Глава шестая

Корабль мертвецов

 
Как бы ни хотелось Штольману задержаться в каюте подольше вместе с женой, он понимал со всей ясностью, что чем раньше они отыщут убийцу, тем скорее Анна будет защищена. Да и не только она: убийца явно понял, кто ему угрожает, любой из них не был в безопасности, кроме разве что Карима, которого вряд ли могли заподозрить в расследованиях. И, следовательно, им надо было держаться вместе. Так что Яков Платонович, так и не выпуская руки Анны, направился прямиком в каюту Петра Миронова. По правде сказать, сейчас он испытывал к дядюшке весьма двойственные чувства: хотелось то ли поблагодарить родственника за расторопность в спасении Анны Викторовны, то ли прибить его на месте за то, что не уследил, и подобное спасение вообще понадобилось. Дядя на стук открыл немедленно, даже не спросив, кто за дверью, чем лишь усилил раздражение Якова. Он что, бессмертным себя считает? Или решил нарочно нарваться, из чувства вины?
– Петр Иванович, собирайтесь, – сказал Штольман, решив отложить чтение нотаций о безопасности на потом. – Мы идем продолжать расследование, и вы идете с нами.
– Да я, собственно говоря, готов, – удивленно ответил дядя, подхватывая пиджак, висевший на спинке стула. – А я вам там зачем?
– Затем, что чем больше глаз, тем лучше, – ответил Яков. – Особенно если учесть, что на затылке у меня глаз нет.
– Думаешь, угроза не миновала? – серьезно спросил дядя. – Я как-то думал, что с твоим освобождением все закончится.
– Уверен, она стала только больше, – ответил Штольман. – И хотя логично предположить, что охота сейчас пойдет на меня, никто из нас не в безопасности. Так что ходим везде втроем до тех пор, пока  я его не вычислю.
Дядя пожал плечами, показывая, что согласен, а Анна изо всех сил сжала руку мужа в явном испуге.
– Он не тронет никого из нас до тех пор, пока мы вместе, – поспешил успокоить ее Яков. – Просто не отходите от меня ни на шаг.
– На палубу? – спросил дядя.
– Зачем? – удивился Штольман, собиравшийся провести тщательный обыск в каюте Галлахера.
– За пуговицами, – пояснил Миронов. – Их так никто и не искал, и я времени не нашел, а ведь они могут рассказать нам об убийце.
Действительно, пуговицы были важной уликой, пренебрегать которой было никак нельзя. И следовало поискать их как можно скорее, пока страсть боцмана к чистоте на палубе эту улику не изничтожила на корню.
Пуговицы нашлись, целых две, обе от белой мужской сорочки, одна даже с кусочком ткани, не выдержавшей, как видно, рывка. И эта находка была поистине удивительна, потому что палуба уже была прибрана после пожара. Но одна пуговка закатилась в щель между досками, а другая обнаружилась под бухтой каната, лежащей у борта. Только столь скрытое расположение и спасло важные улики от безжалостного уничтожения.
К сожалению, сами по себе пуговицы не могли указать на владельца. На любой сорочке Якова были точно такие же или крайне похожие. Но вот порванных рубашек без пуговиц у него не было, а у кого-то на корабле такая рубашка была. Разумеется, убийца мог уже от нее избавиться, выбросив, например, за борт, но мог и не успеть. Так что, прихватив свои находки, они направились к капитану. Следовало хотя бы попытаться обыскать корабль на предмет столь бесспорной улики, как рубашка, хотя вряд ли капитан Фаррел порадуется подобной перспективе.
 
Капитан и в самом деле доволен не был.
– Вы хотите, чтобы я обыскал каюты пассажиров? – спросил он несколько возмущенно. – Мистер Штольман, вы хоть представляете себе их реакцию? А также реакцию моих работодателей, когда им станет об этом известно?
– Представляю, – невозмутимо ответил сыщик. – Но также я отлично представляю себе их реакцию, если на корабле появится еще один труп. Полагаю, вы тоже.
Капитан вздохнул и ссутулился, явно угнетенный подобными перспективами.
