РОДНЯ

Когда Штольман с Анной вошли в дом, вспомнили, что на ужин приглашены Оленевы и Александр Францевич.
Все уже заканчивали трапезу, ведя светскую беседу о Петербурге и погоде. Доктор Милц рассуждал о чудодейственных свойствах воды курорта недалеко от столицы.
Анна и Яков, взявшись за руки, прошли в столовую, извинившись за опоздание и сославшись на заботу Нины Капитоновны. Никто не поверил, но и не подал виду.
Домна быстро подала им лёгкий ужин, не слушая возражений. Под чуткими взглядами друг друга, Яков и Анна всё-таки немного поели.
После короткого оживлённого обсуждения погоды Мария Тимофеевна обратилась к ним с немного нервной улыбкой:
— Дорогие мои, а вы подумали о медовом месяце? В разгар сезона воды особенно полезны для здоровья и настроения. Всё должно быть вдвоём, а не только заботы и служба. Молодожёнам полезно побыть вместе, вдали от суеты.

Анна и Яков переглянулись. В их взгляде промелькнула смущённость, и Анна быстро перевела разговор, наклоняясь к матери:
— Мама, поговорим потом.
— Да-да, конечно. Что-то я разговорилась, — тихонько добавила Мария Тимофеевна с лёгкой неловкостью.
Ольга заметила рояль в открытой двери гостиной и спросила:
— Кто у вас играет?
Мария Тимофеевна радостно сообщила:
— Аннушка прекрасно владеет инструментом. Господа, прошу в гостиную.
Гостья попросила что-нибудь исполнить, и Анна с готовностью согласилась. Виктор Иванович посетовал, что у них никто не поёт.
Штольман незаметно, кивком указал на Оленева. Мария Тимофеевна тут же подхватила:
— Алексей Павлович, я уверена, что Вы прекрасно поёте.
Оленев на каблуках резко развернулся к Штольману, словно требуя ответа: «Зачем?». Но Яков уже вместе с Петром увлечённо обсуждал отличие корсиканских ножей от тульских. Или моржей…
Алексей посмотрел на жену и тихо проговорил:
— Я очень давно не пел… боюсь, забыл голос. Но — если только ради дам.
Анна села за рояль, Штольман встал с другой стороны инструмента, чтобы лучше видеть её лицо. Братья Мироновы прислонились к камину с рюмками, наблюдая за происходящим. Доктор Милц удобно устроился на стуле у края ковра, слегка наклонившись вперёд на трость, как будто готовясь слышать каждую ноту. Мария Тимофеевна расположилась у окна, держа чашку с чаем, а Ольга укрылась в угол гостиной, из которого можно было обозревать всех присутствующих. Оленев встал рядом с роялем, лицом к жене.
Он глубоко вдохнул, и его баритон мягко, но властно наполнил гостиную:

— Гори, гори, моя звезда,
Мой светлый огонь любви…
Ты лишь мне сияй всегда,
Не гасни, не таи…
Анна аккуратно поддерживала голос аккордами, подчёркивая каждую паузу, дыхание, мягкие переливы. В гостиной все смолкли: для одних это был просто красивый романс, а для других — тихая магия момента.
Ольга сперва подумала, что это снова ради публики. Но уже в следующей строчке поняла — он поёт только ей, одной. Взгляд мужа не отрывался от неё, и каждое слово ложилось прямо в сердце. Она впервые за долгое время видела мужа таким искренним на людях. Какая-то тень, что висела над ними много лет, отступала.
Анна подняла глаза от клавиш, поймав этот взгляд — мужа и жены, и сама невольно улыбнулась: аккомпанируя, она чувствовала пульс Оленева в каждой ноте.

Штольман едва сдерживал чувства — его глаза не отрывались от Анны, и между ними вспыхнула молчаливая искра.
Когда последние аккорды стихли, в гостиной послышался тихий восхищённый шёпот. Алексей отошёл от рояля к жене, смущённо улыбаясь ей.
— Ах, Алексей Павлович! — восхищённо произнесла Мария Тимофеевна. — Какая выразительность! Такой баритон, и каждый звук словно оживает сам по себе!
— Спасибо, — тихо ответил Алексей, слегка кланяясь. — Я просто старался не подвести. Анна прекрасно меня поддерживала за роялем.
— Просто великолепно, —добавил Виктор Иванович, поднимая рюмку. — Вы словно дышите вместе с музыкой.
Доктор Милц кивнул, не скрывая восхищения:
—Анна Викторовна, такое исполнение трогает до самой души! Никогда бы не подумал, что музыка может быть столь живой.
— А что скажет наш строгий критик? — с лёгкой насмешкой обратился Пётр Иванович к Якову.
Штольман улыбнулся. В этой улыбке было всё: гордость, лёгкая зависть к вниманию остальных, тихая нежность.
— Вы словно оживляете каждую ноту, Анна Викторовна… Я… — он замялся, затем мягко добавил, — это было великолепно. Алексей, браво.
Анна поднялась, хотела подойти к жениху, но Оленев взглядом попросил её вернуться к инструменту. Она переглянулась с Яковом и подчинилась.

Штольман сам подошёл, сел рядом — почти касаясь её плеча.
— Яков Платонович, Вы будете меня отвлекать, — тихо сказала Анна, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Буду, — уверил он, не сводя с неё глаз.
Анна поправила выбившийся локон, потрогала горящие щёки и подняла глаза на Оленева. Тот с широкой улыбкой уже ждал её внимания.
— Теперь я исполню для вас другую песню, — сказал Алексей, бросив взгляд на Якова. — Вместо того, кто не поёт… да и говорить, похоже, так и не научился.
Яков бросил на друга быстрый, укоряющий взгляд, но промолчал — лишь незаметно придвинул ладонь ближе, так что его пальцы почти коснулись её руки.

И зазвучало:

— Я встретил Вас — и всё былое
В отжившем сердце ожило…
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…

Анна судорожно вздохнула, губа дрогнула. Пальцы слегка дрожали, но музыка всё равно лилась мягко и чисто, поддерживая великолепный сильный голос певца.
Штольман сидел рядом и следил за каждым её движением — за дрожью плеч, за тем, как вздымается грудь, за неровным дыханием. Каждая строчка звучала, будто он сам признаётся ей в любви.

— Как после вековой разлуки
Гляжу на Вас, как бы во сне…

Анна повернула голову и встретилась с его взглядом. Аккорд сорвался, прозвучал чуть грубо. Алексей бросил на неё шутливый укор, но она лишь глубоко вдохнула и вновь обрела силу.
Штольман, не отрывая взгляда, следил за её лицом, словно сам проговаривал каждую строчку романса, каждый его вдох становился признанием, тихим, почти не слышимым, но полным чувства.

— И то ж волнение, и то ж дыханье,
И та ж в душе моей любовь!

Последний аккорд растаял. В гостиной воцарилась тишина. Мария Тимофеевна первой захлопала в ладоши.
Все постепенно оживились, аплодируя, обсуждая исполнение Оленева:
— Какая мощь голоса! — воскликнул Виктор Иванович.
— И какая искренность! — добавила Мария Тимофеевна, улыбаясь. — Не каждому удаётся так проникнуть в душу.
Штольман с невестой по-прежнему сидели близко — слишком близко. Яков не сводил с неё глаз, а Анна всё больше чувствовала жар его взгляда. Она поправляла ноты, складывала их, но пальцы её слегка дрожали.

— Аннушка, милая, — обратилась к ней мама, — какое счастье для нас — услышать твои руки и голос Алексея Павловича вместе! Это прямо праздник.
Оленев с удовольствием смотрел на Якова с Анной, сжимая руку жены. Его улыбка была одновременно гордой и умиротворённой — видно было, что ему приятно быть свидетелем этих невысказанных чувств.
Взгляд Ольги было сложно описать. Она будто сама ещё не понимала, что чувствует…

Доктор Милц, улыбнувшись и поблагодарив хозяев за тёплый приём, тихо удалился на ночное дежурство в больницу. По пути он напевал знакомую мелодию романса — ту самую, что ещё недавно звучала в гостиной. Звуки его тихого пения казались словно продолжением той чарующей музыки, что ещё витала в воздухе, напоминая о трепетных взглядах, скрытых признаниях и тепле.

