«Милый Якоб.
Дни, что я провожу без тебя, тянутся мучительно долго. Я примчусь к тебе сразу, как только смогу, но пока меня держат поручения Высочайшей особы, коей я служу.
Ты бы улыбнулся, узнав, перед кем мне пришлось ходить на цыпочках, чтобы упомянуть твое имя. Дело твое не безнадежно, но потребуется время.
Надеюсь, ты скучаешь не меньше моего.
Жду нашей встречи.
Твоя N».
Штольман сложил письмо в конверт, поджег от спички, разогнал дым ладонью и длинно, с удовлетворением выдохнул.
Сквозь надушенные строки он увидел главное: Нина не приедет. Князь Разумовский не стал посылать её ни за синей тетрадью, ни за ним, а значит, Анна в безопасности.
Более того…
Он усмехнулся.
Стало кристально ясно, что сам он Нежинской не нужен, и все её ужимки были вызваны лишь служебной необходимостью. На душе стало легче. Теперь он не должен Нине Аркадьевне абсолютно ничего.
Конечно, исследовательская работа Брауна еще впереди, и князь вполне может посчитать того лакомым куском и отправить Нежинскую его обхаживать. Но тут у Якова были все козыри. Военное начальство не станет игнорировать советы опытного человека с полномочиями, иначе к ним придет императив от Варфоломеева. В любом случае Нине Аркадьевне путь в усадьбу в Михайловском будет заказан. Фамилия фрейлины ее Величества не прозвучит, но словесный портрет у вояк будет. А уж они пусть стараются хранить свои секреты от не в меру любвеобильных дамочек.
А вот что касается Анны…
Она еще очень молода, и он не будет сердиться на проявленное недоверие. Все-таки между ними произошло не так уж много, чтобы это самое доверие требовать.
Память услужливо подсунула воспоминание о том, что произошло на складе. Штольман закрыл глаза.
Как же она его волнует… Как она ему нужна…
Воля его слабела. Домечтавшись до того, как он сейчас же идет к Мироновым и вызывает Анну на откровенный разговор, он покачал головой и открыл глаза.
Нет, сегодня он к ней не пойдет. И завтра не пойдет. Он не мальчишка, который вынужден вымаливать прощение за то, чего не делал - не звал к себе Нежинскую, не писал ей писем, не поддерживал с ней отношений. Да он вообще не собирается говорить Анне о Нежинской, ведь все это осталось в прошлом!
Приняв решение, Яков подошел к выходу, нагнулся и поднял с затоптанного пола что-то голубое. Это был воздушный батистовый платочек, тот самый, что во время поцелуя на складе уже норовил соскользнуть с шеи Анны. Он прижал его к лицу, вдохнул её запах и в который раз подумал, что жить без нее не сможет.
Он улыбнулся. Нет, он не вернет платок хозяйке. По меньшей мере до тех пор, пока она не скажет ему «Да».
…
Глаза Анны давно высохли, а настроение скакало, как малыш по весенним лужам. То она погружалась в воспоминание о поцелуе, то снова думала о письме той самой женщины. Она была уверена, что это именно та женщина, которую видела в зеркале. Кто она? Возлюбленная Штольмана из Петербурга? Но он же сказал, что оставил её… Разве Яков Платонович мог солгать?
- Дядя… - тихонько постучала она в дверь спальни Миронова.
Через пару минут дверь осторожно приоткрылась. Петр Иванович выглянул, осмотрелся и затащил Анну внутрь.
- Ты что? – удивилась она.
- Мария Тимофеевна прибрала одну вещь, а я её того-с, - захихикал он, потирая руки. - Как бы немножечко… нашел.
- Ликер? – тут же догадалась она.
- Неважно, - отмахнулся он. – Что ты хотела, дитя мое?
Анна вздохнула. Она не была уверена, что в легком подпитии дядя даст нужный совет, но другого собеседника у нее не было.
- Дядя, я не понимаю. Вот если тебе напишет женщина, причем та, с которой ты был… близко знаком, это значит, что она тебя любит?
Ошарашенный вопросом, Миронов пожевал губами и подтянул пояс длинного халата.
- Аннет, у тебя что, проблема с ухажером?
- Да нет же! Прошу, ответь.
- Нну… Не обязательно, но такое возможно, да.
- А ты?
- Что я?
Она нетерпеливо пристукнула ножкой.
- Ты её любишь?
- Кого? – вытаращился дядя.
- Эту женщину!
Он подошел к двери, запер её на задвижку и налил себе из графинчика.
