Духи на заказ с доставкой на дом

   
   
Анна видела, как ему трудно. Причины только понять не могла, а вот признаки распознавала вполне отчётливо. В минуты раздражения Штольман начинал двигаться резко, часто тёр ноющий затылок. А иногда нервным движением сжимал ладонью нижнюю челюсть, словно пытался сдержать то ли гримасу, то ли рвущиеся наружу слова. И в такие минуты лучше было, чтобы его никто не видел. Слабости себе Яков никогда не прощал. Хуже было, что он с трудом прощал тем, кто имел несчастье эту слабость увидеть. Однажды ей привелось проверить эту истину на себе.
Это было «дело Ферзя». Назавтра, когда она была еще горда и счастлива тем, что ей удалось его спасти, Штольман внезапно примчался без шляпы, на себя непохожий и злой. Он кричал какие-то глупые и странные вещи, а она понимала лишь одно: ему нестерпимо, что кто-то видел его слабым и растерянным. И это напугало её больше всего. В тот миг Анна не думала о том, что он обидел её, что он её в чем-то недостойном подозревает. Это была неправда, а потому сказанное не имело значения. Значение имело лишь то, что Яков Платонович не сможет простить ей свою слабость. В том числе и ту, которую проявлял во время этого немыслимого разговора. Страшнее всего, что он никогда не сможет вновь приоткрыться перед ней, опасаясь стать доверчивым и уязвимым. Снова быть ей другом и не бояться, что она невольно подглядит что-то такое, чего он никому показать не мог и не хотел.
Она простила его сразу, пусть он и не знал этого. Он прощал с трудом: себя ли, её ли – она не знала, да это и не имело значения. Своим отстранением он наказывал обоих. Кажется, именно тогда Анна поняла, что действительно любит его. Что это больше не наивная влюблённость юной девушки в загадочного взрослого мужчину. Она любит его даже такого: растерянного, мятущегося, злого. Любит. И никогда не сможет бросить. Потому что нужна ему, даже если он этого не признаёт. Потому что знает его слабость и никогда не позволит, чтобы о ней узнал кто-то ещё.
А ещё ей всегда было странно, отчего такой умный, сильный, уверенный в себе человек внезапно оказывался во власти разъедающего сомнения, не раз становившегося причиной их ссор. Она раз за разом ошибалась, ожидая от него взрослой мудрости, а он вдруг вёл себя, как мальчишка: обижался, не слушал, говорил резкости, лез в драку. Однажды это едва не закончилось очень плохо, когда князь Разумовский вновь вызвал Якова на дуэль, а Яков вновь выстрелил в воздух. Анна так и не смогла понять, почему он так поступил, приговорив себя к неминуемой гибели, и в глубине души была благодарна тому, кто князя убил. Но спрашивать Якова о причинах ей всё ещё не хотелось.
 