Оленевы и Штольман уже прощались у дверей, когда Анна вдруг побледнела и стала оседать. Яков мгновенно оказался рядом, подхватил её на руки и позвал:
— Анна!
Через несколько минут, придя в себя в его крепких объятиях и под встревоженными взглядами, она прошептала, цепляясь за его руку:
— Вам нельзя никуда идти.
— Мне? Почему? – уточнил Штольман.
— Нет-нет, никому из вас. — Слёзы блеснули в глазах. — Отойдите от двери, прошу вас.
Оленевы переглянулись, не понимая, но Алексей твёрдо отодвинул жену от порога.
— Домна, приготовь гостевую спальню для господ Оленевых, — сразу распорядилась Мария Тимофеевна.
— Господа, — добавил Виктор Иванович, — зная мою дочь, я настоятельно советую не покидать наш дом. А сейчас вернёмся в столовую.
Гости нехотя согласились. Все взгляды обратились к Штольману, и он коротко кивнул, отводя Анну в сторону.
— Что случилось, Анна Викторовна? — тихо спросил Яков, слегка обнимая её.
— Ничего… Но может случиться, если вы уйдёте, — выдохнула она, вцепившись в его плечо. — Я… видела. Туман… Снова нож. И огонь. И ... ещё что-то...
— Ну хорошо, — мягко ответил он, стараясь её успокоить. — Мы останемся. — И, чтобы отвлечь её, добавил с улыбкой: — Я прекрасно посплю на сундуке.
Анна отрицательно покачала головой у него на груди.
— Нет, Яков Платонович. У Вас есть спальня.
— Анна… ладно, — уступил он. — Здесь не место для разговора. Пойдёмте ко всем. Или Вас проводить наверх?
— Я пойду уже, ноги не держат.
Яков подхватил её на руки и донёс до комнаты, ставя на ноги у самых дверей. Анна продолжала крепко держать его за пиджак, будто боялась отпустить. Ему хотелось остаться, никогда не отпускать её, но он понимал, что должен вернуться к гостям.
— Анна Викторовна, доброй ночи, — тихо произнёс он. И открыл дверь в малую гостиную с узкой кроватью за ширмой.
Анна, ещё дрожащая, покачала головой, сделала шаг к спальне и посмотрела на него серьёзно:
— Яков Платонович… я Вас буду ждать.
— Анна, что Вы со мной делаете? — тихо произнёс он, с мягкой улыбкой и смешанными чувствами — нежностью, тревогой, смущением и чуть иронии. — Я едва успел настроиться на … сдержанность… Как подобает робкому жениху.
— Поздно, Яков Платонович, — прошептала Анна, едва улыбнувшись. — Мы уже давно этим… условностям не подчиняемся. И порядок давно нарушили, как Вы совсем недавно сказали.
— Анна… а родители? Мне же завтра будет стыдно смотреть им в глаза.
Анна покачала головой и легкомысленно махнула рукой — словно повторяя давнюю фразу: «А, с ними я разберусь…»
— Завтра будет не до этого. Никто даже не заметит, откуда я выйду, если Вас так волнует, Яков Платонович. И разве Вам не спокойнее будет, когда я … рядом? Если Вы будете знать, что я в безопасности? — уточнила она с лукавым блеском в глазах, скользнув ладонью по его плечу, поправляя воротник и едва заметно касаясь его шеи. — А я не буду волноваться о Вас.
— Ход конём, Анна Викторовна? Даже двумя сразу.
Штольман наклонился, провёл рукой по её щеке и поцеловал. Открыл ей дверь, сделал шаг назад, но взгляд его оставался прикован к ней:
— Доброй ночи, — тихо добавил он, наивно полагая, что она всё-таки передумает.

Вечер в доме Мироновых пошёл иным чередом. В столовой уже снова был накрыт стол: свечи горели ярко, но пламя дрожало, словно от невидимого сквозняка.
Оленевы сидели рядом; Домна принесла чай, но чашки так и оставались нетронутыми.
Ольга тихо произнесла, наклоняясь к мужу:
— Алексей… что это было? Припадок? Или… игра?
Она приподняла бровь и отвернулась от Мироновых, скрывая выражение лица. Посмотрела на мужа, уголки её губ дрогнули — в улыбке была не насмешка, а тихое женское понимание.
Оленев, не спешил отвечать, но тихо и властно произнёс:
— Тише. Анна не из тех, кто ломает комедию. И потом… Яков ей верит.
Мироновы держались спокойнее: Виктор Иванович задумчиво постукивал пальцами по подлокотнику кресла, а Мария Тимофеевна пыталась поддержать разговор, но слова вязли в тягостной тишине. Пётр Иванович, налив себе наливки, тихо мурлыкал под нос мелодию.
Вернувшись, Яков твёрдо сказал:
— С дозволения хозяев, мы остаёмся. Видениям Анны Викторовны я верю. — Он взглянул на друга и добавил: — Алексей, весь второй этаж заставлен моими чемоданами. Если что потребуется — бери.
Оленев хмыкнул, молча кивнув.
— Мы снова на осадном положении, Яков Платонович? Готовить шахматы? – ухмылялся Пётр. 
— Нет, осады нет. Утро вечера мудренее. – с улыбкой ответил Штольман, успокаивая этим Мироновых.
Мария Тимофеевна нервно улыбнулась, а Виктор Иванович остался скептически настроен, наблюдая за их серьёзностью.
— Алексей Павлович, ты по дороге хотел рассказать мне о допросах, — напомнил Яков Алексею. — Отойдём.
С согласия Виктора Ивановича они перешли в кабинет.
— Яша, что всё это значит? — спросил Оленев, едва за ними закрылась дверь.
— У Анны Викторовны было видение, — ответил Штольман спокойно, но с заметной серьёзностью. — Ты, разумеется, уже понял, что моя невеста не из простых барышень. Видела нож и огонь. Если это столь встревожило её, значит, дело действительно серьёзное.
Алексей понимающе кивнул. Закурив свою сигару, он рассказал об итогах допросов.
— Все пятеро, что сидят у тебя в холодной, из одной компании. Но их должно быть семеро. Значит, точно двое ещё на свободе. Те, что метали ножи — у вас, остальные — мелкие сошки. Причину их появления здесь они так и не сказали, отмалчиваются. Говорят какую-то ерунду, что дом хотели обокрасть. Но я не верю, — серьёзно ответил друг. — Что сегодня предпринимаем?
— Будем спать, но в полглаза. Анну испугало именно то, что мы выходим из дома. В саду дежурят двое городовых, к ним присоединился Марков, — ответил Штольман.
Тяжесть ответственности за Анну и всех вокруг давила на него, заставляя сердце биться быстрее, плечи напрягались, а взгляд постоянно скользил по кабинету, будто проверяя каждую тень.
Оленевы через некоторое время ушли наверх, Яков же, немного обсудив дела с Виктором и Петром Ивановичами, тоже поднялся.
В коридоре сидел Алексей, задумчиво глядя на дрожащий огонёк свечи.
Штольман подошёл тихо, чтобы не спугнуть тишину, и сел рядом, слегка толкнув друга плечом:
— Алёшка… Ты чего здесь делаешь? — с лёгкой улыбкой спросил он. — На моём сундуке с книгами, между прочим.
— Ничего, — так же спокойно ответил Оленев, не поднимая глаз от пламени. — Просто сижу. Ты иди спать. Хоть перед свадьбой отоспись, жених. А я подежурю.
— Ты не хочешь поговорить? — мягко спросил Яков. — Я готов.
Алексей покачал головой и откинулся к стене, прикрыв глаза. Положил рядом оружие — жест привычный, спокойный.
— Тебя ждут, Яша. Спокойной ночи, — тихо произнёс он.
Яков бросил взгляд в сторону спальни и чуть покачал головой.
— Даже не желаешь поддеть меня? Ситуация ведь располагает.
— Ничего забавного не нахожу, когда двое… любят друг друга, — Алексей на мгновение улыбнулся, но усталость и что-то ещё тут же стёрли эту улыбку. — Даже если один из них — глупый осёл, который говорит мало по делу, а много лишнего…
— Алексей… Ладно. Хотел спросить давно, да всё некогда. Ты надолго в столицу? Или тебя перевели окончательно?
Оленев взглянул на него мельком, и едва заметно мотнул головой.
— Что, снова увезёшь от меня крестников? — Штольман смотрел без привычной иронии; скорее, как будто проверял его на честность.
— Нет, — Алексей покачал головой. — Только жену. Дети останутся с младшей тёткой Оли — Анастасией Николаевной. Помнишь её?
Яков кивнул, припоминая. Анастасия чуть старше самих их, часто встречались в юности в доме у родителей Ольги. Алексей продолжил.
— Яша в Корпусе, — продолжил Оленев. — Леночка — в гимназии. Хватит таскать их по свету. Да и мы будем недалеко.
Он улыбнулся, но как-то вяло.
— Не спрашиваю — где, — заметил Штольман.
— Не секрет, — пожал плечами Алексей. — Меня официально переводят в Гельсингфорс. Новый Департамент.
Но… — он устало потер переносицу, — сначала закончим это дело. Или хотя бы сдвинем. Ох, затянулось…
Уже и князя нет, и фрейлины нет, и мелких сошек подчистили. Кто-то их убирает, Яша. Барынский — так, ерунда. Свою личную, подлую игру ведёт, но под присмотром покровителей. А вот они — настоящие фигуранты.
Оленев вытянул длинные ноги, устраиваясь поудобнее, и лениво посмотрел на Якова.
— Да иди же ты. Приказываю отдыхать. Не мешай моему бдению.
— Раскомандовался… генерал, — шутливо проворчал Штольман вполголоса. — Доброй ночи.
Штольман хлопнул друга по плечу и направился к своей спальне.