– Вы правы, – мрачно сказал он. – И дело даже не во мнении работодателей. Моей карьере все одно конец, это уже не поправить. «Гордость королевы» теперь будут называть «Корабль мертвецов». Но мой долг –  доставить оставшихся пассажиров в порт живыми, а это проблематично, пока на свободе убийца.
– Именно, – заключил Штольман. – Желаете, чтобы я помог вам с обыском?
– Напротив, – покачал головой Фаррел, – категорически не желаю, чтобы вы в этом участвовали.  Ваше вмешательство лишь добавит напряжения ситуации. Кроме того, вы тоже мой пассажир, знаете ли, и за вас я тоже в ответе. Если станет известно, что вы активно участвуете в расследовании, убийца может предпринять решительные шаги против вас. Мне бы этого не хотелось.
Приятно все же, что капитан оказался столь разумным человеком. Сам Яков Платонович пришел к тем же выводам, но считал, что для их безопасности вполне достаточно не разлучаться. Впрочем, лишний раз раздражать убийцу он не собирался. Если бы он был в ситуации один или вдвоем с Петром Мироновым, можно было бы попробовать половить преступника на живца. Но рисковать Анной Яков не хотел ни в коем разе.
– В таком случае, покуда вы занимаетесь каютами пассажиров, я бы хотел обыскать каюту Галлахера, – сказал он капитану. – Ее ведь толком и не обыскивали, а вполне возможно, что там найдется что-либо, указывающее на убийцу.
– Надеюсь, вам удастся что-то найти, – кивнул Фаррел. – Я извещу вас о результатах обыска у пассажиров.
 
Взяв ключ от каюты фотографа у помощника капитана, они направились туда, торопясь провести обыск как можно скорее. Штольман даже посмеивался над собой в глубине души, чувствуя, как охватывает его знакомый сыщицкий азарт.  Расследование преступлений и преследование негодяев составляли всю его жизнь. Он скучал по этому, хотя и не всегда осознавал свою тоску по работе.
Но сейчас у него снова было дело, причем чрезвычайно важное, и Яков Платонович чувствовал невыразимое воодушевление. Все было как прежде, и пусть вместо верного Коробейникова спину ему прикрывал ироничный и язвительный Петр Миронов, зато в руке уютно устроилась ладошка барышни Мироновой, ныне миссис Штольман, и никуда она не уйдет, как раньше, и не поссорятся они даже, а если и поссорятся вдруг, то помириться будет несложно. И вообще, жизнь была прекрасна, несмотря на все случившееся.
Яков Платонович согнал с лица совершенно неуместную в данный момент улыбку и покосился на дядюшку, идущего рядом, но Петр Иванович, видимо, язвить был не расположен и сделал вид, будто приподнятого настроения родственника не заметил. В отличие от Якова дядя был мрачен и серьезен нынче, видимо, не желая более допустить ни малейшей промашки. Правда, вполне возможно, дело было в том, что Петр Иванович по случаю сложившейся ситуации был фатально трезв, причем уже не первый день, что наверняка дурно сказывалось на его настроении. Ничего, скоро все разрешится, и они все получат возможность расслабиться. По крайней мере Яков Платонович на это сильно надеялся.
Не верилось ему, что убийца не совершил ни одной ошибки. Подобная безупречность среди преступников встречалась крайне редко, покойный Лассаль, никогда не оставлявший следов, был исключением из правил. Но Жан Лассаль был профессионалом высочайшего уровня, этого не признать было нельзя, а убийца Галлахера наверняка был дилетантом, иначе не стал бы осуществлять свое намерение на корабле, где круг подозреваемых был настолько  сильно ограничен.
 
Вот и каюта Галлахера. Внутри ничего не изменилось с того момента, как они вышли отсюда. Анна присела на стул у стены, явно не желая мешать мужу, а Петр Иванович, прикрыв дверь, облокотился на нее спиной и вопросительно взглянул на Штольмана.
– Пока сам не знаю, что искать, – ответил Яков Платонович на невысказанный вопрос родственника. – Для начала я хочу тщательно осмотреть здесь все на предмет каких-либо незамеченных улик. Позже вместе перевернем все вверх дном, поищем спрятанное, а пока что я сам посмотрю.