Вот уже два года ей казалось, что всё это давно уже в прошлом. Они были счастливы вместе, несмотря на все трудности их бесконечного пути. Почему же сейчас, в Париже – их «кремовом городе», который она узнала сразу, едва сойдя с поезда, эти тревожащие признаки проступили вновь? Почему он снова сминал ладонью своё худое лицо, а на лбу проступала напряжённая вена? Что было не так в этой новой жизни, где Анна готовилась подарить ему первенца, где будущее сулило им столько безмятежного счастья?
Опасаясь спросить об этом у Якова, она задала свой вопрос дяде. Пётр Иванович, против обыкновения, ответил серьёзно. Она особенно любила дядю в такие минуты, когда он не изображал из себя шалопая, заставляя её смеяться, а был искренним и доверенным собеседником. Почему-то у неё было ощущение, что таким знает его лишь она одна.
- Видишь ли, Аннушка, есть такая категория мужчин, которые больше всего страдают оттого, что у них что-то не получается, что они не могут достичь того, что от себя требуют. Твой Штольман из таких.
Степень откровенности Петра Ивановича в такие минуты можно было определить по тому, что кокетливое французское «Аннет» заменялось душевным русским «Аннушка».
- Но что у него не получается сегодня? Всё же хорошо, да?
- Всё хорошо, да. Но, видимо, он считает, что должно быть как-то иначе.  Тебе виднее, ведь это твой Штольман.
- Мой Штольман, - задумчиво сказала она, пытаясь осознать ту мысль, которую дядя деликатно пытался до неё донести. Может, не надо так деликатно? Можно как-то откровеннее, чтобы она поняла наверняка?
В глубине души она считала, что дядя знает ответ, просто предпочитает, чтобы она нашла его сама. И это слегка сердило. Она уже столько раз ошибалась, имея дело со Штольманом, столько раз портила всё, что теперь опасалась сделать неверное движение. Ему плохо, это она знала наверняка. Ему трудно, он чувствует себя слабым, а это может плохо кончиться при его взрывном характере.
Собственные страхи и переживания, связанные с беременностью, как-то отошли на задний план. Она считала их несущественными. Ей было известно, что родит она благополучно, что скоро на свет появится их сын – Дмитрий Яковлевич. Тот самый худенький кудрявый мальчишка, так похожий на Штольмана. Десять лет спустя они будут вместе прогуливаться у Дома Инвалидов. Так что бояться чего-то по поводу родов смысла не имело. То, что происходило с мужем, тревожило её куда сильнее. И никто ей в этом помочь не мог. Или не хотел.
- Но ведь пока мы ехали, ничего подобного не было.
- Пока мы ехали, он вёл нас. Почти всё зависело от него. Не скажу, что это заставляло его наслаждаться, но он владел ситуацией, это прибавляло ему спокойствия –  точно. Сейчас его удручает бессилие.
- Бессилие? Перед чем?
- Почем я знаю? Может, перед твоими родами. От этого он тебя точно не сумеет защитить.
Анна с сомнением дёрнула плечами. Причина так банальна? Было бы из-за чего изводиться! С этим она уж как-нибудь справится сама.
- Дядя, это у всех мужчин так? Такое острое переживание бессилия.
Откуда-то у неё появилось ощущение, что Петр Иванович не бесился бы на месте Якова так неистово.
- Не у всех, - согласился он.
- У тебя вот этого нет, - убеждённо сказала Анна.
- Да мне и не пришлось как-то. От меня не требовалось. Лучшим у нас всегда был Виктор.
Внезапно ей почудился в этих словах какой-то оттенок горечи. А потом вдруг пришло понимание, что дедушка Иван Викторович и бабушка Анна Петровна что-то сделали не так. Что-то они надломили у своего младшего сына уже в самом начале, оказывая доверие только старшему. И ей было обидно. Хотя этот старший был её горячо любимым папенькой.
 
Анна не знала, откуда в последнее время в ней берутся вот такие внезапные прозрения. Она стеснялась и боялась их, в глубине души уверенная, что не имеет права на такое понимание. Не могла она видеть в своём дядюшке обиженного мальчишку. А в своём муже – мальчишку, отчаянно обороняющегося. Эти двое были для неё старшими друзьями, защитниками, наставниками. А она вдруг знала о них что-то такое, совершенно потаённое, будто сама была старше и мудрее.
Однажды она решила своё открытие осторожно проверить, попросив Якова рассказать о своём детстве. Это было в хорошую минуту, и муж не мог ей отказать, хотя она видела, что вспоминает он неохотно.
- Отец погиб за несколько дней до оставления Севастополя. Матушка пережила его на пять лет. Кто-то похлопотал, и меня определили в кадетский корпус.
Кажется, дальше он вспоминать не собирался.
- Как же получилось, что ты пошёл служить по статской части?
- Я ненавидел корпус, - признался он, поморщившись. – Меня раздражала муштра. А я к тому же был невысокого роста и хрупкого телосложения. Мне постоянно приходилось доказывать свою силу тем, кто был действительно сильнее. И быть битым, разумеется. Из дисциплин мне больше всего нравилась математика. В шестьдесят третьем году нас преобразовали в военную гимназию, статских предметов стало больше, так что учиться мне даже нравилось. В учёбе я был впереди своих однокашников, что тоже их любви ко мне не прибавляло. А в последнем классе я вызвал на дуэль товарища по роте. Окончилось дело пшиком в буквальном смысле слова. Наши секунданты намеренно намочили порох. Но на военной карьере обоих это поставило крест. До реформы меня выпустили бы в армию рядовым, но директор пожалел балбеса и дал возможность самому определять, где я смогу пригодиться Отечеству. Проще говоря, меня выперли за нарушение дисциплины перед самым выпуском. И я пошёл служить в полицию
- А тот твой товарищ? Что стало с ним?
- Он тоже пошёл по сыскной части. Впрочем, здесь уже я оказался удачливее. Его это крайне раздражало. Ты должна его помнить, он наезжал в Затонск пару раз, а потом арестовал меня в декабре восемьдесят девятого.
- Господин Уваков? – удивилась она.
- Он самый, - усмехнулся Штольман. – Так и не смог мне простить той пощёчины, отыгрался через двадцать лет.
Кажется, Яков не знал, что её Уваков тоже успел арестовать тогда, пусть и ненадолго. Ну и хорошо, что не знает. Она не собиралась ему об этом говорить.
Анна вспомнила и сравнила. Да, военной выправкой отличались оба сыщика. Но Штольман никогда не носил свой форменный мундир, Уваков же щеголял только в нём. И усы носил на армейский манер. И выходил из себя от того, что Яков Платонович умнее. И помощником себе выбрал не скромного и талантливого юношу, а жестокого жандармского мордоворота.
Почему-то она была уверена, что Уваков свою игру всё-таки проиграл. И дело не только в том, что его с позором выдворил из Затонска полковник Варфоломеев. Что-то еще. Но это тоже было из разряда тех наитий, которые не находили рационального объяснения, как она ни пыталась их осознать.
А ещё она вновь ощутила щемящую, тревожную нежность, которую испытывала к мужу в последние месяцы почти постоянно. Ей уже было знакомо это чувство. Именно оно той ночью в гостинице  заставило совершенно неподобающим жестом защиты прижать к себе голову Якова Платоновича. Но тогда оно длилось какие-то мгновения, а потом он поднялся на ноги – её единственный, желанный, самый умный и самый сильный мужчина – и уже он повёл её к высшей степени наслаждения и счастья, а она подчинилась ему.
Теперь же стремление пожалеть его, защитить даже от того, что было с ним в прошлом, порой становилось таким мучительным и сильным, что она сама удивлялась. Ведь Штольман не стал слабее. Откуда у неё это трепетное желание оберегать его? Почему она стала видеть его уязвимость невозможно остро и зорко? Тем более что показать это знание она не имеет права. Она должна оберегать его тайно, не уязвляя гордость, не сомневаясь в нем.
 