Дремавшая Анна, услышав тихий скрип двери, вскочила с кровати и кинулась ему навстречу, чуть не сбив с ног. Чтобы удержаться под её напором, Яков оперся на дверной косяк — и закрыл дверь чуть громче, чем следовало.
Звук донёсся до коридора.
Оленев, сидевший на сундуке, усмехнулся и снова прикрыл глаза.
Улыбка, однако, быстро сошла с его лица, оставив лишь тонкую, усталую линию губ — человека сильного, привыкшего держать всё под контролем, но бессильного перед человеческими чувствами. А ещё больше — перед собственной ревностью.
Глупой, яростной ревностью.
Он сам всё понимал, но ничего не мог с собой поделать.
Понимал с самого того дня, когда впервые увидел Ольгу… и тот взгляд, что она бросила на своего спасителя. И бросает до сих пор.
Оленев снова посмотрел на пламя свечи — и едва заметно вздохнул.
Тишину нарушил тихий гул шагов.
Пётр Миронов, вполголоса напевая себе под нос строчки старого романса, поднялся на второй этаж. Боковым зрением уловил движение и мгновенно напрягся, рука сама потянулась к ножу в сапоге.
— Это я, Пётр Иванович, — спокойно отозвался мягкий баритон из полутьмы. — Но можете убить, я не против. Только рапорт напишу, а то Штольман Вас потом посадит.
Миронов подошёл ближе и увидел на сундуке Оленева. Сам сел напротив – на второй.
— Алексей Павлович, а Вы что здесь делаете?
— На посту сплю, — лениво отозвался тот. — Сигарой бы угостил, да боюсь — разгневанный жених выскочит. Он этот запах терпеть не может.
— Да… будет конфуз, — хмыкнул Миронов.
Они переглянулись и одинаково ухмыльнулись.
— Что вы там Якову про шахматы говорили? — спросил Алексей, приподнимая бровь. — Если хотите, можем партию сыграть. Я не мастер, как он, но хоть голову займём.
— Один момент… — Пётр прищурился. — А может, и наливочки для поддержания ночного разговора?
— Ну… если только по одной.
— А петь вы будете? — с лёгкой улыбкой спросил Миронов. — Голос у вас — шикарный.
Оленев грустно покачал головой.
Тишина затянулась, нарушаемая лишь перестуком фигур на доске и редким звоном стекла. С каждой минутой ночь становилась всё гуще, свеча мерцала, отбрасывая длинные тени по стенам.
Посреди ночи, укрыв спящую Анну и слегка поцеловав её в волосы, Яков — накинув на себя рубашку с оторванными пуговицами — тихо вышел из спальни. Коридор был полон мягкого света от одинокой свечи, тени от пламени ползли по стенам.
Он замер, едва сдержав улыбку: на его сундуках снова сидели и… играли в шахматы. И пили.
Штольман подошёл ближе, тщетно пытаясь застегнуться. В полумраке, как он надеялся, это не будет слишком заметно.
Зря.
— А, Яков Платонович пожаловали! — Миронов, уже изрядно навеселе и явно выигрывавший партию, приподнялся и широко улыбнулся. — Куда это Вы направляетесь? Переодеться на бал? Или после бала…
Оленев поднял взгляд на Штольмана, но промолчал, снова уткнувшись в доску.
Штольман невозмутимо достал из чемодана свежую сорочку и переоделся. И ухмыльнулся про себя — за что ему судьба подкинула двух таких друзей?
— Нет, — спокойно ответил он. — Дом обойду. Показалось, будто слышал звук пожарной команды…
По лестнице донёсся скрип ступеней и осторожные шаги. Вскоре появился Виктор Иванович — хозяин дома, в домашнем костюме и с пистолетом в руке.
— Виктор Иванович… а Вы чего, дозором обходите? — усмехнулся Штольман. — Похоже, из всех мужчин только я спал?
Миронов заверил, что всё в порядке. Хозяин бросил на троицу внимательный взгляд, пожелал доброй ночи и уже собрался уходить, когда по лестнице снова раздались шаги — тяжёлые, торопливые.
На этаж поднялся задыхавшийся Герасим, дворник.
— Яков Платоныч! — выдохнул он. — Там… к Вам. Господин Ульяшин. Я его через флигель провёл, внизу ждёт.
— Благодарю. Иду.
Штольман почти бегом спустился вниз, стараясь не поднимать шума.
Внизу, пахнущий гарью и дымом, стоял полицейский. Лицо его было закопчено, глаза воспалены от дыма.
— Ульяшин, что случилось? — коротко спросил Штольман.
— Беда, Яков Платоныч… — мрачно начал урядник. — Пожар в гостинице «Мадрид». Полностью выгорел номер важного следователя — того самого, что вчера допросы проводил. Огонь потушен, расчистку начали, ищут тела…
— Отставить поиски, — спокойно произнёс Оленев, спускаясь следом по лестнице. — Тело важного следователя здесь.
— Ваше Высокоблагородие! — обрадовался Ульяшин. — Слава Богу!
— А почему я, по-вашему, должен быть телом, а не человеком, вышедшим из горящего номера?
— Осмелюсь доложить, — торопливо ответил урядник, — дверь была заперта снаружи, а банка с горящей смесью — словно из пращи — влетела прямо в окно, на кровать. Всё вспыхнуло мгновенно.
— Почему сразу не послали за мной? — резко спросил Штольман.
— Так отправили, — оправдывался Ульяшин. — К дому Антона Андреевича. Он сказал, что Вы здесь. Я сам пришёл — не городового же слать. Господин Коробейников уже на месте.
Он помолчал, понизив голос:
— Но это не всё, Яков Платоныч…
— Говори.
— Час назад такая же банка прилетела в окно Управления. Прямо в Ваш кабинет. Это и задержало меня. Я как раз проходил мимо.
— Все живы?
— Так точно! Ничего не успело загореться, потушили. Только окно в щепки.
— Задержали кого-нибудь?
— А то! — выдохнул Ульяшин, вытирая лоб грязным рукавом. — Сразу схватили. Признался: и гостиница — его рук дело.
— С ножом никто сегодня не был замечен? — тихо спросил Штольман, пристально глядя на урядника.
— Как Вы догадались? Анна Викторовна предупредила? — лицо Ульяшина на мгновение просияло, но тут же он выпрямился и строго доложил:
— Так точно! Недалеко от дома адвоката Миронова, около полуночи, задержали человека. Попался, словно баран — в тумане просто побежал от городового.
— Да скоро я вам не нужен буду, — усмехнулся Штольман. — Всё сами. Что говорит?
— Вас ждал… сволочь, — буркнул Ульяшин и сплюнул через плечо. — Прошу прощения.
— Я еду в Управление, — коротко бросил Яков, мысленно готовясь к допросу.
— Не стоит пока, Яков Платоныч, — потирая руку, добавил урядник. — До обеда они, так сказать, ещё не очухаются.
— Что, угорели? — со злой усмешкой уточнил следователь.
— Так точно. Чуть не угорели, бедолаги.
— Свободен, благодарю. Сообщи — их Высокоблагородие в порядке.
— Слушаюсь!
Ульяшин щёлкнул каблуками, поклонился кому-то за спиной следователя и быстро вышел.
Штольман медленно обернулся.
На лестнице уже собрались почти все домочадцы и гости.
Мария Тимофеевна села на ступеньку, рядом присел муж, крепко держа её за руку.
Ольга стояла бледная, с расширенными от услышанного глазами, прижимая ладонь к лицу.
Сверху, облокотившись на перила, Пётр Иванович лениво, но с лёгкой усмешкой произнёс:
— С днём рождения вас, господа. Ольга Марковна…
Повисла короткая, почти абсурдная пауза.
— А что случилось? — послышался голос Анны, только что подошедшей, запахивающей халат.
Босая, с распущенными волосами, она в полутьме лестницы выглядела почти как ангел — хрупкая, но сияющая внутренним светом.
Штольман стоял внизу, молча глядя на неё, словно на видение.
Все обернулись к Анне.
Оленев, расправив одежду, щёлкнул каблуками и выступил вперёд.
— Анна Викторовна… я не люблю громких слов. Но сейчас, пожалуй, скажу. Спасибо Вам. За нас троих. За мою жену… за Якова… и за меня тоже.
Он сделал паузу, чуть опустив голову, и уже тише добавил, без показной бравады:
— Вы не просто спасли нас. Вы были там, где нужно, когда мы бы ничего не поняли. Ваш дар… — он произнёс это слово без насмешки, с уважением. — Он сегодня стал нашим щитом. Я этого не забуду. Никогда.
Анна, немного смущённая, отвела взгляд, пальцы невольно сжались в кружеве рукава. В груди поднялась волна тёплого, светлого чувства — не гордости, а тихого счастья, что её видение оказалось не напрасным.
— Алексей Павлович… я просто не могла иначе, — ответила она мягко. — Это… пришло само.
— Вот и хорошо, — серьёзно кивнул он. — Значит, кто-то там наверху точно за нас болеет. И, безусловно… этот кто-то — на Вашей стороне.
Он чуть улыбнулся — по-мужски сдержанно, но искренне — и коротко поклонился ей.
Штольман отодвинул Оленева и, не раздумывая, через ступеньку зашагал наверх к Анне. Она вскинула на него взгляд — нежный и сияющий.
Он остановился перед ней, едва дыша:
— Снова босая, — тихо сказал он, с тем особенным теплом, что предназначалось только ей.
И, не обращая внимания на прочих, Яков легко подхватил Анну на руки —словно бесценное сокровище, и унёс дальше по коридору.

