Моему отцу –
самому умному человеку из всех,
кого я когда-либо знала
МЕЧ ИСТИНЫ
Беззвучное время шагает по пыльной дороге.
Безумствует солнце, и мир ослепительно светел.
На треснувшем мраморе греются спящие боги –
Давно на покое, давно ни за что не в ответе.
Никто не тревожит губами уснувшее имя,
И очень давно ни о чём  их всерьёз не просили.
Они и забыли, как быть в этом мире живыми.
Что жизнь есть страданье - они, безусловно, забыли.
А мы не забыли, как злоба уродует лица,
И как увязают в кровавой грязи сапогами.
И вновь горизонт застилают пожаров зарницы.
И милости нет, и растоптано право ногами.
На нас и молились - и в спину нам слали проклятья.
Нас гнали взашей - и спасти умоляли от скверны.
На грешной земле, где не верят в Любовь и в Распятье,
Нас так распинали, забыв, что герои бессмертны.
Простите герою порыв и тоску без причины!
И верность простите – он просто иначе не может…
Но солнечный мрамор внезапно прорежут морщины.
И вновь на забытый алтарь чьё-то сердце положат…
Бывают ночи в середине месяца Алых Листьев, когда ветер сходит с ума и взвивается в буйном танце, заплетая в косы ветви плакучих берёз. И людские сны кружатся в такт безумной пляске ветра, и тогда люди видят то, чего за собой не ведали днём. В такие ночи неслышно движется над землёй ведьма Миснэ верхом на кошке с пушистым хвостом. И опавшие листья, словно диковинные монеты, устилают золотом её путь.
А если случится тебе быть в дороге в эту тревожную светлую ночь, то не нажить бы беды. Крепко сожми, путник, свой  оберег и помолись, чтобы не встретить в пути красавицу с волосами цвета огня! Ибо не вынести тебе её ласк, мучительных и жгучих, как расплавленная медь. Лучше зайди в весёлый дом у дороги, наполни кружку пахучим мёдом и утони в объятьях земной девицы – она сегодня будет не против…
Насмешник  Лугий отложил в сторону арфу и закричал, что его кружка пуста. Но никто не предложил наполнить её вновь. Много песен спел в этот вечер похабник Лугий, и ни одна не звала к покаянной молитве. Вольно же было Лугию прославлять ядовитую власть Миснэ, зная, что никто не встанет против него на мечах. Потому что златокудрый Лугий был одинаково любезен сладострастной Миснэ и броненосному Торуму, повелителю битв. И ему ли бояться смертного креста  Распятого Бога, что умер молодым, не познав плотской страсти? Если каждый десятый парнишка во всех селениях от наших лесов и до самого моря трясёт нечесаными жёлтыми кудрями. Ну, пусть каждый двадцатый, но тоже ведь много!
Девушки любили Лугия, а он не любил никого. Чужак он был, во всём чужак. Про таких говорят: «Ничего святого». Давно ли сбежал от могучего полководца, которому служил? Сбежал, потому что забрался в постель к пригожей и знатной девице. Но это полбеды. Сколько девок впустили Лугия к себе, не помышляя о свадьбе, - и никто не остался в обиде! И та девица не была слепой и глухой, разглядев красивого воина на свадебном пиру. Но то был её свадебный пир, и девушку отдавали без любви, но с великим почётом – как залог желанного мира с неспокойным и сильным соседом. Вот этот сосед и увидел жёлтые кудри певца на подушке рядом с кудрями своей молодой жены. Говорили, целым отрядом кинулся он вдогонку за Лугием. Десять воинов было с ним – назад не пришёл ни один. Говорили, сперва Лугий предложил поединок сопернику. Но обманутый муж с презрением занёс свой меч над головой прелюбодея. И тогда желтоволосый насмешник намотал его кишки на свой клинок. А потом забавлялся, поочерёдно предлагая сразиться воинам убитого и поражая их одного за другим. И ушёл прочь, распевая песни и не считая ран, оставив позади себя одиннадцать окровавленных тел. Об этом он тоже спел в ту тревожную осеннюю ночь.
Мрачно смотрел на Лугия наш вождь Иктан, ревнуя к отчаянной молодости. Но не прерывал непристойные песни. Быть может, потому, что дивный голос был у дерзкого певца, и пробуждал он давно забытое за прошествием юности. Седели косы у Иктана, но жён своих порадовать он ещё мог. А может потому его слушал вождь, что нежно глядела на красавца Эгла, младшая дочь вождя. И всерьёз ждала от Лугия свадебных даров.
А может, ещё потому не прерывал наш вождь нескромные песни молодого нахала, что сидел от него по правую руку суровый жрец Распятого бога и хмурил мохнатые брови. Этот жрец появился у нас недавно, но поговаривали люди, что большую силу он уже набрал, а после и пуще наберёт, если согласится вождь принять его веру. И так уже воздвигся руками верных храм на почитаемом месте у берега реки – прямо напротив священной рощи. Это немногим нравилось, но стояла за спиной жреца опасная сила – войско огромной державы, раскинувшейся в полуденных краях. Вроде бы и далече Рим, а сколько племён поглотил без остатка! Вот и старый Иктан заопасался, когда прибыли гонцы из Империи. И хоть гости приехали  малым числом, а возглавлял их  жрец, решил вождь принять их с почётом и уважением.
Иктан опасался, а сын его Мирташ принял Распятого всей душой, потянулся к жрецу. Тот ласков был, умел слово найти, чтобы в душу запало. Говорил много: о блаженстве, которого достигает всякий, кто отдаст свою душу Царю Небесному; о власти его, что покровительствует власти земной; о необходимости смирения перед божественной силой. И о силе Империи говорил. Слушал его Иктан, размышлял о судьбах своего народа. Слушал Мирташ - примерял сказанное к державе, которую уже возвёл в своих мечтах. Слушал и я.
А Лугий слушал и смеялся. Всё-то он мог вывернуть, всё переиначить. Вот и новую песню завёл: о том, как Бог-Отец повстречал на берегу пригожую девку. И хотел бы явиться, завести разговор – а, вот, поди ж ты! – нет у бога внятного земного облика, чтобы понравиться девушке. Только и может он громыхать с небес, возвещая свою волю. Хотел коснуться гладкой кожи, когда принялась красавица стирать, зайдя по колено в воду. Да вот беда – нет у него рук, чтобы обнять-приласкать голубку. А уж когда девка скинула одежду и пошла купаться, вспомнил бог, чего ещё у него нет – и застонал с досады…
Ох, и смешно это Лугий пел! Даже у Иктана брови ходуном заходили, а уж дружина ржала в голос, не стесняясь присутствия жреца. У того от возмущения рот раскрылся, аж слюна на колени побежала. И дрожал от хохота дружинный дом, когда мы хором вторили богохульному припеву.
