Глава 7. Спиритический сеанс.

Глава седьмая

Спиритический сеанс

Петр Иванович Миронов раздраженно отбросил только что прочитанное письмо брата и сердито уставился в окно. Ему и в самом деле было из-за чего сердиться. Это был долгожданный ответ Виктора на послание Петра, в котором он сообщил брату о том, что поменял свои планы и собирается задержаться в Петербурге. И в связи с этим предлагал присмотреть за Аннет, раз уж все так сложилось, дескать, сам не свой от беспокойства, тревожить ее не буду, присмотрю издали, и вам с Марией Тимофевной все спокойней будет. Виктор тянул с ответом столь долго, что Петр уже засомневался, дошло ли вообще его письмо. Но вот и ответ наконец-то. И что же? Брат сообщает, что Аннушка покинула Петербург, отправившись путешествовать по Европе, и якобы она написала, что думает, не заехать ли в Париж, повидать любимого дядюшку. Анна – одна, в путешествии, и родители не против, совсем наоборот, Виктор пишет, что они с Машей, дескать, рады, что у дочери снова появился интерес к жизни! Да за кого брат его держит? Эта неприкрытая ложь служит лишь одному: любыми средствами не позволить дяде разыскать племянницу. Но почему, вот в чем весь вопрос? Зачем Виктор столь настойчив в своем стремлении уберечь Аннет от встречи с ним?
Так и не найдя ответы на все свои вопросы, Петр Иванович по обыкновению взглянул на брегет: пора была собираться к выходу, приближалось время ставшей уже привычной прогулки. Петр нежно улыбнулся, предвкушая очередную встречу с Александрой Андревной. Последний месяц они виделись чуть ли не каждый день, но уж точно общество Ее Сиятельства никогда бы ему не наскучило. И весьма кстати оказалось, что письмо пришло с утренней почтой. Можно будет обсудить его с Сашей, в надежде, что ее блистательный разум подскажет решение загадки.

В тот день в Петербурге, когда дождь порушил планы их совместной прогулки, Петр решил не поддаваться погоде, рискнув заявиться с визитом. Разумеется, это было смелым решением, но, как оказалось, единственно верным. Он и не ожидал обнаружить Александру Андревну в таком расстройстве, зная ее хладнокровие и невозмутимость в любой ситуации. Но она так трогательно обрадовалась ему, будто он явился к ней спасителем, а не внезапным визитером. Он был изумлен, но не посмел расспрашивать о причинах, а лишь постарался сделать все, чтобы она улыбнулась. То ли вдохновение ему сопутствовало, то ли желание развеселить печальную собеседницу было настолько сильным, но довольно скоро ее грусть отступила, и даже, кажется, вечная серьезность покинула прекрасные карие глаза, уступив место веселому смеху. И это было удивительное, изумительное просто зрелище, полностью его заворожившее: чудесная ее улыбка, нежный смех и золотистые искорки в теплых карих глазах. Петр любовался Александрой, понимая, что готов пожертвовать чем угодно ради ее радости, ради этих золотистых бликов. Недоступная графиня Раевская вдруг превратилась из прекрасной мраморной статуи на высоком постаменте в живую, тонко чувствующую женщину, способную грустить и смеяться, как смеялась она его шуткам в далеком прошлом, будучи еще Сашенькой Серебряковой. И как когда-то он желал оберегать и охранять свою юную возлюбленную от всех бед на свете, так теперь цель своей жизни он видел в том, чтобы Александра могла ощутить мир вокруг себя радостнее и светлее.

