ВРЕМЯ ВОЛКОВ
Когда наступает на мир
Зловещее время затмений,
Сползаются, словно на пир,
Голодные серые тени.
Их трудно узнать иногда
По волчьей кровавой повадке:
Ведь часто в лихие года
И люди становятся гадки.
И страхи сочатся под дверь,
И в полночь пустеет округа.
Кто рядом: сосед или зверь?
Живые боятся друг друга.
Кровавою жаждой томясь,
Таясь под добротной личиной,
Неузнаны, ходят средь нас,
Покуда не станем дичиной.
Противен им Божий закон –
У них милосердья не сыщешь!
Для серых всегда испокон
Живые – желанная пища.
Они нападают во мгле
Всей стаей. Не жди благородства!
Для них лишь один на Земле
Закон – правота превосходства.
Им чужды прекрасные сны.
Их сущность – обида природе.
На власть сумасшедшей Луны
Сменяли мечты о свободе -
Свободе, чтоб петь или выть,
Наитием или ученьем;
Иметь или всё-таки быть –
Лишь выбор имеет значенье.
Иной не поверит божбе
И станет с мечом на пороге.
Сойдётся в неравной борьбе
Со зверем на лунной дороге.
Потом безмятежную ночь
Соседи продремлют спокойно,
Поскольку сумел превозмочь,
Поскольку он выбрал достойно.

Хотите верьте, хотите – нет, но от каждого человека пахнет по-своему. Я не о том, что кто-то не успел сходить в бани. Со всяким случается, но это не интересно. Кому надо знать, что после хорошей драки я пахну, как лошадь?
Гораздо интереснее разбирать запахи, неощутимые привычным обонянием. Вот этот, положим, холёный ромей, пахнет благовониями и чуть-чуть лампадным маслом. Как бы не так! От него исходит запах денег. И больших. А ещё он немного пахнет неприятностями. Потому что не должен богатый, уважающий себя…
-…ювелир, - подсказывает Визарий.
- Ювелир? С такой чиновничьей мордой? Ты шутишь!
Визарий, в самом деле, улыбается:
- Друг мой Лугий, чистая одежда из китайского шёлка, тело, умащённое благовониями. Руки, унизанные перстнями – не только из желания казаться богаче. Тут демонстрация мастерства. И взгляд… не-ет, чиновники так не смотрят! В крайнем случае, брат чьего-нибудь свата. Скорее всего, богатый торговец греческого происхождения с изрядной примесью сирийской крови.
- А это откуда?
- Зад вислый. Но ты начал какую-то мысль.
Ага, была мысль, пока ты не вмешался! Так о чём бишь я? Ах да, о том, что в таком месте негоже находиться человеку, набитому деньгами. А то как бы не остаться с набитой мордой. Его счастье, что в этом пропахшем рыбой портовом термополии сидим мы с Визарием. И нас не пугают неприятности.
Дородный ромей, чуть рябоватый и смуглокожий, брезгливо отодвигает сеть, висящую у входа, и важно шествует между столами, а потом вдруг упирается взглядом в нас. И в глазах под изрядным налётом спеси мелькает смятение.
Визарий, как всегда, прав – он торговец. Вон как бегло оценил нашу рыночную стоимость до последнего нумия. Да вот только мы тоже не те, кем кажемся. Ты видишь перед собой светловолосого подвижного галла, обаятельного парня, а чувствуешь, что от меня пахнет опасностью. Не отпирайся, все это чувствуют. Вон как поспешно отвёл глаза. Это правильно. Что ты видишь теперь? Долговязого незнакомца в вытертых штанах, который лениво потягивает вино. У него  русые волосы до плеч и узкие руки с длинными пальцами. От него пахнет спокойствием. Вот, ты и выдохнул с облегчением. Хорошо, а теперь посмотри ему в глаза! Оп-па! Торговец, ты встречал кого-нибудь опаснее? Тебе правда к нему надо?
Он подходит к нам, и величавая улыбка делается заискивающей.
- Я слышал, что в этом месте можно увидеть человека по имени Визарий. Люди называют его Мечом Истины. Скажи мне, ты ли это?
Интересно, доживу я до того благословенного дня, когда подошедший спросит Меча по имени Лугий? Скоро год, как прошёл посвящение, а заказчики до сих пор видят во мне тупого наёмника, трактирного забияку.
Мой дружок отставляет кубок:
- Я Визарий, которого называют Мечом Истины. А это Лугий, мой собрат по ремеслу. Что привело к нам представителя славного цеха ювелиров?
Ювелир склоняется к нашему столу и говорит очень тихо:
- Извини, уважаемый, я не хотел бы говорить об этом при всех. Меня зовут Филандр. Мой дом в конце Псамафийской улицы, ты мог бы прийти попозже, не привлекая внимания.
О, дядя, много же ты о себе думаешь! Нам вообще-то домой, а ты хочешь, чтобы мы по Константинополю бегали.
- Извини, уважаемый, но так не пойдёт, - в тон ему отвечаю я. Визарий косится, но не возражает.
Ювелир надувается, как жаба:
- Ты позволяешь своему человеку рассуждать о делах? Должно быть, мне порекомендовали не того.
- Должно быть, и впрямь, не того, - спокойно говорит Визарий. – Всякий, кто знает меня, сказал бы, что я не люблю заносчивых. И не позволяю оскорблять друзей. А ещё добрый советчик  предложил бы подумать, что два Меча, разыскивающие твой дом, привлекут много ненужного внимания.
Эта отповедь, произнесённая ровным голосом между двумя глотками вина, смыла  с заказчика уверенность вернее ведра помоев. Он невнятно бормочет и пятится задом к выходу под откровенные смешки гуляк.  Визарий бросает монету на стол и поднимается во весь свой немалый рост.
- Пройдёмся.
Распивочная, столь полюбившаяся нам, расположилась вблизи эмпория  у самого берега Пропонтиды . Свежо в любой час дня, хотя рыбой, конечно, припахивает. И потом, здесь много всякого народа толчётся, а деньги лишними никогда не бывают. Хотя Визарий говорит, что нам уже хватит на проезд до Истрии. Где-то в тех местах мой дружок обустроил своё жильё, до которого второй год не может добраться. Лично у меня дома нет вообще, а он предлагает поездку, как само собой разумеется. Сколько я его знаю, Визарий не способен бросить друга на пороге, не пригласив внутрь. Он вообще никого бросить не способен.
Даже заносчивого ювелира Филандра. Тем более что за жирненьким ремесленником увязался хвост. Волчий. Кажется, Визарий приметил его ещё в термополии, потому и отказал нанимателю, как отрезал.
- Ты видишь? – спрашивает мой друг одними губами.
Молча киваю.
- Хорошо, тогда проследи эту ходячую мошну до его дома или мастерской – куда он направится. А я покараулю соглядатая.
