начало. продолжение 1 части

1894 год.
Штольман после своей неподражаемой сводки перестал смотреть на новое начальство слишком настороженно, попросту махнув на всё рукой. Времени лишнего всё равно не было. Впрочем, и жаловаться на полицмейстера еще будут, и доносить будут, да и свои источники у Ладожева везде наверняка есть — у кого их нет? И Штольман, кстати, теперь один из них. После чего неожиданно оказалось, что вице-губернатор является едва ли не образцом идеального руководителя. В работу без причин не мешался, совещания собирал изредка, проводил коротко, четко и по делу. За первый месяц Штольману пару раз было указано: дворники центр города после снегопада не вовремя расчистили, и извозчики моду взяли — с приезжих в полтора раза цену брать и окольными путями возить. Основные же важные вопросы решал наедине, советы спрашивал и слушал, имеющиеся замечания высказывал спокойным тоном и весьма корректно. И судя по всему, такой стиль работы был у вице-губернатора со всеми — история с Ветлицким кое-чему его всё же научила.
Вызывало внутреннее возмущение лишь одно — начался светский сезон, и Штольману в обязательном порядке следовало присутствовать на большинстве званых вечеров и приемов. В Дворянском собрании чуть ли не каждую неделю проводили танцевальные вечера, иногда устраивали званые приемы в богатых домах. Дело было нужное — следовало знакомиться со всеми важными лицами в городе, налаживать контакты. Ему с ними еще работать. Но времени не хватало категорически, да и терпения иногда тоже.
Больше всего переживал за Анну. Ей приходилось все мероприятия посещать вместе с ним. С одной стороны, не дома же ей сидеть. С другой, она тоже не была особым любителем светской жизни. Но именно Анна оказалась его самой большой поддержкой.
— Ничего, — утешала она. — Это всего лишь вначале так. Все же познакомиться желают. Первый месяц переживем, дальше и половины не будет.
Да и через месяц Анна, по существующей традиции, никуда, кроме тихих домашних вечеров у друзей, ходить уже не сможет — как только её положение станет заметно. Но и сейчас переживал — а вдруг устанет, вдруг переволнуется, вдруг кто-то что-то не то скажет. Анна лишь улыбалась и успокаивала. Она как раз ни о чем не волновалась.
На самых первых порах еще переживала. Входили с Яковом Платоновичем в зал — и все взгляды прикипали к ним. Штольман, что в парадном мундире полицмейстера, что в своих новых, с иголочки, петербуржских костюмах, выглядел настолько эффектно, настолько напоминал самого себя прошлого, что замирало сердце. Она же сама встречала разные взгляды — оценивающие, и тут же восторженные — у мужчин, более холодные — у женщин. Анна всей мужской частью нового общества безоговорочно была признана редкой красавицей. И самой странной оказалась реакция внешне невозмутимого Штольмана. Вместо ожидаемой неконтролируемой ревности — затаенная гордость. Никак понять не могла, пока не проговорился как-то ночью, обнимая с безграничной нескончаемой нежностью. Как только вспоминала тот шепот — и среди дня начинали алеть щеки. «Ты красивая, Анечка, ты такая красивая стала, я с ума сойду…» Он знал, отчего она расцвела той новой, глубинной красой — и гордился тем. Он сам был тому причиной. И все остальные уже не существовали нигде и никак.

