Разлом          Глава 7                    Старая кирха

     Дом встретил Якова Платоновича напряженной тишиной, словно большой дом-корабль сел на мель и затих. Не звучали детские голоса, не было слышно топота детских ножек, даже взрослые двигались тихо и медленно. От ужаса неизвестности всех охватил эмоциональный ступор, о котором несколько дней назад рассказывала Анна. Слез, причитаний и истеричных криков не было - словно тревожное ожидание тяжелым покрывалом накрыло всех обитателей дома.

     Картина похищения Анны стала предельно ясна - после возвращения Анны домой из больницы к ним прибежала незнакомая женщина и умоляла осмотреть ее внезапно заболевшего ребенка. Анна Викторовна, конечно, согласилась и уехала на пролетке с этой особой. Домой она не вернулась ни через час, ни через два часа, и тогда экономка позвонила в Полицейское управление Штольману. 

     Дети сидели в гостиной на диване. Витя прижимал к груди книжку, но не отводил печального взгляда от окна. Сашенька лежал рядом со старшим братом, он свернулся калачиком и уткнулся лицом в спинку дивана. На появление Якова Платоновича дети даже не обратили внимания. Штольман взял Сашеньку на руки, прижал  к груди и сел рядом со старшим сыном. Они ждали его объяснений, а он мучительно искал слова:

     - Мальчики, у нас беда - потерялась мама. Мама пошла в больницу, но сбилась с пути. Так иногда бывает - зима, снег, трудно найти дорогу. Мы ее обязательно найдем, и она тоже ищет дорогу домой, возможно посылает нам какие-то сигналы. Сейчас уже поздно, она зашла к кому-то домой, но мы все равно ее найдем, нам помогают наши друзья.

     - Вам нужно вести себя так, чтобы не было потом стыдно рассказывать ей о том, как вы ее ждали. Она скоро вернется, Саратов не такой большой город как Москва или Санкт-Петербург. Мы ее обязательно найдем, все будет хорошо, - Яков Платонович вкладывал такую силу убежденности в свои слова, что она просто физически наполняла детские сердца, но от этого ее не становилось меньше у него самого, наоборот, это чувство все больше и больше овладевало им самим.

     - Господи, помоги нам! Помоги Анне, прошу тебя, Господи! - молило его сердце.

     После ужина Яков отпустил няню домой и сам уложил детей спать. В кабинет он вернулся после десяти часов вечера и работал над планом поиска Анны до полуночи. Потом сходил на кухню, сварил кофе. В эту ночь он старался как можно меньше беспокоить домашних, им и так досталась забот и переживаний. Из гостевой комнаты принес в кабинет подушку и плед, чтобы можно было подремать пару часов на диване. Заходить в спальню без Анны он не мог.

     Эта бессонная ночь казалась ему неправдоподобно длинной, он снова и снова перебирал в уме возможные пути поисков, сопоставлял все известные ему факты, анализировал их, пытаясь предугадать действия преступников. К четырем часам утра подробный план поисков Анны был готов: Штольман разбил полицейских на 5 групп, определил задачи для каждой группы, установил последовательность действий и круг подозреваемых. Он был уверен, что уже в десять часов утра первые результаты розыска будут получены. Казалось, что он учел все возможные зацепки, но еще и еще раз просматривал свои записи, а в глазах стояла его любимая, его драгоценная Анечка... и вместо пунктов плана в памяти все время всплывали строки из стихотворения одного молодого поэта:

                                            Я не могу без тебя жить,
                                           Мне даже синий небесный свод
                                           Кажется каменным без тебя...
                                           Я не могу без тебя жить!
                       
                                                    *             *              *

     Было около шести часов утра, когда сквозь дремоту Яков услышал стук двери в прихожей и тихие мужские голоса. Он мгновенно вскочил, вытащил револьвер из под подушки и распахнул дверь кабинета. В прихожей раздевались два старика и шепотом переговаривались с экономкой. В одном из них он сразу узнал Федора Петровича Шмелева, отца Петра Шмелева. Шмелев-старший год назад ушел на пенсию, но в Управлении полиции появлялся часто, с удовольствием выполнял некоторые деликатные поручения сыскарей, ненавязчиво помогал полезными советами. Второй старик тоже был полицейским в отставке и, видимо, другом Федора Петровича.

     - Еще раннее утро, Яков Платонович, но вы уж нас, стариков, простите, мы долго не спим по утрам. Вот решили вам немного подсобить: один внутри дома будет охранять, а другой - снаружи, по улице и в саду.  Не волнуйтесь, дело мы знаем, револьверы с собой взяли. А вам на службе поспокойней будет, верно?

     У Штольмана так перехватило горло от чувства признательности и благодарности, что он смог только кивнуть.

     - Нам бы, Яков Платонович, на то письмо поглядеть. Мы таких писем за нашу службу столько перевидали, - Шмелев-старший махнул рукой, - может что интересное и заметим.

