и людишек не жалели... Но Ильина-старшего никто за руку не ловил, а в лицо ему говорить остерегались... А уж когда он денег пожертвовал на храм, так и вовсе злые языки замолчали.
А Модька, ему уже лет двадцать было, как с отцом возвернулся, так компанию себе завёл таких же задир, как и сам, и загулял по округе. Пил, но не пьянствовал. Больше всего любил драться на кулаках –  до первой крови, и до девок падок был. Те его тоже страсть как любили. Модька денег на подарки не жалел: ленты, бусы, косынки у него не переводились. Погулял он по округе года два и снова подался в город, на вольную «красивую» жизнь. Много слёз девичьих тогда пролилось, да и не только девичьих...

Никишка первое время тоже прибился к компании с Модькой. Домой приходил с подбитым глазом, или расквашенным носом, или со сбитыми в кровь костяшками пальцев. А вот пьяным – ни разу. Пить мог много, хмелел медленно, а, отоспавшись, вставал как ни в чём не бывало. Даже похмелья не испытывал. А с девками...
Однолюбом он оказался. Как соседскую Марфиньку по весне увидел, пятнадцать ей тогда сполнилось, так и пропал. На других девок и не глядел даже. Никиша уже подумывал сватов засылать, да останавливало одно: некуда молодую привести. Дом надо ставить, а денег нет. Посоветовался с отцом, и тот надоумил извозом заняться. В Затонске, слыхат, купцы богатые: в Нижний товары возят, денег не жалеют – вот им-то и  послужить. Года за два можно и на дом заработать... Уезжая, Никиша с Марфинькой сговорился, она ждать обещалась...
Два года Никиша и в дождь и в вёдро, и  в холод и в зной, и на телеге и в санях со своим Савраской отходил-отъездил. Домой возвращался – планы строил. А приехал... Нету Марфиньки...
Уж Никифору рассказали-поведали всю историю... Как приехал по весне Модька в рубахе шёлковой, штанах плисовых, сапогах яловых – удалец-молодец; как девки все по нему сохли – бери-не хочу; как выбирал-перебирал он и ни одну не обидел; как всё равно ему было – молодая вдовица или девка нецелованная... Он бровью поведёт – девка покраснеет, глаза опустит, платком закроется, а сама из-под платка глядит-любуется... Он глазом мигнёт – девка сама хошь – на сеновал, хошь – под куст ореховый... Модька девок смутил, замутил-запутал, в мутной воде рыбок «наловил» – да и был таков!
В этой мутной воде и Марфинька оказалась. Так её Модька завлёк, что позабыла она и про Никишу, и про слово своё, ему даденное, и про честь девичью... А как по отъезде Модьки отяжелела она, так с крутого берега в реку и бросилась... На третий день в трёх верстах ниже по течению тело её нашли...

Дед посмотрел на притихших внуков.
– А той зимой, 89-го, я уже сказывал, встретил я Никишу в Затонске, в... опять, прости Господи, слово заковыристое... Ну, у Перовского, где обычно останавливаюсь на ночь. А Никишка комнату снимал за две от меня по коридору. Я его ещё с вечера заметил: пьяный он был, что ли, еле ноги волок, с трудом ключом дверь открыл, ввалился и так захлопнул её, с силой, что ажно стёклы задребежжали. Да... Не видал я его таким никогда. Ну... Всё быват впервые когда-то... А потом... Дело было утром, я уж оделся выходить, чтоб на ярманку... и тут шум услыхал: словно кто чем тяжёлым по косяку рубанул, потом кулаком по морде врезал и шаги – ктось шёл вон, да на цыпках, штоб не шуметь. Я в коридор сразу не пошёл, переждал малость, потом из-за двери своей глянул: никого, и все двери заперты. А тут и Штольман появился с полицейскими, за ними и консерж, сталбыть, сам Перовский. Видать, знали уже, что да кто. И к Никише сразу в дверь стучаться, а он не открыват. Они дверь ключом открыли – а там... В косяке подсвечник торчит – карделябыр называется – знатный удар был! Кабы по человеку – так насмерть! Никиша сам на полу сидит, к стене спиной привалившись, морда вся в крови... Никишку – к доктору отправили, комнату его обыскали, поговорили про того, что ушёл, мол, далеко не уйдёт.