Оленев уловил, как жена следит за этой парой; отвернулся, — и потому не заметил короткого взгляда, брошенного сверху только ему.
— Господа, — произнёс Виктор Иванович, взволнованным, но всё же бодрым голосом, — время близится к четырём. Если кому угодно, Домна может накрыть завтрак, но, полагаю, куда разумнее будет ещё немного поспать.
Он взял супругу под руку, и они вместе направились наверх.
Пётр Иванович задержался на мгновение в коридоре, посмотрел на недоигранную шахматную партию, махнул рукой, зевнул и отправился к себе, лениво почесав затылок на ходу.
Оленев прошёл мимо жены и опустился на сундук у стены, проводя пальцами по растрёпанным волосам.
Ольга подошла тихо, как всегда, когда не хотела нарушать его уединение; села рядом, взяла его руку и прижала к губам. Некоторое время они молчали, глядя в полумрак коридора, где угасали последние отблески свечей.
— Пойдём спать, Алёша, — сказала она мягко, почти умоляюще.
— Не хочу, — тихо ответил он, глухо. — Ещё немного покараулю… на всякий случай.
Она потянула его за собой — легко, будто зовя не словами, а прикосновением. Алексей нехотя поднялся, всё ещё хмурый, но, как всегда, уступил.
В гостевой спальне он сбросил сюртук и лёг поперёк кровати, потирая глаза — усталость проступала даже в жестах. Ольга аккуратно повесила одежду и, не обращая внимания на его сонное ворчание, привычным жестом сняла с него сапоги и легла рядом.
Подняв его руку, устроилась под ней, прижалась к широкой груди и вдохнула родной, тёплый запах — мужской, домашний, единственный в своём роде.
Распустив ему галстук и широко расстегнув рубашку, она посмотрела на мужа. Алексей повернулся к ней боком, обнял и, приоткрыв глаза, чуть улыбнулся.
— Ты сегодня пел, — шепнула она ему в шею. — Мне так понравилось… Давно не делал, много лет. Почему?
— Не было настроения, — пробормотал муж, постепенно смягчаясь под её ласками. — Или повода.
Ольга провела пальцами по его щеке, по шее, задержала руку на вороте рубашки и прижалась ближе.
— А я сегодня вспомнила… как мы перед свадьбой чуть не… — она замялась и, улыбнувшись уголком губ, добавила: — увлеклись поцелуями слишком далеко. Помнишь?
Алексей усмехнулся, блеснув глазами.
— Это Вы, сударыня, тогда чуть не втянули меня во грех, — произнёс он с ленивой нежностью. — Помню, последние дни Вы были сама не своя, проходу мне не давали… Вся неделя перед венчанием — одно сплошное искушение.
Приоткрыв глаза, он на миг задумался и добавил, уже тише, словно самому себе:
— Я тогда думал только об одном — как устоять. Зря, выходит?
— Хорошо ещё, что Яша нас вовремя остановил, — продолжила она со смешком. — Дом полон народа! Господи, как он рычал на нас… Помнишь?
Но, увлекаясь лаской и разговорами, она не заметила, как муж вдруг напрягся, будто вспомнил о чём-то неприятном, и мягко отстранил её.
— Оля… не здесь, — произнёс он негромко. Потом, будто не удержавшись, вслух закончил мысль: — Когда он рядом.
Она отпрянула, растерянно глядя на супруга.
«Как ты можешь…» — хотела сказать, но слова не шли. Только дыхание сбилось, как у человека, которого внезапно толкнули в спину. В ней поднялось всё сразу — обида, горечь и вспыхнувший гнев.
В иной обстановке, в своём доме, всё, пожалуй, закончилось бы летящими в мужа безобидными, но весомыми предметами, смехом и бурным примирением.
Но здесь, в чужих стенах, ей оставалось лишь тихо отодвинуться — не отворачиваясь, но молча глядя на сонного мужа. В чужом доме не позволено быть собой.
Молчание затянулось, и в этой тишине Ольга впервые смогла по-настоящему услышать себя.