Это, конечно, на случай, если «хвост» вздумает отстать. А он пока не собирается. Но у ювелира глаза где? Парень-то приметный: германец в тяжёлых сапогах и куртке волчьим мехом наружу. Выносливый, зараза – тепло, как на жаровне, а он в шкурах! Ростом с Визария и в ширину – мало не двое. Длинные волосы собраны пучком на макушке, эта диковатая причёска делает его ещё выше. Хорошо бы лицо разглядеть. Но это вряд ли. Что-то мне говорит, что нам лучше не встречаться глазами. И без того он вряд ли поверил, что Меч Истины с ходу отбрил просителя. У нас так не принято.
А идёт Волчий Хвост хорошо. Словно и не торопится, плавно огибает прохожих, а их на улице много в этот полуденный час. Тихий, гибкий, даром, что росту громадного. Трусит себе, как волк в чаще – ни одна веточка не шелохнётся.
В скверную же историю ты впутался, Филандр, если эдакий зверь начал на тебя охоту!
Визарий коротко пихает меня в бок. Ага, ювелир добрался до дома! Привратник отворяет ворота, а германец в волчьей шкуре плавно сворачивает в боковую улочку. Мой друг за ним. Понятия не имею, сколько его придётся ждать на этом солнцепёке. Псамафийская улица, хоть и расположена вблизи Пропонтиды, а жара тут, как в хлебной печи. Потихоньку приглядываю себе укрытие в тени. Мне не впервой, но почему в нашей работе нельзя без этих неприятностей? Как будто нам их мало.
Константинополь – сумасшедший город. Я ещё не видал таких. Здесь все всё готовы продать – даже штаны на заднице у соседа. Хотя ромеи в большинстве не носят штанов. Видать, уже продали. Я вообще ромеев не слишком уважаю. Природные греки, а говорят-то всё чаще по-латыни. И не жалуют тех, кто задумал возродить Элладу в Азии. Вот уж где боспорских купцов не сыщешь. Ещё бы, ромеи хотят сами морской торговлей заворачивать, этим жукам Новая Эллада – в горле кость.
Не то, чтобы я большой простак, но даже для меня Константинополь - место замысловатое. Мошенников, как рыбы в море. Их ловят сыщики-сикофанты. Хорошо устроились – никакой ответственности за ошибку! Поймал - не поймал, того – не того, - гуляй, подсчитывая денежки! А суд вершат имперские чиновники, так что Мечу Истины на заработки рассчитывать не приходится. Впрочем, пока мы при деньгах. Наше ремесло хорошо оплачивается. Когда платят, конечно. А не все хотят. Поначалу меня это бесило, пришлось брать пример с Визария и плевать на всё. Раз свернуть челюсть обидчику всё равно нельзя. Мой дружок, конечно, к этому привыкал не год и не два, зато теперь, если ему что не по нраву, взглядом способен заморозить Пропонтиду. Хотя вообще-то парень отзывчивый.
Интересно, сколько я его, отзывчивого, ждать буду? Хрен ли нам, что у богатого ювелира Филандра завелись неприятности!
Визарий выныривает из толпы с унылым выражением на морде. Упустил волчка!
- И ведь некуда ему было деться, - хмыкает на невысказанный вопрос. – Тупик, помойка. И все двери закрыты.
Пожимаю плечами. Ты сам решил, что выследишь его лучше меня!
- Что заказчик? – спрашивает Визарий.
- Не выходил. Хочешь пойти к нему?
Кивает.
- А привратник?
Есть у него ухмылочка, которая меня бесит. Называется «Учись, щенок!»
- Лугий, ты знаешь волшебное слово? «Нумий».
- А если он честный?
- Я удивлюсь.
Привратнику не удалось удивить Визария. Монета подействовала безотказно. Мой друг велел доложить о себе, а пока нас оставили дожидаться в атриуме у бассейна . Вот кто удивился, так это Филандр. Впрочем, Меч Истины не позволил ему изумляться слишком долго:
- У тебя серьёзное дело, почтенный Филандр, но ты плохо заботишься о своей безопасности. В термополии за тобой следили, поэтому я не мог принять предложение при всех.
Смуглое лицо ювелира враз заблестело от пота. Почему ромеи бреют лицо? Это делает их похожими на евнухов. А этого особенно. Услыхав заявление Визария, с трудом нашарил рукой сиденье и тяжело плюхнулся. Да, парень не из храбрых!
В суровых глазах Визария мелькнула насмешливая искра. Зря веселишься, между прочим! Из этой мошны нам хорошо, если медяк выпадет, когда всё закончим. Не верю я в щедрость трусов.
Мой дружок непринуждённо сел, передвигая меч на колено. Красиво он это сделал, так что сразу стала видна неброская роскошь оружия.
- А ещё, почтенный, я порекомендовал бы тебе сменить привратника. До денег жаден.
Это замечание вернуло ювелира в привычный мир:
- Всё мельчает, уважаемый Визарий. Даже рабы стали подлее.
Меч Истины лениво пожал плечами:
- У меня давно не было рабов. А теперь ты не откажешься рассказать нам о своём деле, раз уж мы здесь?
Визарий ощутимо давил на заказчика. Обычно он этого не делает, но тут, видно, решил рассчитаться за мою обиду. Спасибо, дружище, я оценил!
Филандр заходил по комнате, потирая толстенькие ручки и избегая показывать нам лицо. По всему видать, что сам он в этой истории тоже не розами пахнет. Ага, решился, наконец!
- Один человек преследует меня.
Визарий величественно кивнул:
- Рослый германец в волчьей куртке. Продолжай, почтенный.
Ювелир едва подавил изумление. Потом собрался с силами:
- Я ничего плохого не сделал этому человеку. Несколько дней назад он принёс исправить вещь. Обычная безделушка, дурно сделанная к тому же. Медальон червонного золота грубой северной работы. По нему пришёлся удар меча, или, может, топора. Бляшка лопнула, изображение погнулось. Я поручил работу сыну. Мой Августин большой искусник, может исправить что угодно. Но тут на него накатило: сказал, что медаль неправильная, и всё нужно сделать заново. Я взял задаток за простую работу и не велел ему вольничать. Но мальчишка не послушал. В короткий срок он сделал новый медальон.
- Однако заказчик остался недоволен, - хмыкнул Визарий.
Ювелир возмущённо всплеснул руками:
- Он сказал, что вещь безнадёжно испорчена и потребовал вернуть задаток. Нет, вы слышали? Заявить, что сын византийского ювелира не знает ремесла! Возмутительно и неслыханно! А сын… он сказал ему что-то такое… оскорбительное. Я не понял, что именно.
Тут лоснящееся лицо Филандра перекосила нервная гримаса. Я даже удивился. Неужели этот сквалыга способен за кого-то волноваться всерьёз?
- Ты дал сыну странное имя. «Священный». Не боишься прогневать Богов?