Иктан ни разу за весь вечер не прервал певца, хотя Лугий изрядно глумился над гостями. Вождь только велел, чтобы кравчий почаще обходил насмешника, когда наполнял кружки воинам. А только Лугий был нынче пьян без вина от жаркого взгляда красавицы Эглы, что глаз не сводила с него. И слушать не желала разумного брата, который ёрзал и хмурился, гадая, сколько же хватит у гостя терпения.
Поднялся жрец, грохнул жезлом, хотел произнести проклятие. Осторожный Мирташ не дал гостю ввязаться в свару, сам одёрнул нахала:
- Эй, ты, желтоголовый! Вольно ж тебе глумиться над чужими чувствами, не ведая ни долга, ни любви!
Поднялся и Лугий, повёл шальными рысьими глазами:
- Я не ссорился с тобой, сын вождя. А пою я, о чём хочу. И покуда в этих землях не настала власть Распятого бога, так и будет. А вот когда ты, неразумный, сменив своего отца, вздумаешь принять чужую веру, подумай о том, какие песни поют рабы, строя города и дороги Великой Империи.
Вновь хотел жрец произнести слово, и снова не дали ему. На этот раз сам Иктан:
- Поди, неразумный, проспись! Видно, крепок удался мёд, если лишил головы лучшего в дружине воина. Прикажу-ка я подносить его перед битвой моим врагам – то-то навоюют!
Засмеялись вокруг, и показалось, что удастся миновать беды. Был спор – всё обратил в шутку  вождь. Но не зря безумный ветер кружил опавшие листья. Или впрямь сводила людей с ума ведьма Миснэ?
Лугий кружкой ударил так, что арфа загудела, отзываясь:
- Я-то уйду, вождь! Я и совсем могу уйти, да как бы не пожалеть тебе. Змею впустил ты в свой дом – греешь на груди, поишь тёплым молоком. Тебя же она и ужалит, дай срок.
И ещё что-то сказать хотел, да не дали. Сделал Мирташ знак – подхватили певца под локти дюжие парни, вытащили прочь из дружинного дома. Хорошо, что на пир без оружия ходят. У Лугия такие глаза были, что окажись при нём меч, многим захотелось бы в другом месте очутиться. А так что ж, парень он не из самых крупных. С меня ростом был, а мне шёл тогда семнадцатый год.
Хоть Лугия прогнали с пира, однако, большой обиды не чинили. Ссориться с ним себе дороже, особенно когда при оружии будет. А он в бою лютым был, и пощады врагу отродясь не давал. Потому и проводили его парни без злобы. Кто-то даже кувшин в руку сунул, чтоб не думал, будто они со зла. Должно быть, от того кувшина зло и приключилось…
Как оно было, никто не видел. За полночь в дружинном доме мало кто на ногах стоял. Мёд и впрямь добрый удался - в головах так и гудело, и ног под собой не чуяли. А ветер гудел, раздувая пламя. Покуда часовые прибежали, покуда добудились тех, кто с вождём пировал, – сгорел храм Распятого бога дотла, подожжённый с четырёх углов.
Иктан мрачный вокруг пепелища ходил. Мрачный и трезвый. Вожди и так пьют  вполпьяна, а уж когда такая обида сильному соседу учинилась, трезвеют на глазах. О чём думал наш вождь, он никому не говорил. Зато Мирташ говорил за двоих:
- Вовек нам не загладить обиды, отец, если осерчает Империя! Вели Лугия казнить и призови поскорее жреца. Если мы своей волей веру в Распятого примем, может, пронесёт мимо нас гнев соседей.
Иктан на сына мрачно смотрел:
- Свидетелей происшедшему не было. Ты ли возьмёшься Лугия обвинить? И на мечах против него встанешь, когда дело до поединка дойдёт?
Замолчал Мирташ, словно ему рот зашили. А вождь оглядел ещё раз пожарище и приговорил:
- Делать нечего. Тут нужен Меч Истины.
Так я впервые услышал о Мече.
Мирташ волосами тряхнул так, что костяные обереги зазвенели:
- Не поедут дружинные за Мечом, отец.
Но наш вождь говорил один раз. Даже сыну не позволял перечить:
- Не поедут дружинные – отрока пошлём, - и ко мне обратился. – Бери коня, Ильча. На полдень поедешь, к морю. Разыщешь в городе человека, Визарием звать. Скажешь ему, что твоему вождю надобен Меч Истины.
Не решился я спросить, что за меч. Я в юности не то, чтобы робок был, а всё же лишний раз рот не открывал. Ну, да ведь оно воинской науке не помеха. А тогда мне даже почётным казалось, что вождь из всех выбрал меня. Не ясно только, с чего же это дело воинам нельзя поручить?
Я в городе уже бывал. Четыре лета назад ездил вождь на тамошний рынок за ценным шитьём. Молодую жену он брал тогда, решил дорогим подарком порадовать.   А как вождь без дружины никуда, то был при нём и мой старший брат, воин наизнатнейший. Ну, и меня с собой взяли, чтобы свет посмотрел. Я и смотрел – из-за широкого братнего плеча. Говорю же, робким был.
Не то нынче – сам себе голова, сам себе заступа. Что меча ещё не выслужил, то не беда. Был при мне боевой топор и добрый лук. И нож кривой длиной две пяди . Таким и голову снести можно, если умеючи. В иных полуденных краях наши ножи за мечи сойдут. А что я голов отродясь не резал, так ведь это на мне не написано! Ехал я верхом на пегой длинногривой кобылке и мнил себя всамделишным воином. И радовался, что месяц Алых Листьев выдался сухим. Дорога неблизкая, добро, что за шиворот не льёт.
Теперь-то вспомнить смех, а как я грудь раздувал тогда! Мыслю, крепко берегли меня добрые духи, что не показался никому дерзким мой воинственный вид. До города я добрался без приключений.
И большим мне виделся этот город – чуть не полуночными вратами великой Империи. Стоит только раз глянуть на каменную крепость, что воздвиглась на высоком холме, венчая его золотой короной. Золотой она гляделась, потому что подъехал я на рассвете, когда солнце первые лучи из-за гор бросало на тёсаные стены из песчаника. И драгоценностями в этой короне сверкали шлемы стражи, охраняющей стену.
Солдат я ещё в прошлый приезд навидался, и всё в толк взять не мог, как это они Империи под ноги полмира бросили. Ну, да – шлемы, доспехи чеканные блестят. Так они больше для страху. А вот мечи у них не в пример нашим – и короче, и легче. Таким мечом голову не снести в кровавом поединке. Да и самих воинов Империи в поединке я не очень представлял – мелковаты. Против брата моего Ойки они все мелкими казались, даже в полном своём доспехе.
