Ленинград, ночь с 14 на 15 сентября 1980 года.
Штолик, он же Штольман, возлежал у Сальникова на груди, морда усатая. Щурил свои зеленовато-синие глазищи, топорщил белоснежные усы и тарахтел, как трансформатор. Зверь. Зверюга килограммов на шесть уже, грудная клетка под ним прогибалась. Самый младший член семьи, чтоб он был здоров. Пока, во всяком случае, младший.
Вообще-то Штолик считал себя его котом - с тех самых пор, как он его трёхмесячным котёнком привёз из детдома для Риммы с Мартой. Хотел сделать девочкам подарок, а сделал себе самому. Полтора года назад это выглядело так: стоило Сальникову переступить через порог, как откуда ни возьмись выкатывался этот требовательно мурчащий чёрно-белый комочек и, если не взять его немедленно на руки, начинал движение по штанине вверх. Карабкался упорно, будто Пик Коммунизма штурмовал, и как-то умудрялся не срываться, даже когда был совсем крохой. Впрочем, у Сальникова редко хватало терпения досмотреть этот аттракцион до конца, он сдавался раньше, пересаживал котёнка на плечо и уже потом, в спальне, снимал его вместе с пиджаком.
Сейчас Штолику уже одного плеча не хватало и его получалось разве что пристроить в виде воротника. Хорошо хоть, у него изменились приоритеты, и теперь кот всё-таки предпочитал втиснуться рядом в кресло или вытянуться вдоль спинки дивана, чтобы мурчать или похрапывать прямо в ухо. А вот на грудь, как сейчас, он Владимиру Сергеевичу уже давненько не ложился. Кажется, с тех самых пор, как его ранили за две недели до свадьбы. Тогда Римма ещё пыталась как-то Штолика отвадить, ругалась, когда тот устраивался поверх повязки, выставляла его за дверь, но стоило ей отвлечься, а двери приоткрыться хоть на пару сантиметров, как зверь неумолимо просачивался, взбирался и укладывался, причём, что интересно, всё-таки не на пулевое отверстие, а чуть в стороне. В конце концов, они смирились, поскольку весил Штолик в то время всего-ничего и дремалось с ним за милую душу. Они тогда ещё не знали, что так будет всегда.
Да, в спокойные дни Штолик безусловно считал главным хозяином Сальникова. Но когда что-то случалось, а в их семье никогда не было недостатка в происшествиях, он молниеносно оказывался там, где по своему кошачьему разумению был нужнее всего. Когда Римму навещал очередной незваный дух, Штолик узнавал об этом вторым, после самой духовидицы, и являлся на помощь, хотя его-то как раз никто не звал. Духи по-прежнему причиняли Римме массу неудобств: она теряла сознание, страшно мёрзла, у неё обильно шла носом кровь, но всё равно им стало легче, потому что Сальников теперь точно знал, как помочь и согреть. Все прочие домашние в такие моменты просто испарялись, но вот изгнать кота не удавалось. Штолик пробирался под плед, которым Владимир Сергеевич укутывал жену, его приходилось брать на руки вместе с ней, в общем, кот старательно ломал им с Риммой тет-а-тет и в то же время добавлял уюта и живого тепла.
Когда у Марты с Платоном был "чувствительный период", то есть до признаний и предложения руки и сердца уже дошло, а до свадьбы ещё надо было дотянуть, Штолик охотно исполнял при них роль дуэньи - танцевал у девушки на коленях ритуальные танцы и лез целоваться к ней сам, всем своим видом демонстрируя Платону, что его очередь ещё не пришла. Когда Марта болела... Сальников вздохнул, вспоминать об этом до сих пор было тяжко. Тогда кот вообще практически переселился к ней в комнату, выходил только к лотку и тут же нёсся назад. Даже есть и пить он соглашался только там, не выпуская Мартусю из поля зрения. Две критические недели Штолик с Платоном если и спали, то только по очереди, впрочем, тогда вообще никто из семьи нормально не спал и не питался, потеряли на всех, наверное, килограммов тридцать веса.
Сегодня же кошачья опека опять понадобилась самому Сальникову. Схватки у Риммы начались в загсе. То есть, как потом оказалось, что-то она почувствовала уже с утра, но никому ничего не сказала, чтобы дать Марте с Платоном спокойно расписаться. Спокойно не получилось, прямо во время церемонии бракосочетания долгожданное чадо окончательно решило, что пора, и из загса Римма уехала на скорой помощи. Сальников даже не помнил толком, как прошёл свадебный банкет, настолько голова была другим занята. И что молодожёнам желал - за себя и за Римму, которая была Марте за обоих родителей - помнил с трудом, хотя и не пил почти совсем. Извинился перед детьми, уехал домой пораньше. С тех пор прошло много часов, даже Марта с Платоном успели вернуться, а дежурная медсестра в роддоме уже узнавала Сальникова по голосу.