Миронов только кивнул и облокотился на дверь поудобнее, явно приготовившись ждать столько, сколько надо, Анна просто промолчала, соглашаясь. Штольман окинул взглядом каюту, прикидывая, откуда сподручнее начать осмотр.
Итак, судя по картине, которую они видели здесь в ночь убийства, фотограф уже спал, когда убийца вошел в каюту. Жестом попросив Миронова подвинуться, Яков внимательно осмотрел замок на двери, но никаких следов взлома не обнаружил. Чрезвычайно любопытно. Либо Галлахер забыл запереть на ночь дверь, либо у убийцы был ключ. Но откуда? Впрочем, у стюарда должен быть запасной комплект ключей от всех кают, наверняка и у помощника капитана тоже. Надо будет допросить обоих, узнать, не терял ли ключ кто-нибудь из пассажиров. Существует, правда, и другая возможность: убийца, готовясь совершить преступление, похитил ключ у самого Галлахера, а фотограф уже сам запросил дубликат. Тогда вряд ли удастся что-нибудь выяснить, но попытаться все равно стоит.
Хорошо, с дверью все ясно. Далее убийца вошел и увидел спящего фотографа. Он схватил подушку и стал его душить, но Галлахер вырвался и оказал сопротивление. Была драка, вполне могли остаться следы. Тщательно, стараясь ничего не пропускать, Штольман осмотрел все вокруг кровати, особенное внимание уделяя изголовью и отчаянно сожалея об оставшейся в Затонске лупе. И спустя некоторое время его внимательность была вознаграждена: на уголке полки, прибитой к стене, обнаружилась кровь и несколько прилипших волосков. Не слишком интересная находка в комнате, в которой человеку пробили голову, вот только волоски были светлыми и довольно короткими, а Галлахер обладал густыми каштановыми волосами, которые носил удлиненными.
Итак, убийца был блондином, что сразу же сужало круг подозреваемых.  Мисс Рамзи исключалась, впрочем, Яков ее не подозревал уже. Несчастная сумасшедшая, видимо, окончательно лишилась рассудка от всех переживаний, но на Анну напал мужчина, в этом Яков был уверен еще до того, как обнаружились пуговицы. Анне он верил безоговорочно,  а она не сомневалась в том, какого пола был нападавший.
– Ты что-то нашел? – спросил Петр Иванович, прискучив, видимо, стоянием у дверей. 
– Кажется, да, – ответил Штольман задумчиво. – Недвусмысленный след убийцы, если я не ошибаюсь.
– А ошибаешься ты редко, – ответил дядюшка, заглядывая Якову через плечо.
Анна тут же потеснила его, желая взглянуть тоже. Яков был не уверен, что ей стоит видеть такое, но и поделать ничего не мог. Впрочем, вряд ли небольшое кровавое пятно с несколькими волосками могло впечатлить его супругу. Ей доводилось видеть вещи куда более пугающие.
– Эти волосы, они ведь не мистера Галлахера, – сказала Анна Викторовна, с интересом рассматривая его находку. – Они светлые, а он был chataigne.
– Именно, дорогая, – задумчиво сказал Штольман, снова поражаясь тому, как точно Анна улавливала суть происходящего. – Фотограф отчаянно сопротивлялся. Он отбросил убийцу и тот ударился о полку головой, подарив нам эти волоски.
– Значит, убийца блондин, – сказал Петр Иванович.  – Это сужает поиски. Собственно говоря, сужает их до двух человек.
Миронов был совершенно прав. Капитан Адлер был жгучим брюнетом, капитан Форж темным шатеном. Если отбросить команду корабля, а в ее невиновности Штольман не сомневался, оставались лишь два человека, которые могли оставить свои волосы в каюте Галлахера: лорд Соммерсет и его секретарь мистер Эванс. Итак, тот или другой? Это еще предстояло выяснить. Прежде всего, важен мотив преступления. Пока что ни для лорда, ни для секретаря его не имеется.
– Гадать мы не станем, – твердо сообщил Яков своим помощникам. – Уверен, тщательный обыск каюты даст нам необходимые улики. Приступайте, дамы и господа.