Штольмана она любила всегда — особенной, недосягаемой любовью, как редкое произведение искусства, на которое можно смотреть бесконечно, не желая обладать.
А всё живое, земное, страстное — всё, что наполняло сердце и тело, принадлежало Алексею. С того самого дня, когда её отец сгрёб их троих в экипаж, а она, желая сохранить хоть малую дистанцию, вытянула руку и упёрлась ладонью в грудь чужого мальчика — туда, где билось сердце.
Словно повторяя тот давний жест, и теперь она дотронулась до его груди. Алексей, не открывая глаз, обнял её крепче и, задремал, хмурясь.
---
Утро началось спокойно, как будто события прошедших дней были всего лишь дурным сном. Первыми в столовую спустились Оленевы.
Алексей, мрачный, небритый, в помятой одежде, со своим южным загаром и упрямым выражением лица напоминал скорее морского разбойника, сошедшего на берег, нежели добропорядочного гостя. Рядом с ним сидела Ольга  — аккуратная, собранная, но печальная; её глаза выдавали усталость, а руки, сложенные на коленях, словно пытались удержать внутреннее равновесие.
Они молча пили кофе, не смотря друг на друга.
В этой тишине было что-то неловкое, почти неприличное — как если бы посторонний оказался свидетелем чужой семейной ссоры, тщательно прикрываемой условностями.
Каждый звук — движение ложки, лёгкий стук чашки о блюдце — отдавался в воздухе слишком отчётливо.
Мироновы вошли оживлёнными, будто ночь прошла в приятных хлопотах, а не в тревоге.
Виктор Иванович, с широкой улыбкой, поприветствовал Оленевых:
— Доброе утро, дорогие гости. Надеюсь, утро хотя бы было спокойным?
Алексей чуть приподнял бровь, не отвечая. Его «спокойствие» лежало где-то между раздражением, дремотной бессонницей и мыслями, от которых хотелось держаться подальше.
Ольга лишь кивнула, натянуто улыбнувшись.
— Ольга Марковна, Алексей Павлович, — продолжил светскую беседу Виктор Иванович, — вы теперь, можно сказать, почти погорельцы. Оставайтесь у нас, сколько потребуется. С вещами только…
— Вещей почти не было, — отозвался Алексей, потирая щетину и едва заметно улыбаясь. — Мы выехали впопыхах, как только телеграмму получили. Багаж прибудет сегодня, часа через три.
Он бросил взгляд на жену и, нахмурившись, добавил:
— За приют благодарим, но вернёмся в гостиницу. Не смеем вас утруждать.
Затем поглядел на часы и, с явным раздражением заявил:
— Если Штольман через четверть часа не спустится, я сам разбужу вашего следователя.
Мироновы переглянулись с лёгким недоумением.
— Зная силу Вашего голоса, Алексей Павлович, — с улыбкой заметил Виктор Иванович, — Вы сможете позвать его прямо отсюда. Заодно и брата моего поднимете.
— Не хотелось бы Анну Викторовну напугать, — смягчился Оленев. — Хорошо, полчаса.
В этот момент у входной двери раздался требовательный звонок. Мария Тимофеевна поспешила в переднюю — если городовой, то без Штольмана не обойтись.
Но на пороге стояла Олимпиада Тимофеевна — старшая сестра хозяйки. С небольшим дорожным саквояжем и видом решительного генерала, она выглядела так, будто собиралась взять штурмом весь дом.
Её не известили о предстоящем венчании: лишние осложнения были ни к чему — и, похоже, не зря.
— Липа… здравствуй, — нервно проговорила Мария Тимофеевна. — Ты как здесь? Почему не предупредила?
Олимпиада Тимофеевна молча прошла в гостиную, грозно тряхнув кудрями и лишь слегка кивнув Виктору Ивановичу, вышедшему на шум. Впервые за последние тяжёлые недели Мария Тимофеевна ясно вспомнила о пустырнике.
— Где Нюша?! — коротко, с оттенком командного приказа, спросила сестра и, не дожидаясь ответа, направилась к лестнице.
— Олимпиада Тимофеевна! Липа! — окликнули её супруги Мироновы почти хором, но гостья уже устремилась вверх — словно на ревизию.
Дверь дальней спальни отворилась, и показался Штольман — гладко выбритый, с лёгкой улыбкой на лице. Он что-то тихо сказал в комнату, не замечая надвигающейся грозы, подал руку — и в ту же секунду в его объятия шагнула Анна.
— Вот! Я же предупреждала! Что столичные хлыщи все такие!.. — прогремел голос Олимпиады на весь дом.
Из своей комнаты высунулся сонный Пётр, но, быстро оценив ситуацию, благоразумно скрылся обратно.
Штольман спокойно отстранил Анну за спину и твёрдо встретил взгляд разгневанной дамы.
— Сожительство здесь, в родительском доме, недопустимо! Какой стыд! — обратилась она уже к сестре и Виктору Ивановичу.
Хозяин дома, сжимая кулаки, едва сдерживал раздражение.
— Олимпиада… Тимофеевна… — отчётливо произнёс он. — Напоминаю: это мой дом. Прошу впредь об этом не забывать. И не смейте кричать на мою семью.
Штольман взял Анну за руку и повёл её по коридору, обходя фурию.
— Олимпиада Тимофеевна, доброе утро. С приездом, — спокойно произнёс он.
— Тётя Липа, — негромко сказала племянница.
Тётя, столкнувшись с неожиданным спокойствием и почти вызывающей уверенностью племянницы и её … спутника, на мгновение потеряла дар речи. Словно все тщательно приготовленные фразы рассыпались, не успев прозвучать. Этого короткого замешательства хватило, чтобы остальные домочадцы один за другим начали спускаться вниз.
Но Олимпиада Тимофеевна быстро взяла себя в руки. Она собиралась продолжить осыпать Штольмана словами, полными обидного достоинства, когда путь ей преградил высокий, небритый мужчина в идеально сшитом сюртуке.
Он слегка склонил голову и заговорил мягким, бархатным голосом, в котором слышалась привычка повелевать:
— Позвольте представиться, сударыня: действительный статский советник Алексей Павлович Оленев, друг семьи.
Тётя мгновенно приосанилась, инстинктивно поправив кружевной воротник.
— Олимпиада Тимофеевна Арсеньева, — отчеканила она с достоинством.
— Сердечно рад знакомству, — галантно произнёс Оленев и почтительно поцеловал её руку. Подумав, уточнил с живостью в голосе: — Простите великодушно… Вы сказали — Арсеньева?
— Олимпиада… Тимофеевна? — раздался сзади удивлённый, но не слишком довольный голос Ольги.
— Оля Арсеньева? — вымолвила незваная гостья.
Женщины уставились друг на друга с возрастающим изумлением. К этому времени почти все домочадцы уже собрались внизу, с любопытством наблюдая за странной встречей. Анну Яков, как обычно, бережно прикрыл собой. С верхней площадки лестницы с аккуратным интересом наблюдал лохматый Пётр Миронов.
— Оленева я почти двадцать лет, — спокойно произнесла Ольга. — Алексей Павлович — мой супруг.
— То-то мне фамилия показалась знакомой, — откликнулась Олимпиада, чуть смягчив тон, — только я не успела припомнить как следует.
В этот момент к ним подошла Мария Тимофеевна, внимательно взглянула на Ольгу и оживилась:
—Так Марк Арсеньев — Ваш батюшка? Он мой двоюродный брат по отцу. Вы родом из Москвы?
— Да, совершенно верно, — подтвердила Ольга. — Марк Антонович Арсеньев — мой отец, московский дворянин.
— Мир тесен, как купейное купе поезда… — пробурчал Пётр, но достаточно громко.
Анна, стоявшая чуть позади Якова, перевела взгляд с матери на Ольгу, затем обратно. Впервые она ясно почувствовала, что между ними действительно существует тонкая, но прочная родственная нить — уходящая корнями в старые родословные и семейные тайны.
— Вот почему Вы тогда показались похожей на Анну, — тихо проговорила Мария Тимофеевна, будто сама с собой, но все услышали.
Виктор Иванович, с не меньшим удивлением наблюдая за разворачивающейся сценой, наконец твёрдо произнёс:
— Сударыни, семейные встречи, даже самые неожиданные, всё же лучше продолжать за столом, а не на лестнице.
Оленев, галантно пропуская новую родственницу в столовую, снова прикрыл собой Штольмана с невестой и вполголоса заметил ему с усмешкой:
— Доброе утро, родственник. Час от часу не легче… Предлагаю стратегическое отступление — пока никто не успел поднять знамя морали.
Штольман чуть усмехнулся краешком губ:
— Я тоже безумно рад родству … Но Анну сейчас не оставлю.
Она подняла на него глаза — быстрый взгляд, в котором сквозила благодарность и чувство, уже невозможно спрятать. Он ответил ей так же — тихим, глубоким взглядом, словно говоря без слов: «Я рядом. Всегда.»
На мгновение всё вокруг будто исчезло — только они двое, её дрожащие пальцы, крепко сжимающие его руку, и его спокойная, надёжная сила.
— Я быстро переоденусь, подождите меня, — шепнула Анна и убежала наверх.
Оленев вошёл в столовую и, попрощавшись, объявил, что вынужден удалиться по служебным делам, но рад знакомству и прочее. Подойдя к жене, он сообщил, что встретит багаж и распорядится насчёт гостиницы. Бровью попросил хозяйку дома выйти в гостиную, и они отошли.
У лестницы уже дожидался собранный Штольман — подтянутый, сосредоточенный, словно вся утренняя суматоха нисколько не смогла поколебать его самообладание. К нему, вместе с Оленевым, подошла Мария Тимофеевна. Яков, поцеловав ей руку, изящно извинился:
— Анна Викторовна отправляется с нами. Я покормлю её в городе. Простите, но я не оставлю её сейчас одну.
— Да, да, конечно, — быстро ответила Мария Тимофеевна, оглядываясь. — Так будет лучше, господа. Я что-нибудь придумаю.
Анна появилась на лестнице, с чуть раскрасневшимися щеками, ещё больше похожая на девушку, собравшуюся в тайное приключение. Она поцеловала мать, затем, не колеблясь, вложила руку в руку Якова. Тот ободряюще сжал её пальцы.
Оленев взглянул на них, прищурился и с откровенным весельем произнёс:
— Ну, голубчики, марш! Пока Олимпиада Тимофеевна не осадила кавалерию.
Втроём они стремительно покинули дом — почти как сговорившиеся участники дерзкого утреннего побега.
— Господа, я с вами! — запыхавшись, догнал их Пётр Иванович, застёгивая на ходу пальто. — В доме оставаться не стану, уж увольте. Да и Аннет сегодня нужно вернуть домой. Куда держим путь?
— В «Мадрид», — коротко ответил Штольман, помогая Анне занять место в ожидающей полицейской пролётке.
— Обычная полицейская рутина, дядя, — добавила Анна, со сверкающими глазами устраиваясь рядом с Яковом.
Оленев сел напротив Штольмана, тихо хмыкнул и с задорной усмешкой бросил:
— Вот так, странное утро обернулось побегом с семейного фронта.
Экипаж неспешно двинулся по утреннему городу, где солнечные лучи ещё только касались крыш, и город постепенно пробуждался к жизни.
— Пётр Иванович, а что ты Анне Викторовне про «дворцового мага» рассказывал? — спросил Штольман, держа невесту за руку и, как он думал, незаметно поглаживая её ладонь.
Напротив сидящие мужчины сразу заметили, как Анна слегка млеет, но даже не ухмыльнулись — как подобает истинным русским джентльменам.
— Про того, который предметы «заколдовывает»? — протянул Пётр Иванович. — Есть слухи. Но я постараюсь узнать подробности.
— Ты что, вновь что-то получил? — с интересом и лёгким недоверием нагнулся к Штольману Оленев.
Анна, услышав «вновь», уточнила, о чём речь. Яков, не глядя на неё, спокойно произнёс:
— Да. В Петербурге мне передали подарок… из прошлого. Очень навязчивый, смею сказать. Пришлось утопить в Неве.
— Я тогда сразу почувствовал… что-то от этих часов, прямо холодок по спине, — пробормотал Оленев.
— Даже спрашивать не буду, от кого они. Небось, с особой надписью, — отстранёно сказала Анна, но руку не убрала, а лишь устроила удобнее на ладони Якова.
— Надо всех в доме предупредить, чтобы никаких подарков от чужих, — вслух подумал Яков. — Кстати, Анна Викторовна… письмо где? Не дай Бог кто прочитает…
— Раз Вы так боялись и одновременно хотели, чтобы я с ним ознакомилась, — тихо ответила Анна, — я сразу спрятала его.
Яков поцеловал её руку.
Навстречу им шёл Коробейников; пролётка остановилась.
— Антон Андреевич, мы направляемся в гостиницу осмотреть место пожара. Присоединяетесь? — обратился Яков.
Молодой сыщик радостно кивнул и встал на подножку со стороны Анны.
— Анна Викторовна, Вы сегодня… восхитительно выглядите, простите, — смущённо произнёс он.
— Благодарю Вас, Антон Андреевич, — скромно ответила Анна, уютно прислонившись к плечу Якова.
Пётр с Алексеем не удержались и одинаково улыбнулись, не обращая внимания на предупреждающий взгляд Штольмана.
— Яков Платонович, — сменил тему Коробейников, поправляя шляпу, — не в одной гостинице господин Барынский так и не задерживался. Днём его видели, а куда исчезает потом, словно сквозь землю провалился?
— Разберёмся, Антон Андреевич. Держитесь, — спокойно сказал Яков.
На одном из ухабов Коробейников чуть не вылетел из экипажа, но его подхватили с двух сторон Анна и Пётр за пальто.
---
В гостинице племянница с дядей направились в ресторан, а трое сыщиков поспешили осмотреть повреждённый номер и расспросить персонал. Пострадал лишь лучший номер «Мадрида», где остановились Оленевы.
— Ульяшин сообщал, что дверь была заперта снаружи. Как это определили? — спросил Антона Штольман, присев на корточки около закопчённой двери.
Оленев осматривал остатки кровати, куда прилетела банка с зажигательной смесью.
— Дверь, Яков Платонович, была не просто заперта на ключ, но и заставлена со стороны коридора стулом. Коридорный сказал, что услышал звук стекла и поспешил проверить… но уже всё горело.
— А что говорят постояльцы и сотрудники?
— Ночь была, никто ничего не заметил… как всегда… — пожал плечами Коробейников.
Из номера вышел Алексей, вытирая руки платком.
— Да, прав твой урядник: банка прилетела прямо на кровать и вспыхнула, словно факел, в мгновение ока. Зато мой саквояж у двери почти не пострадал; бритва осталась цела. Уже что-то хорошее за утро, помимо вашей компании, разумеется. Скоро прибудет поезд с багажом — распоряжусь и закажу новый номер. Увидимся внизу.
— Антон Андреевич, ещё раз поспрашивайте. Возможно, кто вспомнил что-то важное, — добавил Яков, проверяя замки и следы на пепле.
Штольман спустился вниз. За одним из столиков, в полумраке тяжёлых бархатных портьер, в одиночестве пил кофе Миронов. Завидев друга, он махнул рукой, приглашая к себе.
— Где Анна Викторовна? — сразу спросил Яков, оглядывая зал.
— Вернётся с минуты на минуту, — спокойно ответил Пётр.
Он сделал знак официанту, и тот почти мгновенно принёс ещё один завтрак.
— Яков Платонович, Вам велено позавтракать, — торжественно объявил Пётр. — Я ручаюсь за это собственной головой.
Штольман нахмурился и переспросил, не сразу уловив тон:
— Не понял… Что Вы сказали?
— Аннет поручила мне проследить, чтобы Вы поели как следует, — с самым серьёзным видом продолжил Миронов. — А иначе, признаться, мне несдобровать. Так что, извольте — без возражений.
Зал гостиничного ресторана был полон мягкого гула утренних голосов, звона посуды и ароматов свежеиспечённых булочек. Сквозь большие окна пробивались золотистые лучи осеннего солнца, играя на полированных столах и серебряных кофейниках.
Алексей Оленев, появившийся с небрежной грацией театрального актёра, первым делом заказал себе кофе.
— Скажи на милость, друг мой Штольман, — протянул он, лениво снимая перчатки, — ты сюда завтракать пожаловал или, быть может, заняться делом изволишь?
— Анна Викторовна велела, — просто ответил Штольман.
Алексей без тени смущения ловко подцепил с тарелки друга один из блинов и устроился поудобнее в кресле.
— Эх, Яша, семейные оковы уже дают о себе знать.
Миронов едва сдержал смех, а Штольман бросил на обоих строгий, многозначительный взгляд.
И в этот момент, словно лёгкое дуновение тёплого ветра, в ресторан впорхнула Анна. Увидев, что её жених спокойно завтракает, она заметно повеселела и с живостью направилась к их столику.
— Господа, — объявила она торжественно, с сияющими глазами, — я нашла господина Барынского!
Три пары мужских глаз одновременно устремились на неё. Пётр Иванович поперхнулся кофе, Оленев картинно вскинул брови, а Штольман застыл с поднятой чашкой.
— Он остановился в этой гостинице, — продолжила Анна, победно блеснув глазами. — Но! Приходит поздно вечером, а на рассвете исчезает. Словно какой-то вампир… только дневной, наоборот.
Сказав это, она с озорной грацией перехватила у Штольмана чашечку и сделала маленький глоток, даже не глядя на него. Яков не смог удержать улыбки, но почти сразу вновь облачился в привычную строгость и оглядел друзей:
— И как же вам удалось это выяснить, барышня? — спросил он с нарочитой серьёзностью. — Полиция, между прочим, опрашивала всех не единожды.
Оленеву подали кофе; он, не скрывая улыбки, с подчеркнутой галантностью поднёс чашку Анне. Та, скользнув на жениха коротким взглядом, будто проверяя его реакцию, чуть наклонила голову:
— Благодарю, Алексей Петрович, но кофе мне и так достался… — сказала она с улыбкой, всё ещё держа чашку Штольмана. — А вот от пирожного, пожалуй, не откажусь.
Щёлкнув пальцами, Оленев подозвал официанта, и вскоре на столе появилась изящная тарелочка с воздушным пирожным.
В это время к ним подошёл запыхавшийся Коробейников и опустился рядом; ещё один щелчок — и на столе прибавились чашки и тарелки.
— Всё оказалось до смешного просто, господа, — с видимым удовольствием сказала Анна, откусив кусочек пирожного. — Я подошла к коридорному и, со слезами на глазах, поведала свою историю…
Все четверо мужчин восхищённо смотрели на неё, но лишь один взгляд горел особенной нежностью — и чем-то неизъяснимо глубоким.
Анна, чувствуя этот взгляд, не поднимала глаз, но уголки губ её предательски дрогнули.
— …Что я услышала о пожаре и поспешила узнать о своём… извините, Яков Платонович, о своём возлюбленном. И описала неприятного человека, который подходил ко мне у портнихи. Если бы молодой человек был внимательнее, он бы заметил, как мне противно говорить. Но… — продолжила Анна, спокойно отпивая кофе из Штольмановой чашки. — Но он, к счастью, рассказал всё, что знал.
— И? — нетерпеливо спросил Яков, заметив, как взгляды друзей чуть дольше, чем следовало, задерживаются на его невесте.
— Этот… как он выразился… благородный господин вышел из своего номера, десятого, — ровным голосом произнесла Анна, слегка размахивая вилочкой, — за пять минут до пожара. Дальше, господа, выводы, думаю, очевидны.
— Яков, — с показным страданием протянул Оленев, — прости, друг мой… но, кажется, я второй раз в жизни влюбляюсь.
Анна хотела рассмеяться, но, взглянув на лицо своего сыщика, передумала: улыбка застыла, и она лишь тихо опустила глаза, уткнувшись в почти пустую чашку.
Штольман метнул в друга выразительный взгляд — не злой, но острый, как клинок, — в котором читалась и ревнивая угроза, и плохо скрытое раздражение.
— Господа поручители, — произнёс он, выпрямившись, — у нас, напомню, через сутки свадьба, а преступник, судя по всему, где-то рядом. Предлагаю наконец заняться делом.
Алексей Павлович, Антон Андреевич, осмотрим номер «благородного господина».
— И… — он сделал короткую паузу, глядя на Оленева с ледяной вежливостью, — прошу вас, господин Оленев, оставьте свои офицерские вольности при себе. Моя невеста — не предмет для флирта.
— Ваше благородие, не взыщите, — лениво усмехнулся Оленев, уже поднимаясь. Он расплатился за всех, опередив Штольмана, и, с подчеркнутой галантностью, поцеловал Анне руку — чуть дольше, чем позволяли приличия.
Насвистывая беззаботный мотив, он направился к выходу из ресторана.
Штольман проводил его взглядом — холодным, сдержанным, но таким, что тот мотивчик мог оборваться на полуслове.