– А кто, деда? Куда не уйдёт? – нетерпеливо заёрзал Сёмка
– А я не сказал? – удивился дед Василий.
Внучкú замотали головами.
– Да неужто? – хитро глянул на них дед. – Дык Модька, кто ж ещё.
– А он как?.. Откуда?.. Зачем? А Никишка-то что... узнал?.. – наперебой загалдели внучкú.
– Цыть! – прикрикнул Василий. – Это он для меня Никиш ка, а вам – Никифор... Несторыч. А про то, что там узнал-не узнал... Я ить его в больничке навестил: всё ж земляк как-никак. Да... Так Никиша мне тогда и рассказал без утайки, как было...

Никифор приехал домой, узнал печальную весть и повесть, у могильного холмика за церковной оградой постоял и на завтра же и уехал. И больше в деревню – ни ногой. Вот который год уже...
Кабы тогда Модьку встретил – убил бы! А теперь чего уж...
Но, видать, судьба...
Встретил тут, в Затонске, на свою голову... Позавчера. На базаре столкнулись нос к носу, и оба сделали вид, что не узнались... А вчера Модька в трактире подсел, разговор завёл: мол, давно дома не был, родных братьев навестить хочу, племяшей подарками одарить... не подвезёшь ли земляка по старой дружбе...
Никифор молча ел, изредка кивал, водку, что Модька поставил да всё подливал, незаметно под стол выплёскивал, а вид делал, что пьёт и хмелеет. Замечал, что «земляк» наливает «старому другу», а сам не пьёт, лишь стопку поднимает, предлагая выпить то за встречу, то за дружбу...
Надоел Никише этот... балаган, сказал он «другу-земляку», что завтра обо всём договорятся, и ушёл, пошатываясь, будто пьяный. А Модька за ним до самых «комнат» шёл. Никифор слышал, как он расспрашивал консьержа, а тот отговаривался незнанием: дескать, моё дело ключ дать, а что, как, кто, где и когда – не моя забота... И ещё понял, что Модька ключ от пустого, соседнего с Никифором, номера с доски консьержа снял: в ночи уже слышал, как он за стеной шебуршался, на постель укладываясь...
Смекнул Никиша, что у Модьки свой интерес имеется. Потому поутру не стал в трактир тащиться. Ждал, пока Модька сам проявится. А что он проявится, Никифор знал доподлинно, потому и встал у двери, прихватив подсвечник. Так, на всякий случай...
***
...Время, время! Модька чувствовал, что оно утекает, как песок сквозь пальцы... Что Никишка медлит? Может, спит? Выпил он вчера немало – уж Модька постарался, – домой шёл, качаясь, в номер по лестнице понимался с трудом, держась за перила... Явно перебрал, но не настолько же, чтоб так долго спать!..
Есть ещё один способ уйти из города, но он уж совсем на крайний случай... С Никишкой – самое то, что нужно: и с лошадью, и свой...
Пойти посмотреть, что ли? Да и разбудить...
Приоткрыв дверь, Модька осторожно выглянул в коридор – никого. Прислушался – тихо. Резко распахнул дверь, чтобы петли не заскрипели, вышел и на цыпочках подошёл к соседнему номеру. Приложил ухо к двери.
За дверью было тихо. «Спит, зараза!» – неприязненно подумал Модька и потянул дверь на себя...
***
...Никифор услышал шорох и затаил дыхание... Дверь начала тихо открываться, и он поднял руку с зажатым в ней подсвечником...
***
...Напротив двери – окно, в окне – фонарь. Модька даже прижмурился: после темноты коридора в номере оказалось слишком светло – и замер, так и не переступив порога... Под ложечкой засосало – дурной знак!.. И толкнул дверь внутрь...
***
...Дверь распахнулась, стукнув по стене, но никто не вошёл, а Никифор уже замахнулся и не смог остановить движение руки. Со всего размаха он саданул в дверной проём. Подсвечник угодил в косяк и застрял там. Никиша не удержался и начал падать вперёд...
***
...Модька услышал выдох и, резко пригнувшись, шагнул в номер...
