Беловодье


 
- Анна Викторовна, голубушка! Держитесь дороги. А то ведь тайга, сами знаете…

Что такое тайга, Анна пока ещё, разумеется, не знала. Лес был не такой, как в родных краях – это точно, но ничем пока не пугал. Высоченные чёрные пихты над обрывом, краем которого бежала дорога, соседствовали с белоствольными берёзами – точно такими, как дома. Вот только здесь, на изумрудных горных увалах и коварных щебнистых осыпях, они так причудливо изгибались, что казалось, будто кто-то сделал с ними это нарочно. Один раз Анна даже не выдержала и придержала коня, чтобы полюбоваться. Эти два дерева росли от разных корней, но какая-то сила толкнула их друг к другу, заставив обняться, обвиться стволами, сплестись ветвями. Так они и росли уже много лет, вздымаясь на пять саженей вверх на краю благоухающей разнотравной луговины, гудящей от пчёл. Анна развернулась и посмотрела на мужа, едущего в арьергарде – понял ли, о чём она думает? Думал ли о том же?

Слова урядника: «Где Зоряновск, а где Утиха?» на поверку оказались вовсе не преувеличением. Деревня алтайских каменщиков располагалась в добрых пятидесяти верстах от рудника, в глубине Тургусунского урмана – так здесь называли лесные чащи. 
Горняцкий посёлок был большой, грязный и суматошный, хоть и приютился в дивно красивом урочище. Дивная красота, впрочем, была частично взорвана и изрыта, а всё вокруг запорошено вездесущей серой рудничной пылью, даже люди были какие-то серые. Анне там не понравилось, но пришлось на сутки задержаться в номерах для приезжих. Как ни скромен был багаж Штольманов, но не тащиться же верхом с чемоданами наперевес? К тому же Яков Платонович настаивал на участии в экспедиции местного урядника – если в тайге творилась какая-то уголовщина, то кому с этим разбираться? Всё это, разумеется, озвучивала Анна, чтобы «немец» лишний раз рот не раскрывал – ну как возьмёт и гаркнет: «Милостивый государь, делом займитесь!» Опять же, отказать хорошенькой женщине не всякий сможет, даже если этот всякий – русский провинциальный полицейский. С этим иногда справлялся начальник Затонского сыскного отделения, но именно что иногда. Все прочие, включая полицмейстера Трегубова, были перед Анной абсолютно бессильны. О чём Штольман не без ехидства напомнил ей, отправляя строить уряднику глазки, чтобы его уговорить. К этому ленивому и нелюбопытному детине он её не ревновал.
Ну, а урядник ехать раньше завтрашнего утра наотрез отказался.
И хоть Анну снедало нетерпение, как всегда перед лицом неведомого, ночь в Зоряновске её слегка утихомирила. Яков для этого очень постарался. Так что утром она чувствовала себя лёгкой и умиротворённой, почти лениво водя гребнем по волосам и раздумывая, куда она, собственно, так торопится, почему не задержаться здесь хотя бы на неделю? Места очаровательные, комната чистая, клопов нет. И любимый муж в полном её распоряжении. Кажется, коварный Яков Платонович именно этого и добивался. Потеряв надежду отвадить её от опасных приключений запретом и убеждением, он принялся действовать иными средствами. Благо, теперь у него эти средства были.