— Анна Викторовна, — мягко произнёс он, обернувшись к ней, — прошу Вас немного прогуляться с Петром Ивановичем. Мы закончим здесь быстро. И, как всегда, благодарю за Вашу помощь — столь своевременную... и столь необычную.
Он склонился чуть ближе, будто между делом, но голос его стал ниже, почти интимен:
— А как выглядит тот впечатлительный молодец, с которым Вы столь мило поговорили?
Анна, чувствуя его близость и тихую дрожь, ответила спокойно, но с лёгкой улыбкой:
— Он на втором этаже. Светлые волосы, небесно-голубые глаза… правда, немного косят.
— Антон Андреевич, — бросил Яков через плечо, не отводя взгляда от Анны, — запомнили?
На обратном пути прихватим его в управление. Свидетель, как-никак.
Анна протянула Штольману руку — снова не только для прощального поцелуя, но словно желая удержать его взгляд ещё хоть на мгновение.
— Всегда рада быть полезной, Яков Платонович, — ответила она, глядя ему прямо в глаза.
— Хм, Аннет, — вмешался дядя с усмешкой, — пойдём-ка. Нам, похоже, велено не мешаться под ногами.
Когда Мироновы скрылись в дверях, трое чиновников вновь приняли привычный деловой вид. Поднявшись по лестнице, они направились к десятому номеру.
— Вот шельма, я же этого коридорного ночью опрашивал — проходил ли кто незадолго, — сетовал Антон.
Штольман и Оленев вошли внутрь, оставив Коробейникова снаружи наблюдать за коридором.
Комната выглядела так, будто гость не собирался здесь жить: практически никаких личных вещей, ни разбросанной одежды, ни привычного дорожного беспорядка.
— Ну что ж, — тихо заметил Алексей, оглядываясь, — вместо твоего прощального ужина в трактире предстоит ночёвка в засаде.
Штольман покачал головой.
— Сомневаюсь, что он сюда вернётся. Номер, по всей видимости, был лишь временной стоянкой — чтобы вовремя запереть вас и устроить поджог.
Он на миг задумался, взгляд потемнел, затем в глазах мелькнула решимость.
— Днём он где-то прячется… и, кажется, я догадываюсь где. Надо разделиться. Я с Коробейниковым отправлюсь к усадьбе и будем наблюдать.
— К твоей, что ли? — с усмешкой уточнил Алексей. — А я на ночь, пожалуй, останусь здесь с Марковым. К тому же Ольга будет ночевать в гостинице, а рисковать её безопасностью я не намерен.
Не обратив внимания на очередную шутку о наследстве, Яков предложил вместе проехать в управление и допросить ночного поджигателя и того бегуна с ножом.
Неподалёку от гостиницы дядя с племянницей неторопливо прогуливались, словно бы случайно. Завидев Якова, Анна просияла и, подойдя к нему, взяла под руку. Они отошли чуть в сторону, чтобы поговорить без лишних ушей.
— Яков Платонович, позвольте мне поехать с вами. Мне не хочется домой, — попросила Анна.
— Нет, Анна Викторовна, — мягко возразил Штольман. — Сегодня мне предстоит закончить множество дел, чтобы потом целый месяц быть рядом с Вами. Вы и без того отвлекаете меня одним лишь взглядом… и не только меня, смею заметить.
Он слегка наклонился к ней и с теплотой, но с шутливой строгостью, продолжил:
— К тому же, уверен, у вас с Марией Тимофеевной тоже найдётся немало хлопот. Особенно теперь, когда в доме появились сразу две ваши родственницы. Признайтесь, я спасаюсь бегством не зря.
Анна рассмеялась, а он, довольный её реакцией, добавил уже мягче:
— Вечером непременно буду. Если что — запирайтесь в спальне и держите оборону до моего возвращения.
Штольман задержал взгляд на невесте — в нём смешались прощание, забота и невысказанное сожаление о том, что никогда не удаётся найти ни минуты, чтобы побыть с ней наедине. Поцеловал её руку и пошёл к пролётке.
Коридорный переминался с ноги на ногу, отчаянно избегая взгляда затонского следователя. Яков посмотрел на него строго — тот вздрогнул. Внутренне Штольман усмехнулся, вспомнив Аннины слова:
«Небесно-голубые глаза, немного косят…»
Теперь же, от страха, казалось, глаза у бедняги и вовсе разбежались в разные стороны.
В это время к Анне подошёл Оленев — уверенный, с лёгкой, почти мальчишеской насмешкой на губах. Он небрежно облокотился на трость, словно оказался здесь совершенно случайно.
— Анна Викторовна, будьте добры, передайте Ольге: вопрос с гостиницей и багажом решён. Всё улажено, — произнёс он с вежливой небрежностью.
И, как бы невзначай, бросил дерзкий, нарочито вызывающий взгляд в сторону Штольмана. Тот, разумеется, всё заметил — и нахмурился, но промолчал. Алексей довольно усмехнулся, склонился и вновь поцеловал Анне руку:
— До встречи, милая кузина.
В его движении сквозила лёгкая бравада, как у человека, который только что разыграл удачную шутку. Он отступил, не спеша направляясь к пролётке, покачивая тростью и явно наслаждаясь произведённым эффектом.
Анна не удержалась и звонко рассмеялась, глядя ему вслед. Смех её, чистый и задорный, прозвенел над двором гостиницы.
— Господин действительный статский советник, вас долго ждать? Или пойдёте пешком, своими высокочинными ногами, — процедил Яков Оленеву сквозь зубы, усаживаясь рядом с задержанным.
Тот испуганно уставился на грозных господ: вид у них был такой, будто решали — отправить ли его прямиком на виселицу или сперва попробовать на дыбе. Особенно страшен показался тот, кто сел последним и бросил быстрый взгляд на затонского следователя, уже сидевшего с каменным лицом.
Оленев надел «служебное» выражение лица, согласно табелю о рангах: непроницаемое и непоколебимое ко всем недругам Отечества — внутренним и внешним. Но думал он вовсе не о коридорном. И, кажется, уже забыл, что расследуется покушение на него самого.
Алексей украдкой взглянул на нахохлившегося друга и злорадно усмехнулся:
«Ну что, Яша, задело? Но Анна твоя — умница: стойкая, с юмором, и даже не жеманничала. А смехом — так вообще поставила меня на место. Настоящая Арсеньева — Штольман…»
Мысли тут же сменились на привычное чувство ревности:
«Не всё коту Яшеньке масленица. Моя Оля… тот взгляд, что только для него, а я, как дурак, тут рядом. Будет знать!»
Когда они бывали втроём, Алексея нередко переполняла ревность. Яков видел и взгляды Ольги, и реакцию её мужа, и потому осторожно держался, чтобы не провоцировать. Все надеялись, что с годами это пройдёт…
Сейчас, в отсутствие жены, Алексей думал спокойнее.
«Зря я так с Олей, да ещё в такой форме. За двадцать лет супружества это впервые, когда я ей отказал…»

