Трактир на окраине, для небогатых торговцев, мещан, прибывших на ярмарку. Епифанов уже разобрался, докладывал.
Убийство произошло в пьяной ссоре, при свидетелях. Убийца схвачен по горячим следам — он из последнего обоза, прибывшего неделю назад из северного уезда.
— Дикие люди приехали, лесные. Одно слово — чудь.
Мелкий торговец в трактире спьяну возмутился — как это дикие нехристи с ним за одним столом сидят. Мол, Господа Бога истинного не знают, в лесу дремучем родилися, пням замшелым молилися. И про диких их богов что-то добавил — так тот чудь нож выхватил и торговцу прямо в сердце всадил. Все вокруг уже были крепко пьяны, схватить не успели, но прибежавшим городовым описали четко, и тут же место лесного обоза указали. Убитого отвезли к Галкину, задержанный уже отправлен в участок. Штольман показания троих свидетелей просмотрел, велел им передать, чтобы из города пока не уезжали, и отправился в участок.
В камере на топчане задержанный — молодой на вид парень явно одной из местных коренных народностей, одетый в некрашеную домотканую рубаху, явно купленную здесь же на ярмарке, меховой тулуп подложен под голову. Парень спал.
Штольман вышел:
— Не трогайте, пусть проспится.
Знал по опыту, что отношения с алкоголем у коренных народностей чаще всего бывали сложными.

Кажется, дела на сегодня окончены. На дворе уже тьма — беззвездная, цепляющая морозом ранняя зимняя ночь.
Даже тепло дома отчего-то не принесло облегчения — то ли перемерз за последние часы, то ли чем-то неуловимым звенела тревога.
Анна не спала, как всегда. Как всегда, отблеск вины заставил быть неловким и путаться замерзлыми пальцами в пуговицах, пытаясь отвести её руки:
— Я холодный, Анечка.
Она уловила главное — живущую у него внутри тревогу. Еще неясное дело, уже занимающее все мысли. И то, что опять побежит спозаранку, толком не выспавшись. Вот этот миг, когда подан поздний ужин, налит горячий, почти обжигающий чай с вечными добавками местных травок — былая память заставляла одобрять их полностью — этот краткий миг заменял полные сутки тревог. В этом миге было спокойствие. Была вера, что всё преходяще — и лишь этот миг вечен.

Утром сразу же в участок. Едва успел просмотреть переданные Галкиным материалы — отметил оперативность. Если он сам домой затемно пришел, то когда же тот работал? И тут же срочный вызов в губернское правление.
Ладожев серьезен, очень:
— Что у вас на ярмарке произошло?
Так и крутилось на языке: «Кто же вам сводку успел прежде меня подать?»
Доложил четко: обстоятельства убийства, подозреваемый задержан по горячим следам.
Ладожев смотрел хмуро:
— Доказательства есть? Или первого подходящего схватили?
Штольман заледенел.
— Показания трех независимых свидетелей, сидевших за соседним столом. Ни с жертвой, ни с убийцей никто ранее знаком не был. Двое хотя бы друг друга знают, третий — приказчик из Ярославля. У подозреваемого изъят нож со следами крови, по заключению экспертизы своеобразно изогнутое лезвие полностью соответствует форме раны.
Ладожев помрачнел еще больше:
— Лично проверяли?
— Большую часть.
— Взят на месте преступления?
Штольман ответил уже медленнее:
— Нет. Через время.
Ладожев скомандовал жестко:
— Проверьте всё лично. Есть сведения, что он может быть не виновен. Или лично ручаетесь за доказательства для суда, или отпускаете. Время до полуночи.
Штольман уходить не спешил:
— Что за сведения?
Тот медлил.
Упрямо:
— Мне с ними работать.
Ладожев кивнул:
— Ладно. Он своим говорил, что не убивал никого. Своим они не врут.
По мелькнувшему выражению в глазах Штольмана, понял, что того сведения не впечатлили.
— Свободны.