Большую часть вечеров Анна проводила среди женщин, пока Яков знакомился и общался. Хорошо, что ей, как замужней, танцевать было вовсе необязательно. Пара спокойных танцев в начале вечера — и Вера Петровна, чье присутствие защищало от всех нападок, звала Анну в свой кружок. Близкими подругами они пока не стали, да и вряд ли станут. Сказывалась разница в характерах, взглядах, воспитании, но отношения неизменно оставались теплыми. Местные дамы, вдоволь обсудившие поначалу и Анну, и её слишком уж петербуржские, на их взгляд, туалеты: хотя отделку там и поярче пустить можно было бы, а кружева вологодские получше будут; но даже они с течением времени заметно приутихли. Даже графиня Белецкая, чопорная немолодая дама, в неизменном строгом и темном, умудрившаяся самым ровным тоном выговорить ей несколько раз — не там встала, не так приветствовала, не тому улыбнулась, при Вере Петровне предпочитала помалкивать, держась в отдалении, с такими же, напоминавшими слегка принаряженных ворон, степенными матронами. Вера Петровна же графине улыбалась всегда приветливо и мило, в глубине души её всё же слегка опасаясь.
— Графиня много делает для нашего города, она постоянный член благотворительного комитета, бывает почти на всех заседаниях, — в голосе едва уловимо слышалось несказанное: «Увы».
Сегодня вновь небольшой прием. Можно уйти среди первых, как только станет прилично. Анна в последние дни стала уставать гораздо раньше, но Якову этого говорить не следовало. В субботу важный большой бал, с присутствием губернатора, и Якову там надо быть обязательно. А вот потом можно неделю, а то более, побыть дома. А потом, уже, наверное, и выезжать она не сможет. И Яков вздохнет свободнее.
Неожиданно, отвлекая её от мыслей, подошел бравый молодой военный, очевидно, считающий себя неотразимым. Из новеньких, раньше его Анна не видела. Никем не представленный — провинциальная простота. Здесь, где и так все друг друга знали, представлять каждого отдельно в подобных случаях не считалось обязательным. Достаточно, щелкнув каблуками, представиться самому — и пригласить на танец. Как раз заиграла быстрая «полька». Анна оглянулась на Якова.
— Анна Викторовна не танцует, — процедил тот.
Извинившись, и пытаясь удержать лицо, тот отступил назад и исчез в толпе. Анна с облегчением вздохнула, и успокаивающе улыбнувшись Якову, отошла к уже ожидающей её Вере Петровне.
Ладожев подошел от очередной группы:
— Не нервничайте вы так, Яков Платонович. Не съедят её здесь.
Помолчал, вздохнул:
— Моя Вера в такой же ситуации была. Только ваша — жена полицмейстера, а моя — вице-губернатора. Вы и половины тех мероприятий не посещаете. Тоже моя отбыла-отплясала, потом, Слава Господу, заметно стало, выходить в свет не полагалось. Только вы, с вашим характером, всех подальше отправите, и дома сидеть будете. А моя еще и домашние вечера организовывала, благотворительные комитеты посещала. Верите — иногда самому себя прибить хотелось.
Штольман промолвил хмуро:
— То есть, жаловаться вам бесполезно?
Тот усмехнулся:
— Это я так сочувствую. Так что, Яков Платонович, по коньяку? В нашей ситуации вам полезно.

Из-за соседней колонны за ними наблюдали. Солидный пышноусый господин небрежно заметил:
— Вам не кажется, господа, что новый полицмейстер несколько более высокого о себе мнения, чем подобает?
С ответами господа затруднились. Нового полицмейстера еще знали крайне мало.
Пышноусый продолжал:
— Однако, наш уважаемый вице-губернатор и так слишком много воли взял. Рекомендовали же ему достойного кандидата, так нет, без Ветлицкого не договорились, тот, увы, из игры уже вышел. Вот и привез невесть кого из Петербурга. Теперь у Ладожева еще и карманный полицмейстер — совершенно с ними сладу не будет.
Прежде молчавшие господа с ним согласились:
— Однако же, надо что-то делать.
Слабых мест нового полицмейстера пока еще никто не знал.
Солидный господин усмехнулся:
— Что ж, есть самый простой способ. Что мы видим: молодая и красивая жена при старом ревнивом муже. В субботу ожидается бал в знакомой мне усадьбе. Всего лишь необходимо зайти в нужную комнату сперва довольно смазливому молодому человеку, а после — нужным свидетелям. Поверьте, такие как наш полицмейстер реагируют весьма предсказуемо.