Филандр махнул рукой:
- Это всё мать! Сын родился слабым, она вбила себе в голову, что обязана посвятить его церкви. Дала обет Богородице. Потом Августин поправился, лучшего наследника моему делу и не сыщешь. Но нарушенный обет… Жена умерла, когда ему сравнялось восемь. А я не могу расстаться с ним.
Интересная история. Мне нравится! Визарию – не очень. Мой дружок уже прикинул, что тут мы, пожалуй, бессильны. Но Филандр этого ещё не понял.
- И тогда этот лесной ублюдок посмотрел на моего мальчика. Нехорошо посмотрел, и глаза у него были дикие. Прорычал что-то на своём языке. Я кликнул слуг, чтобы вышвырнули его. А он посоветовал мне немедля исправить его вещь. И выпороть сына.
Визарий снова передвинул меч, словно собирался встать:
- Однако ты, я смотрю, не сделал ни того, ни другого.
- Конечно! И с той поры я чувствую его всюду, куда бы ни пошёл. Я мирный человек, Визарий! Я не хочу вздрагивать от каждого шороха и бояться за сына. Знающие люди посоветовали мне обратиться к тебе…
Визарий всё-таки встал:
- Знающие люди обманули тебя, Филандр. Меч Истины наказывает совершённые преступления. Я не могу просто убить твоего германца за то, что он угрожал тебе. И то, что он ходит за тобой по улицам – тоже не великий проступок.
- Но за хорошее вознаграждение…
Жест Визария выражал всё мыслимое презрение:
- За всё золото мира. Ты не понимаешь, Филандр, но наш бог убивает меня ЗА КАЖДУЮ ОТНЯТУЮ ЖИЗНЬ. Даже если караю подлейшую скотину, всё равно плачу за это собственной смертью. А потом переживаю воскрешение – тоже чувство не из приятных. Вдумайся в это, ювелир! Я умирал уже не помню сколько раз, и стою перед тобой только потому, что судил справедливо. О чём ты просишь меня?
Да, нечасто я видел моего друга разгневанным! Не зря этот ювелир сразу мне не понравился! По-моему, Визарию очень хотелось ахнуть дверью о косяк, чтобы фрески со стен посыпались. И как он совладал с этим желанием?
Перед воротами нам заступил путь чистенький, холёный паренёк лет шестнадцати. Гладкое лицо, свежая льняная туника. Кудрявые каштановые волосы, прежде аккуратно расчёсанные, растрепались, дыхание частит от быстрого бега. За папу пришёл рассчитаться?
- Я прошу прощения за моего отца! Он не желает зла, просто не всегда ведает, что творит.
Визарий коротко кивнул ему, принимая извинения. Кто бы мог подумать, что у такого гуся столь приличный сын?
- Ты можешь себе представить, чтобы это дитя кого-то оскорбило? – спрашивает мой друг за порогом.
- С трудом. Папаша не замечает, где врёт.
- Зачем?
Изображаю ухмылку в стиле «Учись, мастер!»
- Ты не знаешь, что некоторые готовы и сына оболгать, лишь бы самим выглядеть привлекательнее?
- Врать Мечам Истины? Лугий, такой дурак не может быть преуспевающим торговцем. Физиологически.
Иногда он такие слова вставляет, что мне хочется его убить. Потому что я тоже не люблю быть дураком!
    * * *
Наш корабль отправлялся через день, так что оставалось только сидеть под навесом всё в той же забегаловке и глядеть на нестерпимо синее море. И потягивать дешёвое вино, пока в голове не зашумит. Жарко в Константинополе. Визарий говорит, что на западном берегу Понта прохладнее. Там зимой даже снег бывает. И зима стоит месяца три. Ага, его бы в нашу Галлию! Чтобы зиму увидел. Впрочем, там он тоже был. Домосед по натуре, мой дружок ухитрился облазить весь обитаемый мир. А устроился на самой тревожной границе: то готы с Понта лезут, то кочевники. А теперь того и гляди – «новые эллины» попрут.
- И что хорошего у тебя дома?
Изумлённо смотрит своими всегда печальными глазами. Мне нравится его дразнить.
- Имей в виду, под одной крышей не уживаются лучший друг, жена-красавица и паскудник Лугий! Не хочется наградить тебя рогами за доброту.
- Рогами? Хм, в устах галла звучит привлекательно. Помнится, кто-то из ваших богов…
- Размечтался!
Его интересно дразнить. До того момента, пока он не принимается дразнить тебя.
- А как уживаются под одной крышей лучший друг, паскудник Лугий и хромой нубиец? Правда, я на нём не женат.
- Тьфу! И придумаешь тоже!
- Честно-честно! А ещё есть собака. Если, конечно, не умерла от старости, - он ощутимо грустнеет. - Небольшой огород, но этим увлекается Томба. Море за оградой. Тополя. И очень много ценных свитков, я даже не все успел прочесть.
Мой дружок грамотей. В каждом маломальском городе он нюхом находит книготорговца. У него и сейчас в мешке четыре книжки и три цисты . Никогда не понимал, но для Визария это любимое развлечение. Сейчас вот тоже уткнулся в какой-то бесконечный пергамент.
- Что интересного ты там находишь?
- А ты послушай, это нас напрямую касается: «…если человек отдаётся  любви к учению, стремится к истинно разумному и упражняет соответствующую потребность души перед всеми прочими, он, прикоснувшись к истине, обретает бессмертные и божественные мысли, а значит, обладает бессмертием в такой полноте, в какой его может вместить человеческая природа».
- Это не про меня. Я латинской грамоты не разумею.
- Речь не только о грамоте. Ты не задумывался, что наш дар сродни бессмертию? Странному бессмертию, должен признаться, я сам ещё всего не понял до конца. Это писал Платон – древний афинский мудрец. В его время люди больше помнили о своих корнях, хотя и тогда уже много было забыто. Сейчас греческих философов в Империи не слишком жалуют, потому что «новые эллины» ищут опоры в старых мифах, олимпийских богах и трудах древних. Но это всё политика, а она никогда не была в ладах с разумом. Рим же верит только в то, что ему выгодно. Сейчас выгодно христианство, а оно не приветствует излишнюю любознательность. И мы начинаем забывать то знание, которое сберегалось веками. Слушай: «…между тем у вас и у прочих народов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и всё прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неучёных. И вы снова начинаете всё сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих».
- Ладно, это здорово, но какое отношение…
- Прямое. Ты не раз приставал ко мне с вопросом: какому богу мы служим? Платон написал об этом. Сейчас… - он начинает рыться в своих свитках, потом поднимает голову и стонет. – Ну вот! Только этого не хватало!
От порта к термополию идёт вчерашний привратник и крутит головой.
- Кого он разыскивает, как думаешь, Визарий?
- Думаю, Филандр так и не помирился с германцем.