***
...Оба устояли на ногах и выпрямились, отпрянув друг от друга, прижимаясь спиной к противоположным стенкам, Между ними в косяке торчал подсвечник, Никифору – под правую руку, Модьке  – под левую. Оба по молодости дрались и понимали, что всё дело теперь в том, кто быстрее...
– Ты что, Никиша? – притворно сладким голосом спросил Модька. – Перепутал меня с кем? А? Это же я!
– Вижу, – с ненавистью проговорил Никифор. – Я ждал тебя...
– Ну да, и я ждал. Мы же вчера договорились...
– Я с тобой не договаривался, – сплюнул под ноги «старому другу» Никишка.
– Как «не договаривался»? – удивлённо развёл руками Модька... и вдруг резко выбросил вперёд левую руку со сжатым кулаком.
Никифор тоже дёрнулся в горло «дружку» вцепиться и душить, душить, душить, пока душа не вылетит... и удар кулаком пришёлся по уху. Как кувалдой по наковальне. В голове зазвенело... «Опоздал...» – успел подумать он, и в глазах потемнело...
***
Когда Никифор пришёл в себя, никого рядом не было. Он сидел на полу, завалившись на бок, очень неудобно, перед закрытой дверью; попытался сесть ровнее – не получилось, только голова заболела сильно, да в глазах потемнело...

– Никифор мне в больничке тогда сказал, что Бог его уберёг, – задумчиво произнёс Василий, – а то сгоряча убил бы Модьку, и тот за своё не ответил бы... Я с ним согласился...
– Деда, а Штольман-то когда будет? – напомнил Сёмка. – Ты же обещался.
– Вот сейчас и будет, – успокоил дед. – В крестильном доме при церкве монаха убили. Вот Штольман с помощником и искали убивца.
– А Анна Викторовна там была? – поинтересовался Макарка.
– А как же! Куда ж она денется-то. Муж и жена уже они были. Друг без дружки никуда, всё вместе: и горе, и радость... и расследование... Про него мне мужики на базаре рассказали, да и сам консерж в трактире вечером, за ужином, поведал,...

Штольман, проезжая мимо трактира, ссадил Коробейникова – если надо, тот и пешком доберётся, – а сам поехал в «меблированные комнаты», где прожил без малого полтора года, хорошо знал консьержа и швейцара, и те его.
– Господин Штольман, – непонятно почему обрадовался консьерж, вскакивая,– вы, что же, опять решили комнату снять? Так ведь ваша уже сдана давно. Но есть на втором этаже одна свободная. Изволите посмотреть?
– Я к вам не за этим, Перовский, а по делам службы.
– Понимаю-с. – Консьерж оправил коротковатый для него сюртук, пригладил и без того гладкие волосы и склонился в полупоклоне, изображая готовность исполнять, бежать... – Слушаю вас.
– Никто подозрительный в последние день-два не появлялся у вас?
Перовский задумался.
– Да нет... Не припомню... За последнюю неделю только господин Зотов третьего дня приехали, а больше никого...
– Зотов? Что за человек?
– Ну, Зотов. Он у нас частенько останавливается. Извозом промышляет. На купца Крымова работает. Товары возит в Нижний там... ещё куда. Не первый год знаемся, а почитай... лет восемь-девять... да, именно девять.
– В каком он нумере?
– В шестом. Как раз соседствует с пустым, об чём я вам докладывал...
– Он сейчас здесь?
– Здесь, здесь. Не выходил ещё. – Консьерж глянул на доску с ключами от «комнат» и изменился в лице: – О, Господи!..
– Что? – напрягся Штольман, догадываясь, что может быть в нумере.
– Ключ на месте... А он ведь не выходил...
– Вы уверены?
– Абсолютно. Он, когда выходит, всегда ключ мне в руки отдаёт, а если съезжает, так расплачивается. Он по прибытии авансом два дня оплачивает, а потом по выезде полностью рассчитывается, за весь срок... А ключ откуда, даже не знаю... Не мог он... Вот ведь люди какие! – вдруг рассердился Перовский и даже покраснел от возмущения. – А такой приличный казался!..
– Погодите вы раньше времени человека лаять! Вы здесь всё время находились? Никуда не выходили?
– Нет, я всегда тут! – Консьерж обвёл руками свой уголок: столик с журналом, доску с ключами, неказистый стул и убитая подушка на нём...