Наступила суббота. Анна чуть ли не с самого полудня занималась подготовкой не к просто званому вечеру — а достаточно серьезному балу. Здесь и туалет, и прическа, и подбор украшений. К счастью, бал последний — далее под благовидным предлогом можно уже будет оставаться дома.
Богатый загородный особняк. У хозяина дочь на выданье, которой подыскана очень приличная партия, так что хозяину пришлось расщедриться на полноценное празднование, в Вологде достаточно редкое. Большей частью подобные несколько раз в год организовывались в дворянском собрании, а в остальном местная знать куда более скромными вечерами обходилась. Анна, в новом роскошном платье, шла по залитой огнями лестнице и чувствовала себя героиней романа, какого именно — она еще не определилась. Опыта подобного мероприятия у неё не было. Весь её опыт светской жизни, не настолько великий по Затонску, и последний, вологодский — уже в качестве замужней дамы, с сегодняшним никак не мог сравниться. Но ей и задумываться ни о чем не стоило — Яков Платонович, совершенно уверенный и спокойный, чувствовал себя словно рыба в воде. И вот эта его непринужденная уверенность, его рука, надежная и твердая, сразу отбрасывала прочь и делала неважными все сомнения. Теперь уже Анна ловила направленные на её мужа восхищенные взгляды, и начинала понимать обычную реакцию Якова Платоновича. Таким она Якова не видела еще никогда. Невольно подумала — были же тридцать семь лет до их встречи, с Нинами, и балами, на которых все они знакомились — не на улице же. Крепче ухватилась за его руку. Стоило отучать ревновать Якова Платоновича, чтобы начинать это делать самой?
Первый танец — полонез, открывал губернатор с хозяйкой дома.
Анна подала руку Якову.
Совсем скоро она станет толстой и неповоротливой, и будет сидеть дома, а его станут приглашать по-прежнему, и будут мероприятия, и чьи-то важные юбилеи, на которые нельзя не пойти.
Посреди танца, когда появилась возможность склониться к ней, Яков прошептал: «Аня?» Она подняла сосредоточенный на очередной танцевальной фигуре взгляд. Встревоженное, тихое: «Ты не устала?».
Штольман — такой Штольман. Скажи, что устала, ведь посреди танца унесёт.
Улыбнулась как могла более светски: «Всё хорошо, Яков Платонович».
Только Яков хотел ей велеть отдыхать, как на второй — вальс, Анну пригласил губернатор. Штольман сжал губы — что ж. Он у властей явно в фаворе. Зато пару последующих быстрых танцев Анна пропустила. Яков сегодня не отходил ни на шаг — увел её в сторону, к небольшому диванчику в нише. Анна присаживаться не стала — на подобных диванчиках отдыхали обычно более пожилые дамы, а в начале вечера они и вовсе пустовали.
И под закружившуюся музыку очередного вальса рядом с нею склонился в поклоне Ладожев. Штольман, стараясь незаметно расцепить зубы, дал своё согласие. Заметный всегда и в любой толпе, сегодня Ладожев был особенно неотразим. Танцевал он, разумеется, превосходно. Яков наблюдал за парой — оба молодые и красивые, легко скользящие в танце, и ощущал, как вроде бы уснувшая ревность упрямо приподнимает голову. Анна открыто и совершенно искренне улыбалась. С той же безукоризненной вежливостью Ладожев отвел Анну назад.
Яков старался казаться спокойным:
— И о чем вы говорили?
Анна улыбнулась:
— Яков Платонович, я даже не подозревала, что вы такой незаменимый работник.
Яков хмыкнул. Слово «незаменимый» в устах Ладожева внушало скорее тревогу.
После мазурки, которую они, разумеется, тоже пропустили, гостей пригласили к накрытым столам. Большинство дам отходили привести себя в порядок после танцев, Анну, незнакомую с домом, пригласила за собой горничная.
Анна зашла в отдельную комнатку без окон, оглянулась вокруг — свечи довольно яркие, столик, небольшой диванчик. Нужные удобства, очевидно, за дверью. Дверь открылась раньше, чем она сообразила хоть что-то. Смутно знакомый молодой военный, без верхнего мундира и в полу расстёгнутой рубашке склонился перед ней в поклоне и понес какой-то бред о своем восхищении. Оборвала его речи резко.
— Дайте мне пройти.
Она стояла возле диванчика, он перекрывал дорогу. Не отступил, наоборот, загородил путь еще больше. Анна резко отшатнулась. Заколка, которую она перед этим начинала поправлять, расстегнулась и упала на пол. Анна лихорадочно перебирала варианты — бить, кричать? В любом случае скандал. Молодой человек вдруг резко опустился на одно колено, схватил подол её платья и понес что-то вновь о её красоте. Анна рванула подол — мужчина вцепился крепко и не выпускал.
Дверь дернулась, повернулась дверная ручка — сюда уже кто-то входил.