- Но, кажется, помирился с головой! Как ты будешь уговаривать германца?
- Попробую уговорить ювелира выполнить его требования. И дать золота в придачу.
- У-у!
Раб, и впрямь, направляется к нам.
- Ты меня ищешь, человек Филандра?
- Тебя, почтенный, если ты и есть Меч Истины.
Визарий, вздохнув, складывает свитки и молча подхватывает свой роскошный меч.
Оказалось, впрочем, что звал нас не Филандр. В атриуме стоял вчерашний мальчик, и лицо у него было белое.
- Я знаю, уважаемые, что отец вчера поссорился с вами. Он был неправ. Но, может, вы согласитесь…- он не смог договорить.
- Что с отцом? – коротко спрашивает Меч Истины.
- Тебе лучше на это самому посмотреть, - говорит сын ювелира.
Идём смотреть. В андрон - на мужскую половину.
- У отца есть кабинет, где он делает секретную работу. Ту, о которой заказчики просят молчать. Вчера, кажется, опять была такая работа. Отец не велел беспокоить его до заката. А потом…- мальчик нервно сглатывает, словно пытается побороть тошноту. И открывает дверь секретного кабинета.
Теперь тошноту приходится давить уже мне. Нет, я такое видел. В лесу. Но это зрелище в доме греческого ювелира, посреди Константинополя...
Филандр лежит на полу в луже собственной крови. С разорванным горлом и изгрызенным лицом. Судя по запаху, лежит почти сутки. Значит, его убили, едва только мы ушли.
- Собака? – очень тихо спрашивает Визарий.
Потом качает головой, и мы оба склоняемся над следом. Очень отчётливым кровавым следом гораздо крупнее собачьего. Этот след никуда не ведёт. То есть, продолжения нет. Вообще. За порогом мозаики пола чисты.
- Расспросили слуг? Кто убирал здесь?
Юноша качает головой:
- Я не велел трогать, пока вы не придёте.
- А привратник?
- Никто не входил в ворота. Если он говорит правду.
- Если он говорит правду, - машинально повторяет Меч Истины.
Крупная муха, жужжа, опускается на кровавое месиво. Визарий брезгливо сгоняет её и склоняется над телом. Я вывожу парня прочь из комнаты:
- Приведи жреца или кого там у вас принято. Нужно готовиться к погребению.
Августин беспомощно кивает. У него теперь есть дело, он на время отвлечётся от страшной сцены за этой дверью. А я возвращаюсь к Визарию. Он уже окончил осмотр,  вытирает руки тряпкой, очень долго.
- Германец?
- Это слишком странно, Лугий. Человеческие следы должны были остаться. Но их нет. Только волчьи лапы.
- Значит, оборотень. Носит же он волчью шкуру.
- Оборотень в Константинополе?
- Христиане отменили других богов, но наш Бог не перестал существовать от этого!
- Я никогда не встречал оборотней, Лугий, - говорит мой друг.
Я, положим, тоже. И что из того?
    * * *
- Это всё из-за медальона, - уверенно говорит Августин.
Мы сидим у бассейна в атриуме. Приглашённый человек внутри дома обмывает и умащивает тело. Рабы попрятались.
- Твой отец умолчал о многом. Расскажи нам, пожалуйста, - тихо просит мой друг. У него дар внушать людям доверие. Но сейчас мальчишка жаждет довериться сам. Он протягивает нам клочок пергамента:
- Я зарисовал это по памяти. Вчера.
На клочке изображение волчьей головы, вписанное в разомкнутый круг. Клыки в хищном оскале, морда сморщена. Свирепые черты подчёркнуты настолько, что изображение выглядит отвратительным.
- А змея? - спрашивает Визарий. – Она не должна хватать зубами хвост? Символ бесконечности.
- Я тоже так подумал, - откликается Августин. – Поэтому замкнул круг. Но он заявил, что это неправильно.
Только теперь я понял, что волнистое обрамление круга – это стилизованное изображение змеи.
- Символ разорванного времени? – задумчиво говорит мой друг. – Я встречал племена, которые верят, что наступит конец мира, когда восстанут волк и змея. Но эти люди живут далеко на севере. Очень далеко.
- Конец мира? – спрашивает Августин, и его голос внезапно дрожит. – Я видел…
Он замолкает столь же внезапно.
- Что ты видел?
Парень упирается в нас круглыми глазами цвета спелых орехов. На чистом лице смятение:
- Отец не хотел, чтобы об этом знали. Он боится, что мои видения… не от Бога.
Я слыхал, что у христиан так бывает. Они объявили порождением Сатаны то, что другие сочли бы Даром.
- Я вижу иногда. Не помню, с каких пор. Оно бывает нечасто. Но я увидел, как умрёт мама... За месяц до того, как это случилось.
Визарий кладет ему руку на плечо:
- И что ты видел на этот раз?
- Сам не знаю. Я взял эту вещь в руки и попал в отвратительный ледяной туман. Из тумана выплывала большая лодка… очень страшная… рваный парус, носовое украшение из костей. Это была мёртвая лодка, вы понимаете?
Визарий кивнул и сказал незнакомое слово:
- Нагльфар, - потом поднял глаза. – Было что-то ещё?
Юноша кивает испуганно:
- Было.
- Что именно?
- Город. Я видел горящий город. И мертвецов на улицах. Они пожирали живых.
- Ты знаешь, что это за город?
Парень обводит нас больными глазами и говорит тихо, но уверенно:
- Я думаю, что это был Рим.
Да, разыгралось воображение у парня! Рим стоит больше тысячи лет, и никогда не бывал взят. Даже нашим галлам не удалось прорваться за стены Капитолия, а уж очень старались.
Но Визарий снова произносит непонятное:
- Гибель богов!
- Как ты сказал?
Он не слушает.
- А чем ты оскорбил германца? Филандр говорил - он был страшно недоволен.
- Не помню толком. В такие минуты я плохо соображаю. Но отец потом мне сказал. Я произнёс: «Остановись, волк! Рухнет мир – не одного тебя под обломками похоронит!»
- Волк, - повторяет Визарий. – И змей...
Я вижу, что ему страшно.
Парень тоже это видит. Он вцепляется в рукав Меча Истины, как утопающий:
- Скажи мне, что всё это значит? За что убили отца?
Визарий стряхивает с себя морок и тянется к воде, чтобы умыться.
- Этот германец из племени свебов, чья родина у ледяного моря на севере. Я там бывал.
Где ты не бывал, интересно мне знать?
- У этого народа есть поверье, что когда-то волк Фенрир, скованный богами на заре времён, порвёт свои цепи. И восстанет мировой змей, вечно хватающий свой хвост в океане, опоясывающем землю. Приплывёт Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов, а на нём тёмное воинство Исподнего мира. В тот час поднимутся боги, и начнётся Последняя битва, после которой рухнет мир.
