Он сидел на корточках на садовой аллее и ковырял лопаткой клумбу.
     Маленький, худенький мальчик. Ждал матушку. Всегда, когда она куда-нибудь отлучалась, ее сразу же отчаянно не хватало, и он начинал ждать. Обожание и восхищение, которое он испытывал к ней, порой граничило с безумием. Это он перенял от отца. Так обожать женщину, как его отец, наверное, было просто невозможно. Матушка была в их доме божеством. Перед ней преклонялись все, даже прислуга. Она была, безусловно, красива, но мало ли на свете красивых женщин? Жизнь, которая била в ней ключом, ее жизнелюбие, умение во всем и во всех найти хорошее, создавало вокруг нее какую-то неповторимую ауру и притягивало к ней, как магнит. Доброта и невероятная нежность струились из ее прекрасных глаз всегда, когда матушка смотрела на него. Он обожал эти глаза. Ничего более восхитительного в мире он не знал и не помнил. Матушка говорила, что у него глаза в точности такие, но, глядя на себя в зеркало он не находил сходства, разве что цвет тот же. Самая заветная мечта его была — быть на нее похожим. Отец говорил ему, что у него матушкина улыбка. Хорошо, если бы так. Ведь это самая желанная и самая красивая улыбка на свете. Вот сейчас он сидел на аллее, хотя уже приближался вечер, стало прохладно, он был голоден, и няня множество раз звала его домой. Ему необходимо было увидеть матушку, увидеть эту ее улыбку, обнять крепко-крепко, изо всех своих детских сил, вдохнуть ее запах. Только тогда мир вокруг становился безопасен, надежен и прекрасен.
     В конце аллеи показалась пролетка. Сделала разворот вокруг клумбы и остановилась. Матушка! Сердце радостно застучало. Счастье, любовь и нежность заполнили его детское сердечко до краев, и он раскинув руки бросился по аллее к ней навстречу. Она шла по залитой закатным солнцем дорожке к нему, раскрыв объятья. Он с разбега бросился ей на руки, она подхватила, обняла, закружила.
— Яшенька, сыночек! Как ты, котенок? Скучал?
— Матушка, мне больно. Мне страшно. Забери меня отсюда.
Что-то было не так. Вмиг небо стало серым, исчезло солнце и аллея, подул пронизывающий холодный ветер. И голос. Что у него с голосом? Хриплый, с надрывом, совсем не детский голос…
— Мама, больно. Забери меня с собой. Я хочу к тебе, мама.
     Она стояла и смотрела на него снизу вверх. Он уже не был маленьким худеньким мальчиком. Зрелый мужчина с пробивающейся сединой. А она все такая же. Молодая, красивая, до мурашек любимая. Она смотрела ему в глаза и подняв руки гладила эту начавшую пробиваться седину на висках.
— Рано ещё, Яшенька. Я не могу сейчас.
— Мама, пожалуйста. Я совсем один без тебя. Мне трудно. Я не хочу быть один. Больше не могу.
-  Ты не один сыночек, не один. Ты люби ее. Береги ее. Как меня папа любил…
— Кого её, мама? Я устал. Я не знаю, что дальше. Что мне делать?
     Боль. Постоянная, ноющая боль опять накрыла его. Боль была везде. Ему хотелось немедленно прекратить это, но он не знал как.
— Мама. Где ты? Не исчезай. Помоги мне.
— Все хорошо, Яшенька. Все уже хорошо. Все уже устроилось. Ты потерпи. Еще немного потерпи, так надо. А мне пора. Мне уже давно пора, котенок. Я люблю тебя.
      Он знал, что боль осталась, но как будто перестал ее чувствовать. Она пульсировала где-то далеко-далеко. Ему, вдруг, стало легко и хорошо. Опять появилась аллея и солнце. Мама улыбалась, и они держась за руки кружились и смеялись. Мама смотрела в небо и кричала:
— Я люблю тебя. Знай и помни, я тебя очень люблю!
Вдруг, чей-то голос, не мамин, другой, но такой же родной произнес:
— Как хорошо!
      Яков посмотрел в мамины глаза. Они изменили цвет. Это были уже другие глаза. Другой голос и другие глаза. Но ощущение легкости и любви! Оно осталось тем же. Лица он уже не разобрал, но тот, другой голос вдруг произнес:
— Все будет хорошо. Все непременно будет хорошо. Я люблю тебя. Знай и помни, я тебя очень люблю!
     Анна. Она вдруг заполнила все его сознание. Не было ничего важнее и значительнее, чем она. Когда ты умираешь, какое значение имеют все эти преступления, секретные папки, синие тетради, заговоры. А он чувствовал, что уже не жилец. Просто сил не осталось. Как глупо он растратил жизнь. Все что-то кому-то доказывал. С кем-то все время боролся, соревновался. Зачем? Кого он сделал счастливее? Никого. Даже сам не был счастлив. Но это совсем не важно. Он не смог сделать счастливой её. Драгоценную, обожаемую Анну. Почему он все время бежал от счастья? Сомневался, не верил. Не в Анну не верил, а в то, что счастье возможно для него. То разница в возрасте ему мешала, то правила приличия, то еще какая-нибудь, не имеющая значения ерунда. Сколько всего он мог дать ей! Сколько в нем еще нерастраченной нежности и любви. Это от мамы в нем заложено. Но он всегда пытался это ото всех скрыть, боялся, что сочтут слабаком и слюнтяем. Каким он был дураком. Она, Анна, так тянулась к нему. Верила в него, вдохновляла, открывала ему свое сердце. А он все пытался отстраниться. Безмозглый идиот. Судьба упорно давала ему шанс. А он им упорно пренебрегал. Ну что же? Шанс упущен. Он умирает. Даже мама за ним приходила. Правда, сказала, что еще не сейчас, «все уже устроилось, но надо потерпеть немножко». Наверное, дала ему времени, чтобы он мог переосмыслить свою никчемную жизнь.
     Теперь он все понял. Все осознал. Но уже, к сожалению, поздно. Теперь ему бы только дожить до Петербурга. Полковник — человек слова и найдет способ доставить туда Анну. Только бы еще раз увидеть ее. Только бы успеть сказать ей о своей любви. Она всегда так этого хотела. И еще необходимо дать ей свое имя. После той памятной ночи он не может, не должен поступать по-другому. Совершенно необходимо срочно обвенчаться. Пусть и на смертном одре. Пусть она почти сразу станет вдовой, но это спасет ее честь и ее доброе имя. Решено. Необходимо жить. Хотя бы до Петербурга. Ради нее. Ради Анны. Анна… Вы самая прекрасная, замечательная, лучшая часть этой вселенной… Кажется, когда-то он ей это уже говорил. Ну вот, это уже хоть что-то. Решено, он еще поживет. Хотя бы до Петербурга.