На пороге, поджав губы, и окинув всю картину одним взглядом, стояла графиня Белецкая. Тут же резко шагнула вперед. То, что не вышло у Анны, она совершила одним лишь величественным движением — буквально подвинув собой молодого человека, отчего тот отшатнулся и выпустил подол, графиня встала у дивана. Одним жестом велев Анне сесть, графиня опустилась на тот же диван с краю. Теперь молодой человек стоял на коленях у ног графини. Подобранная по пути ею же заколка исчезла в невидимом кармане, откуда на свет тут же появилась колода карт. И уже раскладывая привычным движением пасьянс, графиня соизволила глянуть на юношу:
— В той комнате есть окно. Если вам повезет, может быть, вы еще успеете.
В коридоре уже слышались чьи-то голоса.
Молодой человек растерянно оглянулся, и вдруг приняв решение, вскочил и исчез в соседней комнате.
Белецкая задумчиво окинула взглядом столик:
— А вот теперь мы будем ждать, кто сюда явится и что скажет. Итак: что на сердце — и смотреть бесполезно, тут король всё перекрывает. Что было — дорога дальняя, девятка пиковая, а вот в дальнейшем дороги уже нет. Судя по всему, милочка, на какое-то время ваша дорога остановилась здесь.
Дверь открылась рывком.
Пухленький невысокий господин растерянно замер, женщины за его спиной остановились в недоумении.
Графиня Белецкая раскладывала свой любимый пасьянс, явно отыскав новенькую жертву. Подняла надменный взгляд, едва соизволив заметить вошедших. Господин тут же попятился, кланяясь:
— Нижайше прошу извинить за беспокойство. Ошиблись комнатою-с…
Графиня взглянула на покидающих комнату, как на пыль под ногами. Повернулась к Анне:
— Так, что мы имеем, милочка. Вы с мужем вряд ли успели перейти кому-либо дорогу, так что игра идет против вице-губернатора. Сейчас пойдем, поговорим с обоими сразу. Объясняться буду я. Вы мне несколько обязаны, так что сделайте милость, меня не поправляйте. Мужу рассказать можете, но не раньше, чем через день. Иначе он вызовет мальчишку на дуэль, и увы — ничем хорошим это всё не закончится. А за день Ладожев вашего мужа к делу пристроит, да он и сам поразмыслит. Ведь на мысль навел именно он. Все видят, как супруг на вас смотрит, и как взглядом провожает, едва вы танцевать отходите. Впрочем, сам он светские вечера не любит, но и вам тоже танцевать не даёт. Хотя в вашем возрасте не только позволительно, но и желательно.
Анна поразмыслила. Графиня ей помогла, и должна понимать, как себя далее вести. Да и не тайна, всё равно скоро известно станет.
— Ваше сиятельство, да ведь он не ревнует. Нет, ревнует, конечно, но не настолько. Он переживает, как бы я не устала слишком сильно.
Та глянула внимательнее:
— Вот как? Тогда задумка была тем более неразумной. Идёмте же.