Но в тот рассветный час со стены глядела на меня их глазами сама Империя, а я был один из многих, кто вбирал в плечи голову и зябко ёжился в её огромной и грозной тени. Это теперь я знаю, что наш городок был всего лишь жалким форпостом на задворках дряхлеющей державы. Потому что мне суждено было повидать великие города и стать свидетелем крушения Силы и Славы.
Думаю, что этот облик величия придавало городу Море. Помню, как увидел его в первый раз и задохнулся от восторга: стояла за спиной у крепости огромная синяя стена, и была она выше гор, обрамляющих берег. И птицами, присевшими на воду, казались  развёрнутые паруса кораблей.
Ворота раскрылись, когда солнце поднялось высоко, и я проник в город в шумливой толпе приезжих, многие из которых говорили вовсе непонятно. Я знал здесь только рынок, поэтому пошёл туда, надеясь у людей спросить, где живёт Визарий, владеющий Мечом. Здесь мне пришлось расстаться с кобылой. Меня дважды обругали за то, что едва не наехал на тележку яблок и толкнул богато одетого купца. Поэтому я свернул к ближайшей харчевне, у которой увидел коновязь. Хозяин, бритолицый, толстый ромей, согласился приютить мою Пегашку, но взамен потребовал денег. У меня была монета, я её отдал. Корчмарь принял плату с презрением, кажется, я дал мало. Но больше денег не было. Чувствуя, что меня могут выставить, я поторопился спросить, не знает ли он Визария.
Это имя подействовало на хозяина, как дождь, попавший за шиворот.
- Зачем молодому варвару Визарий? – спросил он. Голос враз стал ниже и глуше.
Мне не хотелось посвящать его, я просто ответил, что меня послали.
- Молодой варвар имеет, чем заплатить Визарию? – вкрадчиво произнёс корчмарь.
Я только кивнул, но мысленно впал в отчаянье. Как это вождь отправил меня сюда, не позаботившись о деньгах? Но вождь не мог не знать, что делает.
Набравшись храбрости, я ответил:
- Это не твоя печаль, добрый человек. Просто скажи мне, как его найти.
Хотелось, чтобы прозвучало достаточно твёрдо. В конце концов, хозяин поведал мне, что Визарий живёт в маленьком доме восточнее порта. Он говорил с опаской. Мне тогда казалось, он боится меня.
- Надеюсь, ты сказал мне правду, добрый человек, - я огладил рукоять ножа. Мне вдруг подумалось, что обратно я повезу меч. И этот меч вождь отказался доверить дружинным. Это придавало мне веса в собственных глазах.
Не стану рассказывать, как я нашёл тот дом. Описание корчмаря оказалось путаным, или я понимал через слово, но справился я не скоро.
Дом Визария был выстроен из тёсаного камня и крыт черепицей.  Слишком мал для того, чтобы в нём жила большая семья. А для одного велик. Я тогда ещё не видел иных жилищ кроме наших  родовых землянок, где проживало по три десятка человек, да бревенчатого дружинного дома враз вмещавшего всех старших воинов. Да ещё дорожных гуннских кибиток, но то и вовсе не  взаправду жилище! Мне казалось в новинку, что в городе люди живут наособицу друг от друга.
Таким же необычным выглядел огородик, разбитый вокруг дома. Хорошая земля: сама родит, ничего расчищать-жечь не надо! Зачем такой земле много людей? В огороде хозяйничал огромный человек с чёрной кожей. В первый момент мне показалось, что он просто одет в тёмное, и я обратился к нему с вопросом прежде, чем успел разглядеть лицо:
- Эй, здесь ли живёт Визарий?
Человек разогнулся и двинулся к калитке, сильно хромая. Когда он открыл мне, я заметил, что на правой руке не хватает двух пальцев. Он был страшен - этот незнакомец с чёрным лицом, и глаза его блестели недобро.
- Что тебе нужно от Визария?  - хрипло спросил он, не впуская меня во двор. Могу поклясться: ему не очень хотелось со мной говорить.
Я едва не повернул обратно. Меня остановила мысль об обиде жреца и о том, что все наши надеются на меня.
- У нас заведено сначала приветить гостя, а потом толковать о делах.
Хорошо, что я ни слова не сказал о мече. Теперь я знаю, что чёрный не пустил бы меня на порог, заикнись я о нём. А так он угрюмо посторонился, давая мне дорогу.
Внутренность дома была тоже странной, да я толком не разглядел - мой взгляд сразу упал на человека, что сидел у окна, держа на коленях таблички, и что-то писал. Старая собака дремала, положив голову ему на сапог. Я почему-то сразу понял, что это он.
Он был воином. Я не знаю, когда это было, мне неведомо, за какого вождя он сражался. Но взгляд был – не ошибёшься. И широкие плечи под тёмной рубахой с незнакомыми оберегами у ворота, и стремительный поворот головы. А вот руки были другими: с узкой ладонью и длинными пальцами. Пальцы бережно сжимали стило, я не мог представить их на рукояти меча. Но взгляд всё-таки выдавал.
Этот взгляд меня накрепко привязал будто канатом, когда сидевший поднял голову.
- Визарий, к тебе, - сказал чёрный, и голос прозвучал ворчливо.
А я уже не мог избавиться от светлых пристальных глаз.
- Чем я могу тебе помочь, мальчик из рода Лебедя? – спросил он.
Этот Визарий знал обо мне больше, чем я успел бы рассказать за полдня. Всё началось при отце отца моего отца. Пробудились великаны-отыры, сидящие под Водой с тех пор, как покарал их  могучий Торум в начале времён. Пробудились – и море полезло на сушу. Болотный старик тоже обрадовался. Трясина поглотила наши угодья и борти. Тесно стало в лесах, неладно. Резались почём зря. Когда один засыпал, другой просыпался, чтобы караулить, и всё равно не спасались. Целые рода вырезали враги, приходящие ночью. А трясина хоронила следы. И лишь болотные духи-кули пировали на костях. Потом пришли из степи кочевые гунны, они брали у нас меха и женщин. Но в тот раз им не нужны были меха. Потому что море глотало их пастбища. И вожди степняков предложили вместе идти на закат – искать земли и славы. Другие рода долго думали, а род Лебедя – недолго. И род Филина. И род Бобра. С тех пор мы шли и сражались, ненадолго оседали и снова шли. И нас тоже стали звать гуннами, и никто уже не знал, что означает подвеска с лебедем на моём поясе. Да. А этот Визарий знал!