- А потом - второе пришествие Христа? – с надеждой спрашивает малец.
Визарий качает головой:
- Свебы не верят в Христа.
Августин поднимается и начинает ходить по краю бассейна, пальцами ероша кудрявые волосы.
- Человек, который в это верит, убил папу. И там волчьи следы. И я сам видел падение Рима, - он поднимает голову. – Нам надо туда, вы понимаете? Надо в Рим! – его голос звенит. – Мы скажем Императору…
Но я прерываю его:
- И что могут СКАЗАТЬ ИМПЕРАТОРУ сопливый ромей, бродячий галл и бывший гладиатор неизвестного роду-племени?
- Беглый гладиатор, - внезапно со значением произносит Визарий. Ого! Никогда он об этом не говорил.
Мальчишка смотрит на нас в смятении и тихо спрашивает:
- А что мы можем?
- Выследить убийцу. Покарать его, - говорит мой друг.
- И это поможет остановить Гибель богов?
Мы оба жмем плечами.
    * * *
Больше двух месяцев мы шли по его следу. Этот след взял я, хотя казалось, что он совсем остыл. Мы обшарили весь Константинополь. Визарий потратил кучу денег этого мальчишки Августина, чтобы разговорить стражу на всех шести городских воротах. Бесполезно! Чужак в волчьей шкуре словно в воду канул. Наш корабль давно ушёл, но Визарий не вспоминал об этом. Мы жили теперь в доме ювелира, и я видел, как мой друг тяготится, встречаясь взглядом с его сыном. Паренёк смотрел на нас преданными глазами.
А потом я присел потолковать с рабочими, возводящими новую стену. День был ещё жарче, чем обычно, я вымотался, как собака, а у них была вода. И вот эти ребята вполне бескорыстно рассказали мне о волосатом незнакомце в волчьей куртке, что проходил через ворота Серебряного озера несколько дней назад.
И с тех пор, как осталось позади побережье, мы шли только на север. У меня сложилось впечатление, что Волк упрямо не поворачивался в полуденную сторону. Мы шли по его следу, расспрашивая людей. Внезапно след сделался кровавым. Помню, как это случилось в первый раз.
В тех местах Боги поработали над скалами очень затейливо. Временами они превращаются в столбы, башни или подобия человеческих фигур. Визарий говорит: греки считали их окаменевшими гигантами. Порой в их нагромождении можно заблудиться.
Мы ехали верхом по одному из таких ущелий. Бесприютно и голо. Стук копыт эхом возвращался к нам из камней.
- Здесь жутко, - сказал Августин.
Парнишка увязался за нами. Не было никакой возможности оставить его дома, хотя Визарий очень хотел. Но порой он так глядел на парня, что мне становилось жаль. Жаль, что дома его не ждёт красавица-жена. Глядишь, и добрался бы всё же до Истрии. А после и свой бы сынок… Да, что там! Я не знаю, какая нужда заставила моего друга таскаться по свету, избрав наше проклятое ремесло, но он заслужил лучшую участь.
Он и теперь пытался отвлечь мальчишку разговором:
- Странные края. Чем не преддверие Эреба?
Августин не верил в старых богов, но был очень любопытен – необычно для христианина.
- И у всего Эреба сегодня несварение! – я уловил тяжёлую волну зловония, напахнувшую из ущелья.
Каждому своё: Визарию Боги дали соколиные глаза, а мне собачье чутьё. Мой дружок только сейчас принюхался, как следует. И переменился в лице.
- Подождите здесь, - он бросил Августину поводья.
Что ж, это хорошая мысль! А занятый двумя конями, мальчишка и вовсе не сдвинется с места.
- Моего подержи тоже!
Вдвоём мы углубились в ущелье…
Это были пастухи. Мальчишки чуть помладше Августина. Волк загрыз всех четверых. Они лежали у погасшего костра. Первый – навзничь, убитый внезапно. Двое пытались отползти, пока зверь приканчивал их товарища. А самый маленький так и съёжился, откатившись в очаг – одежда успела обгореть. Убийца настиг его и там.
- Что же это за тварь? – спросил Визарий. – Совсем не боится огня.
Вместо ответа я показал ему след. Отчётливый след мужского сапога, столь же внятный, как след волчьей лапы в кабинете Филандра.
- Он пришёл к их костру человеком.
В тот раз нам удалось уберечь мальчишку от кровавого зрелища. Но оборотень словно смеялся над нашими попытками. То, что мы увидели в следующий раз, потрясло даже меня. А я бывал в таких битвах, которые больше пристало именовать бойней.
Следующей жертвой был воин. Солдат из пограничной стражи. Его мы нашли у ручья, куда свернули на ночлег. Кажется, парень пытался сражаться. За что и получил полной мерой. С ним Волк расправился в своём человечьем обличии. Но будь я проклят, если это сделал человек!
Нагое тело висело между двух стволов, распятое за руки и за ноги. Его доспехи грудой валялись подле. А мечом… его собственным мечом… убийца рассёк ему спину вдоль позвоночника и ВЫПРЯМИЛ РЁБРА! Боги, мои Боги, все, сколько вас есть! Дайте мне силу остановить это чудовище, когда я его встречу!
- Кровавый орёл , - прошептал Визарий. – Я не верил, когда мне рассказывали о нём.
Августин шумно упал с коня. Нам стоило труда привести его в чувство. Я возился с мальчиком, пока Визарий снимал и закапывал тело.
- Где… это? – пролепетал малец, приходя в себя.
И я не сказал ему главного. Кровь убитого была совсем свежей. Он находился от нас менее чем в сутках пути. В тот миг мне самому не очень хотелось его догнать.
Ювелира он убил за обиду, солдата… за сопротивление, видимо. Но зачем он убил пастухов? Кажется, эта тварь проливала кровь просто забавы ради.
    * * *
На севере Мезии мы снова отстали. След нашёлся вновь лишь неделю спустя. В тех краях мы повстречали варваров. Незнакомое племя, вождь которого говорил на жуткой мешанине греческого и латыни, какую только в этих краях и можно услышать. До сих пор я опасался таких встреч. Слишком много людей нынче снялось с места и скитается в поисках лучшей доли. Визарий говорит, что прежние границы проходили в других местах, и там жили другие народы. Визарию виднее, он у нас книжки читает. А мне не по себе. Кровавый вал подминает под себя целые племена. Бедные вымещают зло на соседях, которые кажутся богаче, чтобы в свою очередь стать жертвой ещё более бедных. Лихое время, в котором легко затеряться такому чудовищу, как наш свебский волк.
Но встреченные нами варвары казались мирными. От них несло кислым молоком и овчиной, но они были приветливы. Их вождь по имени Кром всё время улыбался изуродованным лицом.
- Мишка сделал, - сказал он, касаясь шрама. – Лесной Хозяин.