Штольману приходилось сталкиваться со взглядами некоторых племен. «Я не убивал» — могло означать всё, что угодно, вплоть до: «Мне велели убить духи. Духи убили, а не я».
Вопросы множились.
Прежде всего требовалось допросить подозреваемого.
Парень спокойно вошел в его кабинет, уверенно сел на стул. На дикого лесного жителя, теряющегося в городе, он был похож менее всего. Низкорослый, смуглое широкоскулое лицо, узкие щелочки черных глаз. Иссиня черные волосы заплетены в сложную косу, перехваченную простым ремешком. Тулуп из выделанных кож, мехом внутрь — такие носят многие, даже и из местных крестьян и охотников, и шапку — из тонко выделанной кожи, также мехом внутрь, с длинными «ушами» и удлиненным треугольным верхом, богато отделанную золотистым мехом — положил рядом на соседний стул. Мех росомахи — отметил, вспомнив прошлое, Штольман. Нечастая и ценная добыча. Парень взял с собой вещи — рассчитывал, что его отпустят. Следов какого-либо похмелья на нем также заметно не было.
Штольман вдруг спинным мозгом почувствовал — чтобы тот говорил, следует не допрашивать, а разговаривать как с равным. О какой-либо субординации лесные племена имели самое слабое представление.
Штольман глянул прямо:
— Как твое имя?
Тот, спокойно:
— Ол’кой.
— Говорят, ты убил.
Парень, также спокойно и кратко:
— Нет.
— Нож твой?
Штольман отметил качество стали, удобную рукоять, клеймо мастера на рукояти.
— Мой.
— Здесь кровь.
— Нож резал. Ол’кой резал.
— Что резал?
— Мясо резал, в костре пёк. Много резал.
— Где вчера вечером был?
— У себя был, в шатре был.
— Кто видел?
— Один был.
Молодой парень, в племенах, где правят старейшины — и отдельный шатер. Хороший нож, шапка из явно дорогих, не обычных. Парень был не из простых.
— Что днем делал?
Тот размышлял, вспоминая:
— По торгу ходил. Товар покупал.
— Один ходил?
— Все ходил. Кто приехал, все ходил.
— Кто именно, сколько?
Ожидал невнятное перечисление. Но тот четко:
— Я приехал, старейшины приехали — четыре. Всего пять. И шесть — человек начальник ходил, торг показывал, товар показывал.
Штольман настрожился:
— Что за начальник?
Тот уверенно, как само собой разумеющееся:
— Конаг прислал. Конаг звал на торг. Его человек сани дал, лошадей дал, с собой взял. Тут встречал, товар взял. Другой встречал, по торгу водил, товар показал, я купил, много.
Картина выяснялась:
— Что за товар привезли?
— Мех привезли, хороший мех. Самый хороший — для конага.
Ясно. Личный обоз с пушниной для Ладожева. «Начальник» же тот и доложил ему вчера наверняка.
— Что покупали?
— Всё покупали. Чай покупали, табак покупали, топоры, котлы, ножи, всё. Холсты покупали, много, цветные. Начальник в большой шатер отвел — сам десять вышло и более.
Штольман уже понял, что в схемах Ладожева сам черт ногу сломит:
— Сам десять чего?
— Купец к нам приезжает, много-много шкур берет, мало дает. За десять шкур — один нож дает, плохой. Здесь начальник ведет, деньги дает. За одну шкурку — один нож выходит, хороший. Сам десять выходит.
Более-менее картина становилась ясна. Почем там у них пушнину Ладожев брал — неведомо, явно не по рыночной стоимости, но всё равно дороже, чем местный купец. И главное — весь товар те покупали по ярмарочным, а часто и оптовым ценам. Что ничего не стоило Ладожеву, но давало им выгоду в десять и более раз.
Парень продолжал:
— Еще ружья охотникам покупали — в долг начальник дал.
Штольман насторожился сразу:
— Что за ружья, зачем?
— За большой горой племя веапов живет. Совсем дикие люди — деньги не знают, считать не знают. Ружья старые — нечем зверя бить. Купец за ружья нечем платить. Купец сказал — дочерей возьмет, ружья привезет. Наши старейшины договорились — они ружья привезут, те много-много шкуры хорошие принесут. У них лес большой, шкуры лучше. Мы шкуры конагу отдадим. А нашим охотникам дочерей в жены дадут, купцу не дадут, выкуп мало-мало возьмут. Нашим охотникам далеко ехать, жены искать. У веапов красивые жены, сильные.
Ясно было, что нужно на месте всё выяснять:
— Ваши где стоят?
Выслушал описание места.
— Сегодня на ярмарке ходят?
— Сегодня в шатре сидят. Ол’кой нет, деньги считать нет.
Ясно. Парень у них единственный, кто разбирается в счете и ценах. И время у Штольмана до полуночи.
— Что ночью сегодня делать будешь?
— Спать Ол’кой будет. Завтра рано-рано обоз идет. Одни не идем — дорога чужая. Торговец чужой с обозом идет, всех ведет.
Парень на убийцу был не похож. Но отпустить подозреваемого, на которого четко указали три свидетеля, Штольман не мог.