- Моему вождю нужен Меч Истины, - сказал я, как было велено.
И увидел немой крик в глазах чёрного человека.
Визария мои слова тоже не обрадовали. Он тронул рукою бороду, на короткое время опустил голову. Я поразился, до чего высок у него лоб. Длинные волосы с проседью на висках закрыли лицо. А когда вновь поднял взгляд, лицо было очень спокойным. Только низкий голос звучал глуше, чем прежде:
- Томба, мальчик голоден. Накорми его, пока я буду собираться.
Чёрный заворчал, будто дикий зверь. Он хромал вокруг стола с такой яростью,  что я испугался, чтобы мне не надели на голову миску с бобами. Или сделали что-то похуже. Странный раб у Визария – дерзкий. Или не раб? Кто их тут поймёт! Волосы стриженые, но имперские все стригутся коротко, совсем силу не берегут. Хорошо хоть у Визария причёска правильная, иначе с ним ехать стыдно было бы.
Визарий поднялся на ноги. Ростом он был не меньше моего брата Ойки, только тоньше в половину. Ойка – гордость дружины – в те поры могуч был, как лесной богатырь-менкв. Сухую бедренную кость руками ломал. Злые языки толковали, что Ойка и глуп, как дикий менкв, ну да я не больно слушал. А Визарий был узок и гибок.
Он неспешно двигался по комнате, укладывая котомку, и всё же собирался очень скоро. Старая белая сука семенила за ним, стуча коготками, и заглядывала в лицо. Длиннопалая ладонь на мгновение легла ей на голову, потрепала мягкие уши. Потом на лавку рядом со мной упал нетолстый мешок. Я едва успел бросить взгляд, а Визария уже не было рядом. Откуда-то из задней комнаты доносились голоса.
- Ты не собирался больше этим заниматься, - резко сказал чёрный Томба.
Короткий вздох и ответ:
- Это до самой смерти, ты ведь знаешь.
- Я знаю, что смерть приходит к тебе слишком часто, - ответил хромой.
- И ни разу не задержалась надолго, - усмехнулся Визарий, возвращаясь в переднюю хоромину.
На левом бедре у него висел Меч. Я никогда не видел таких мечей. Но мне не дали рассмотреть.
- Пойдём к твоему вождю, - сказал мне Визарий.
Я вскочил, дожёвывая бобы. Воин кинул серый плащ на плечо, взял котомку, в последний раз погладил собаку.
- Вернись обратно, Визарий! –  сказал Томба вслед.
- Я вернусь, - просто ответил тот.
Не стану рассказывать, как мы шли за моей кобылой. С Визарием это было нетрудно. Люди расступались перед ним, как вода перед носом лодки. И нахальный корчмарь не потребовал дополнительной платы за овёс, что сжевала моя Пегашка.
А на выходе с рынка что-то приключилось. Я успел только заметить, как изогнулся от боли щуплый парнишка, которого воин поднял за вывернутый локоть. Потом быстро вынул из посиневших пальцев свой кошелёк, и отправил воришку в пыль. У нас паренька убили бы. Я так ему и сказал. Визарий обернулся через плечо, и голубые глаза были неласковы:
- Кошель с монетами не стоит, чтобы за него умирать.
Это был странный взгляд на справедливость, но я не стал спорить с человеком, носящим Меч Истины.
Этот меч мне очень хотелось разглядеть. Он был не похож ни на что виденное раньше. Начать с того, что лезвие длиннее наших на пядь самое малое. И в то же время рукоять короткая, чтобы биться одной рукой, лишь изредка перехватывая обеими. Но самой странной была его крестовина. Наши мастера делали массивным яблоко, чтобы уравновесить тяжесть широкого клинка, но о крестовине не заботились – она едва прикрывала пальцы. А вот меч Визария имел широкую крестовину с острыми рогами. Эти рога были украшены незнакомым чернёным узором, я всё пытался рассмотреть, но рука воина, придерживающая меч у бедра, мешала мне.
Любопытство взяло верх во время ночёвки в лесу. Я проснулся раньше. Визарий ещё спал, повернувшись спиной к погасшему костру и закутавшись в плащ. Меч лежал у руки, тускло поблёскивая. Я подсел рядом.
Мне не хотелось вынимать его из ножен. Страшно такой клинок будить. У нас были сказания о мечах, которые отказывались возвращаться, не порубив плоти, не испив свежей крови. Меч Истины наверняка был из таких. Я просто изучал загадочных зверей на длинном перекрестье.
- Ты можешь взять его и рассмотреть, - сказал Визарий. Я бы поклялся, что он крепко спал мгновение назад.
Получив позволение, бережно вынул Меч Истины из ножен. Солнечный луч блеснул на клинке, словно меч взглянул на меня холодными глазами, но раздумал сечь и вновь погрузился в дремоту. Да, он был необычным! Клинок воронёной стали, заточен с обеих сторон. Наши тяжёлые мечи имели заточку лишь с одной. Ко второй трети длины клинок расширялся, а потом снова сужался к концу. В середине лезвия был широкий дол, это сильно облегчало оружие.
- Не имеет смысла, - сказал я. – Это уменьшает силу удара.
- Таким мечом можно не только рубить, - ответил Визарий. - Колющий удар чаще бывает смертельным.
- А для чего это? – спросил я, трогая рога на рукояти.
- Чтобы защитить пальцы. Ты видел руку Томбы? Он был великим воином, но меч подвёл его.
- Это было в бою?
- Это было в бою. Мне предстояло убить друга. Но меч подвёл Томбу, и мы оба остались живы.
Он говорил странно, а я не решился расспрашивать.
- Ты знаешь толк в оружии, Ильча. Но ты ещё не воин.
- Мне нравится помогать кузнецу, - ответил я.
Он кивнул:
- Это лучше, чем убивать самому.
- Меч Истины делал великий мастер, - сказал я, желая сделать ему приятное.
Это почему-то развеселило Визария, морщины  легли у глаз:
- Ты думаешь, Меч Истины – это он? Меч Истины – это я!
Больше он ничего не сказал.
Мы двигались очень скоро, хотя Визарий всё время шёл пешком. Он не отставал от Пегашки ни на шаг, и я не заметил, чтобы он запыхался. К вечеру восьмого дня мы вышли из чащи, и нашим глазам предстали знакомые росчисти, шесть длинных землянок, рублёная дружинная хоромина. Наши люди обустроились здесь недавно, когда Иктан сказал: «Империя сильна, дальше не пойдём!»  Срубили палисад на высоком обрыве, посеяли ячмень. Иные привыкли, как гунны, за скотиной ходить, иные стали рыбачить, как прежде. Зверь в лесу тоже есть. Немного надо, чтобы почувствовать себя дома.