Как это возможно выполнить, Петр еще не понимал, но он чувствовал, что уже само его присутствие каким-то неведомым образом делает ее жизнь проще. Возможно, секрет заключался в том одном, что давность их знакомства помогала Александре Андревне меньше таиться, скрывая свои истинные чувства. В их беседах и прогулках Саша становилась более непринужденной и оживленной, будто с ним она была защищена и в безопасности.
Впрочем, была и вполне реальная, ощутимая польза, которую он мог принести. Никогда Петр Миронов не имел трудностей со светским общением, легко завязывая знакомства. Он был вхож в общество, и любим им за легкий свой нрав. И это оказалось неожиданно полезным теперь. Сперва он просто рассказывал ей слухи и сплетни, услышанные им в различных местах, желая развлечь ее и позабавить. Графиня слушала благожелательно и на удивление внимательно, порой задавая вопросы о его знакомых. Это несколько удивляло: неужели время может настолько менять пристрастия? Ранее светские пересуды не входили в круг интересов Александры, по крайней мере, не привлекали ее пристального внимания.
Но внимательнейшим образом, почти что неотрывно наблюдая за Ее Сиятельством на различных приемах и мероприятиях, он осознал, наконец, что ее деятельность, собственно говоря, и заключалась в том, чтобы следить внимательно за происходящим в свете, порой разузнавая что-либо полезное, а иногда и формируя мнение общества по какому-либо вопросу. И в этом он мог бы помочь ей, став на самом деле внимательным к тому, о чем говорят в свете, если бы только она согласилась принять его участие.

И она согласилась, хотя и далеко не сразу. Не один раз спорили они на эту тему, вновь и вновь возвращаясь к этому вопросу.
– Одно дело, когда Вы просто рассказываете мне что-то, мой друг, – взволнованно говорила Раевская. – И совсем иное – разузнавать специально. Это может быть опасным для Вас куда более, чем Вы и вообразить можете.
– Полноте, Александра Андревна, – смеялся Петр в ответ, – ну, что опасного в том, что я обыграю в карты этого лопуха графа Баранова? Его умение играть вполне соответствует фамилии. И, разумеется, я благородно угощу проигравшего выпивкой. А уж будучи пьяным, да еще и расстроенным проигрышем, он расскажет мне все что угодно.
– Вы так уверены в своих силах? – спросила графиня иронично. – А если ему повезет?
– Значит, он напьется на радостях, – легкомысленно пожал плечами Миронов. – И какая, право, разница? Лишь бы болтал!
– Вы неисправимы, Петр Иванович, – рассмеялась Александра, – но должна признаться, Ваш оптимизм заразителен. Хорошо, пусть будет по–вашему. Но имейте в виду, это в последний раз.
– Разумеется! – заверил он ее, хотя и прозвучало это, кажется, преувеличенно честно. – Я и думать не смею о продолжении.

Но он уже точно знал, что не отступится до тех пор, пока Александра не привыкнет принимать от него помощь, любую, будь то сопровождение Ее Сиятельства на прогулке или незаметное добывание интересных ей сведений путем провокаций и манипуляций. Он всем собой ощущал, как важно для нее было само его желание быть рядом, как благодарна она ему за то, что с ним могла хоть в какой-то мере отбросить притворство и замкнутость свою, зная, что для него она была и остается прежней, живой и непосредственной, имеющей свою жизнь, не принадлежащую никаким высоким целям. Петр видел, какой броней Саша окружила себя, и был счастлив тем, что с ним она позволяла себе быть и грустной, и нерешительной, или просто даже веселой и беззаботной.
И хотелось найти способ защитить ее от необходимости заниматься всем этим, хотелось дать ей возможность просто жить. Путешествовать по велению души, а не по чьему-либо поручению, мечтать, смеяться. Возможно, уехать куда-нибудь за тридевять земель и забыть навсегда полковника с его надобностями.
Но, увы, Петр понимал, что вот это как раз было дело совершенно невозможное. И причина была не в могуществе полковника Варфоломеева, способного на краю света отыскать нужного ему человека, а в самой Александре Андревне, которая никогда в жизни не отказалась бы выполнять то, что считала своим долгом, ради собственного блага. В глубине души Петр полагал, что если и был долг, то он уже сполна уплачен ею, и неоднократно. Но на эту тему они даже не спорили. Лишь однажды он осмелился заговорить об этом, но получил строгую отповедь и поспешно умолк. Так что оставалось только делать то, что было в его силах: быть рядом и помогать всем, чем возможно. И неизвестно еще, что из этих двух моментов было значимее.