- Ma сhérie, в настоящий момент я не люблю никакую женщину, но подозреваю, что вопрос не обо мне.
Анна отобрала у него рюмку. - Да, не о тебе. Подожди, пожалуйста, с ликером. Спрошу по-другому. Если женщина, которая была хорошо знакома с мужчиной, пишет ему в ссылку, это о чем говорит?
- Это говорит о том, - Миронов вернул себе рюмку и выпил её одним махом, - что один симпатичный следователь из Петербурга был хорошо знаком по меньшей мере с одной женщиной. Дорогая, ты же меня уже спрашивала о Штольмане. Что изменилось?
Анна заколебалась. Ей очень хотелось поговорить о поцелуе, но она боялась, что дядя сообщит эту новость отцу, и тогда Якову Платоновичу не поздоровится. А она, хотя и гневалась на него, не желала такого развития событий.
- Ничего, мне просто интересно.
- Ну да, ну да, - улыбнулся Петр Иванович. - Только ты просила совет.
Допив то, что оставалось на дне графинчика, он обнял её за плечи и прошептал: - Некоторые женщины пишут своим бывшим возлюбленным. А те, представляешь, не отвечают… потому что возлюбленные – бывшие!
- Ты тоже так делал? – с подозрением осведомилась Анна.
- Я? Нет! - твердо ответил дядя и покачнулся.
…
С утра Анна стояла на дворе управления и, волнуясь, ждала Штольмана. Вышедший из здания полицмейстер сурово взглянул на теребившую ридикюль девушку, спросил, кого она ждет и, хмыкнув, удалился. Через минуту выбежал Коробейников, поинтересовался, не может ли он помочь.
Анна только головой покачала.
Расстроенный, Антон Андреевич направился прочь, а потом обернулся:
- Ну… тогда я в канцелярию городского головы, за документами. Скоро приду.
Когда через четверть часа во дворе появился Яков Платонович, на лице его тут же расплылась искренняя улыбка.
- Почему вы улыбаетесь? – забыв про приветствие, спросила Анна.
- Вас увидел, Анна Викторовна, - негромко ответил он, поднося к губам её ладонь. - Доброе утро.
- Доброе…
Заготовленные с ночи слова вдруг выпали из головы, и Анна просто смотрела в серые глаза Штольмана, на его губы, на еле заметную усмешку, спрятавшуюся в уголках рта.
- Анна, - шепнул он.
Её словно окатило теплым душем. Захотелось прижаться к нему так же, как вчера на складе, стоять так долго-долго, а потом почувствовать его губы на виске и…
- Анна Викторовна, - уже более строгим голосом произнес он. - У вас ко мне дело? Пройдемте в кабинет.
…
В комнате сыскных Яков снял котелок, поставил в угол трость и обернулся к девушке.
- Что вы хотели сказать, Анна? – мягко спросил он.
Еще во дворе он отругал себя за глупую улыбку, но и сейчас не мог согнать её с лица. Анна пришла к нему сама, безо всяких глупых писем с извинениями и обещаниями не беспокоить! Вот она, рядом, такая красивая и родная, что хотелось сжать её в объятиях, зацеловать до потери дыхания, но…
Они в управлении полиции, сейчас наверняка придет Коробейников. Ради её репутации лучше не погружаться в личное. Возможно, у них всего несколько минут уединения.
- Яков Платонович, вы… - пробормотала она, - вы не находили тут вчера платок? Кажется, я его потеряла.
Внутри всё будто помертвело. Платок? Так Анна пришла не к нему, а за платком?
Разочарование оказалось горьким, как деготь.
- Находил, - выдавил он. - Но он испорчен. Я вам другой купил. Возьмите, - протянул он бумажный сверток, за которым только что заходил на рынок.
Все сладкие часы, что он провел в грезах о ней, показались глупостью, а утренний порыв подарить ей платок, оставив себе тот, пахнущий ею – чистой воды идиотизмом.
- У вас ко мне что-то еще? – сухо бросил он и направился к столу.
- Да, - тихо сказала она.
Он обернулся.
- Сегодня под утро мне было видение, - вскинула она глаза, вновь показавшиеся ему озерами.
- Там был бой. Какие-то люди с оружием, выстрелы, крики. А потом…
- А потом вы проснулись?
Глаза ее метнули молнии.
- Яков Платонович, если вы не желаете меня слушать, так и скажите, а подарок ваш заберите обратно! – почти крикнула она и сердито добавила:
- Еще я хотела сказать, что вчера была неправа. Обвинила вас в обмане, хотя вы не отвечаете за действия той женщины. Но теперь думаю, что это абсолютно неважно! До свидания!