Подумав об этом, Анна дерзко тряхнула головой. Не то, чтобы она была против «средств», просто привыкла Штольмана в каком-то умысле подозревать, да так и не могла отделаться пока от этой привычки. Отказа от расследований, по её мнению, их союз не подразумевал. Он вообще никаких определённых обязательств не подразумевал, кроме того, о чём в церкви клялись. И это Анну полностью устраивало. Всё прочее Яков Платонович в горячке их стремительного объяснения на потайной квартире в Затонске оговорить забыл, ошалев от её безоговорочного согласия разделить с ним всю неопределённость его дальнейшей жизни. Если уж быть честной, то это Анна вырвала у него безоговорочное согласие на то, чтобы она следовала за ним. И не сказать, чтобы это ей легко далось. В общем, тогда Штольман другим был озабочен, а потом ограничивать жену уже поздно было.
Впрочем, даже если бы и захотел, сейчас сыщик был в явном меньшинстве. Господин Кричевский также пылал нетерпением отправиться по следам Подкаменного Змея, хотя опыта путешествий не имел никакого. Яков сам добывал лошадей для поездки в Утиху. Бывший приват-доцент крутился во дворе – сквозь распахнутое окно то и дело слышался его торопливый говорок.
Кстати, Якова верхом Анна прежде тоже не видела. В Затонске господин надворный советник барственно ездил в пролётке, но Анна почему-то не сомневалась, что её муж, в совершенстве владевший массой разнообразных умений, с верховой ездой тоже справится. Сама она прекрасно чувствовала себя верхом – на коне ли, на велосипеде. Главное, чтобы одежда была удобная. Пока собиралась, мелькнула у неё задорная мысль: нарядиться в панталоны и гетры, что были на ней в день знакомства со Штольманом два года назад. И полюбоваться выражением его лица. Она не сомневалась, что увидит там массу интересного. Но по зрелом размышлении эту мысль Анна отбросила. Даже для родного Затонска, который она приучала ко всему с малых своих лет, этот туалет был несколько чересчур, не стоило проверять, как к нему отнесутся в деревне староверов. Поэтому для поездки в тайгу она предпочла «амазонку», в которой обычно фехтовала с папа: удобный жакет с пелериной, юбка едва ниже колен, к тому же очень хитро скроенная так, что никому не пришло бы в голову, что на самом деле это две широченные штанины - и к этому высокие сапоги. Тоже смело, но всё же не через край.
Яков прежде её в этом наряде не видел, так что она сполна насладилась улыбкой, которую он не смог сдержать, восхищённым сиянием глаз и удивлённо вздёрнутой левой бровью. Кажется, за последние два года Анна столько раз заставляла вздёргиваться эту бровь, что над ней уже новые морщины нарисовались.
Сам Яков был одет ровно также, как и всегда, с неизменным петербургским шиком, только длиннополый сюртук сменился пиджаком ради удобства в седле. Та же шляпа, тот же галстук, сегодня едва заметно ослабленный. Не хватало трости и саквояжа, чтобы вообразить, будто господин следователь опять в Затонске едет на очередное дело. Трость и саквояж оставались в гостинице, в лесу с ними было бы неудобно. Кроме того, в Затонске Анне ни разу не удалось добиться от Штольмана беспрекословного согласия на участие в расследовании. Это было ещё одно завоевание, доставшееся ей вместе с обручальным кольцом. Не удивительно, что она чувствовала себя победительницей.
И не удивительно, что в этой поездке она оказалась в центре внимания.

- Боже, какая крупная малина!
- Анна Викторовна, а вы медведей не боитесь?
- Медведей? – Анна в некотором недоумении посмотрела на галантного спутника, гадая, разыгрывает он её, или всерьёз пугает.

Кроме урядника Егорьева, Андрея Дмитриевича Кричевского и Штольмана в экспедиции неожиданно оказался приезжий из Усть-Горска купец Грохотов. Несмотря на своё купечество и громокипящую фамилию, был он человеком вполне городским и даже в некотором роде интеллигентным. Анна с первого момента ощутила к нему безотчётную симпатию, и, лишь задумавшись, поняла, в чём тут было дело. Купец со Штольманом относились к одному физическому типу: оба худощавые, среднего роста, темноволосые, с резкими чертами лица. В одном только отличались радикально: суровое лицо Штольмана словно бы озаряли огромные, выразительные голубые глаза. Анна в этих глазах регулярно тонула, и выныривать не собиралась – так много всего в них отражалось в любой момент времени – не налюбуешься! Усть-Горский же купец свои чёрные глаза постоянно иронически щурил, от чего выражение на его лице всё время было какое-то двусмысленное: то ли серьёзно говорит, то ли издевается?

- Вы шутите, Карп Егорович, не правда ли?
- Какие уж тут шутки, Анна Викторовна? Ведаете ли, такая вот «шутка» весит двадцать пять пудов, а на бегу догонит вашу лошадь!
- Ведаю, Карп Егорович. В моих краях они, представьте себе, тоже есть. Но вы зря меня пугаете. Сейчас лето – вон какая малина кругом наспела. Медведи нынче сыты.
Грохотов тонко улыбнулся, словно признавая поражение. Он с ней явно флиртовал.
Анна нервно обернулась в поисках своего «немца». Штольман нарочно держался поодаль, чтобы не вступать ни с кем в беседу. А купцу самоуверенности было не занимать. Или он полагал, что муж её по-русски не понимает? Или считал его вовсе слепым?
Симпатия к Грохотову у Анны стремительно улетучивалась. Она с тревогой вгляделась в лицо мужа: как реагирует? Пока, вроде бы, спокойно. Едет с видом слегка надменным, смотрит с лёгким прищуром. Ох, нет! Совсем он не спокоен. Уже головой повёл недовольно – в своей обычной манере: «Ну и ну!»
Анна отчаянно засигналила Якову глазами, что всё у неё в порядке, что любит она только его, и на заигрывания купца отвечать не собирается. Яков чуть заметно улыбнулся в ответ, но, кажется, расслабился.