Визарий бросил взгляд на деревню, кивнул про себя и направился к дружинной хоромине, не задерживая шага. Я видел, как глядели ему вслед женщины, работавшие в поле, и почему-то мне было страшно.
Дурные вести быстро бегут. Когда мы вошли, вождь ждал нас. Мирташ от него по правую руку. И воинов набилось, как плотвы в морду . Рыжие косы моего брата Ойки, как всегда, краснели справа от Мирташа. Жрец Распятого бога находился тут же, но располагался особняком.
Вождь поднялся навстречу прибывшему. Он не каждому оказывал такую честь, и седины в голове у него было гораздо больше, чем у Визария:
- Приветствую тебя, Меч Истины, служитель сурового Бога! Я вождь этих людей, они называют меня Иктаном, сыном Инмара и Эквы.
Чужак ответил учтиво, как полагалось:
- Приветствую тебя, меднолобый Иктан, вождь косатых богатырей. Пусть твой мёд будет крепким, а удача – вечной! Какая беда заставила тебя прибегнуть к Мечу Истины?
Прежде у нас желали, чтобы ловушки были полными. Но сейчас многое изменилось.
Вождь жестом пригласил его сесть, сделал знак кравчему подать пиво. Я остался стоять за спиной Визария. Меня не замечал никто, кроме брата, а я видел, что ему хочется меня побить. Что я сделал не так?
Вождь начал разговор:
- Один из моих людей учинил великую обиду этому жрецу – сжёг храм Распятого бога. Я не хочу ссориться с Империей. Закон велит покарать мерзавца.
- Который слишком хорошо владеет мечом? – спросил Визарий, поглаживая бороду, чтобы скрыть ухмылку. Но я достаточно изучил его, чтобы услышать – голос звучал едко.
- Это так, - ответил вождь, не смущаясь. – Однако, дело не только в этом. Никто не видел, чтобы он поджигал храм.
- И всё же ты уверен в его вине? – снова перебил Визарий.
- Только у Лугия были причины это сделать. Его выгнали с пира за насмешки над жрецом, - подал голос Мирташ.
Взгляд Визария заморозил слова у него на языке. Потом пришелец снова оборотился к вождю:
- Ты знаешь о Правде судных поединков. Я не стану драться, пока не буду уверен.
- Ты волен в своих действиях, Меч. Сколько тебе нужно времени? В чём ты нуждаешься?
Визарий сказал, поразмыслив:
- Не могу сказать, когда разберусь до конца. А нужна мне лишь пища да кров, - он усмехнулся. - Ну, и то, что ты заплатишь по окончании дела.
При этих словах на лице Ойки появилось брезгливое выражение, словно он чистил помойную яму. Это не укрылось от светлых глаз Визария.
- Да, и ещё! Дозволь мальчику, которого посылал за мной, сопровождать меня и далее. Я не знаю ваших людей, мне нужен кто-то здешний.
- Пусть будет так, - приговорил Иктан.
Визарий повернулся, чтобы уйти. Ему не дал Мирташ. Он поднялся с места, и голос его звенел от волнения:
- Послушай, Меч! Я не хочу, чтобы ты думал, будто все здесь тебе враги. Приходи завтра на двор, где тренируется дружина. Пусть они увидят, как выглядит настоящий поединщик.
И поскольку Визарий не прервал его речи, Мирташ решился на улыбку:
- Да и я хочу узнать тебя поближе. Тебя и твой меч.
Чужак кивнул:
- Будь по-твоему, сын вождя.
И мой страх немного отпустил. Кажется, я всё сделал правильно.
Визарий растолкал меня чуть свет. Мы спали на сеновале. Никто не решился бы впустить в дом чужака, вот и мне приходилось мыкаться вместе с ним.
- Вставай, мальчишка, - сказал он, стаскивая с меня одеяло.
Я услышал крики петухов и звуки уходящего стада. Было слишком рано для воинских занятий, но Визарий так не думал. Он выгнал меня наружу и заставил бегом покрыть на лесной дороге расстояние четырёх перестрелов. Стоит ли говорить, что я с трудом поспевал за ним – ноги у наёмника  слишком длинные, а сам он словно  из хорошего железа. Загоняв меня до полусмерти, с головой окунулся в реке, разодрал гребнем длинные волосы и сказал с насмешливой улыбкой:
- На твоём месте я подумал бы всерьёз о кузнечном ремесле. Для воина ты слишком тяжёл.
Это был странный взгляд на вещи. Мой брат Ойка с ним не согласился бы. Зачем герою бегать, если у него топор и панцирь из рыбьего клея ? Герой должен крушить вражеский палисад, покуда сородичи бьют из луков по засевшим в ограде трусам. А если враг убегает, пусть преследуют гунны на быстрых конях! Но с Визарием не поспоришь.
- Теперь ты отведёшь меня к человеку, которого обвиняют в поджоге, - сказал он, когда мы поели.
Лугий больше не жил с воинами, но из селения не ушёл. Он был слишком гордым, чтобы бояться. Мы нашли его в охотничьей хижине. Сняв рубашку, Лугий колол дрова. Утренний холодок щипал жилистое, покрытое шрамами тело, но ему словно дела не было до этого.
Когда мы подошли, он выпрямился во весь рост и всадил топор в колоду.
- Здравствуй, воин. Моё имя Визарий, люди называют меня Мечом Истины, - голос наёмника звучал ровно, в нём не было враждебности.
- Я знаю, кто ты, палач, - ответил желтоволосый. – Ты пришёл за моей головой?
- Ты хочешь сказать, будто сжёг тот храм? – спросил Визарий с интересом.
- Я не буду оправдываться перед тобой, - дерзко ответил Лугий.
- Иногда это нужно делать, - усмехнулся воин. – Ты немногое знаешь о Мечах Истины.
- С меня довольно, что ты наёмный убийца, - выдохнул певец. – Зачем ты говоришь со мной?
- Затем, чтобы понять, - сказал Визарий. – Говорю же, ты немногое знаешь о Мечах. А я слишком часто убивал на потеху толпе, чтобы торопиться в таком деле.
- Ты невысокого мнения о своём ремесле! – лицо Лугия украсила язвительная усмешка.
- Я говорю не о судных поединках, - спокойно ответил воин. – Когда-то я дрался на арене.
- Ого? Ты был рабом, или тебя соблазнили деньги?
- Я был молод и неплохо скроен. Кое-кто в Риме решил, что я гожусь, чтобы умереть со славой. Мне стоило труда вернуть себе свободу. Но это не значит, что я люблю убивать, - Визарий словно не замечал враждебности своего собеседника, он говорил дружелюбно и ровно. – Ваш молодой вождь просил меня показать, как сражаются фехтовальщики Империи. Ты можешь  взглянуть, раз нам предстоит поединок.