Петр Иванович принялся за обыск буднично, будто бы каждый день их проводил. А вот Анна Викторовна наградила мужа таким восторженным взглядом, что ему сделалось стыдно. Вот что ему стоило, фараону распоследнему, чаще и больше привлекать барышню Миронову к своей работе? Ну, почему же должно быть важно, что расследования преступлений не женское дело, если мечта уносит на крыльях? Разве должны какие-то там традиции вставать у нее на пути?
Анна Викторовна мечтала о справедливости для всех, даже для духов, и готова была отстаивать ее любой ценой, пусть и с риском для собственной жизни. Как же он не видел этого тогда, в Затонске? Одержимый мыслью оградить ее от опасности и от себя самого в первую очередь, он даже не замечал, как губит прекрасные порывы души, замечательную мечту о справедливости, ту самую, которая позвала его самого когда-то в полицию, когда после глупой дуэли в корпусе он оказался фактически не у дел.
– Яков Платонович, почему вы так на меня смотрите? – спросила вдруг Анна, отвлекаясь от исследования чемодана покойного. – У вас такое выражение лица… странное.
– Я всего лишь думаю о том, что я идиот, – ответил он ей совершенно искренне.
– Странно, – лукаво улыбнулась Анна. – А мне-то казалось, вы еще в том подвале это поняли.
– Нет, понял я это гораздо раньше, – улыбнулся Яков, притягивая жену к себе. – В подвале я лишь решился в этом признаться.
– Вот как? – рассмеялась Анна Викторовна, ласково проводя ладонью по его щеке. – А я-то думала, вас лишь  тогда осенило. А признавались вы в тот момент совершенно в другом.
– Мesdames et messieurs, désolé pour le faux pas, – окликнул их Петр Иванович, разрушая все волшебство мгновения. – Яков, ты должен это видеть. Анна, нет, это не для твоих глаз.
В руках Петр Иванович держал фотографические пластины, которые извлек откуда-то из глубины шкафа.
– Ты хотел мотив? – мрачно сказал он, передавая пластины Штольману. – Ну, так вот он.
Яков Платонович осторожно перенял у Миронова пластинку и рассмотрел ее на свет. Да, неудивительно, что Галлахер так тщательно спрятал их. На пластине было изображение целующейся пары. Фотограф явно подловил момент их нежности в каком-то саду, где они были уверены в полном отсутствии свидетелей. Пикантность ситуации состояла в том, что на фото было двое мужчин.  Если только подобные фотографии всплывут, на карьере и положении в обществе обоих запечатленных Галлахером людей можно смело ставить крест.
– Яков, что там? – подергала его за рукав Анна. – Что ты там видишь?
Вот еще незадача. Посвящать супругу в подобные мерзкие вещи Штольман вовсе не собирался. А как, спрашивается, ей не рассказать? Ведь будет добиваться своего  со всем своим упрямством. Яков в растерянности взглянул на дядю, ожидая хоть какой-нибудь подсказки, но Миронов спасать его явно не собирался. Напротив, всем своим видом Петр Иванович выражал радость и облегчение по поводу того, что не ему досталась столь сложная тема. Яков Платонович положил себе обязательно припомнить со временем дядюшке это самоустранение, добавив его к прочим прегрешениям родственника, и повернулся к Анне. Придется все-таки посвящать ее в это все, хоть и не хочется даже думать о подобном разговоре, но сейчас для этого точно нет времени. Может быть, удастся хотя бы отложить беседу?
– Анна Викторовна, я обещаю, что все расскажу вам, – сказал Яков, отдавая пластинку обратно дяде и притягивая к себе жену так, чтобы было удобно смотреть ей в глаза. – Но сейчас я прошу вас подождать. Нет времени на подробные объяснения.
– Хорошо, – чуть обиженно произнесла Анна, – но имейте в виду, Яков Платонович, я не забуду. И потребую от вас объяснений непременно.
– В мыслях не держал вас обманывать, – ответил Штольман с благодарностью. – Пока что могу лишь сказать вам, что эти фотографии содержат сведения, порочащие лорда Соммерсета и мистера Эванса.
– Обоих? – удивилась Анна. – И что нам теперь делать?