С возвращения Миронова из Затонска миновало, тем временем, почти два месяца. Наступило лето, и общество переместилось на дачи. Центром светской жизни стало Царское Село, и вновь, как двадцать лет назад, Петр Иванович переехал туда, чтобы не расставаться с Александрой. На этот раз ему удалось снять отличную квартиру на Церковной, в двух шагах от парков. И прекрасные Царскосельские парки радушно приняли их под свою сень, придавая беседам и прогулкам романтичность. Впрочем, для романтики и возвышенных мечтаний Петру хватало и того, что рядом с ним по дорожке шла самая прекрасная на свете женщина, и она была рада его видеть.
И, как двадцать лет назад, Миронову казалось, что это и есть счастье, и что оно бесконечно и прекрасно. Иногда он задумывался о том, что снова рискует собственной душой, позволив чувствам к графине Раевской захватить его без остатка, но в плохое не верилось ни на минуту, и жизнь была прекрасна, как никогда. И Саша, его Саша, светло улыбалась ему, радуясь каждой их встрече.
О любви они не говорили никогда, как и о планах на будущее. Петр знал отлично, что посмей он затеять этот разговор, и их дружеские отношения будут мгновенно разрушены. Александра Андревна и так волновалась до чрезвычайности, как бы полковник Варфоломеев не заинтересовался ее столь плотным общением с Мироновым. Но, видимо, у господина полковника были более важные интересы, чем приехавший из Парижа очередной светский бездельник, так что Саша постепенно успокоилась и как будто смирилась с непрестанным присутствием Петра Ивановича в своей жизни и делах.

