https://ficbook.net/readfic/5994105/15378402
Написать по заданию целый рассказ, да ещё в короткий срок мне не по силам. Но я хочу поддержать это начинание: упражнения и публичное их обсуждение, очч. полезно. Поэтому - отрывок. Литературный портрет начальника Зареченского управления полиции в то самое время. Жду критику.
[indent] [indent] ПОЛКОВНИК И ПОЭТ.
(Альберта Кричевского приводят в Зареченское отделение полиции, чтоб допросить по делу…)
***
…Казак отпустил его локоть и, чётко развернувшись, вышел, придерживая саблю.
Начальник сидел за столом в кресле, развалясь, как квашня оплывшая. Круглое лицо красно, точно, как кирпич. Глаза с татарским разрезом совершенно черны. Воротник мундира расстёгнут и рубаха видна несвежая. И табачищем от него разило, и перегаром за пять шагов, от самых дверей. И не благородным коньяком, а самой что ни на есть ядрёной водкой.
«Вижу я, полковник, Вам сам чёрт не брат.
Тёмно Ваше прошлое и тёмен взгляд…», -- прозвучало в голове.
Когда стихи рождались сами собой, Кричевский слышал их в своём сознании, произносимыми совершенно чужим голосом, почему-то – женским.
«Понятно.Что ещё делать одинокому служаке, как не пить. …а почему я решил, что он одинокий? Супруга не позволила бы ему так, посреди дня. И побрит небрежно…Но, кольцо вон блестит на руке. Нет, там два кольца рядом. Стало быть, вдовец и жену свою помнит.Тогда - тем более».
– Фамилия, звание? – произнёс полковник тягуче-невнятно.
– Кричевский Альберт Александрович, дворянин.
– Из немцев, что ли?
– Из поляков.
Нет, что-то не так было во всём этом. Что-то царапало разум сомнением.
«У казаков и пуговицы и сапоги блестят, и рубахи глажены, и сабли не брякают. И те двое, что везли сюда, молчали всю дорогу, не перебрёхивались. И чисто здесь, как в больнице. Дисциплина, будто в Царском Селе служат. При таком полицмейстере?»
Полковник грузно опёрся на локти, сцепил пальцы, посмотрел прямо, приподняв опухшие веки, что явно далось ему с трудом:
– Сту-удент, да ещё поля-як, – и хмыкнул. – Служишь?
– Служил два месяца помощником прокурора по окончании университета. И, обращайтесь ко мне на «Вы», прошу покорно.
Полковник не отреагировал, пошевелил губами; неаккуратно, сминая, раздвинул бумаги, будто искал в них что-то. Только не смотрел он в свои бумаги.
– Знаю, о сестре-инвалидке заботишься?
Альберт очень не любил, когда упоминали его сестру, да ещё называли инвалидкой, поэтому промолчал.
А полицмейстер тем временем тяжело вылез из-за стола и пошёл вдоль кабинета, заложив левую руку за спину.
«Коренастый, приземистый, похмельный, а ходит ровно, шаги – как по ниточке… и бесшумно. На носок ступает».
Когда полковник повернул в обратную сторону, Альберт увидел, что у него на верхней части щеки и на скуле кожа переплетена и закручена узлами. Шрам от ожога поднимался через висок почти до макушки. Чёрные с проседью короткие волосы не скрывали, даже подчёркивали уродливую плешь.
«Война. Плевать ему на эту службу. Здесь в сонной глуши – не то, что ТАМ. Но дисциплину держит, ибо знает, что солдатский устав кровью прописан».
– На что живёте?
– Доход с имения.
– Доход… ,– полковник остановился прямо перед юношей, разглядывал в упор его потрёпанную студенческую шинель, молодое лицо.
Альберт никогда не опускал глаза, ни перед кем.
– Вы в Туркестанской кампании в деле побывали, полковник?
Глаза у того совсем щёлочками сузились, но враз посветлели и, как булавками царапнули Кричевского по лицу:
– Слухи собираете?
И тут у Альберта в голове всё тот же голос чётко произнёс: «Разведка».
Он шевельнул плечом:
– Просто догадки.
– И на чём же основаны эти догадки-с?
– Ну… На том, что видно. Загар азиатский… Шрам, выправка военная, дисциплина в участке. Вы в разведке служили? Точно, что не в кавалерии и не артиллерист.
Полицмейстер отошёл к окну, отвернулся. Помолчал. Ответил уже другим, бодрым голосом:
– В последнем – промашка. Ш…ский Его Величества Егерский пехотный полк. Ну, да ладно. Садись…Садитесь, господин Кричевский. Дело в следующем….