- Почему ты предлагаешь это мне? – спросил желтоволосый.
- Потому что я почти наверняка убью того, с кем сошёлся в бою. Тебе может помочь знание моих приёмов.
- Меня это не интересует, - Лугий отвернулся и вновь взялся за топор.
Визарий пожал плечами, и мы пошли прочь. Яркое осеннее солнце слепило глаза.
- Слишком горд, -   внезапно сказал воин. – Слишком откровенен. Слишком смел. Так не бывает.
Я не понял, о чём это он. Меня интересовало другое:
- Визарий, ты сказал: он ничего не знает о Мечах. Есть ещё такие, как ты? Вас много?
Он коротко вздохнул:
- Никогда не было много. Это неприятное ремесло. Неприятное и опасное. Но те, кто решил посвятить себя Богу Справедливости, произносят слова и сражаются до тех пор, пока не допустят ошибку. Я не знаю, есть ли такие сейчас, кроме меня. Законы Империи позволяют решать дела без вмешательства Мечей.
Я никогда не слышал о Боге Справедливости.
- Кому ты служишь, Визарий?
- Ты едва ли знаешь о нём – это было давно и далеко. Говорят, он был могучий бог. Он сотворил расу людей – мудрых и сильных, и дал им законы, чтобы они правили всеми по справедливости. Но люди нарушили подаренный закон: они стали завоёвывать других и притеснять их. И тогда воды Океана поглотили землю отступников. А остатки Божественного закона воплотились в Правду Меча. Это случается редко, иногда в целом поколении не находится такого человека. Тот, кто открыл мне это, говорил, что наше время – это время великой битвы, когда пробуждаются силы богов – тех, в кого ещё верят, и тех, кого давно забыли. Я – слуга Забытого. Сейчас стало много злых людей, творящих злые дела. Потому в мир вернулась сила моего бога.
Я не понял и половины, но что-то похожее было в наших сказаниях!
- Я знаю, кто покарал отыров, загнал их под Воду. Это Торум – отец всех богов, так его имя?
Он улыбнулся и потёр короткую бороду, щурясь на солнце:
- Э-э! Вот этого тебе знать не надо. Ещё произнесёшь  ненароком формулу – не оберёшься беды. - Визарий улыбался, словно происходило что-то на редкость весёлое. – Гляди, какой день! Какие деревья – золото на синем. В такой день надо думать только о жизни. Ну, где там ваш дружинный двор? Мирташ хотел нас видеть. Нехорошо заставлять его ждать. И, в конце концов, хочется поговорить по-людски, без оскорблений и насмешек.
Что касается разговора по-людски, Визарий сильно просчитался. Потому что на дружинном дворе нас ждал Ойка. И вид у него был такой, от какого в страхе шарахались. Я, по крайней мере, попятился. Визарий продолжал идти, как шёл.
Ойка заступил ему дорогу.
- Почему бы тебе не убраться восвояси? – спросил он напрямик.
- А почему я должен это сделать? – в тон ему насмешливо отозвался чужак.
- Потому что никто не хочет видеть тебя здесь! – громыхнул Ойка.
- Странно, ваш вождь только вчера говорил иначе. Что ты хочешь мне сказать?
- То, что Лугий стал живым покойником с тех пор, как ты бродишь по деревне. Что ты с ним сделал, палач?
- А что я должен с ним сделать? – вид у Визария был до странности безмятежный, и морщины снова лукаво лежали у глаз. – Если знаешь, скажи мне ты.
- Я хочу сказать, чтобы ты ушёл отсюда, наёмная скотина! Или я сокрушу твои рёбра. Знай, что я руками ломаю бедренную кость…
- …собаки, - с усмешкой подсказал Визарий.
Ойка вспыхнул.
- Берись за меч! – заревел он, выхватывая свой.
У него был знатный германский меч, взятый в бою, и в длину не уступал странному мечу Визария. Широкий, однолезвийный, с желобком возле обуха, он и выглядел угрожающе. Тем более что Ойка держал его у самого носа противника.
- У тебя добрый скрамасакс, рыжий, - сказал Визарий. – Но мой меч лучше. Быть может, ты первый воин в битве. Но я, как ты выразился, палач. Убери своё оружие, Ойка. Я ведь не сражаюсь. Я убиваю.
С этими словами он сделал нечто такое, чего никто не успел заметить. По мне, так он несильно стукнул брата ногой в колено, и одновременно толкнул его ладонью в грудь. А уже в следующий миг почти нежно уложил Ойку на траву, придерживая спину.
-  Видишь, чем я отличаюсь от тебя. Настоящий удар раздробил бы тебе колено, особенно будь на мне подкованный солдатский сапог. А от удара в грудь тебе и сейчас трудно дышать, хоть я ударил в четверть силы. Не нужно драться со мной.
- Пожуй свои косы, Ойка, и не задирай настоящего бойца! Это было хорошо сделано, - послышалось за нашими спинами.
К нам уже подходил Мирташ, и зубы сияли в дружелюбной улыбке. Красив он был, Мирташ. Красив, приветлив и неуловимо грозен. И держался, как подобало вождю.
- Я никогда не видел этого приёма. Так в Империи принято сражаться?
Визарий приветствовал его сухим кивком:
- Чтобы выжить на арене, я заимствовал много приёмов. Так дерутся в жаркой стране на южной окраине Империи. Когда-то все воины той страны бились подобным образом, но сейчас многое забылось.
- Ты покажешь нам? – спросил Мирташ, беря Визария под локоть и увлекая подальше от Ойки. Я перевёл дух.
Мирташ был хорошим вождём, он умел менять темы и гасить гнев. Вот только Визарий не умел гневаться.
- Почему не показать?
- И мы кое-что тебе покажем, - глаза Мирташа довольно блестели. – Думаешь, мы в наших лесах чужды военной тактики? Посмотри-ка на это.
Вот уже несколько месяцев Мирташ учил нас по-новому, и мы достигли успехов. Сорок молодцов выстроились в четыре ряда. Передние, прикрываясь ивовыми щитами, быстро метали дротики. Второй ряд колол копьями от бедра в промежутки между воинами первого ряда. Третий бил от головы впереди стоящих, копья у него были длиннее. А воины четвёртого ряда держали копья слева, положив их на плечи передних рядов. Все шеренги двигались бодро и слаженно, все дротики попадали точно в цель.
- Настоящий боевой отряд Империи. Каково? – Мирташ ждал похвал и восторгов.