Я узнал одно из имён, которым зовут медведя племена, живущие за Борисфеном. «Кром» на их языке означало «крепость». Анты – так их называют. Откуда они тут взялись? Варвары были крупнотелы и русоволосы. Я чувствовал себя коротышкой рядом с ними. Они принимали нас, как своих.
- Хорошая земля, - говорил Кром, улыбаясь. – Можно жить. Здесь жить станем.
- А ромеи? Ваши далеко, ромеи близко, как поладите? – спрашивает Визарий. Он тоже улыбается и утирает с усов молоко.
- Ромеи тоже далече, - беззаботно отвечает Кром. – Хорошая земля. Пахать можно, скот пасти. Волков только много.
- Волков? – это слово приводит на ум очень знакомый ужас.
- Днесь насилу от стада отпугнули. Двух бурёнок задрали, сволочи серые!
Я облегчённо выдыхаю. Впрочем, городскому юноше Августину всё равно не по себе. Особенно после тех страхов, что он с нами навидался.
- Ох, и умны, бестии! – говорит вождь. Нарочно или нет, он употребляет слово, означающее чудовищ. – Как люди, умнее даже. Брат мой Крок мужиками командовал, что волков отогнали. Говорит, вожак у них – у-у, матёрой! Волчище серый с телушку ростом. Что твой стратег. Наши, значит, уложили троих, так он провыл – отходим, дескать! Что смотришь, белобрысый? Думаешь, сочиняет Кром?
Не думаю. Мне вообще не нравится мысль, что наш волк может быть не один. И Визарий тоже так думает. Ловлю его взгляд поверх костра.
- Хорошие вы мужики, как я посмотрю! – ухмыляется Кром. – Оставайтесь с нами, а? Жён вам найдём. Вон хоть Любава! Уже на тебя, красавчик, глядит во все глаза. Смотри, присушишь мне девку!
Любаву я заметил. Красивая девушка, весёлая. Ямочки на щеках. Жаль, недосуг.
- Не можем, - говорит Визарий. – Дело у нас. По следу идём. И нужен нам, похоже, ваш волчий стратег.
Варвары угрюмо переглядываются. Потом вождь суёт Визарию чару:
- Тогда мёду выпей. У нас мёд знаешь, какой? У самого Ярилы такого мёду нет.
- После, - отвечает мой друг. – Как волка на клинок подымем. Тогда и выпьем твоего мёду, Кром. Хорошо выпьем, за всех Богов, что нас уберегли!
    * * *
С пастухами из этого племени мы дошли до реки, которую анты назвали Росицей. Где-то на севере эта река впадает в могучий Истр, иначе именуемый Данубием.  Здесь наши пути разошлись. Варвары остались в верховьях, а нас следы матёрого волка повели вниз по течению. Безлесные горы уступили место чёрному лесу, где за деревьями дороги не видать. Мне всё казалось, что она в любом месте может оборваться глубоченным ущельем. И впрямь, оборвалась. И по дну ущелья грохочет поток. Но вездесущие римляне здесь уже побывали и проложили через него каменный мост. И если бы нам требовалось на ту сторону… а нам… Кто его знает, куда нам требовалось? Волчьих следов вокруг стало много, людских не встречалось вовсе.
Тот день выдался сумрачным. То ли туман, то ли мутная морось насыщала влагой наши волосы и плащи. Кони спотыкались. Кормить их в лесном краю делалось всё труднее. Я уже видел: Визарий жалеет, что не оставил их у старейшины Крома. А ещё он жалел, что с нами Августин. Хотя мальчишка не был обузой. Он научился ухаживать за лошадьми, словно не за ним самим всю жизнь присматривали рабы. Даже готовить пытался, но получалось у него скверно, так что их с Визарием к котлу я подпускал, когда в нём было уже что похлебать.
Бессолнечный день сменился мрачными сумерками. След стал вовсе не различим на камнях. Визарий принёс охапку вереска и сел рядом со мной. Мальчишка кормил коней.
- Не нравится мне здесь, - хмуро сказал мой дружок, окидывая взглядом верхушки скал, едва проглядывающие сквозь чёрные деревья. – Ловушка, право слово. И я уже не знаю, кто здесь дичь.
Вот уже пару ночей мы слышали голос охотящейся стаи. Кони волновались, нам приходилось всю ночь жечь костры, оберегая их. В путь пускались совершенно без сил. Сегодня волки завыли ещё до сумерек.
- Обнаглели звери, - сказал я. – Наделаем факелов, чтобы отпугнуть.
И вспомнил, что самого страшного зверя огнём не спугнёшь. Неужели это оборотень начал на нас охоту?
Ночёвку устроили у края дороги, что вела к мосту. Я не понял, чем это место так приглянулось Визарию – самая теснина. Но спорить не стал. Он у нас умный, ему виднее.
К огню вернулся перепуганный Августин. Приткнулся рядом и затих. Маленький горожанин, он ничего не понимал. Его успокаивал вид костра и запах горячей пищи. А я уже слышал, что волчьи глотки выводят свою песню необычно близко от нас. Если почуют коней, нам придётся туго.
Эту ночь я запомню до конца своих дней, сколько мне их там осталось. Тьма сгустилась не сразу, но была совсем непроглядной. Потом вдруг прокатился порыв ветра, и верхушки деревьев загудели, глотая все звуки. И тут внезапно оборвались кони. С диким визгом они пронеслись мимо костра и исчезли во мраке. И тотчас раздался многоголосый хор волчьей охоты.
Визарий был уже на ногах, сжимая меч:
- На мост.
Августин, белее своей туники, тащил наши мешки. Его не приходилось подгонять.
Мы остановились на мосту, тяжело дыша. Визарий уронил охапку вереска нам под ноги. Когда он успел её подхватить? И в этот миг у входа на мост сгустились волчьи тени. Я ткнул факел в вереск. Пламя занялось мгновенно и взревело, посылая искры в чёрное небо.  Я прикрыл лицо от жара, да что там за огнём разглядишь!
- Сзади! – раздался истошный крик Августина.
Мы обернулись враз. С другого берега Росицы на мост выходил ещё с десяток крупных зверей.
- Следи за огнём! – рявкнул ему Визарий, выдвигаясь вперёд, и поддел на меч клыкастую тварь.
Я располовинил вторую. Пламя за нашими спинами снова загудело, пожирая вереск. Страх не связал юному ромею руки, слава Богам!
Волки отступили. Я различал блеск их глаз там, где арка моста уходила во мрак. Потом новый бросок из темноты – и я принимаю на клинок тяжёлое мохнатое тело. Чувствую, что обходят, и оборачиваюсь, успевая увидеть… как косматая тень разгибается, превращаясь в плотную мужскую фигуру.
- Я сам! – кричит Визарий, пронзая оборотня.