Да, это был серьезный вопрос. Мотив преступления был найден. И не было сомнений, что за столь опасные сведения любой из подозреваемых убил бы с легкостью.  Но вот беда, снова было не ясно, кто именно убил. Яков надеялся, что именно мотив поможет им выбрать между двумя подозреваемыми, но этого не случилось.
– А ты не предполагаешь, что они могли вдвоем его убить? – поинтересовался Петр Иванович.
– Не думаю, – задумчиво сказал Штольман. – Слишком много следов борьбы. Вдвоем они тихо придушили бы фотографа, и дело с концом.
Яков Платонович задумался, снова пытаясь восстановить картину событий. Итак, Галлахер шантажирует кого-то при помощи фотографий, вымогая какие-то письма. Шантаж удался, и письма он получает, отдавая взамен фотографии, но при этом припрятав пластины. Тем же вечером, спустя не так уж много времени, фотографа убивают. Кстати, писем они пока что так и не нашли.
– Надо искать письма, – решительно сказал Штольман своей команде. – В них наверняка есть ответ на вопрос, кто убийца.
Но хотя они втроем тщательно  осмотрели каждый уголок каюты, письма не обнаружились.
– Значит, убийца приходил именно за письмами, – резюмировал Штольман, поняв, что поиски их совершенно бесплодны. – Что же получается, сперва сам отдал, а потом убил, чтобы забрать?
– Или это не убийца письма передал, – возразила Анна. – Может быть, тот, кто отдал письма Галлахеру, сам их украл. А владелец писем узнал и убил фотографа, только чтобы их вернуть.
– Возможно и такое, – согласился Яков Платонович, – но все эти выводы не приближают нас к пониманию того, кто же убийца.
– Может, если показать капитану пластины, он согласиться запереть сразу обоих? – предложил дядя. – В конце концов, кто бы из них ни убил, второй тоже преступник, потому что выгораживал виновного в убийстве, создавая ему алиби.
– Можно попробовать, – с сомнением сказал Штольман. – Возможно, ради безопасности пассажиров капитан пойдет на такие крайние меры.
Заперев дверь каюты фотографа, они втроем направились было искать капитана, но тут в коридоре показался помощник Харпер, крайне взволнованный.
– Мистер Штольман, – обратился он к Якову, – капитан Фаррел просит вас немедленно прибыть. Это очень срочно.
– Что случилось? – встревожился Яков. – А впрочем, идемте, расскажете на ходу.
– Нет-нет, – смутился вдруг Харпер, – миссис Штольман лучше не ходить с нами. Это зрелище не для дам.
– Миссис Штольман идет со мной в любом случае, – холодно ответил Яков. – Она не станет смотреть на то, что ей не следует видеть.
– Как хотите, – пожал плечами помощник капитана. – Но лично я бы не хотел, чтобы моя жена стала свидетелем подобного зрелища.
– Да идемте уже, – одернул Харпера Петр Иванович. – Сами же говорили, что срочно, а теперь тянете.
Помощник капитана сжал губы, явно обиженный выговором, и молча пошел по коридору. Штольманы и Миронов двинулись за ним.
 
Помощник Харпер привел их к каюте, в которой, как припомнил Штольман, жил мистер Эванс. Неужели обыск, устроенный капитаном, дал результаты?
Услышав их шаги, капитан сам вышел из каюты. В прошлый раз Фаррел показался Якову мрачным, но теперь он понимал, что это было лишь легкое недовольство. Сейчас на Фаррела было страшно смотреть, казалось, он постарел одномоментно на десять лет, а на плечах его лежат все заботы мира.
– Мистер Штольман, спасибо, что пришли, – сказал капитан, одаривая Якова угрюмым и каким-то безнадежным взором. – Кажется, ваше расследование завершилось само по себе.
– Что произошло?
– Я попросил всех пассажиров разойтись по каютам, пояснив им необходимость проводимого мной обыска, – сказал Фаррел, не глядя ни на кого. – Когда мы добрались до каюты мистера Эванса, к сожалению, было уже поздно. Взгляните сами, если хотите.
Яков сделал шаг к двери, увлекая за собой Анну, но капитан его остановил.
– Не думаю, что миссис Штольман стоит видеть подобное, – сказал он. – Ей лучше остаться в коридоре. К тому же опасность миновала, больше ей ничего не угрожает.