Визарий, сидевший на бревне, только сощурился:
- Занятная игрушка. Зачем она тебе?
- Солдаты Империи неуязвимы в своём боевом порядке. Я учу своих также.
Но Визарий качнул головой:
- Солдаты Империи неуязвимы, пока слева и справа от них движутся такие же отряды, прикрывая им фланги. У тебя никогда не будет столько воинов.
Мирташ усмехнулся:
- Кто знает!
- Ваши мечи предназначены для рубящего удара. В такой толчее ими не замахнуться. Тут более уместен тупой рассекающий клин, какой в ходу у северных германских племён. Мне приходилось видеть, как варвары рушат боевые порядки римлян. Солдаты сильны своим строем. Но они не очень хороши в поединке. Их можно побеждать.
- Побеждать Империю? Ты с ума сошёл, брат Визарий? С Империей нужно союзничать, если хочешь сохранить голову.
Визарий только плечами пожал, но в глазах его я увидел пробудившийся интерес.
А потом потянулись дни, похожие друг на друга. Каждый начинался с утренней пробежки по холодному лесу, который день ото дня желтел всё больше. Но дожди никак не начинались. Ветер доносил из чащи тревожащий запах пожаров.
После завтрака Визарий без цели слонялся по деревне, заглядывая во все углы и вызывая на разговор окружающих. Самая интересная из таких бесед состоялась у сгоревшего храма.
Наёмник бродил, шевеля сапогом давно остывшие головни, когда за нашими спинами появился жрец. Он стоял у края пепелища в своей тёмной одежде из грубой шерсти, и вид его излучал враждебность.
Я уже заметил, что чужое отношение мало значило для Визария. Он умел не обращать внимания на оскорбления и насмешки. Так и теперь он степенно склонил голову и промолвил:
- Приветствую тебя, священник. Я, Меч Истины, занимаюсь поисками того, кто уничтожил твой храм.
- Я знаю, кто ты, – голос жреца прозвучал, словно карканье вороны на погосте. – И меня не интересуют языческие обряды. Виновник известен.
- Виновник понесёт наказание, обещаю тебе. Империя будет удовлетворена.
- Империя будет удовлетворена, когда это племя примет её руку.
Визарий склонился, изучая жреца. Он был выше на голову, но служитель Распятого вёл себя так, словно возвышался над соснами.
- Ты хочешь откусить кусок, который не прожуёшь. Риму сейчас не до новых земель – удержать бы старые. Когда я найду виновного, у Империи не будет повода гневаться, - сказал воин.
- Ты не видишь его, когда он у тебя под носом. Ты слеп и глух, язычник! Изыди!
Визарий пожал плечами и пошёл прочь. Я побитой собачонкой бежал за ним. Если на чужака не действовало враждебное отношение, то я ощущал его в полной мере.
Середину дня наёмник проводил на дружинном дворе, беседуя с Мирташем и показывая приёмы воинам. Он не таил свою науку, уверенный в неизбежной победе, но я никогда не видел, чтобы Лугий пришёл посмотреть. К тому же Визарию понравилось, как наши воины мечом останавливают стрелы, он хотел научиться так же. Сначала на него глядели с опаской, а потом стали показывать, и это не было в тягость.
Бездействие Визария раздражало вождя. Он уже несколько раз спрашивал, когда Меч Истины намеревается бросить вызов. Тот лишь пожимал плечами. Мало-помалу и я перестал таскаться за ним, уставший от насмешек сородичей. Скорее всего, наёмнику хотелось подольше пожить в богатой деревне, где не надо заботиться о пропитании. Месяц Алых Листьев шёл к концу, а о правосудии не было слышно.
Однажды он неожиданно зашёл в кузню, где я обучался ремеслу. Мы не виделись несколько дней.
- Ильча, ты должен кое-что увидеть, - сказал он непринуждённо, будто расстался со мной мгновенье назад.
Кузнец недовольно посмотрел на него, но Визарию, как обычно, было наплевать. Он повёл меня к реке, где в этот час девушки стирали бельё.
Дочь вождя Эгла полоскала рубаху, подобрав подол и обнажив сильные ноги. На обрыве над ней сидел Ойка и грыз травинку, делая вид, что смотрит мимо. Он выглядел забавно. Мой брат совершенно не умел скрывать, что у него на уме. Когда Эгла подняла корзину и двинулась наверх, он поспешно вскочил и последовал за ней. Девушка вначале изображала гнев, но потом охотно отдала ему корзину. Они удалились с берега, очень довольные друг другом.
- Уже третий день наблюдаю это милое представление. Что ты скажешь на это, Ильча? – спросил Визарий, хитро глядя на меня.
Что я мог сказать? Что мой брат здоровый и красивый парень, хоть и красноволосый, и что девушкам не пристало его чураться?
- Ты знал, что он ухаживает за Эглой? Или это случилось недавно?
Я не смог ему внятно ответить.
- Что ж, тогда спросим Эглу.
Ему было наплевать, но я уже предвидел, как встретит брат его нескромные расспросы. И всё же поплёлся за ним.
Визарий нагнал девушку у священной рощи.
- Эгла, я могу говорить с тобой?
По её лицу было видно, что она не хочет. Визария это не остановило.
- Ты принимаешь ухаживания Ойки. А ведь ещё недавно собиралась замуж за Лугия. Тебе это не кажется странным?
Она подбоченилась с вызовом:
- А что мне делать, если с твоим приездом мой жених превратился в ходячий труп? Уж ты бы решил  что-нибудь, иначе подумают, будто трусишь!
Визарий остановился и поглядел на неё вприщур.
- Странно. Ты  говоришь словами Ойки.
Промолвив это, развернулся и пошёл прочь, оставив девушку в недоумении, а меня в ужасе.
Дни шли, дождей не было. По ночам всё так же дул безумный ветер, будоража осенний лес. Было тепло, так что некоторые кустарники принялись цвести, решив, будто наступило лето. Люди переглядывались и шептались с испугом. Все ждали чего-то, а оно всё не приходило.
Не выдержал даже Лугий. Однажды он остановил на тропинке Визария и напрямик спросил, когда тот собирается бросить вызов.
- Ты хочешь сказать, что сжёг тот храм? – снова спросил наёмник.
И, как в первый раз, Лугий не ответил. Тогда Визарий подошёл вплотную, и, нагнув голову, заглянул ему в лицо:
- Ты думаешь, что знаешь, за что стоит умирать? Не ошибиться бы тебе, воин!
И пошёл себе прочь.
Наконец Иктан призвал Визария к себе и потребовал, чтобы тот назначил поединок.
- Я ещё не уверен, - ответил ему Меч Истины.