Он криво усмехнулся.
«Нет, второй. Первый раз был перед свадьбой. Господи, хорошо, что Яков заметил, как Оля меня к себе затащила. А тут ещё сёстры и тётки… Штольман тогда у двери грудью встал, словно герой, отвлекая их, а потом шипел на нас обоих. Конфуз столетия…»
К своему стыду, Алексей вспомнил и это раннее утро в доме Мироновых.
Если бы он ревниво ляпнул вслух, что это Яков с невестой её так «взволновали»… Да уж, одной обидой дело бы не кончилось. Алексей поёжился.
Нет, он себе и представить не мог, какие были бы последствия …
Оленев сделал ещё более грозное лицо, чем прежде, окончательно напугав задержанного свидетеля.
Штольман хмуро посмотрел на Алексея, затем медленно перевёл взгляд вглубь экипажа, словно что-то высматривая.
— Антон Андреевич, — произнёс он нарочито спокойно, — у вас, случайно, шпаги с собой нет? Или, на худой конец, розги?
Коробейников удивлённо приподнял брови, но быстро уловил смысл.
— Сейчас нет, Яков Платонович, — ответил он с видом полной серьёзности. — Но могу устроить. Жаль только, крапивы нынче не сезон...
— Благодарю. Я всегда знал, что на вас можно положиться, — заметил Штольман.
Оленев смерил обоих взглядом и отвернулся. Память тут же подсунула ему острое, неприятное и стыдливое воспоминание — кончик шпаги у горла. А главное — глаза Якова в этот момент…
Бедный задержанный побледнел до синевы и, кажется, вот-вот должен был лишиться чувств.

***

Это же утро. Дом Мироновых.

Олимпиада Тимофеевна, отвлекшись на Оленевых, на время забыла о племяннице. С живым интересом расспрашивала Ольгу о родственниках, и вскоре к беседе присоединилась Мария Тимофеевна. Выяснилось, что госпожа Оленева десять лет назад ездила в Москву на крестины племянницы и тогда впервые с детства вновь увидела тётю Липу — кузину отца.
Разговор о родне, детях и столичных новостях ненадолго отвлёк Олимпиаду Тимофеевну. Осмотрев столовую и сузив глаза, она вновь повысила голос:
— А где они? Где Нюша?!
Виктор Иванович, всё это время сидевший молча, начал сердиться. Он поднялся и обратился к Ольге:
— Ольга Марковна, гостевая спальня и весь наш дом к Вашим услугам. А сейчас прошу прощения…