Собрать вместе Ладожева и Штольмана оказалось для неё делом пары минут.
Начала спокойно:
— Мне следует рассказать вам нечто важное.
Далее поведала, как услышала в зале намеки на госпожу Штольман, которые ей очень не понравились, и пошла за той следом. (Что, кстати, было чистой правдой). Как к ним в комнату неожиданно вошел подпоручик Вежев, который был крайне поражен, увидев графиню. Далее рассказ был четок и точен.
Штольман окаменел. Ладожев среагировал сразу же:
— Анна Викторовна, вы очень бледны. Дайте пока воды Анне Викторовне, я через минуту буду.
Белецкая нашла графин со стаканом, подала воды. Анна пила, стараясь не торопиться, и действительно становилось легче. Яков осторожно придерживал за плечи.
Появился Ладожев. Коротко склонился к руке Анны:
— Анна Викторовна, разрешите высказать свою признательность. Вы держали себя безукоризненно. Признаться, я вам очень обязан.
Повернулся к Штольману:
— Ночь уже. Отвезите Анну Викторовну домой. И да, послушайте еще.
Более тихо, в сторону:
— Кажется, всё в полном порядке. Но сами успокоительных не давайте, если что будет тревожить, вызывайте доктора, хоть и среди ночи. И главное, сами от неё не отходите. Поверьте, я это всё проходил, знаю, что говорю. Завтра с утра жду у себя, будем разбираться с ситуацией.
Сам повернулся к Белецкой:
— Ваше сиятельство. Позвольте выразить мою глубочайшую благодарность. Вы сегодня спасли даже и не одного человека.
Та с благосклонной улыбкой выслушала. Задумчиво глянула вслед Штольманам:
— Однако же, вы очень заботливы по отношению к ним.
Тот чуть усмехнулся:
— Была бы возможность, я бы и завтра на весь день его куда-нибудь отослал. А теперь давайте побеседуем серьезно. Будьте любезны рассказать всё в подробностях, и так, как и было на самом деле.
Та глянула внимательно:
— А подпоручик за это время не скроется?
Еще более злая усмешка мелькнула на губах Ладожева:
— Уже не успеет.

Штольмана трясло. Только огромными усилиями он держал себя в руках. Он, который должен сейчас утешать и успокаивать Анну, ведет себя как нервная институтка. Но стоило представить наглого подпоручика, тянущего к Ане руки, представить, что могло бы быть, и его вновь начинало трясти. Он не знал, что сотворил бы, случись хоть что-то с Анной. Но сейчас он не мог даже броситься отыскивать обидчика. Оставить сейчас Анну одну совершенно невозможно. Оставить в одиночестве ради желания отомстить за неслучившееся, и рисковать её здоровьем, спокойствием, и тем, что он не мог выговорить даже мысленно — тем, что должно быть надежным и незыблемым. Нет, с Анной всё хорошо — её хранит Господь, судьба и весь мир. Поэтому он тоже перестанет дергаться и тоже будет хранить её. А тот подонок от расплаты не уйдет. Оставалось надеяться на то, что интрига направлена была против Ладожева — и тот никого упустить не должен.
— Как ты себя чувствуешь, Анечка?
Анна повторила в сотый раз, что с ней всё хорошо и ничего не случилось. То, что Яков не спокоен, она угадывала — по слишком неподвижному, застывшему лицу, по сжатым губам, и упрямым морщинкам меж бровей, прорезавшимся гораздо резче. Она и сама не могла успокоиться — случившееся уже отошло, но появился новый страх — что, не думая и не размышляя, куда-то бросится ради её защиты Яков. Пожалуй, графиня была права — сегодня ему ничего нельзя рассказывать.
— Я почти не успела испугаться, — и пошатнулась. — Я так устала, Яша.
Он опомнился. Подхватил на руки и нёс до самого крыльца. Нёс бы и дальше, но необходимо было открывать дверь.
— Яша, я немного сама дойду, хорошо? Мне так удобнее.
Он соглашался со всем. Выгнал из спальни ожидающую их возвращения горничную, сам раздевал, сам укутывал, сам поил принесенным девушкой теплым молоком.
— Яша, ну что ты? Ведь ничего не случилось, да и не могло случиться. Никто на меня не покушался, хотели всего лишь сыграть спектакль. Мне в любом случае ничего не грозило.
Что с ним происходит?

А он сидел и думал. Что всё возвращается, так или иначе. Что на земле безопасного места нет. Что прошли те времена, когда он ничего не боялся. Ужас, так и не испытанный в Петербурге, когда надо было держаться изо всех сил и бороться, вдруг догнал его сейчас, накрыл с головой из-за мелкой провинциальной и по большому счету ничего не стоящей интриги.
Прижал к себе теплый кокон укутанной в одеяло Анны, что-то шептал, убаюкивая.
Он справится, пусть только пройдет эта ночь.