Сегодня вечером графиня устраивала прием в честь приехавшего из Европы известного медиума господина Зайдлица. Петр Иванович собирался непременно на этом приеме присутствовать, медиумы всех мастей интересовали его по-прежнему. Но планы на вечер вовсе не отменяли утренней прогулки. И вот он сидел на привычной уже для него скамейке Александровского сада, прекрасного в своей дикости и необузданности, тщательно спланированной садовниками, и с нетерпением ожидал, когда же появится в конце аллеи восхитительнейшая из женщин.
И она появилась, разумеется, в точно назначенный час, как и всегда. Петр позволил себе понаблюдать, как Александра Андревна скользит по направлению к нему по дорожке парка – с грацией лебедя и осанкой императрицы. И лишь затем поднялся и пошел ей навстречу.
– Добрый день, Петр Иванович, – приветствовала его с улыбкой графиня Раевская. – Вы всегда приходите раньше, я порой чувствую себя неловко, заставляя Вас ожидать себя.
– Я просто не могу отказать себе в удовольствии полюбоваться на Ваше появление в этом дивном саду, – улыбнулся он ей в ответ, целуя нежную руку. – Вы возникаете на аллее будто богиня – покровительница цветов и садов, вот только я не помню, кто отвечал за садоводство в древней Греции.
– Афродита, – усмехнулась графиня, – или Деметра, смотря какие сады. И Ваш комплимент снова неудачен, я вовсе не похожа ни на одну из них.
– Зато он вышел из самой глубины моей души! – не собирался унывать Петр. – Нынче вечером все остается в силе, я надеюсь? Этот медиум вызывает у меня живейшее любопытство.
– Да, господин Зайдлиц прибыл, – подтвердила Александра Андревна, – и я безмерно рада буду Вашему присутствию, потому что совершенно не представляю себе, о чем говорить с этим гостем. Все же тема спиритизма мне не настолько близка.
– Не переживайте, Ваше Сиятельство, – тепло улыбнулся ей Миронов, – просто представьте меня этому человеку и предоставьте мне все остальное.
– С удовольствием, – улыбнулась Саша. – Надеюсь, Вам известно, как высоко я ценю Вашу помощь в моих делах.
– Кстати, о делах! – вспомнил Петр Иванович. – Я нынче получил письмо от брата. Не расскажете мне, что полковник Варфоломеев сотворил с Ребушинским? Виктор пишет, что просто чудесное превращение. Наш щелкопер сперва ходил по Затонску надутый, будто индюк, и всем намекал на то, что едет в Петербург по делам чрезвычайной важности. И уехал-таки, не обманул. Вернулся неделей позже, но совершенно неузнаваемым. Отошел от дел, нанял для газеты редактора и интересуется ею лишь в том плане, чтобы сведения, печатаемые там, обладали абсолютной достоверностью. Сам же затворился в собственной квартире, пообещав порадовать мир великими произведениями, но пока что их никто не видел.
Саша весело рассмеялась:
– Кажется, Владимир Николаевич слегка увлекся в процессе их беседы. Нужно будет при случае порадовать его этим анекдотом.
– А вообще-то, – добавила она уже куда серьезнее, – это лишь на Вас, мой друг, полковник, почему-то, особого впечатления не произвел. Обычно его воздействие на людей бывает сильным до чрезвычайности. Он на самом деле очень опасный человек и очень могущественный.
– Ну, должно быть, я ему понравился, в отличие от Ребушинского, – легкомысленно пожал плечами Миронов.
Александра только головой покачала, видя подобную беспечность.
– Что еще сообщил Вам брат? – поинтересовалась она, – Ваши близкие здоровы ли? Нет ли новостей о Вашей племяннице?
– Да, все здоровы и благополучны, – ответил Петр Иванович, – но вот то, что касается Аннет, я хотел бы обсудить с Вами.
– Я вся внимание, – кивнула графиня, приготовившись слушать.
– Виктор сообщил мне, что Анна покинула Петербург, отправившись в путешествие по Европе, – рассказал Миронов, – вроде как даже в Париж собиралась. Только ведь это же чушь! Брат ни за что не отпустил бы ее одну в такое путешествие. Тем более, он пишет, что и супруга его рада, дескать, что Аннушка вновь обрела интерес к жизни. Да Мария Тимофевна никогда бы не согласилась на подобное, ни за что!