Как-то исподволь она заметила, что он становится прежним, когда проявляет слабость она сама. Причин для слабости было достаточно, и настроение скакало постоянно. Ничего такого, с чем Анна не могла бы справиться усилием воли. Но Яков в такие минуты был таким надёжным, таким уверенным, таким нежным, что отказываться было просто грешно. Она поняла это и принялась пользоваться напропалую, кокетничая, капризничая, завладевая его вниманием в самые острые минуты, уводя от края, за которым мог последовать взрыв. Она научилась виртуозно пользоваться своей женской слабостью, временами коря себя за такое двуличие, ведь прежде всегда была прямодушной до нелепости. Но сейчас так было надо, и она не жалела об этом. Потом, когда-нибудь… когда Штольман снова сможет успокоиться, не коря себя за бессилие. Может быть, тогда она даже признается ему в своей женской хитрости. Хотя нет, не признается. Есть вещи, которых мужчинам знать о женщинах не надо. Ни к чему это!
Она много думала над тем, чего ему не хватает в этой новой жизни. Средства у них были. Как ни странно, в долгом пути они не растратили всего, что имели, а даже приобрели кое-какие ценности вроде Змеева золота. Да и в Калькутте губернатор щедро расплатился за их услуги. Так что скромный достаток был семейству Штольманов обеспечен даже в расчёте на скорое прибавление. Благодаря дяде у них была хорошая, уютная квартирка: спальня, детская, гостиная и столовая, комната для гостей. Для начала вполне достаточно, а там видно будет.
Видимо, Якову остро не хватало дела. В Затонске он был поглощён службой целиком. Сколько раз бывало, что она бежала в полицейский участок поздно вечером и всегда заставала его там. Кажется, домой он уходил только для того, чтобы поспать. И это не потому, что его там никто не ждал. Просто Яков Платонович был из тех людей, которые целиком отдаются выбранному делу и счастливы этим. У него была одна настоящая страсть – расследования, хитроумные головоломки, восстановление справедливости.
Теперь всего этого он был лишён. Кажется, он положил себе обеспечить достойное существование для неё и детей в мире, где им не будут грозить опасности из-за его работы. Но счастливее это его точно не делало.
Анна ломала голову, как ей все расставить по местам, как воплотить в жизнь мечту о маленьком сыскном агентстве, чтобы не пропадал без дела самый лучший сыщик на Земле. Никто не мог сравняться с ним в сыскных талантах - в этом она была свято убеждена. Ну, разве что тот англичанин, которого они повстречали в Лехе. Для него она готова была сделать исключение. Во-первых, он их спас. Во-вторых, ну сразу же видно, что человек хороший!
Потому она обрадовалась внезапно возникшему духу, как родному. Давненько они к ней не приходили! Дух означал убийство. Убийство требовало расследования. Не отвертитесь, Яков Платонович! Анна Викторовна ещё сделает вас счастливым.
Молодой человек был стройным, подтянутым, светловолосым. Красивое лицо сохранило выражение глубокого отчаянья.
«Кто вы? Что с Вами случилось?» - мысленно спросила она.
 