Нервничал он ужасно. Римма была здорова, беременность проходила ровно и даже духи ей не слишком досаждали. Но о том, что тридцать шесть лет - очень солидный возраст для первых родов, им не сказал только ленивый. Владимира Сергеевича просто трясло от слова "старородящая", которым клеймили молодую, красивую, цветущую женщину. Месяц назад он чуть не прибил старую каргу в женской консультации, позволившую себе произнести им в лицо: "Сначала тянут, а потом от врачей чудес ждут..."
Штолик на груди затарахтел ещё громче. Отвлёкся от вылизывания белоснежной манишки, вытянул лапу и тронул Сальникова за подбородок. Кот был прав, злиться сейчас уже не имело никакого смысла. Сейчас надо было просто ждать, но как раз этого Владимир Сергеевич не умел и не любил.
Как они там? Римма обещала ему девочку, и он ей верил. Хотела Адой назвать, в честь своей матери. Ада Владимировна - ему очень нравилось, как это звучит. Почему, чёрт возьми, нельзя просто быть рядом, держать за руку? Насколько легче сейчас было бы им обоим или даже всем троим!
- Учти, - сказал Сальников коту хрипло, - если полезешь к доче в кроватку до того, как она станет сильно больше тебя, я на время отнесу тебя назад в детдом. Будешь выступать в самодеятельности, весь такой красивый...
Штолик явно не поверил, насмешливо наклонил голову набок. Он был элегантен, как рояль, носил свой чёрный фрак с белой манишкой с прирождённым достоинством и этим отчётливо напоминал своих однофамильцев - Платона и его отца.
В дверь стукнули чисто для приличия, но ответа дожидаться не стали. Яков Платонович Штольман, лёгок на помине - начальник, друг, почти брат, а теперь ещё и сват, даже глубокой ночью умудрялся выглядеть с иголочки.
- Лежишь?
- Жду.
- Звонил?
- Полчаса назад. Пока всё то же.
- Может, коньяку?
- Нет.
- Уверен?
- Мне хватит. Я себе обещал сегодня не перебирать.
- Это ты опрометчиво.
- Сам знаю. Вот, котом спасаюсь.
- Кота с собой возьмём.
- Куда?
- Всё по традиции - на крышу. И термос крепкого кофе с коньяком понадобится, чтоб не замёрзнуть.
- Яков, я тебе только что сказал...
- Ты обещал не перебирать - я прослежу. Считай это приказом, майор.
- Пап, на какую крышу? - поинтересовался заглянувший в комнату Платон.
- На вашу, - ответил Яков. - Оттуда, помнится мне, прекрасная панорама открывается.
- Тогда мы с Мартой с вами.
- Шутишь? - удивился Сальников. - У вас первая брачная ночь, как-никак...
- Какая может быть ночь, когда Риммочка рожает? - донёсся из коридора взволнованный голос Мартуси.
- Действительно, - пробормотал Сальников и сел вместе с котом.
Штолик никакого неудовольствия не выказал, но и спустить себя на пол не позволил. Придётся нести.
- Я тогда ещё Асе позвоню, - решил Яков. - Всё равно она тоже не спит.
Дружеский междусобойчик стремительно превращался в семейные посиделки, но это было даже хорошо, на душе потеплело. За последние два года Сальников настолько пристрастился к этой домашне-родственной суете, что уже с трудом понимал, как до того столько времени прожил один.
На крыше сидели вшестером, включая кота, до самого утра. С одеялами, пледами, чаем и кофе в термосах не замёрзли, было хорошо. Около половины шестого на груди у Сальникова вдруг нагрелась ладанка, их с Риммой "якорь", который они уже больше года носили по очереди. Сердце исполнило кульбит, он еле-еле уговорил себя обождать ещё четверть часа, прежде чем снова звонить в роддом. Дозвонившись, вернулся к своим совершенно счастливым и немедленно растолкал угревшегося в одеяле Штолика, чтобы сообщить тому, что он больше не является самым младшим членом семьи. После этого выпили за новорожденную, потому что стало можно, и встретили рассвет - утро новой жизни.
Отредактировано Isur (12.10.2025 05:57)



.
Зато вышла такая почти репетиция). Ведь через год подобное уже в собственном семействе переживать. Пусть Платон мотает на
. Прямо увидела.