А поутру в сумрачном зимнем рассвете не видно вчерашних теней. Тихо и нежно улыбается Анна. Вокруг тепло и хорошо. Натоплен, не жарко, но приятно, дом, одеяло греет ласковым мягким коконом, укутавшим и прикрывшим от мира их обоих. С Анной всё хорошо. И не могло быть иначе. Сейчас Яков и сам уже смутно помнит вчерашнее своё состояние, и не может толком понять — что это с ним случилось. Всё хорошо и с ними, и — теперь он даже может произнести это и мысленно, и вслух — и с их ребенком. В их доме Анне безопасно. Все бессмысленные страхи растворились с рассветом.
Ему пора. Пора разбираться. И нет — не мстить. Воздавать по справедливости.
Ожидающий его в кабинете Ладожев совершенно спокоен и невозмутим.
— Поручик задержан. Где сейчас? В уездной полиции. К вам нельзя ни в коем случае — вы заинтересованное лицо. Допрашивал ночью я лично.
И на вопросительный взгляд:
— Жив он, цел и здоров. Мне-то отчего голову терять? Вот можете посмотреть протоколы. Всё там просто. Сам он никаких намерений вовсе не имел. Крупно проигрался в карты, в счет долга согласился разыграть сцену ухаживания. Должен был упасть перед дамой на колени, и тут же вошли бы заранее организованные свидетели. Вы бы натворили неведомо чего, с последствиями всевозможными, но при этом с должности бы вылетели наверняка. Я бы получил кучу проблем и навязанного мне кандидата в полицмейстеры. И мало того, что тот бы на других работал, так там и договариваться бесполезно — тот работать вообще не способен. Так что вы меня своим возвращением очень выручили. Вы хоть дело делаете.
Штольман внимательно рассмотрел, поднял голову:
— Остальное давайте.
Тот пожал плечами:
— Что — остальное? Виновник не знает никого, кроме потребовшего долг поручика. Мы с графиней вчера посидели, вспомнили заходивших в комнату, бывших на приеме, кто с кем связан. Основных вычислили. Сейчас их никак не зацепишь, вам все сведения передам — на будущее пригодится.
Штольман глянул жестко:
— Александр Павлович, всё равно ведь узнаю.
Тот вздохнул:
— Ну что вот с вами делать? Я бы сейчас сказал, что вам супруга и так расскажет, так вы ведь себе неизвестно что придумаете. Берите, читайте. Ничего там такого нет.
Под взглядом Ладожева Штольман удерживал на лице совершенно бесстрастное выражение. И думал — пожалуй, хорошо, что Ладожев от него подпоручика спрятал.
— Что с ними будет?
Тот плечами повел:
— Да ничего особенного. Предъявить им нечего, даже неофициально. Подпоручик напишет прошение о переводе, а уж новое место назначения я ему подберу. А там пусть хоть за службу берется, хоть спивается. А вот второго, который его считай, и нанял, ухватить у меня есть за что. Вылетит со службы со скандалом и окончательно. И вот когда его знатные родичи разбираться в часть явятся, им виноватых и укажут. Так что пока там все несколько заняты будут. И да, желание строить подобные интриги насчет вашей супруги отобьёт у всех, и я думаю, уже навсегда.

Штольман спешил домой. О службе сегодня и мыслей не было — пусть считают, что в кои то веки взял выходной.
— Анечка, как ты?
Она опустила взгляд:
— Я должна кое-что рассказать, это может быть важно.
Тот прижал к себе:
— Не надо, я всё уже знаю, читал протоколы. Тот арестован, допрошен и будет выслан из губернии. Тебе уже ничего не угрожает.
И с тревогой:
— Ты испугалась, очень? Если он напугал тебя, я его из-под земли достану и убью.
Единственный, кто умеет так пугать Анну на пустом месте — это Штольман.
— Яша, я прошу тебя, пожалуйста…
Мужчин не удержишь никогда и ничем, тем более мужчин, собирающихся защищать свою женщину. Слава Богу, что в этот раз обошлось.

Жизнь постепенно наладилась и вновь вошла в свою колею.
К тому же вскоре Ладожев сообщил с довольно небрежным видом — главный идейный вдохновитель того действа, внешне оставшийся безнаказанным, выехал из Вологды в своё имение в ярославской губернии. Очевидно, не выдержал негласного осуждения, когда положение Анны стало всем заметно — и тонкая улыбка скользнула по губам.
У Ладожева стало еще на одного противника меньше.

Отредактировано Еленаsh (26.09.2025 20:38)