Какая же дура она была прежде, когда ей нравилось заставлять его ревновать и мучиться, чтобы убедиться, что небезразлична ему! Понадобилась та дуэль с неизбежным для Якова смертельным исходом, чтобы она поняла, что перед ней он совершенно беззащитен, что не только мужчина обязан беречь свою женщину при любых обстоятельствах – в любви это долг обоих.

Грохотов, между тем, продолжал то ли пугать, то ли интриговать:
- А ещё тут водятся рыси.
- Рыси?
- Да, очаровательные такие двухпудовые кошечки. У рыси крапчатая шерсть, вы её даже не заметите среди стволов и солнечных бликов. А она подберётся к вам поближе и вцепится прямо в горло. Именно так рысь убивает крупную дичь. Охотники, промышляющие пушнину в тайге, иногда шьют себе высокие кожаные воротники, чтобы уберечься от рыси. У вас ведь нет такого воротника?
Анна против воли испуганно схватилась рукой за горло, сомнительно защищённое лишь стоячим воротничком жакета и бархоткой с любимым синим камушком.
И снова оглянулась на мужа. Разумеется, он слышал каждое слово. И, разумеется, она теперь с тропинки ни ногой, как бы ни манили спелые ягоды в зарослях над обрывом. Не то чтобы всерьёз рысей боялась. В глубине души Анна пока так и не выучилась бояться за себя, страх к ней приходил уже тогда, когда это самое страшное непосредственно происходило. Просто с некоторых пор она вдруг поняла, что не одна, что Яков кинется защищать её от всего, что бы ей ни угрожало. А ей очень не хочется его снова потерять. Та зимняя неделя стала для неё страшным и отрезвляющим опытом. Она перестала смотреть на Якова взглядом влюблённого ребёнка, в глубине души уверенного, что все взрослые сильны и неуязвимы. Нет уж, пусть эти рыси живут отдельно, а Штольманы отдельно!

Где-то внизу грохотала на камнях река, петляя и извиваясь среди окатанных гранитных валунов. Вот уже несколько часов путники ехали Тургусунским урманом, вдоль крупного притока Каменя, забираясь в самые заповедные края, где обитал таинственный Змей. И до цели оставались ещё многие вёрсты.
Около полудня урядник приказал остановиться, чтобы дать роздых лошадям. Дорога и впрямь была трудная: то каменистая, то напрочь размытая дождями, а то и вовсе словно взрезанная грязевыми потоками и перегороженная песчаными намывами, бежавшими с горы в пору последнего – совсем недавнего - ливня. Солнце жарило нещадно, словно это и не Сибирь была вовсе. Анне всегда казалось, что в Сибири должно быть холодно. Она поделилась своими мыслями с Кричевским. Андрей Дмитриевич торопливо развеял её сомнения:
- Да здесь и холодно, дорогая Анна Викторовна, только зимой. Очень холодно. И сугробы ложатся в сажень высотой. Зато летом – неземная благодать! Такого медового разнотравья вы нигде не найдёте. Надобно вам попробовать алтайский мёд.
К ним немедленно присоединился Карп Егорыч:
- А рыбалка? О Тургусунской рыбалке легенды ходят. В этом потоке живут и таймень, и хариус. Вам приходилось рыбачить, Анна Викторовна? Тайменя едали?
Анна с сожалением покачала головой. Она не раз видела, как удят щуку в тихих омутах Затонска, но здешняя рыбалка, - кажется, совсем другое дело. Как удить в стремительном потоке, мчащемся так, что до округлой гладкости стесывает гранитные валуны? Он же, наверное, с ног собьёт.
Подтверждая её мысли, Андрей Дмитриевич заметил:
- Тургусун в переводе с алтайского означает «воды бешеного быка». Правда, удачно звучит?
Звучало удачно и таинственно. Вообще всё складывалось удачно. Это было правильное решение – ехать в тайгу, поманившую их тайной. Несмотря на усталость после нескольких часов в седле, Анна чувствовала, что её охватывает какое-то полузабытое чувство, от которого кровь словно бы бодрее бежит по жилам. В Затонске она испытывала такое довольно часто, потому и лезла в дела полиции еще в те поры, когда её почти не интересовал Штольман. Ощущал ли Яков Платонович то же самое? Или у него от неё всегда голова шла кругом?
Обернулась, чтобы поискать его, но, к удивлению своему, не нашла. На травке под берёзами урядник Павел Степанович домовито раскинул чистые полотенца, раскладывая на них нарезанный хлеб, яйца, копчёное мясо, очищенные луковки. Довольно крякнув, украсил композицию бутылкой кваса и полуштофом «беленькой» и позвал всех к столу. Грохотов и Кричевский к нему немедленно присоединились. «Немца» не было.