- Мне безразлично, - сказал наш вождь. – Жрец требует суда или грозится призвать солдат. Ты бросишь вызов завтра, наёмник!
Визарий поглядел на него долгим, невесёлым взглядом:
- Ты знаешь Правду Мечей, Иктан. Ты знаешь, чего требуешь от меня. Говорю тебе: я ещё не уверен.
Но вождь сказал:
- Это будет завтра!
И Визарий ушёл прочь.
Я нашёл его на берегу реки. Визарий сидел на подстеленном плаще и вприщур смотрел на воду, на жёлтый обрыв, на норки ласточек-береговушек. Мне захотелось сказать ему что-нибудь, чтобы он не думал, будто я тоже стал ему враждебен.
- Завтра ты убьёшь Лугия и уедешь к себе. Жалко.
Он повернул ко мне голову. Его взгляд показался мне тоскливым.
- Странный октябрь в этом году. Деревья цветут. Каждый раз накануне поединка я задаю себе вопрос: не сошёл ли мир с ума?
Он говорил много непонятного, но я уже и не старался вдумываться. Странный он, Визарий. Завтра его здесь не будет.
Утро поединка было холодным и солнечным. На площади собрались все. Я смотрел на Лугия. Он надел лучшее. Его лицо было осунувшимся.
Жрец делал вид, будто его совсем не касается происходящее.
Визария не было. Люди переговаривались и крутили головами. Наконец он пришёл. Я заметил, что он выстирал свою серую рубаху. Он не казался мне торжественным. У него был усталый вид. В руке Визарий держал свою котомку и плащ.
Он обратился к вождю:
- Ты потребовал, чтобы я наказал виновного в святотатстве. Я сказал тебе, что ещё не готов. Ты продолжаешь настаивать?
Вождь кивнул:
- Тебя пригласили для поединка. Пришла пора бросить вызов.
Тогда Визарий положил к моим ногам свои пожитки, вышел в центр круга и вынул меч. Воронёная сталь тускло блеснула в утреннем свете. Люди следили за тем, в какую сторону она укажет.
- Мирташ, сын Иктана и Ниты! Я, Меч Истины, вызываю тебя на бой! – звучно произнёс Визарий. – Дерись, чтобы доказать свою правоту. Во имя Справедливости!
Сын вождя поднялся с места, и губы стали белее рубахи:
- Я был добр к тебе, Визарий, - только и смог сказать он.
- Это так, - кивнул Визарий. – Но ты предал друга, чтобы склонить свой род принять власть Империи. Дерись со мной, Мирташ. Мне будет жаль, если я ошибся.
Сын вождя сам учил нас. Он был хорошим воином и много дней изучал приёмы Визария. Он вынул свой клинок - немногим короче меча Ойки. Я видел, как убивали тура таким вот мечом.
Мирташ размахнулся с плеча. Этот удар мог раскроить Визария надвое. Но меч скользнул, пойманный широким лезвием, а острые рога крестовины лишь на миг задержали клинок. Сын вождя дёрнул меч, высвобождая, и Визарий, припав на одно колено, нырнул под удар, коротко чиркнув остриём по шее противника. Меч Истины не солгал. Он умел убивать.
Кровь широкой струёй рванулась из рассечённых жил. Тело Мирташа выгнулось, потом он подломился в коленях. Вождь привстал со своего места и замер, не в силах войти в круг, где совершилось правосудие.
Я не успел понять, что произошло. Визарий внезапно согнулся и упал. Его тело билось так же, как тело убитого им человека. Потом он уткнулся лбом и затих. Русые волосы разметались по земле.
Но ведь Мирташ и коснуться его не успел!
Было очень тихо. В этой тишине отчётливо слышалось сонное бормотание реки. Я не слышал дыхания людей.
А потом Визарий коротко захрипел и пошевелился. Несколько мгновений спустя он поднялся на колени, потом встал во весь рост. Лицо стало цвета земли под ногами.
- Я был прав, - глухо сказал он.
Теперь Иктан смог сделать шаг и припасть к телу сына.
- Будь ты проклят, наёмник! – с рыданием выдохнул вождь.
- Ты знаешь Правду Поединка, - сказал ему Визарий. – Меч Истины умирает всякий раз, убив человека. Но мой Бог возвращает мне жизнь, если выбор был верным. Это цена, которую я плачу за право судить. Твой сын хотел подчинить вас Империи, чтобы получить власть. Он предал не только Лугия. Не только священника, который ему доверился. Тебя он тоже предал бы - вопрос времени. Теперь ты волен поступать, как захочешь. Империя не будет в обиде. Правосудие свершилось.
- Империя не будет в обиде, - угрожающе сказал Иктан. – Но у меня никогда уже не будет сына. Будь ты проклят, наёмник! Многие захотят получить тебя, прослышав, что Меч Истины снова в пути. Желаю тебе никогда не вернуться домой!
Визарий кивнул, словно принимая достойную плату, и пошёл прочь из круга. Он двигался устало. Никто не последовал за ним.
Мне показалось неправильным, что он уходит вот так. Я подхватил его котомку и плащ.
Как ни был Визарий утомлён, мне удалось нагнать его только у опушки леса.
- Я боялся, ты обвинишь Ойку. У него была причина. Он любит Эглу.
Он посмотрел на меня так, словно ничего не случилось, и мы по-прежнему вели разговор ни о чём, а виновник не был найден.
- Ойка знает о Мечах. И всё же он рисковал провоцировать меня на поединок. У него была причина, но он этого не делал.
Рука Визария легла на мой затылок, потрепав по волосам.
- Ступай домой, малыш!
Я знал, чего хочу. Вообще-то это бывает нечасто, но в тот момент мне казалось…
- Визарий, скажи мне имя твоего Бога! Я хочу быть таким, как ты.
Он только покачал головой и двинулся прочь по тропе. А я остался.
Сзади простучали шаги, догоняя, и запыхавшийся звонкий голос крикнул вслед:
- А мне, Визарий? Ты скажешь мне?
Кажется, Лугий только что понял, ради чего стоит умирать.
Меч Истины покачал головой, не оборачиваясь. Но Лугий был упрям. Он всегда мог настоять на своём.
Я стоял на тропе и смотрел, как они уходят: пока ещё порознь, и всё-таки вместе. Может это и правильно, что меня не взяли с собой?..
С тех пор минул не один десяток лет. Многое стёрлось из моей памяти. Но когда я думаю о Мече Истины, мне почему-то представляется не вражда, не кровь на истоптанной траве. Я вижу калитку, хромого чёрного Томбу, глядящего вдаль,  белую суку с мягкими ушами.
И я надеюсь, что Визарий всё-таки вернулся домой.