Версий было несколько. Проверять следовало все. Первое — взаимоотношения в племени. Нашел обоз. Четверо мужчин гораздо старше, в таких же тулупах. Черные волосы заплетены в две косички, едва спереди достающие до плеч, шапки обычные, без треугольного верха, на опушках волчий мех. У одного точно такой же нож, у всех прочих — несколько похуже. Задавал вопросы, всё сказанное парнем подтвердилось. Завтра действительно обоз уезжает. Обоз ведет чужой купец, если Ол’кой вовремя не придет — поедут без него.
Объяснили просто:
— Тот знает свою дорогу, если ему надо — значит, придёт.
То, что парня могут задержать против его воли, им явно не приходило в голову.
Второй вариант — желать убить могли именно торговца, личные счеты, либо же ограбление, а чудь лишь попались под руку. Косвенным подтверждением этой версии являлось то, что среди свидетелей ни одного лично знакомого с убитым не было. Зимой торговцы в одиночку по ярмаркам обычно не разъезжали. Проверил место остановки погибшего торговца. Увы. Вместе с ним в трактире действительно находился его земляк, но ко времени ссоры тот уже крепко выпил и спал:
— Разморило в тепле, однако.
Его с трудом растолкали полицейские, которым он сообщил имя и все данные об убитом. Товар и деньги находились на месте. Товар был на вовсе небольшие суммы — торговец занимался мелкой галантереей, и никаких особых недругов не имел. Судя по всему, он действительно оказался случайной жертвой.
Штольман уже понимал, что искать можно до бесконечности, а времени оставалось всё меньше.

Вновь допросил свидетелей по одиночке. Показания различались в мелочах, но в основном сходились на том же самом: сидевший за столом с торговцем парень во время ссоры ударил того ножом. Парня описывали в общих чертах, но тоже совершенно одинаково.
Пытался узнать подробности:
— В чем был одет?
— Не смотрел. В тулупе расстегнутом. Что там смотреть — чудь, он и есть чудь.
Доказательств сговора не отыскалось.
Штольман рассудил здраво — в трактире блюда подавал половой, который должен был всех видеть. Епифанов, его, к сожалению, выпустил из виду.
И тут неожиданно нашелся четвертый свидетель. Половой подтвердил, что за тем столом сидели трое, вначале один — чудь, затем к нему на пустые места подсели два торговца, уже выпивших. Во время ссоры полового не было в зале, парня он в лицо не рассматривал, оттого в свидетели не попал.
Расследование пошло по второму кругу.
Зашел в участок, спросил, как арестованный.
— Да что ему будет, ваше высокоблагродь. Сидит на корточках, в стену смотрит.
Штольман лишь кивнул:
— Пусть сидит.
Епифанова подозвал, указал на пропущенного полового. Заодно спросил:
— Что о ноже думаете?
Тот рассматривал задумчиво:
— Новгородский, торговцы раньше часто возили, вот и клеймо их. Охотники берут, им зверя хорошо разделывать.
Штольман задумался:
— Так значит, таких ножей много?
— Не очень. Нож дорогой.
Времени у Штольмана оставалось всё же не до полуночи — а до рассвета, пока не ушел обоз. Спать ему сегодня не придется.
Следовало хотя бы забежать на минуту и предупредить Анну. И еще задержаться на пару минут — пообедать. Сутки бегать по морозу голодным было не самым разумным.
Штольман вдруг остановился и растерянно оглянулся.
Он стал разумным.

Дома в печи ждали разогретые блюда и, судя по всему, ждали бы его весь день. Срочно пообещал сам себе, хоть сколько-то вовремя в доме появляться.
Анна сидела за столом рядом и не отводила от него взгляда.
Рассказывал попутно:
— Парень скорее всего не убивал. Ножей таких много. Его не рассмотрели толком свидетели. Если предъявить им несколько молодых парней похожей внешности, его вряд ли опознают. Многим, да еще и пьяным, вся чудь на одно лицо. Обвинение для суда уже рассыпется. Но сейчас все твердо указали на парня. Если я сегодня не докажу иного, обоз уйдет без него.
Аня смотрела внимательно:
— И что тогда будет?
— Ему идти одному через всю огромную губернию. Или дойдет, или нет. И второй обоз сюда уже не отправится.
И Анна вдруг сказала:
— Он может погибнуть. И не только он. В северные леса не повезут ружья, не поменяют на мех, и то дикое племя продаст девушек чужому купцу. Что с ними тогда станет? Вы же не сможете защитить.
Штольман помрачнел:
— Нет. Все леса не перекроешь.
Анна произнесла твердо:
— Я могу позвать духа и спросить.
Штольман, похоже уже знающий, чего ожидать, ответил не менее упрямо:
— Нет. Во-первых, тебе уже может быть опасно. Ты мне обещала — сейчас никаких духов. Во-вторых, купец уже был сильно пьян и ничего толком не видел. Он бы и жив остался, с него бы пользы не было. У меня таких свидетелей пол трактира.
Анна не собиралась сдаваться:
— Он мог что-то видеть.
Штольман усмехнулся:
— Там все могли что-то видеть. Толку то.
Быстро, не обращая уже внимания ни на что, допивал чай. Ему пора.
И вдруг услышал тихое:
— Яша…
Анна сидела рядом, вцепившись в скатерть, и смотрела мимо.
— Яша, парень, молодой, смуглый, сидит в камере вашей, и поёт. Это он?
Штольман ответил медленно, вдруг чувствуя, как леденеют губы:
— Наверное. Но он был жив.
— Он жив, Яша. С ним всё хорошо. Он просто поёт. Глаза закрыты, рубаха темно-красная, вся вышита, очень густо, и рукава, и ворот, пояс из тисненной кожи, с кистями, на голове шапка, красивая, с золотым мехом.
Открыла глаза, вдруг выныривая.
— Он шаман, Яша.
Тот кивнул:
— Да я уже и раньше понял. Только одет он сейчас по-другому, нет ни рубахи, ни пояса.
И вдруг вскочил:
— Я к свидетелям. Спасибо, Аня.