Это высказывание было совсем уж загадочным, но Яков Платонович не хотел дольше спорить с капитаном. Вместо этого он повернулся к Анне.
– Подожди меня здесь, прошу тебя.
Анна Викторовна, пусть и с неудовольствием, но кивнула, соглашаясь. Кажется, она поняла, что муж просто не хочет спорить с Фаррелом, и готова была его поддержать.
Штольман, спиной ощущая присутствие Миронова, вошел в каюту и остановился, глядя на открывшееся его глазам зрелище. К балке потолка была привязана веревка, на которой висел труп мистера Эванса. С первого взгляда было понятно, что он мертв совершенно безнадежно.
– И вправду, расследование завершилось, – задумчиво сказал за плечом Якова Петр Иванович. – Я бы даже сказал, оно само себя завершило.
– Петр Иванович, отведите Анну в каюту, пожалуйста, – попросил родственника Штольман, пристально осматривая тело секретаря. – И побудьте с ней до моего прихода.
– Считаешь, что дело не закрыто? – удивился дядя. – Думаешь, он не сам повесился?
– С первого взгляда сказать трудно, – ответил Яков Платонович.  – Мне нужно как следует все здесь осмотреть. Идите. И попросите Анну Викторовну повременить с вызовом духа до моего возвращения.
– А если он сам заявится? – усмехнулся Миронов.
– Ну, тогда допросите его с пристрастием, – рассердился Штольман. – Пусть расскажет все, что может. Или держите его до моего прихода, я сам допрошу.
Дядюшка ушел, а вместо него в каюту вошел капитан Фаррел.
– Мистер Миронов сказал, что вы хотите осмотреть каюту покойного.  Вы сомневаетесь  в том, что это было самоубийство?
– Пока что рано делать выводы, – сказал ему Яков, подходя к столу, на котором лежали конверт и какой-то бумажный сверток. – Капитан, я думаю, мы должны вскрыть и то, и другое. Он явно оставил их на виду намеренно, чтобы мы нашли.
– Вскрывайте, – пожал плечами Фаррел. – Хуже все равно уже не будет. Некуда хуже.
Штольман покосился на него. Да, капитан был не просто мрачен, он был явно раздавлен происходящим. Еще бы: гибель трех пассажиров за один рейс. Страшно и представить себе, что сейчас чувствует этот честный и порядочный человек, видящий свой долг в заботе о сохранении жизни и здоровья всех и каждого на его корабле.
Взяв со стола нож для бумаги, Яков осторожно вскрыл конверт и достал листок. Однако, перед смертью мистер Эванс был крайне лаконичен. Всего пара строк.
«Я устал бояться.
Простите меня и прощайте.
Эванс».
Коротко и ясно. И, кажется, это ответ на вопрос о том, сам ли секретарь совершил самоубийство. Но зачем же второй пакет?
Все тем же ножом Штольман вскрыл упаковку, и на стол выпала белая рубашка. Несколько пуговиц на ней были оторваны.
– Ну вот, все и прояснилось, – вздохнул капитан Фаррел. – Теперь, по крайней мере, мы можем быть уверены в том, что на корабле нет убийцы.
– Да, можем, – согласился с ним Штольман задумчиво.
Как же все-таки странно. Пока он расследовал дело, обдумывал, обыскивал каюту фотографа, обе версии казались равнозначными. А теперь, рядом с мертвым телом Эванса, свисающим с потолка, Яков вдруг усомнился в том, что секретарь мог убить Галлахера. Но рубашка явно свидетельствовала в пользу того, что убийцей был именно он.
– Капитан, могу ли я позже осмотреть тело вместе с вашим доктором? – спросил он.
– Не вижу, зачем это вам нужно, – пожал плечами Фаррел, – но кто я такой, чтобы мешать пассажирам развлекаться? Я сообщу вам, когда тело снимут и перенесут. Вы будете у себя?
Яков кивнул. Да, сейчас он будет у себя. Теперь можно уже вернуться к Анне, можно больше не оглядываться, не бояться за близких. Все закончилось.
Или все-таки нет?
 

 
Следующая глава                     Содержание
   

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)