Он укладывает ещё троих прежде, чем я понимаю, ПОЧЕМУ он запретил мне…
Визарий вспрыгивает на парапет моста, отражая новый удар (я успеваю лишь мельком удивиться, откуда у оборотней людское оружие), но тут его настигает проклятие Мечей. Это был человек! И те двое тоже. Одичалые хищные твари, но всё же… И теперь наш Бог отнимает его жизнь за жизнь тех троих.
Я вижу, как он, выгнувшись, падает с моста,  выпустив меч из ослабевшей руки. Слышу свой крик, но не знаю, что кричу. Внизу ревёт на камнях вода. И ветер ревёт, заглушая мои слова. Последнее, что я видел там, на мосту – бессильный всплеск пламени на упавшем мече Визария…
    * * *
Боги…как же мне больно!..
Это я начал сознавать прежде всего. Сколько-то времени единственно боль до меня доходила. Потом донеслись голоса. Людские голоса. Говорили на каком-то из германских наречий. Звучание разнится, но слова понять, поднатужившись, можно.
После настал черёд света. Со зрением было хуже – смотреть мешали склеенные кровью ресницы. Захотелось протереть глаза – и тогда болью пронизало руки и плечи. Я дёрнулся, и мир вернулся ко мне целиком.
Я висел меж двух стволов. Передо мной горели костры. Между  кострами корчился всхлипывающий мальчишка. Пламя не лизало его одежду, но жар, наверняка, был не слабый. Цепочка огней вела к возвышению в конце этого варварского капища.
На возвышении сидел человек в тяжёлой одежде из кожи и звериных шкур. У него были длинные висячие усы и пучок спутанных полуседых полос на затылке. Широченный воинский пояс с бляхой, почти закрывающей живот. Вожак? А на коленях у него… меч Визария. Я силился понять, был ли этот человек тем, кого мы искали. И получил ответ. Оборотень выступил из темноты, подходя к вождю. Эту спину я бы ни с кем не спутал!
- Что это у тебя, Асмунд Хрольвсунг?
- Воины принесли, - лицо вождя выражало удовольствие.
Он пристально оглядывал клинок,  пробовал сталь на излом. Потом встал и пару раз размахнулся с плеча. Знал бы ты, скотина, какая рука владела им! Мне вдруг почудилось, будто покупатель щупает мускулы Визария на рабском торгу.
- Хороший меч, - сказал вождь. – Есть ещё добыча?
Оборотень кивнул. У Августина были кое-какие деньги, но не столько, чтобы удовлетворить всю банду.
- Добыча есть. Но этот меч нужно сломать. В нём живёт непокорный дух.
- Это хорошо! Зачем мне мёртвый кусок железа? Его хозяин пирует в гостях у Водана. А меч ещё послужит.
Оборотень стоял теперь боком ко мне, я хорошо различал лицо, освещённое костром. Худое, жёсткое лицо с чуть заметно косящими глазами. Лицо волка. Едва ли старше меня. Зверь в расцвете сил, мужчина лет тридцати.
- Мы уничтожим этот меч. И «врежем орла» чужаку.
Вожак снова сел, положив меч на колени:
- Ты только колдун, Вулф Рагнарс. Колдун, но не вождь. Не слишком ли много ты хочешь?
Не знаю, чем закончилась бы перепалка двух волков, но она была прервана незабываемым появлением моего друга. Я застонал.
Орясина бестолковая! Всегда идёт к цели кратчайшим путём. Когда уже начнёт заботиться о собственной безопасности? Боюсь, мне до того не дожить! За мечом он вернулся или за нами, но сделал это совершенно немыслимым образом.
В круг ввалилась ещё парочка воинов, тащившая на верёвке Визария. Причём эта задумчивая жердь глядела так, словно происходящее – самое обычное дело.
- Этот чужак сдался сам, вождь.
Визарий остановился в двух шагах от вождя и окинул нас беглым взглядом. Жаль, я не мог передать ему без слов всё, что думаю о таком безумии. Да и слов таких на свете немного.
Асмунд оглядел моего друга с усмешкой:
- Доля раба кажется тебе более подходящей? Ты ошибаешься. Не зря тебя бросил добрый меч!
Но Визарий уже разглядел оборотня и теперь не отводил от него глаз. И Волк обошёл его кругом, словно привязанный этим взглядом.
- Среди вас скрывается убийца. Я пришёл за ним, - спокойно сказал мой друг.
Колдун повернулся к вожаку:
- Убей его, Асмунд! Убей немедленно. Пока он не убил тебя.
Вожак даже позы не сменил:
- Я уже сказал тебе, Рагнарс, что ты много требуешь. Почему я должен подчиняться тебе? Разве тинг  так решил? Вспомни: когда вандалы вероломно убили конунга, ты тоже остался жив! И тоже ушёл с позором, как все мы. И воины не захотели иметь тебя вожаком. В тебе дух волка, но не всем по нраву, когда ты без толку льёшь кровь.
Колдун ощерился, ещё больше походя на волка:
- Ты забыл, вождь, что старые законы пали, потому что Битва Богов началась. Во имя Последней битвы, это сделаю я!
Он отступил на шаг, а потом взмыл в воздух и поплыл вперёд. Тело вытянулось в прыжке, шкура, болтавшаяся на плечах, облекла его. И следующий прыжок сделал уже матёрый серый зверь.
Не знаю, сколько сил понадобилось Визарию для этого рывка. Концы верёвки вылетели из рук стражи. Это тоже было слитное движение: припасть на колено, вырвать меч, на который оторопевший Асмунд опирался локтями – и успеть насадить на клинок серую бестию, завершающую смертельный бросок…
Столкновение едва не бросило Меча Истины навзничь. Зверь, корчившийся в агонии, был огромен и тяжёл. Я бы, пожалуй, на ногах не устоял. Визарий выдернул меч и полоснул ещё раз. Дышал он трудно. Длинные волосы у виска слиплись от крови. Воскресать ему пришлось в потоке, стучась головой о камни. Управился? Молодец! А теперь нам всем придётся туго.
Всё это случилось в четыре удара сердца. Впрочем, у кого как, а моё сердце вдруг заколотилось отчаянно.
Визарий чиркнул мечом по удерживавшим меня верёвкам. Спасибо, рук-ног не лишил! Падение выбило воздух из лёгких, но разлёживаться было некогда. Я подхватил чей-то меч и встал рядом. Никогда не пробовал сражаться голым, но в последнюю битву мои предки выходили именно так.
Вождь обрёл дар речи:
- Кто ты, чужак?
- Нас зовут Мечами Истины. Мы служим Богу Справедливости, – вымолвил Визарий. Голос звучал совсем уже глухо. Видно, здорово он разбился при падении. – Наше ремесло в том, чтобы расследовать преступления и карать виновных. Я покарал убийцу. Теперь делай, что хочешь.