Анна почувствовала, что внутри у неё медленно, но верно холодеет.
- Анна Викторовна, идите обедать! – любезно позвал Карп Егорович.
Она только махнула рукой:
- Приятного аппетита, господа!
Где же Штольман?
Она и не предполагала, что страх его потерять так глубоко укоренился в ней с прошедшей зимы, что она будет застывать, как на морозе, стоит ему скрыться из виду.
Потом разглядела едва заметную тропинку, ведущую к реке – и рванулась по ней, забыв предупредить  трапезничающих мужчин. И тут же сквозь грохот потока различила звук шагов где-то внизу – камешки катились под сапогами. А потом из-за поворота показался Штольман, осторожно поднимающийся по тропе, неся полные горсти ежевики.
Анна облегчённо вздохнула, касаясь ладонью враз покрасневшей щеки, смущаясь и глупости своей, и внезапного страха. Ежевика. Для неё? Как мило!
- Анна Викторовна, идите сюда, - негромко позвал он, пользуясь тем, что тут не могли их ни видеть, ни слышать.
Ягода была крупная, с сизым отливом, налитая солнечной сладостью. Как он ухитрился её собрать, ведь руки были заняты так, что она едва удерживалась в горстях? У тропинки ежевики не было, её плети свешивались с обрыва вниз на опасной высоте.
А рыси? Так рисковать – еще чего не хватало!
- Угощайтесь, Анна Викторовна!
Сейчас он снова был похож на мальчишку, довольного удавшейся авантюрой, и  испугом жены, и её притворным гневом. Когда такое случалось, Анна каждый раз изумлялась, как всё это сохранилось в зрелом мужчине. Ничего-то он не умел делать, как должно: ни объясниться, ни цветы подарить. Те, кто это умел, говорили округлыми фразами, и цветы ей носили корзинами – и ничего не боялись, как этот глупый «фараон», безмолвно подносящий ей цветок, торопливо сорванный под ногами под влиянием порыва. Не потому что так было должно, а потому что ему вдруг вздумалось его подарить.
Теперь вот вздумалось лезть в колючие кусты, чтобы набрать для неё ягод. И сиять, как начищенный Прасковьей самовар, радуясь удачной проделке. Щеку вон оцарапал!
- Яков Платонович, вы безрассудно себя ведёте! Разве вы не слышали, что это опасно – лезть одному в чащобу? Здесь медведи и рыси водятся!
Она назидательно приложила палец к кончику длинного носа с замысловатой горбинкой, пользуясь тем, что муж сопротивляться не может.
Улыбка стала ещё шире.
- Ешьте, Анна Викторовна! Рыси ягодой не интересуются, а с медведем я договорился. Сказал, что это для вас, он был не против.
Знает ли он, что совершенно неотразим в своей мальчишеской весёлости?
Ягода была невероятно вкусная, лопнула на языке сладким соком. Вторую ягоду Анна поднесла к губам мужа, он её благодарно принял и тут же попытался поцеловать ей руку, но она остановила его, прижав к губам пальцы. Он удовольствовался ими.
Ежевичин было много. Они разделили их поровну, и на каждую Яков норовил ответить поцелуем.  Анна едва сдерживала смех, а когда ягоды кончились, вдруг сама принялась целовать перемазанные ягодным соком широкие ладони.
Это было даже забавно – долго и страстно целоваться, не касаясь друг друга руками, чтобы не перепачкать. Штольман опомнился первый.
- Здесь можно спуститься к воде, - сказал он хрипловатым голосом, отстраняясь и перехватывая её ладонь.
Снова эта мучительная сладость прерванных ласк, подаренных друг другу украдкой. Когда уже закончится их бесконечная дорога?