– И в самом деле, странно, – задумчиво сказала графиня. – Создается впечатление, что Ваш брат готов на что угодно, лишь бы помешать Вашей встрече с племянницей, он даже перед необходимостью солгать не отступил.
– Именно, – подтвердил Петр, – и это особо меня пугает. Виктор не стал бы лгать мне попусту, так что причина должна быть очень весомой.
– Исходя из всего Вами рассказанного, можно предположить, что он точно знает, где Анна и что с нею, иначе не стал бы препятствовать Вам в поисках, – сказала Саша. – Не может же, в самом деле, отец ничего не знать о дочери и не беспокоится при этом. Может, Вам следует довериться брату и оставить поиски хоть на время?
– Нет, – задумчиво произнес Петр Иванович, – я не могу оставить все так. Я, в отличие от Виктора, знаю, что может сделать с человеком потеря дара. Его Анна может обмануть, меня же никогда. А я очень боюсь, как бы она не пустилась по моим стопам в бесплодных попытках вернуть утраченное.
Как всегда, когда разговору случалось свернуть в эту сторону, Саша сделалась грустной. Она по-прежнему винила себя в том, что произошло двадцать лет назад, и все попытки Петра доказать, что потеря им дара могла быть вовсе и не связанной с их расставанием, были бесполезны. Не желая вновь заводить этот бесплодный спор, он сделал попытку отвлечь графиню от печалящей ее темы:
– У меня тут появилась одна идея, каким образом узнать, что происходит с Аннет нынче, – сказал он, – Ваш сегодняшний гость ведь медиум. Можно вполне попросить его о помощи.
– Но Вы же сами говорили мне, что духи не всеведущи, – возразила Александра Андревна. – С чего бы духу знать подобное?
– Ну, не всякому духу, разумеется, – пояснил Петр. – Здесь нужен дух того, кто совершенно точно будет интересоваться Аннушкой после своей смерти, как интересовался ею и при жизни. Дух того, кто любил ее.
Сказал и понял, что если и сменил тему, то лишь на менее удачную. Любое воспоминание о Штольмане Александра Андревна по-прежнему воспринимала болезненно, и время этой боли не уменьшало. Каким-то неведомым образом Саша умудрялась видеть в его гибели свою вину, о чем призналась как-то Петру в порыве необычной для нее откровенности. И никакие возражения, никакие логические доводы не могли ее переубедить.
– Может, не будем тревожить его покой? – спросила Саша, сильно побледнев от волнения. – Я бы не хотела для него такого.
– Александра Андревна, дорогая моя, – неожиданно строго произнес Петр Иванович, усаживая графиню на скамейку, – если у меня и было сомнение в том, следует ли нам призывать данный конкретный дух, то сейчас они отпали напрочь. Вам следует самой побеседовать с Яковом Платонычем, и пусть он сам Вам объяснит, кто и в чем виноват, раз уж мои слова для Вас неубедительны. Что же до его покоя, то я абсолютно уверен, что он и так его не имеет, находясь при Аннушке безотрывно. Разве что ночью отворачивается из соображений целомудрия.
– Этот-то гусар? – грустно улыбнулась графиня. – Да за ним все дамы света бегали, уж в целомудрии Якова точно трудно заподозрить.
– Мы с Вами будто разных Штольманов знали, – подивился Петр, обрадовавшись в душе тому, что Саша все-таки поддержала разговор на болезненную для нее тему. – Тот Яков Платоныч, что был в Затонске, в гусарстве замечен точно не был. Строгий сыщик, застегнутый на все пуговицы, как и его сюртук. Лишь Аннет обладала способностью извлекать его из футляра, превращая при этом выдержанного следователя в робкого мальчишку, не знающего, как цветы подарить, не то что сказать барышне о своей любви.
– Стыдно Вам насмехаться! – чуть нахмурившись, встала Саша на защиту друга. – Там, где затронуты истинные чувства, язык немеет.
– Я знаю, – неожиданно серьезно ответил Миронов, поднося к губам ее руку, – поэтому и молчу.
Александра Андревна смотрела на него с изумлением, будто не в силах поверить услышанному. А затем, забрав у него руку, с осторожной лаской провела пальцами по его щеке.
– Я тоже молчу, – сказала она спокойно. – Не провожайте меня, Петр. Увидимся вечером на приеме.