Асмунд задумался. Он сидел всё так же, не меняя позы, и я мельком удивился, как Визарий его не располовинил, выдёргивая меч. Мой дружок, конечно, может остриём клинка писать по-гречески, но не со связанными же руками.
- Вулф Рагнарс был моим родичем. У нас за кровь платы не берут, только жизнь.
- Ты волен в мести, - ответил Визарий. Он перевёл дух и говорил почти спокойно. – Только осмотри его амулет прежде, чем принять решение. Волк и Змей. Веками твои предки дрались и умирали, чтобы в день Последней Битвы сражаться вместе с богами. Твой родич решил приблизить Гибель Богов. И ты видишь, на чьей он был стороне. Далеко же занесло вас от родных берегов, что вы забыли заветы отцов! Я знаю обычаи свебов: потерявшие вождя обречены на изгнание. Но изгои не обязаны утрачивать человеческий облик.
Асмунд Хрольвсунг пожал плечами:
- Наступает время волков, чужеземец. Не мы сделали его таким, но нам в нём жить. Слабым здесь не место. Может, ты прав, и мы изменились. Если впрямь наступает день Последней Битвы, я надеюсь встретить вас среди эйнхериев . Я знаю вашего бога, у нас его называют Тиу. Но век справедливости прошёл, когда Тиу решился на обман, чтобы поймать Волка.  Мне жаль тебя, Меч Истины. Но наше время – время Вулфа Рагнарса. Скажи мне только одно: почему ты не убил меня? А ведь мог.
Визарий сказал просто:
- Ты ещё не волк, Асмунд. Хоть и хочешь казаться им. Пусть грядёт великая Битва Богов, не обязательно быть с волками. Можно – с эйнхериями.
А я всё думал, почему Визарий не падает замертво? И понял, что наш бог не считает Вулфа Рагнарса человеком.
Воины придвинулись к нам, выхватив тяжёлые северные мечи. После смерти колдуна никто не обернулся волком. Но ватага была в полсотни человек – нам и половины хватило бы.
- Скажи мне, вождь, а что будет после? Когда погибнет мир, и падут последние боги?
Юношеский голос звучал ломко и хрипло, но не дрожал. Августин поднялся на ноги и стоял между костров. Я и не знал, что он понимает северное наречие.
- Почему ты спрашиваешь, маленький ромей? – спросил Асмунд. Он глядел не враждебно, скорее, устало. - Мир возродится снова. И во главе воссядут боги, не запятнанные предательством и ложью.
- Асмунд Хрольвсунг, у тебя есть сын? Ты веришь, что твой сын будет лучше тебя?
- Я верю, - тяжело сказал могучий вождь.
- Он ещё молод, твой сын?
- Когда я ушёл в изгнание, ему было четыре.
- И он ещё никого не убил. Он слабый, да, Асмунд? И если в твой дом завтра ворвётся волк… Ведь настало время волков, правда? И добрые боги придут не скоро?
- Замолчи! – вдруг выдохнул вождь.
- Я замолчу, только ответь мне, Асмунд, кто будет защищать слабых, когда замолчит Истина? На чьей стороне будешь ты, вождь?
До сих пор не знаю, кто подсказал мальчишке эти слова. Нас отпустили без боя. И это хорошо, потому что мы не способны были драться. Скольких мы могли уложить прежде, чем наш Бог сам прикончил бы нас? Двоих? Троих? Августин же… этот парень мог сражаться только словом. Но как он умел это делать!
Мы сидели на ледяных камнях моста, и стылый туман обнимал нас. В небе плыла бледная волчья луна.
Мальчишка вдруг всхлипнул и уткнулся Визарию в плечо:
- Я думал, что тебя убили, что ты утонул…
- Я вырос на берегу моря, - ласково сказал мой друг.
- И всё же это было глупо, - заметил я.
- Знаю, - он улыбнулся виновато. – Не думал, что мне дозволено будет ожить, но видно на совести тех троих тоже были невинные жертвы. Я очнулся в потоке. Потом меня швырнуло на камни. А они рыскали по всему берегу. Что было делать? Убивать их голыми руками в надежде, что Бог простит мне эту кровь? Чем это помогло бы вам?
Я покачал головой. Не скоро забуду его безумие.
Августин сжал наши руки:
- Колдун-оборотень мёртв. Последней Битвы не будет?
Мне очень хотелось пожать плечами. Визарий тоже сдержался и похлопал его по спине…
    * * *
Плохо помню, как мы возвращались назад. Голодная дорога, без лошадей. Хорошо ещё волки угомонились! К концу пути мы уже костями бренчали. Племя старейшины Крома откармливало нас две недели. И Любава была добра ко мне. И другие девушки тоже.
Мы разжились конями и кое-как добрались до пограничной крепости. Там нас застала весть о падении Рима.
Я нашёл Августина у подножия башни. Парень сидел, съёжившись, и обнимал руками колени:
- Скажи мне, Лугий, ты веришь в то, что сказал Асмунд? Что наступило время волков?
- Знаешь, малыш…
Он обернул ко мне лицо, оно было мокрым:
- Не говори. Я вижу сам. Ты давно живёшь так, словно это правда. Но я не хочу…
И что я мог сказать ему? Мы никогда не связывали своё будущее с Империей, а для него это было ударом. Перед нами лежал широкий мир. И Империя была не более милосердна, чем эта новая сила. Но время волков, едва начавшись, отняло у него отца. Чем мне было его утешить?
- Я не хочу! – сказал он твёрдо. – Лугий, я видел. Это надолго, очень надолго. Нам не дожить до конца! Тот мир, который придёт, много хуже прежнего. И в нём будет много таких, как Вулф Рагнарс… Мама была права. Нарушенные обеты мстят. Меня посвятили церкви, я должен совершить предначертанное. Я благодарен вам с Визарием, но месть… наверное, это было неправильно. Ибо сказал Христос: «Гонящих вас простите!» Извини, но у меня другая дорога.
И отошёл. А я остался. Нет, я не думал, что он пойдёт по нашим стопам. Да и зачем нам этот изнеженный ромей, плоть от плоти Империи? А всё же что-то скребло.
Визарий вышел из-за угла и сел рядом. Кажется, он всё слышал сам. Мой друг умел бесподобно молчать.
- Мальчик верит, что наступило время волков. Я и сам вижу, что мир изменился безвозвратно. Но что-то же должно остаться неизменным, а?
Меч Истины грустно улыбается в ответ.
- Можешь не говорить, я и сам знаю, что ты можешь сказать. Пусть это будем мы, да?
Улыбка не погасла в спокойных голубых глазах.
- А что тебе в этом не нравится?
- То, что этого мало!
Он снова рисует ухмылку в стиле «Учись, щенок!» Неужели когда-нибудь я к ней привыкну?
- Это пока, Лугий. Ненадолго. Надо же с чего-то начинать!