Слава Господу, свидетели, бывшие в том трактире либо в нём, либо поблизости остановились. По всему городу бегать не надобно.
Вновь допрашивал по одному. Вновь кто помнил, кто не помнил, но в целом показания сходились.
— На голове у парня что было? Шапка?
— Какая там шапка, чай не в лесу. В доме чай шапку снимают. Не видели никакой шапки.
— Не простоволосый же с мороза пришел?
— Знамо дело, на лавку видать положил.
— Когда убегал, что в руках было?
— Так нож ведь и был. Оттого никто следом и не бросился, оно ведь надо — под нож ведь.
— А во второй руке?
— Ничего не было.
Штольман быстро, стоявшему рядом Епифанову:
— Обыскать трактир. Должна быть оставленная шапка. Если вчера уже трактирщик себе пристроил — забрать.
Вновь вопросы:
— Волосы на голове какие?
— Так черные.
— Заплетены, распущены?
— А оно нам надо, на всякую чудь смотреть?
И неожиданно в свою очередь ответил половой, вовсе считавшийся никаким свидетелем, так как со спины подходил и в лицо не смотрел:
— Заплетены. Две косы. Точно видел.
У шамана коса одна, очень сложно плетенная.
Штольман поднялся:
— Это не он. Где еще племена похожие живут?
Епифанов подошел с шапкой в руке, обычной, круглой, без опушки:
— Да много где, если от города подалее, то деревень возле лесов много.
— Поднять всех городовых, информаторам всем задание. Выяснить, где похожий был, если уехал, то куда. Объявить срочно в розыск. Этого сейчас прикажу отпускать.
Срочно отправился в участок. Оформил новые показания свидетелей, приказ об розыске. И отмену постановления о задержании.
Ол’кой уже одетый, в тулупе и шапке тут же шагнул навстречу:
— Я тебя жду уже.
Штольман криво усмехнулся:
— Ждешь? Хорошо.
— Ты шел долго. Ты всегда долго идешь, но доходишь вовремя. Это хорошо. Когану скажи — мы помним. Надо — пусть зовёт.
Штольман лишь молча дверь открыл. А коган их, наверняка, и сам не позабудет.
Невольно усмехнулся. На часах пробило полночь.

На второй день за городом перехватили молодого парня, из вепсов. За непокорность выгнанный из деревни, тот нанялся сторожить обоз.
Штольман спросил:
— Говорят, ты пьян тогда был?
Парень смотрел не зло, обыденно:
— Ну и что? Тот не меня обидел — всех моих. Сказал — его бог придет, а мы умрем, все.
Штольман лишь проронил:
— Ты в чужих краях. Многие так говорят.
Молодой вепс уверен был в своей правоте:
— Многие говорят, а он за всех заплатил.
Штольман поднялся:
— Уводите.

Под еще более радостный звон бубенцов на санях, под гул праздничного гуляния, под пересчет звонких монет из выручки завершалась ярмарка. Ныне пустовали основные лавки, вся выручка — у продавцов сладостей, пирогов да пряников, на каруселях да в трактирах. Город расщедрился — в небо ударил пусть небольшой, да фейерверк. Таких радостных воплей Яков не слышал уже давно. Усмехнулся — Ладожев, на радостях, позабыл свою извечную экономию и вытащил припрятанные запасы.

Смотрел, странно. Такое ощущение, что с закрытием ярмарочных балаганов завершился очередной период в жизни.
В жизни, которая вновь вошла в свою колею. В городе, в котором он вдруг стал своим. Работал уже без оглядки, уже зная и места, и людей, уже без особых усилий решая повседневные проблемы. Пока от крупных Бог миловал.
Четко сработались с начальником уездной полиции Евдокимовым. Тот вовремя пришел на помощь в самый разгар ярмарочных хлопот, затем подключился сразу же, поднял всех своих людей и в результате задержал убийцу, и теперь они постоянно выручали друг друга.
Штольмана уже считали своим почти все. Как оказалось, и Ладожев тоже.