Оставшееся до приема время прошло для Петра Ивановича в светлом и безмятежном покое, а вовсе не в эмоциональной буре, как можно было бы ожидать. После ухода Александры он еще долго гулял по парку, полностью погрузившись в блаженное ощущение счастья. Обдумывать происшедшее, делать какие-либо выводы он не желал, наслаждаясь самим моментом. Петр Иванович давно уже научился ценить именно моменты, то, что происходило в данное время. Какой, собственно, смысл портить себе радость, пытаясь в чем-то разобраться, что-то предугадать? Все равно ничего хорошего из этих гаданий не выйдет, Господь обладает скверным чувством юмора и больше всего на свете любит разрушать человеческие планы. Пусть все идет так, как идет. Не стоит пытаться направлять судьбу, и она непременно отблагодарит за доверие.
В результате этой прогулки Миронов фатально опоздал к обеду, который совсем простыл к его возвращению, чем вызвал, разумеется, недовольство Дарьи, переехавшей в Царское Село вслед за любимым барином. Слушая ее ворчание, Петр наслаждался послеобеденным кофе и покоем, воцарившимся в душе. На сердце было неожиданно хорошо и уютно, будто бы все встало на свои места впервые за его жизнь. И непривычное это ощущение вызывало радость и удивление одновременно. А еще оно дарило какой-то странный, неведомый Петру Ивановичу ранее прилив сил. Правда было совершенно непонятно, куда их приложить, но Миронов был уверен, что и это понимание со временем воспоследует.

Наконец-то, наступило время ехать на прием. И вот тут Петра Ивановича одолела вовсе несвойственная ему робость. Днем в парке он говорил и действовал по велению сердца, но теперь, в преддверие новой встречи с госпожой графиней, вдруг усомнился в том, что правильно понял ее ответ.
А что если он понял ее неверно? Что если Александра неправильно истолковала его слова, ведь они говорили о Штольмане, а вовсе даже не о них самих?
Не говоря уже о том, что она вполне могла изменить свое мнение за прошедшие часы, поразмыслив над сказанным. В тот момент в парке Саша была взволнована, но, успокоившись, могла решить, что подобный поклонник ей вовсе без надобности.
Так может, лучше вовсе не ехать? Но не ехать нельзя ни в коем случае, он ведь обещал, что возьмет на себя общение с приехавшим гостем. Да и надежда вызнать что-то об Аннушке при помощи вызывания духа Штольмана заезжим медиумом казалась Петру Ивановичу вполне реальной.
Споткнувшись во второй раз об имя Штольмана, Миронов смутился и даже слегка покраснел. И в самом деле, права была Александра Андревна, смеяться над Яковом Платоновичем не стоило. Сам-то чем лучше? Хватит уже с самим собой спорить, нужно отправляться на прием, и пусть случится то, что предназначено.