     Яков Платонович метнулся в кабинет, вынес письмо и протянул его старикам. Они присели на маленький диванчик в прихожей и принялись внимательно изучать конверт, шепотом обсуждая свои догадки. Штольман напряженно наблюдал за ними, стараясь расслышать хоть что-нибудь из их разговора.

     - Конверт, видать, дешевый, ...такие на почте можно купить,...понюхай, клей-то вонючий, ... такой только на почте, ... и чернила, разведенные водой,... а перо-то, смотри, в трех словах четыре раза бумагу продрало, .... старое и не свое... - Шмелев поднял голову и подвел итог:

     - Бандиты это, Яков Платонович, у господ конверты качеством получше, да и на почту они не пойдут, чтобы конверт надписать. Не местные они, залетные, своего дома у них в Саратове нету...

     - Бандиты, - с сомнением посмотрел на него Штольман, - это вряд ли, Калинин очень осторожно подходил к подбору гостей, бандитов среди них не было.

     - А вот здесь вы ошибаетесь, Яков Платонович, - Петр Васильевич даже встал, подошел поближе к Штольману и почти зашептал ему на ухо, - играли у него и бандюки, только скрытно, отдельно от господ.

     - Верно, - поддержал друга Шмелев-старший, - Калинин, он же хитрый, из жандармов. Знаете, за что его со службы выгнали?

     Штольман молчал, потирая лоб рукой.

     - Он злой и жестокий, рукам волю давал на допросах, ему все равно было - дворянин  или нет. Бил всех. Особенно издеваться любил над студентами. Однажды во время допроса одного студента он так разошелся, что сломал стул и ножкой стула избил его. А студент-то оказался сыном вице-губернатора Пензенской губернии, ну, Калинина и поперли со службы. В Пензе он оставаться побоялся, приехал в Саратов, здесь ему по наследству от родственников достался большой дом, вот он и поселился у нас.

     - Дерьмовый он человек, это точно, - подхватил слова Федора Петровича его друг, - он объявил понедельники выходными днями, сам из дома уезжал, а в полночь его подручные с черного входа пускали бандитов... Да не мелочь какую-нибудь, а бандитскую верхушку. Окна плотно закрывали шторами, и до пяти часов утра играли в рулетку. Это их месть, Яков Платонович!

     - Откуда вы все это знаете?

     Старики переглянулись.

     - Так мы столько лет в полиции прослужили, и чтобы своих "стукачей" не иметь? Эти банды между собой грызутся и всегда готовы сдать втихаря друг друга.

     Федор Петрович не успел продолжить свои рассуждения, как в дверь постучали, и на пороге появился Ульяшин. Его было трудно узнать: короткий поношенный овчинный полушубок, валенки и старая меховая шапка. Рядом с ним стояла невысокая молодая женщина с большими карими глазами. Она была замотана в пуховый платок поверх красивой цигейковой шубки и в руках держала плетеную корзинку, накрытую шерстяным платком.

     Увидев эту странную пару, Штольман возмутился:

     - Михаил Петрович! Я велел вам спрятать жену и дочку, а вы вместе разгуливаете по Саратову! Разве так надо беспокоиться о ее безопасности?

     - Яков Платонович! - молодая женщина смело вышла вперед, - Не буду я от бандитов прятаться, и Михаил Петрович не виноват. Я - жена полицейского, знала, за кого замуж шла, он мне все о своей службе сразу рассказал, а я все равно за него вышла. Бегать и прятаться от преступников не собираюсь. А пока Анны Викторовны нет дома, я у вас побуду, за детьми присмотрю и по хозяйству помогу. Вот смотрите, что я детям принесла, - она протянула Якову Платоновичу корзинку, откинула платок, и все увидели пушистого, рыжего котенка, спавшего на дне корзинки, - они с котенком поиграют и печальные мысли хоть на время забудут. Можно? - теперь уже смущенно попросила она разрешения у Штольмана.

     - Можно, - спорить или объяснять что-либо сейчас Яков Платонович был не в состоянии.

     Михаил Петрович только развел руками, а в уголках губ спряталась довольная улыбка. Старики тоже улыбнулись, а Шмелев-старший не удержался и подколол Ульяшина.

     - Вы, Михаил Петрович, к нам в Саратов переехали, видать, не только за хорошей службой под началом Якова Платоновича, а еще и за такой замечательной женой. Вон какую смелую хозяйку себе нашли.

     - Это еще вопрос - кто кого нашел, - тихо пробурчал себе под нос Михаил Петрович, помогая жене размотать платок и снять шубку.

     - Михаил Петрович, подождите меня минут пять, и мы поедем допрашивать Калинина, -  обратился к Ульяшину Яков Платонович и направился к своему кабинету.

     - Так некого допрашивать, Яков Платонович, - смущенно кашлянул Ульяшин и быстро заговорил, - умер он ночью в своей камере, отравили его пирожками, вчера поздно вечером девчонка из его дома принесла для него пирожков...