Сегодня диалог с духом дался ей значительно легче. Быть может, дело в том, что Яков Платонович, услыхав про духа, крепко обнял её, оберегая ладонями чрево, где настойчиво возился их нерождённый сын.  Его прикосновение, как ни странно, успокоило не только Анну, но и Митеньку. Анна же могла продолжать, не опасаясь всегдашнего удара в живот.
Молодой человек не ответил. Просто всплыла на миг картина: сцена, кажется, оперная. И женщина в пеплосе на этой сцене. Потом она вновь увидела светловолосого молодого человека. Он стоял на набережной Сены, и на лице его застыло то же выражение отчаянья. Он решительно поднял пистолет и направил дуло себе в подбородок…
 
Видение исчезло. Анна попыталась выровнять дыхание, возвращаясь к действительности. Руки мужа и впрямь защитили лучше, чем она могла себе вообразить. И почему она столько времени отказывалась от его помощи?
Яков Платонович тревожно заглядывал ей в лицо.
- Всё хорошо, - улыбнулась она, высвобождаясь из его объятий.
Фиакр давно уже стоял у подъезда их дома. Чего дальше тут сидеть? Ей нужно срочно посетить уборную, а потом зарисовать увиденное. Пока оно перед глазами стоит.
Муж ничего не сказал, когда она ринулась к столу и раскрыла свой альбом. Анна так и не успела уловить момент, с которого он стал относиться к показаниям духов вполне серьёзно. В такие минуты он её просто оберегал и старался не мешать. Как это любезно с его стороны!
Закончив, она протянула ему рисунок:
- Вот. Этот молодой человек застрелился на берегу Сены.
- И чего ему от нас нужно в таком случае? Прежде самоубийцы к нам не захаживали.
- А я не знаю. Он еще Оперу показал, постановка под антик, женщина в пеплосе. Думаю, я её узнаю, если увижу.
Кажется, Анна так увлеклась рисованием, что не заметила, как в гостиную проник дядюшка. Теперь он взял у Якова портрет и с интересом его разглядывал.
- Где он пришёл к тебе, ты говоришь?
- У моста Сен-Мишель.
- Гм. Ничего удивительного. Там расположен морг для неопознанных покойников. И, представьте, публика охотно его посещает ради острых ощущений. O, tempora! О, mores!
- Ничего себе, - хмыкнул Яков Платонович. – Мало нам прежде духов было, теперь ещё и мертвецкая в двух шагах. Духи на заказ с доставкой на дом.
Анна хихикнула. Особой досады в голосе мужа она не уловила. Кажется, он тоже заинтригован. Сама же она готова была неизвестного молодого человека в обе щеки расцеловать: так удачно преставился! А потом ещё любезно явился к ним, когда она раздумывала, чем бы Якова Платоныча понадёжнее занять. Грех, конечно, но как всё удачно вышло!
- Едем туда! – решительно заявила она, пряча портрет в ридикюль.
Мужчины, впрочем, не проявили стремления последовать за ней немедленно. Яков в сомнении вздёрнул бровь:
- Аня, ко времени ли это теперь?
- Яков Платонович, вы думаете, что если я заявлю ему, что мне не до него, он отвяжется и уйдёт? Когда они сами уходили? У духов своя логика. Их не волнуют проблемы живых. Он требует, чтобы мы расследовали его дело.
- Да, но что там расследовать, если он сам свёл счёты с жизнью?
- Видимо, есть что-то  ещё.
Тут любимый дядюшка ехидно сощурился и задал вопрос:
- Дорогой мой Жак, а скажи мне, для чего тебе всё это нужно? Я ещё понимаю, если бы пришёл живой заказчик. Вы мечтали о сыскном агентстве. Но этот покойник вам точно не заплатит.
- Дорогой мой дядюшка Пьер, - в тон ему отозвался Штольман. – Так хочет женщина. Вы пытались в чём-нибудь отказать своей племяннице? Признайтесь честно: у вас хоть раз получилось?
Совсем недавно они изобрели этот эзопов язык для писем в Затонск, и теперь время от времени наслаждались, подкалывая друг друга французскими обращениями.
Кажется, Яков был в наилучшем настроении. Так и быть! Когда всё закончится, Анна сходит в церковь и поставит свечку неизвестному духу, который подвернулся им так удачно.
- Вот именно, так хочет женщина! Давайте поторопимся, пока Дмитрий Яковлевич тоже не решил высказаться по этому поводу. Нам тут ехать два шага.
- А Дмитрий Яковлевич?
- Он пока не против. Страсть к расследованиям у него в крови. Причём, с обеих сторон.
Яков широко улыбнулся и поцеловал ей ладонь. Кажется, его страшно забавляло, когда она про свой живот говорила так, словно у него уже была воля и характер.
Ну и пусть забавляется! У них снова есть дело. Как хорошо!
   
   
Содержание          Следующая глава
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)