Разлом Глава 8 Спящая красавица
Зимой старая кирха Святой Марии не казалась такой заброшенной, как летом. Снежные заносы одевали на острый шпиль колокольни пушистую белую шапочку, снежинки залепляли высокие, узкие окна, скрывая трещины и грязь на стеклах. Кто-то из верных прихожан продолжал расчищать дорожку к храму среди высоких сугробов. Старая кирха становилась похожей на одинокую старушку в белом пуховом платке, которую изредка навещают дальние родственники...
В притворе кирхи самым теплым местом было помещение бывшей библиотеки. На запыленных полках кое-где все еще стояло несколько церковных книг. Видимо, чтобы не испортить эти позабытые книги, в комнате установили маленькую железную печурку с трубой, подведенной к дырке в окне. Около горящей печурки сидели два мужика в накинутых на плечи тулупах и пили горячий чай. Чтобы было удобно сидеть, они сломали в основной части здания одну из скамеек, предназначенных для прихожан. Разбили ее на три части и принесли в комнату, которая служила им местом для охраны украденной бабы, она лежала в комнате - бывшей раздевалке - напротив их поста.
На двух частях разбитой скамьи они сидели сами, а третью часть застелили какой-то тряпкой и поставили на нее чайник и блюдце с колотым сахаром и баранками. Пожилые мужики с окладистыми бородами были больше похожи на крестьян, приехавших в город по хозяйственным делам, чем на бандитов. Эту благостную картину нарушали только два топора да пара пистолетов, лежащих рядом с печкой на венском стуле. В раннее утро в комнате было темно и холодно.
- Послушай, Михеич, почему у немцев в кирках всегда так холодно? Вот когда бы ты не зашел в нашу церкву, там всегда тепло и светло.
- Да все просто! У нас народ в церкви молится стоя, плечом к плечу, тепло от человека к человеку передается и долго сохраняется. А у немцев все сидят, и тепло уходит в эти скамейки. А еще, у нас в храмах есть иконы, от них тоже свет, тепло и благодать идет, а здесь, - мужик махнул рукой в сторону алтаря, - ни одной иконы нет, только Христос, распятый на кресте, - оба мужика перекрестились.
- Так что же, они не христиане, что ли?
- Христиане, они тоже веруют в Триединого Бога: Отца, Сына и Святого Духа, - мужики снова истово трижды перекрестились, - да только немцы они, все у них такое... - и не найдя нужного слова, Михеич пожал плечами, - практичные они, хотя и работящие.
- Ну, одно другому не мешает, работать они любят и умеют. А что там у них на возвышении у алтаря за ящик стоит?
- Кафедра называется, - Михеич обрадовался, что знает такое ученое слово и может показать свою ученость перед напарником, - с нее их поп проповедь читает прихожанам.
- А ты откуда знаешь, что в немецкой кирхе икон нет? Ты что туда ходил?
- Ходил, в детстве, - мужик опустил голову, обхватил кружку двумя руками и не спеша заговорил, - в селе, где я жил в детстве, была небольшая церковь, но наш поп был жуткий пьяница, всегда на детвору бранился, мог и палкой огреть, ходить в церковь с матушкой я не любил. А рядом было большое поселение немцев, и у меня там был дружок, Ганс. Я любил к ним в деревню ходить - чисто, аккуратно, все дома ухоженные, цветов много. Они построили себе кирху, а там поп - пастор по-ихнему- был вежливый, добрый и никогда не ругался, если мы, ребятня, забегали к нему в церковь. Даже еще и угощал яблоками и виноградом из своего сада. Одним словом, хороший был пастор.
- Чудно! Если это церква, то зачем Седой сюда эту ведьму привез? Хоть и чужая церква, а все же не место для убийства этой бабы.
- Да какая она ведьма... Молодая, красивая, такая спящая красавица... Ей жить бы да жить... и деток рожать...
- Ну-ка помолчи, - перебил его Михеич, - послушай, кто-то вроде ходит и говорит, - он быстро подошел к двери, приоткрыл ее и увидел, что между скамьями ходят два человека, и один из них, пастор, громко говорит по-немецки, - Как же это они зашли, дверь-то не открывалась.
- Видать, поп-то из этой кирхи, и есть еще какой-то особый вход. Чего им здесь надо? - Мужик схватил револьвер и стал открывать дверь пошире, - не стой столбом, бери ружье, стрелять надо, пока они ее не нашли.
- Нет, я в пастора стрелять не буду. Это смертный грех! - Михеич отпрянул от двери.
- Так они же не нашей церкви. Седой велел всех, кто сюда зайдет, убивать, - заорал другой мужик.
Михеич на минуту замер, затем резко бросился к окну, схватил здоровенную палку, и подбежав к прицелившемуся мужику, со всего размаха ударил его палкой по руке с револьвером. Мужик выронил оружие, схватился за руку и завыл, в тот же момент "пастор" выхватил из внутреннего кармана пальто револьвер и выстрелил. Михеич невольно отскочил в сторону, а его напарник упал замертво. Через минуту его вытащили из комнаты, он сидел, крепко обвязанный веревкой, на скамейке и с ужасом смотрел на "пастора" в расстегнутом пальто, который кричал ему в лицо только одну фразу: "Где она, где?!". Наконец, до него дошло, что от него хотят, и он прошептал из последних сил: "В раздевалке, в притворе, напротив нашей комнаты."
* * *
Штольман не мог пошевелиться, он стоял на коленях перед топчаном, на котором лежала Анна, укрытая своей шубкой. Ее бескровное, неподвижное лицо было похоже на восковую маску - глаза закрыты, ресницы не шевелились, губы плотно сжаты, и только слабое дыхание и едва заметное движение груди давали надежду на то, что она находилась в глубоком обмороке.
- Аня, Анечка, - еле слышно шептал Яков, боясь даже дотронуться до ее лица и волос, - я здесь, драгоценная моя, я с тобой... Аня, Анечка...
- Яков Платонович, Яков Платонович, - Ульяшин положил руку на плечо Штольмана, - надо быстро уходить, бандит сказал, что главарь Седой приедет сюда с минуты на минуту.
- Да, да, - очнулся Штольман, - уходим через ту же каморку, о которой они не знают. Я отвезу Анну Викторовну домой, вызову полицию и вернусь к вам, а вы пока побудьте в той тайной каморке. Без острой необходимости не стрелять, бандита берегите, он нам еще будет очень нужен, - Штольман поднял и прижал к себе Анну Викторовну, - ну, уходим...
.