     - Кто разрешил передать их ему, - прохрипел Штольман, - Кто?   

     - Дежурный надзиратель, новый полицейский, принятый на службу только две недели назад, - заметив, как каменеет лицо Штольмана, добавил, - видимо, плохо выучил правила дежурства и требования к дежурному надзирателю...

     - Немедленно позвоните в Управление, этого полицейского арестовать, и никого к нему не пускать до нашего приезда, - Штольман перебил рассказ Михаила Петровича, - немедленно, пока он не скрылся...

    - Папа! - голос Вити, старшего сына Якова Платоновича, прозвучал настолько неожиданно, что все вздрогнули и уставились на лестницу. Дети, в ночных пижамах и босиком, стояли на верхних ступеньках лестницы. Витя одной рукой держал младшего брата, а другой - размахивал листом белой бумаги, на котором было что-то нарисовано черным карандашом. Мария Ульяшина схватила детские валеночки в прихожей и бросилась к мальчикам, чтобы надеть теплую обувку на их босые ножки.

    - Папа, к Саше во сне приходила мама и показала, где она прячется, - мальчик не сводил встревоженных глаз с отца, - мама велела ему нарисовать то место и показать вам, она сказала, что папа все поймет...

    Штольман взлетел на верхние ступеньки лестницы, подхватил Сашеньку на руки и взял лист с его рисунком. На белой альбомной бумаге неуверенной детской рукой было нарисовано что-то похожее на большие и маленькие круги. Они были разной формы, часть из них оказалась заштрихованной черным карандашом, часть оставалась белой. Уже понимая всю бессмысленность своих усилий, Яков Платонович вертел рисунок, поворачивая его то вверх, то вниз. Ничего не помогало, ничего не было понятно.

     Сашенька обнял его за шею, прижался к нему что было сил и заплакал.

     - Папа, я плохо нарисовал, я старался, но не помог...

     - Нет, нет, сынок, ты старался, молодец. Надо подумать, так сразу я не могу разобраться в твоем рисунке, - Штольман передал лист Ульяшину.

     Михаил Петрович тоже покрутил рисунок, покачал головой и передал его Шмелеву-старшему. Федор Петрович внимательно изучал рисунок минуты две, потом попросил Витю принести ему из детской спальни черный карандаш, которым рисовал младший брат. Не найдя в прихожей удобного твердого предмета, на который можно было бы положить Сашин рисунок, Шмелев-старший вытащил из внутреннего кармана свой большой револьвер, пристроил его на коленях, а сверху - альбомный лист и стал что-то дорисовывать на нем.

     Все застыли в молчании, напряженно следя за движением рук Федора Петровича.

     - Ну, что-нибудь получается? - не выдержал Ульяшин.

     - Получается, получается, - поднял голову, и улыбаясь, ответил ответил Петр Васильевич, - а ты молодец, малец, здорово нарисовал!

     Федор Петрович проводил прямые линии, соединяя круги в одно целое. На рисунке явственно вырисовывалась кирха.

     - Так это же старая кирха! Она тут рядом, всего-то в 600 метрах от вашего дома, Яков Платонович! - Петр Васильевич с восторгом стукнул себя по коленкам.

     Все столпились в прихожей около Шмелева-старшего, продолжавшего еще кое-что подрисовывать на листе бумаги.

     - Папа, а что такое кирха? - Витя теребил отца за рукав.

     - Это - лютеранская церковь, туда ходят молиться Богу немцы.

     - Мама показала мне много скамеек в том месте...

     - Да, сынок, в ней есть скамейки, прихожане приходят, рассаживаются и слушают проповеди пастора сидя.

     - Правильно, они выбрали заброшенное место и рядом с вашим домом. Далеко везти было бы опасно, прохожие могли обратить внимание, - Ульяшин подозвал жену взглядом и указал на детей, - Маша, отведи детей в спальню, их надо переодеть.

     Когда дверь в детскую спальню закрылась за детьми и Марией, Штольман спросил у Петра Васильевича:

     - Вы говорите, что там сейчас не проходят службы. Почему?

     - Я точно не знаю, внутри не был. Говорят, что лет семь назад там то ли потолок обвалился, то ли пол провалился. А немцы построили на соседней улице большую новую церковь, и там теперь служат два пастора.

     - Едем? В старую кирху? - решительно пошел к входным дверям Михаил Петрович.

     - Нет, сначала в новую кирху, нужно поговорить с пастором и расспросить его о старой кирхе, чтобы знать, где искать.

     - Может еще полицейских вызвать? - предложил Петр Васильевич.

     - Нет, если охранники Анны Викторовны заметят полицейских, они могут... - Штольман замолчал, глубоко вздохнул, загоняя внутрь себя страшные мысли, - они могут причинить ей вред или сбежать.

Отредактировано Nora Brawn (29.10.2025 20:46)