– И даже... по малой нужде? – усмехнулся Штольман.
– Посс... простите, по нужде я отходил, но всего на пару минут...
– За пару минут можно не только уйти, но и вашу доску с ключами с собой унести. Пойдёмте. Поднимемся в шестой нумер к Зотову и посмотрим, что там.
– Как же я могу уйти? Здесь же ключи, журнал...
– А вы дверь входную заприте. Мы же на пару минут всего...
– И то верно, – засуетился консьерж, – вот ключ, Яков Платоныч. вы подымайтесь наверх, а я мигом...
Перовский кинулся к входной двери и вдруг столкнулся с вбегавшим Коробейниковым.
– Зотов в каком нумере проживает? – спросил тот.
– В шес... том, – пролепетал перепуганный консьерж. – И вам Зотов нужен?
– А кому ещё? – встрепенулся Антон Андреич. – Кто им ещё интересовался? Когда?
– Я интересовался, – откликнулся Штольман.
– Яков Платоныч! – обрадовался помощник, только сейчас заметив начальника. – Трактирщик сказал, один из артели каменщиков вчера пил водку с Зотовым. Никифор того звать. Извозом занимается у купца Крымова. И потом вслед за ним ушёл. А возчик тот в «меблированных комнатах» останавливается. Вот я и сюда...
– Хорошо, что вы пришли, Антон Андреич. Пойдёмте к Зотову в нумер. А вы, Перовский... – Штольман помедлил, – за доктором пошлите.
– Вы думаете, что... – начал Коробейников.
– Да почти уверен, – глядя на ключ от номера Зотова в своей руке, ответил Штольман...
Перед дверью шестого нумера полицейские остановились, прислушались: в номере никаких звуков. Штольман подал знак, и помощник постучал. Никто не отозвался. Штольман кивнул и достал пистолет. Коробейников стукнул ещё раз, погромче.
– Господин Зотов, откройте, полиция! – громко предупредил он.
Снова тихо. Коробейников тоже достал пистолет. Штольман вставил в замок ключ, повернул и резко толкнул дверь.
– Ни с места! Руки вверх! Полиция! – закричал Антон Андреич, врываясь в комнату, и чуть не упал, споткнувшись.
На полу возле двери, неловко завалившись набок, сидел человек, правое ухо, шея и плечо у него были в крови. Штольман пощупал пульс.
– Он ещё жив!
Человек застонал и открыл глаза.
– Зотов? Никифор? – спросил Штольман.
Человек попытался сесть прямо. С помощью полицейских ему это удалось. Он с трудом перевёл глаза на полицейских.
– Кто вас ударил?
– Мо... дька, – прошептал Зотов, – зем... ляк...
– Фамилия Мотьки – Ильин? Вы с ним из одной деревни?
– Да, – еле слышно прошелестел Никифор, облизывая губы.
– Антон Андреич, дайте ему воды. Ильин давно ушёл? Куда? Вы меня слышите?
Зотов кивнул и уронил голову на грудь. Коробейников подал воды, и Никифор сделал несколько глотков.
– Когда ушёл Ильин? – повторил свой вопрос Штольман.
– Фонарь... го... рел... ещё... – проговорил Зотов, подымая голову и кривясь от боли. От этого движения в голове что-то взорвалось, и он, зажмурившись, застонал.
– Он ушёл, когда ещё горел фонарь... – Штольман глянул в окно. Фонарь уже не горел. – Антон Андреич, когда фонари гасят?
– В восемь.
– А сейчас?
– Без пяти минут девять, – раздался голос консьержа. Он уже стоял в коридоре, с любопытством заглядывая в нумер. – Я только что глянул на часы. И доктор прибыли-с.
– Почти час... – Штольман поднялся и подошёл окну.
На улице посветлело, появился народ. Из коляски выходил доктор Милц, швейцар топтался перед запертой дверью...
– Что жандармы? – спросил он у помощника.
– Никто город не покидал: ночь была, метель, а сейчас мороз... С вокзала...
– Ну, на поезде он точно не поедет, там всё и всех проверяют. Перовский, дверь доктору откройте – Штольман задумчиво поглядел на потерявшего сознание Никифора. – Он сказал «Мотька»... А полностью как будет?