Повернувшись к сёстрам, он продолжил решительно:
— Дамы, в кабинет. Немедленно.
Олимпиада Тимофеевна первой ворвалась в кабинет и, не дожидаясь остальных, с порога начала:
— Да ведь я же говорила! Он Нюше не пара! Вот посмотрите на Олечку — как удачно вышла замуж, за действительного статского советника! Господин Оленев — настоящий дворянин, блестящее положение! А этот Нюшин полицейский… только позорит её!
Виктор Иванович начал мерить шагами кабинет и, грозно взглянув на родственницу, оборвал её тираду:
— Итак, дамы. Сейчас мы обсудим всё раз и навсегда. Я говорю — вы потом.
Во-первых, сколько раз мы просили не называть Анну Нюшей.
Во-вторых, не он, а Яков Платонович. И завтра у них венчание.
— Вот именно, завтра! А они уже… — начала было Олимпиада.
— Я не закончил, — резко оборвал её хозяин дома. — В-третьих, эта тема не касается ни Вас, ни кого бы то ни было. Никого. Это я Вам уже как адвокат говорю.
Он сделал паузу, смягчив голос:
— И раз уж речь зашла об Оленевых… Марк Арсеньев — это ведь тот самый кузен, что женился на младшей дочери графа Бестужева? Помню его на нашей свадьбе — славный малый. Ольга Марковна, между прочим, выходила замуж за вчерашнего кадета.
Подошёл к окну и продолжил:
— Так вот. За спиной Алексея Павловича — две могущественные семьи: Оленевы и Бестужевы. А господин Штольман — сирота с раннего детства. Всего добился сам. Я видел его формуляр и послужной список. Заслуженные награды Якова Платоновича хранятся у меня в сейфе. Он человек достойный, потомственный дворянин из семьи военных, погибших за Отечество.
— И, если это вам важно, знайте: я горжусь выбором Анны. Яков Платонович — часть нашей семьи. Пусть мы не богаты и не влиятельны, но он наш. И это главное.
Мария Тимофеевна достала платочек и промокнула глаза, глядя на мужа с любовью. Олимпиада Тимофеевна, сидя с поджатыми губами, лишь тряхнула кудрями и уставилась в окно.
Виктор Иванович, удовлетворённый достигнутым эффектом, коротко кивнул — словно судья, огласивший окончательный вердикт:
— Вот и прекрасно. Рад, что мы поняли друг друга. А теперь, дамы, приготовлений к завтрашнему дню ещё немало.
Олимпиада Тимофеевна фыркнула, но возражать не решилась. Мария Тимофеевна мягко повела её к выходу, осторожно держа под руку, словно опасаясь внезапного взрыва. Уже почти у двери, она обернулась, встретилась взглядом с Виктором Ивановичем и тепло улыбнулась — тихая гордость и благодарность в её глазах.
Когда двери кабинета за дамами закрылись, воцарилась приятная тишина. Виктор Иванович облегчённо выдохнул, откинулся в кресле и, поглаживая бороду, пробормотал себе под нос:
— Одно сражение выиграно… осталось продержаться до завтра.
Он снова подошёл к окну, на мгновение задержался, глядя на залитый солнцем двор, где уже сновала дополнительная прислуга, готовясь к предстоящему празднику. На его лице появилась тёплая, чуть задумчивая улыбка.

Анна с дядей, болтая о мелочах, неторопливо подходили к дому. Осень уже вступала в свои права: в воздухе витали запахи сада и прелых листьев, солнечные лучи скользили по дорожке золотыми пятнами.
Почти сразу они заметили Ольгу. Она сидела в беседке, чуть наклонившись вперёд, опершись локтями о стол. На лице гостьи читалась задумчивость — мягкая, почти светлая. В её позе было ожидание — тихое, сосредоточенное, будто она надеялась увидеть кого-то, кто вот-вот появится из-за деревьев.
Пётр первым поздоровался, галантно приподнял шляпу и, сославшись на дела, ушёл в дом.
Анна подошла ближе и присела напротив.
— Алексей Павлович просил передать, что вопрос с гостиницей и багажом решён, — сказала она.
— Благодарю, — Ольга улыбнулась, но в улыбке сквозила лёгкая усталость. Её взгляд снова невольно метнулся к дорожке.
Анна уловила это движение, как ловят еле заметный порыв ветра. И вдруг в груди неприятно кольнуло. Она знала этот взгляд. Слишком хорошо знала. Так смотрят не просто в сад — так ищут того, кто дорог.
— Я тогда, пожалуй, скоро вас покину, — добавила Ольга рассеянно.
— Ольга, а почему Вы не в доме?
— Ваш отец проводит беседу с нашей общей тётей, — она усмехнулась с лёгкой горечью. — Я решила не мешать. Точнее — сбежать, как вы.
— Оставайтесь до вечера у нас, — тепло предложила Анна. — Что Вам одной в номере сидеть? Сомневаюсь, что мужчины раньше освободятся.
— Спасибо, Анна, — сказала Ольга чуть тише. — Мне и правда не хочется быть одной.
— Расскажите мне о своей семье. Я ведь почти ничего не слышала о дяде Марке Арсеньеве, — попросила Анна.
Ольга немного оживилась, голос её стал теплее:
— С удовольствием. Моя мама — младшая дочь Бестужевых. Однажды, во время прогулки в парке, она сбежала от гувернантки и случайно столкнулась с юношей-гимназистом. Он подхватил её игру, спрятал за деревом и отправил гувернантку в противоположную сторону, будто видел её там. Мама потом рассказывала, что с этого момента всё и началось.
Анна слушала с лёгкой улыбкой, подперев щёку ладонью. Её живо захватила эта сцена — юная девушка, интересный гимназист, первая встреча, как из романтического романа, но с дыханием настоящей жизни.
— Марк шутил, рассказывал истории, и мама влюбилась с первого взгляда, — продолжала Ольга. — Настолько сильно, что потом тайно сбегала к нему на свидания. Он долго не знал, кто она, просто — живая, красивая девушка, в которую он тоже влюбился без памяти.
— Но однажды их, гуляющих за руку, увидели знакомые моего деда, грозного графа Бестужева. Начались уговоры, наставления… тщетно. Дед разузнал о юноше: красив, умен, но беден и без рода — мезальянс! Но мама, любимая младшая дочь, твёрдо заявила, что выйдет замуж только за него. Её заперли дома, — голос Ольги стал мягче. — Но не уследили. Снова было тайное свидание, обещания вечной любви…
Вместо побега или скандала, Марк сам пришёл к графу — прямо, сдержанно, с уважением — и попросил руки. Он признал разницу в положении, но сказал: «Я не могу предложить богатства, но я обещаю, что она будет счастлива со мной».
Анна почувствовала, как внутри что-то сжалось от восторга: смелость, честность, умение постоять за чувства — она знала это, потому что сама когда-то прошла через подобное.
— Он стоял прямо, не опуская глаз, говорил спокойно, как взрослый мужчина. Дед потом сказал: «Он беден, но не мелок. И любит — так, что это видно каждому».
— Такова уж ваша Арсеньевская порода, — с мягкой улыбкой добавила Ольга, глядя на Анну. — Сильные чувства, уважение и честность…
Через полгода их обвенчали — как раз к тому времени, когда Арсеньев окончил гимназию.
На миг повисло тихое, тёплое молчание.
— Папа обожал маму, — сказала Ольга мягко. — Не имел состояния, но обладал редким обаянием, добротой, умом и честью. Что скрывать — Бестужевы помогли ему со службой, лишь бы любимица была счастлива. Дом в Петербурге вошёл в приданое матери, а после моего замужества перешёл нам. Родители же вернулись в Москву.
Анна улыбнулась мягко и чуть грустно. Её поразило, как история любви родителей Ольги перекликалась с её собственной судьбой. Сильные чувства Марка – кузена её матери, их готовность бороться — были ей удивительно близки.
— Папенька умер шесть лет назад… — голос Оленевой чуть дрогнул. — Вы бы ему очень понравились. А Якова он любил искренне. Даже больше, чем Алексея, если откровенно.
Анна почувствовала лёгкое тепло в груди.
— Спасибо Вам, Ольга. Можно ещё один вопрос? — тихо проговорила Анна, слегка смущённо, почти шепотом. — В прошлый раз я… не смогла, не решилась.
— Да, я Вас слушаю, Анна. Догадываюсь, о ком Вы будете спрашивать… — мягко улыбнулась Ольга.
Анна замолчала, ощущая, как сердце стучит чуть быстрее.
— Зачем Вы рассказали мне о своих чувствах к Штольману? — спросила она, опустив глаза, будто собираясь с духом. Вопрос давался ей нелегко — не из ревности или любопытства, а потому, что она хотела понять Ольгу по-настоящему.
Оленева открыто посмотрела на Анну, не отводя взгляда, и тепло улыбнулась.
— Я знала, что Яков не мог выбрать простую девушку, — тихо заговорила Ольга, слегка замедляя речь. — И знала, что сама не умею скрывать своих давних чувств к нему.
Анна невольно улыбнулась. В груди не шевельнулось ни малейшей тени ревности — напротив, её словно окутало тихое, тёплое чувство понимания.
— Вы бы всё поняли сразу, — продолжала Ольга, голос её стал мягким, почти шёпотом. — А я не хотела, чтобы Вы додумывали то, чего не было и быть не могло. Это было бы нечестно с моей стороны — и по отношению к Яше… к Вашему Якову, и к моему мужу…
Анна слушала, и между ними, почти незримо, возникла прочная нить доверия. Ольга говорила без защиты, без игры, с той внутренней ясностью, что исходит от сердца. В её словах чувствовалась та самая Арсеньевская порода — страстная и честная, как и в самой Анне. Родство душ вдруг стало для Анны очевидным, как нечто давно знакомое.
Она глубоко вдохнула осенний воздух. Лёгкий ветер шевелил края пледа на скамье и приносил из сада запах мокрых листьев.
— Пойдёмте в дом, Ольга, — мягко сказала Анна. — Становится прохладно. Ещё раз спасибо Вам за откровенность.
Ольга кивнула, и в её взгляде отразилось что-то тёплое и тихое — как между людьми, которые наконец поняли друг друга без остатка.

***

продолжение ниже...

Отредактировано Taiga (27.11.2025 21:10)