А-а-а, черт! Почему он ведет себя, как слон в посудной лавке?
Он в три шага догнал девушку и взял её за локоть.
- Пустите, - мотнула она головой.
- Дайте мой подарок.
Она фыркнула и сунула ему сверток. Яков развернул бумагу, достал синий батист и набросил на плечо Анны.
Она замерла.
- Вы позволите?
Она моргнула.
Едва касаясь, он приподнял её косу, обвил платок вокруг шеи и поправил на груди. Пальцы чесались опуститься ниже, туда, где сходились лацканы серого плаща, но, разумеется, он этого не сделал. И так уже горел под её взглядом, как мальчишка, не хватало еще по щеке схлопотать.
- Мне идет? – тихо спросила она, когда он убрал руку.
Он кивнул.
- Спасибо.
Придвинувшись, Анна подбородком коснулась его плеча и пробормотала: - У вас галстук криво повязан.
Яков не собирался портить момент. Он лишь дышал ею, чувствовал её тепло, желал бы стоять так вечно. Хотя нет…
Он обнял её и прижал к себе.
Да, так лучше.
Не прошло и нескольких секунд, как у кабинета раздались шаги. Штольман со вздохом опустил руки, отступил от девушки и взглянул на дверь.
- Доброе утро, Антон Андреевич, - буркнул он, когда из проема показалась нога.
- Откуда вы знаете, что это я? – удивился помощник, скрытый за кучей папок.
- Доброе утро, Яков Платонович.
- Догадался, - усмехнулся Штольман.
- Анна Викторовна, по вашему вопросу…
Ласково улыбнувшись, он протянул ей руку.
- Вы мне понадобитесь. Прошу за мной.
…
- Зачем вы сказали, что я вам понадоблюсь, Яков Платонович? - пробормотала Анна, садясь рядом с ним в пролетку.
- Я же не успела рассказать вам видение. Там почти ничего не ясно, я как раз хотела посоветоваться.
Штольман ободряюще сжал её ладонь.
- Разберемся. А понадобитесь вы мне вовсе не для этого.
- Трогай! – велел он извозчику. - На Царицынскую.
Склонившись к Анне, он прошептал так, чтобы не слышал кучер: - Я собираюсь попросить у вашего отца разрешения ухаживать за вами. И так я уже сильно с этим припозднился.
Она немного занервничала. Она сама чувствовала, что их общение за последние дни стало непозволительно близким, но не была готова к тому, что Штольман поедет к Мироновым прямо сейчас.
- Яков Платонович, - она повернулась к нему лицом, - я бы хотела вас предупредить. Моя маменька, она…
- Посчитает меня неподходящей партией? - улыбнулся он.
Краска бросилась ей в лицо. Почему-то только сейчас она осознала, что если Яков… да, именно так, Яков собирается за ней ухаживать, значит, скоро он попросит её руки!
Ей хотелось завизжать от восторга, но она лишь села прямо, вежливым тоном произнесла: - Такое возможно, - и покосилась на Штольмана.
- Тогда позвольте спросить, - произнес он серьезно, - есть ли у вас человек, который имеет особое право на ваше расположение?
- Особое? – переспросила она, подозревая, что ослышалась.
- Да, - кивнул он. - Чтобы случайно не задержать его при следующем допросе.
В уголках глаз его пряталась смешинка, но губы оставались строгими.
- Мне казалось, вы уже знаете ответ, - выдохнула она и увидела, как на его красивом лице явственно отразилось облегчение.
Он что, думал, что она будет целоваться с ним, имея в запасе какого-то «человека»? Ну, Яков Платонович!
- Я рад, - сказал он и сжал её ладонь, которую до сих пор не выпускал из своей.
…
Они не успели еще сойти с пролетки, как из двери особняка выбежала бледная Мария Тимофеевна.
- Здравствуйте, Яков Платонович, - пробормотала она.
- Аннушка, ты не видела в городе отца?
- Нет, мама, не видела, - ответила Анна, подходя к ней. - Ты выглядишь взволнованной. Что-то случилось?
- Виктор, он… - голос старшей Мироновой дрожал.
Она обвела взглядом парк перед домом, словно искала следы мужа.
- Час назад он позавтракал, поцеловал меня как-то необычно и ушел в кабинет. Недавно я зашла к нему – его нет. Я спросила слуг. Горничная сказала, что Виктор Иванович ушел, при нем было что-то длинное, в чехле.
Разрыдавшись, она закончила уже сквозь слезы:
- Я еще раз заглянула в кабинет. Там нет сабель!