Из-за своих сомнений он пришел чуть позже, и гостиная была уже полна народу. Только теперь его посетила светлая мысль о том, что нужно было не тянуть, а наоборот прийти раньше всех и успеть хоть словом перемолвится с хозяйкой вечера наедине. Приветствуя графиню, встречавшую гостей, он бережно поцеловал протянутую ему руку и несмело заглянул в ее глаза. И, кажется, Александра Андревна в ту же секунду поняла все его сомнения, потому что безупречные брови чуть поднялись в изумлении, глаза слегка расширились, а в уголках рта показалась едва заметная ироничная улыбка.
– Я рада видеть Вас, Петр Иванович, – сказала она невозмутимо.
Но нежные пальцы едва заметно сжали его ладонь, прежде чем выпорхнуть из нее.
И снова мир заиграл всеми цветами, а сомнения развеялись, как туман поутру. Все было хорошо, и никто не ошибся. Да и как возможно было ошибиться, если это и есть то самое единственно верное, истинное в их жизни, что они потеряли когда-то, чтобы обрести вновь?

Довольный собой и всем миром, Петр Иванович с бокалом в руках прошелся по гостиной, радостно приветствуя знакомых в ожидании главного гостя вечера. Медиум не заставил себя ждать, хоть и пришел последним, видимо, для усиления эффекта своего появления. И то сказать, господин Зайдлиц впечатление производить умел. Высокий и статный, с резкими, почти демоническими чертами лица, с пронзительным, завораживающим взором. От него исходило какое-то поистине магнетическое обаяние, и чуть ли не все дамы в гостиной смотрели на него с неприкрытым восхищением, а он лишь скользил по ним взглядом, блистая улыбкой и порой откидывая со лба волну светлых волос, чуть более длинных, чем было позволено модой. Но не мода диктовала ему, это он диктовал ей свою волю, как, впрочем, и всему миру.
– Разрешите представить Вам моего старинного друга, господина Миронова, – произнесла графиня, подводя к нему гостя, – Петр Иванович признанный эксперт в делах спиритизма в нашем обществе, надеюсь, Вам будет интересно побеседовать друг с другом.
Миронов взглянул на Сашу с удивлением. Что-то в ее голосе поведало ему, что хозяйке гость скорее неприятен. Карие глаза графини Раевской потемнели от тревоги, будто она отчаянно пыталась о чем-то его предупредить. Петр улыбнулся ей в знак того, что принял послание, и повернулся к гостю.
– Приветствую Вас в нашем обществе, – улыбнулся он немцу со всем радушием. – Надеюсь, оно покажется Вам интересным.
– Не сомневаюсь в этом, – вежливо, хоть и самую чуточку насмешливо поклонился Зайдлиц. – Но госпожа графиня сказала, что Вы эксперт в вопросах общения с духами. Могу ли я поинтересоваться, давно ли Вы практикуете?
Голос у него был под стать всему остальному, густой, глубокий, вальяжный. И по-русски он говорил удивительно чисто, разве что чуть более жестко, чем нужно, выговаривая некоторые звуки.
– Нет-нет, – усмехнулся Миронов, – я не практикую. Дар обошел меня стороной. В нашей семье эти способности имеются, но передаются они строго по женской линии. Жаль, здесь нет моей племянницы. Вот у кого дар! А я из-за нее и увлекся спиритизмом, но, увы, чисто теоретически.
– Вот как? – заинтересовался Зайдлиц. – Надеюсь, Ваша племянница развивает свои способности? В наше время дар спиритов столь редок!
– О, она много практикует, – отозвался Петр. – Ей нравится помогать полиции в расследованиях.
– Вот то, что я называю правильным применением, – обрадовался гость. – Спиритизм не способ развлечения общественности, это способности, имеющие практическое применение. Множество применений. И нет смысла тратить их впустую на то, чтобы задавать нелепые вопросы духу покойного Буанапарте.
– Полностью с Вами согласен, – ответил Петр Иванович, – однако, бывают ситуации, когда задать вопрос умершему просто необходимо. И раз уж мне представился такой случай, я хотел попросить Вас сегодня побеседовать с духом моего доброго друга. Вас все равно попросят вызвать кого-нибудь для развлечения гостей, так почему бы не его?
– Разумеется, мне не сложно оказать Вам эту услугу, – ответил Зайдлиц, – но отчего Вы не попросили об этом Вашу племянницу?
– Ах, это печальная история, – вздохнул Миронов с неподдельной грустью. – Видите ли, они любили друг друга. И после его смерти бедная девочка просто не может утешиться. Полагаю, было бы слишком жестоким просить ее…
– Вы правы, несомненно, – ответил господин Зайдлиц с искренним, казалось, сочувствием. – И я с радостью помогу Вам.
Они еще некоторое время продолжали говорить, обсуждая различные практики и отношение к ним. Зайдлиц был, несомненно, умным и интересным собеседником, хотя его слишком, на взгляд Миронова, подавляющая манера мешала общению.
Но вот графиня Раевская призвала гостей к вниманию.
– Дамы и господа, – сказал она, – сегодня наш вечер посетил особый гость, который любезно согласился показать нам свой талант. Мы будем счастливы присутствовать на спиритическом сеансе, который проведет знаменитый медиум господин Зайдлиц.
Слуги погасили лишние свечи, устанавливая в комнате таинственный полумрак, гости по просьбе хозяйки отошли к стенам. Видимо, немецкий медиум в атрибутах вроде досок и прочих рукопожатий не нуждался.
– Так как имя Вашего погибшего друга? – спросил Зайдлиц Миронова.
– Его звали Яков Штольман, – ответил Петр, уже слегка жалея о своей идее. Вот только отступать было поздно.
– Встаньте, пожалуйста, напротив меня, – вежливо попросил его медиум. – Так дух Вас увидит и охотнее пойдет на контакт.
Петр Иванович встал так, чтобы оказаться ровно напротив Зайдлица. Александра, будто почувствовав его неуверенность, почти неслышно скользнула по паркету и остановилась у него за плечом, ободряя и поддерживая.
Медиум задумался на минуту, прикрыв глаза, видимо, для достижения должной степени сосредоточения. Он стоял в свободной позе и выглядел чрезвычайно впечатляюще на фоне светлой стены. Но вот нужное сосредоточение было найдено, горящие глаза открылись, и глубоким властным голосом Зайдлиц приказал:
– Дух Якова Штольмана, я призываю тебя! Твой друг хочет говорить с тобой.
Странное ощущение охватило Миронова. Будто мир стал нереальным, каким-то размытым. Лишь пылали ярко пронзительные глаза на лице Зайдлица. Да медленно, будто из тумана на стене за его спиной проступала картина.

Солнечный ясный день, узкая тропинка на каком-то склоне, явно в лесу, вон и сосны видно. И двое на тропе, мужчина и женщина. Яков и Анна. Штольман, не похожий на самого себя, счастливый, будто мальчишка, со свежей царапиной на загорелой щеке, держит перед собой полные горсти черных блестящих ягод. И Аннушка, радостная и смеющаяся, берет их по одной – то ест сама, то кормит его, а он все пытается поймать ее руку губами, но она уворачивается со смехом, отправляя ему в рот новую сладкую ягоду.