Стремительная река была совсем не широкой - плёс едва достигал в ширину десяти саженей. А за плёсом на перекатах вода вскипала пенными бурунами.
- И впрямь – Беловодье! – вырвалось у Анны.
Она погрузила ладони в поток и внезапно охнула – такой ледяной оказалась вода в разгар жаркого лета. И невозможно чистой, без малейшей мути. Она обернулась к мужу, чтобы разделить с ним свой восторг – и поразилась неподобающе серьёзному выражению его лица.
- Вы счастливы, Анна Викторовна? – напряжённо спросил он, словно снова, в который уже раз его настигли знакомые - затонские ещё - сомнения.
Анна влажным платком промокнула царапину у него на лице и улыбнулась ему безмятежно:
- Я счастлива, Яков Платонович. Не сомневайтесь! Кажется, только сейчас я начинаю понимать, что такое счастье на самом деле.
- И что же это? – спросил он по-прежнему серьёзно.
- Я пока ещё не знаю, как это выразить. Но точно знаю, что счастье – это не то, что представлялось мне когда-то. – И поскольку он молчал, ожидая ответа, она продолжила. – Раньше мне казалось, что счастье выглядит так: вы и я – оба в красивых нарядах, танцуем. Но эта грёза всегда заканчивалась одним – я вас теряла. Видимо, потому что это было неправильно, не про нас.
Ладони Якова казались горячими, отогревая её заледеневшие от воды пальцы.
- А что про нас? – тихо спросил он.
Она засмеялась:
- Знаете, у нас в гимназии был старый учитель математики, мы его страшно любили. Он говорил: «Вот вам задача, её условия прекрасны. А дальше сами, сами!» Понимаете? Вот нам условия – целое Беловодье!
Он безмолвно кивнул, не отрывая от неё горячего взгляда.
- А вы счастливы, Яков Платоныч?
Штольман улыбнулся:
- Уже лет двадцать об этом не задумывался.
- И правильно. Сложно это всё! – дерзко сказала Анна, тыча пальцем ему в грудь. – Вы ведь начинаете задумываться, когда мы связанные, в подвале, стоим у пыльного шкафа, и в нас стреляют через дверь. И никак не раньше! Вот тогда вы заявляете вдруг, что счастливы. Опасный вы человек, Яков Платоныч, мама права. И счастье у вас  странное!
- Я вам уже два года это твержу, Анна Викторовна, - пробормотал Штольман, но не отказал себе в удовольствии зарыться губами в волосы у неё на макушке.
Хорошо, что теперь все эти споры – не взаправду.
Они снова замерли, держа друг друга в объятиях и не решаясь ни на какую ласку, опасаясь, что дальше просто не смогут остановиться.
- Но я вас понимаю, - сказала Анна, дыша мужу в плечо. – Нам обоим нужно, чтобы была задача, а дальше мы сами, сами. Всё это время, пока мы ехали, это словно были не вы, а только половина вас. Вы ведь ожили, когда услыхали про этого Подкаменного Змея. Когда мы доберёмся до нашего кремового города, нам обязательно надо будет открыть какое-нибудь маленькое сыскное агентство: вы, я, Антон Андреич.
- И духи? – насмешливо донеслось сверху. – С таким штатом маленьким агентство уже не назовёшь. Хорошо, что духам не надо платить жалованье!
- Снова смеётесь? Яков Платоныч, знаете,  вы невозможны!
- Знаю, моя радость! Вы сообщаете мне это раза по три на дню.
Такая дерзость определённо нуждалась в наказании. Анна коснулась губами заветного местечка на шее за ухом, радуясь звуку враз сбившегося дыхания.

- Анна Викторовна! Герр Якоб! Где вы? Ехать пора, - с обрыва доносился голос господина Кричевского.
- Это тоже счастье? – недовольно пробормотал Штольман, отрываясь от жены. – На мой вкус, у нас оно какое-то несуразное.
- Вот когда мы доберёмся до нашего кремового города…
- …там это будет уже Коробейников.
Внезапно оба расхохотались во всё горло.
 

Следующая глава        Содержание
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)      Скачать fb2 (Облако Google)