– Мотька?.. – задумался Коробейников. – Так Матвей же! Точно. У нас гимназист был Матвей, так его все Мотькой звали.
– А Ильина зовут...
– Модест, – подсказал помощник.
– А Модест ласково как будет?..
Коробейников задумался.
– Модя... Моденька...
– Модька... – продолжил Штольман, выделив звонкое «д». – Пишется «дэ»,  а произносится глухо, как Родька...
– Модька и Мотька звучат одинаково! – поразился помощник. – Точно! Значит, это тот самый Ильин, которого мы ищем!
Штольман ещё раз взглянул на Никифора.
– Смотрите, Антон Андреевич, у Зотова кровит правое ухо. Значит...
– Значит, – подхватил Коробейников, – его ударили левой рукой.
– Значит, – закончил Штольман, – Модест Ильин – наш убийца. Осталось найти ответ на последний вопрос – куда?
– Залёг, – предположил помощник, – у знакомых... у воров...
– Нет, – покачал головой Яков. – Он знает, что мы подняли всех на ноги, даже жандармов, и отсидеться ему не удастся: мы всё обыщем и всех проверим... Ему надо уйти из города как можно быстрее... – Яков снова посмотрел в окно. – Всё, что могли, мы перекрыли... И всё-таки он ушёл...
– Думаете, он уже покинул Затонск? – расстроился Коробейников.
– Наверняка, – кивнул Штольман, разглядывая улицу. Народу прибавилось, появились лоточники, нищие... Куда же без них?.. – Час прошёл... Где он мог незаметно выйти из города? – повернулся он. – Антон Андреич?
Коробейников пожал плечами и расстроенно посмотрел на начальника. Штольман прикусил палец в перчатке. «Как? Как он мог уйти? Где?» Что-то мелькнуло на задворках памяти, когда он рассматривал улицу, оставив тревожное ощущение, словно он знает, но никак не может вспомнить, что...
Вошёл Милц, поздоровался. Штольман кивнул, не слыша, и снова повернулся к окну. О чём он думал, глядя на проснувшуюся улицу? Народ на базар... лоточники с товаром... нищие и побирушки здесь же... Нищие... Нищие! Он вспомнил!
Анна, одетая нищенкой, на стуле в приёмной... её странный, просветлённый взгляд на следующий день... разрытая могила с гробом на задворках кладбища... Кладбище! С той стороны у кладбища нет ограды! Зато есть дорога, ведущая к тракту...
– Я знаю, куда он направился, как и где вышел из города!..

– А этот... Ильин, убивцем был? Ну, монаха того? – поинтересовался Сёмка.
– А то... – нахмурился дед. – Да не токмо монаха того, а ещё троих аж. Барышню одну – банкира дочку, подельника свово – шушеру мелкую и батюшку, что тогда попом в церкве был. Царствие им небесное! – перекрестился дед. – Суд над ним был громкий. И на давность не посмотрели... Всё припомнили, злодею. На каторгу он отправился, бессрочную.
– А Никиш... Никифор как же?
– А что Никифор? Он тоже на суде был, его ж Модька чуть не убил... Покушение, сталбыть... – Дед опять замолчал и в окно посмотрел, где всё так же лил дождь. – Душегуб, однако, Модька оказался... Таких, слыхал, и на каторге сторонятся...
– Деда, а как Штольман... ну, это... куда Модька делся, узнал?
– А-а, это... Я когда Никишу в больничке навещал, к нему и Штольман пришёл, тож узнать про здоровье. Модька-то тогда чуть Никишку глухим не оставил, ударил-то так, что... препона в ухе чуть не лопнула, как доктор сказывал. Так вот. Мы с ним, со Штольманом, сталбыть, вместе уходили. Я и спроси у него: как, мол, так угадал, куда Модька делся. А Штольман и говорит: «Нищие помогли, что на улице копеечку просили». Улыбнулся так, мало-мало, и ушёл по своим делам. – Дед Василий пожевал губами, покрутил палку в руках и добавил: – Я так и не понял: шутканул он или взаправду...
Внучкú тоже переглянулись вопросительно. А тут и мать их из курятника пришла, яйца принесла.
– Ну что? Оголадали уже, небось? К столу идите, сейчас обедать будем.
На том посиделки и закончились.