Дыхание пресеклось внезапно, будто кто ударил кулаком в живот со всей силы. Видение исчезло, и Петр пошатнулся, бледнея, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Краем ускользающей реальности он ощущал, как пытается удержать его Саша, и понимал, что ей не хватит сил. Но тут Зайдлиц, забыв про сеанс, подхватил его в тот момент, когда падение казалось уже неизбежным.
– Нужен воздух и тишина, – резко сказал он, поддерживая Петра, не чувствовавшего от слабости ног, – и коньяк, я думаю.
– В кабинет, – резко ответила графиня, – пожалуйте за мной.
Несколько метров до двери в кабинет показались бесконечными, но вот, наконец, Петр оказался в удобном кресле, и Саша подала ему бокал с коньяком.
– Выпейте залпом, – строго сказал Зайдлиц. – Вы явно еще не пришли в себя.
– Что это было? – изумленно спросил Миронов, отправляя коньяк по назначению.
– Полагаю, Ваш собственный дар, – усмехнулся медиум. – Видимо, он у Вас все же имеется. Возможно, мое вмешательство пробудило его, а возможно, что-то еще. Вы же что-то увидели?
– Но я не видел духов! – возразил Петр. – Я видел что-то иное, и даже названия этому не знаю.
– Дар, знаете ли, бывает разный, – ответил Зайдлиц слегка покровительственно, – и Вам еще предстоит распознать свой собственный, с чем я Вас и поздравляю. Мне будет чрезвычайно интересно побеседовать с Вами позже, когда Вы в себе разберетесь. А сейчас я, пожалуй, оставлю Вас под присмотром нашей очаровательной хозяйки и пойду, утешу публику, вызвав для них какого-нибудь Наполеона. Он, по крайней мере, точно мертв.
И с этими словами немец удалился из комнаты, оставив их в полной растерянности.

– Как Вы себя чувствуете? – спросила встревоженная Саша. – Я испугалась за Вас. Все произошло столь неожиданно, что я и понять ничего не успела.
– Для меня самого это было неожиданностью, причем не самой приятной в моей жизни, – ответил Петр Иванович, все еще не до конца отделавшись от предательской слабости.
– Господин Зайдлиц сказал, что Ваш дар вернулся, – взволнованно произнесла Александра Андревна. – Вы на самом деле что-то увидели?
– Увидел, – задумчиво сказал Петр. – Еще понять бы, что именно.
– Мы обсудим это позже, – решительно сказала графиня. – Завтра, например. Я немедленно прикажу заложить экипаж, чтобы Вас доставили домой. И не думайте даже возражать, я не пущу Вас идти пешком.
– Постойте, – сказал он, ловя ее руку и заставляя снова опуститься в кресло. – Есть кое-что, что мне следует сказать Вам прямо сейчас, без долгих размышлений, потому что, крепко подумав, я могу и не решиться на этот рассказ, а Вы имеете право знать.
– И что же это? – спросила Александра, не обрадованная тем, что он прервал ее заботы о нем. – Надеюсь, это и в самом деле важно, потому что Вам нужно как можно скорее оказаться дома и отдохнуть!
– Важно, – сказал Петр, согревая ее пальцы в своей руке. – То что я видел… Это не был мир духов. Саша, я видел Якова Штольмана, живого. И Аннушку рядом с ним. Я понятия не имею, где они, но совершенно уверен, что Яков Платонович жив. И даже, как мне показалось, весьма счастлив. Я бы, возможно, усомнился в своих видениях, но как Вы могли слышать, господин Зайдлиц это подтвердил.
Воцарилась тишина. Огромные карие глаза графини смотрели на него с недоверчивым изумлением.
– Он сказал, что вызовет Наполеона, потому, что он точно мертв, – медленно произнесла она. – Наполеон точно, а Яков…
– А он жив и кормит мою племянницу ежевикой, – рассмеялся Петр.
– Ежевикой… – тихо произнесла графиня.
И вдруг, отобрав у него руку, резко поднялась и отошла к окну. Петр Иванович покачал неодобрительно головой, глядя на застывший на фоне окна силуэт. А потом, стряхнув с себя остатки слабости, решительно подошел и обнял Сашу, спрятав ее лицо на своем плече.
– Я вовсе не плачу, – прошептала она тихо. – Я просто несколько потрясена новостями.
– Разумеется, Вы не плачете, – ответил ей Петр с улыбкой, легко целуя пушистые русые волосы. – Кто бы мог о Вас такое подумать?

Следующая глава Содержание