Будни Затонского управления
Ульяшин


   
Ко­торая служ­ба нуж­нее, та и чес­тнее.
пос­ло­вица
«Бес­по­кой­ная служ­ба у ун­те­ра Уль­яши­на. Бес­по­кой­ная и от­ветс­твен­ная. На но­гах, или за сто­лом в учас­тке, всё вре­мя со­об­ра­жай, да рас­счи­тывай, да будь на­чеку. Бы­вало, рух­нешь на кой­ку раз­деть­ся не ус­певши, но и спишь впол­гла­за – в лю­бой мо­мент мо­гут выз­вать на за­дер­жа­ние, в по­гоню, или в ох­ра­ну вы­соко­го ли­ца, или слеж­ку ор­га­низо­вать. И за под­чи­нён­ны­ми го­родо­выми то­же ему приг­ля­дывать. Ес­ли нет­резвый на служ­бу при­дёт, или, не дай бог, мзду бу­дет со­бирать, да ес­ли да­же прос­то неб­рит ока­жет­ся – за всё пе­ред на­чаль­ством от­ве­чать Уль­яши­ну. А на­чаль­ство стро­гое. Штоль­ман да­ром что бран­ных слов не упот­ребля­ет, и на под­чи­нён­ных ни ра­зу ру­ки не под­нял, но, как пос­мотрит прис­таль­но хо­лод­ным сво­им рыбь­им гла­зом, чёрт сто­лич­ный… Уж пра­во, луч­ше бы в мор­ду дал!"
Но не за страх слу­жит Уль­яшин, а за со­весть, и из люб­ви и вос­хи­щения. Ведь ска­жет ес­ли Яков Пла­тоныч: «Уль­яшин, лезь в огонь!», ни се­кун­ды не ду­мая за­лезет хоть бы и сго­рит. В том то и де­ло, что не ска­жет. Ни ра­зу не бы­ло, что­бы про­тив ли­ходея с ружь­ём, с но­жом ли, с то­пором, по­сылал Штоль­ман го­родо­вых, а сам сза­ди хо­ронил­ся. Всег­да – пер­вым бро­сал­ся с ре­воль­ве­ром сво­им, а ча­ще – во­об­ще с од­ной тростью. И не от без­рассудс­тва или не­опыт­ности. Ему ведь, не раз уже дос­та­валось; и шра­мы име­ют­ся, и с на­чаль­ством там в Пе­тер­бурге не за­лади­лось у не­го, по­тому что он – ис­тинно бо­евой офи­цер по ду­ху, хоть и не в ар­мии. Вот она в чём – дво­рян­ская честь, пе­ред ко­торой и шап­ку по­ломать, и в зем­лю пок­ло­нить­ся – не за труд, а – по­чёт!»
В го­лове у Уль­яши­на мыс­ли, бы­вало, ви­тали са­мые воз­вы­шен­ные, и Штоль­ман прев­ра­щал­ся в них чуть ли не в ге­нера­лис­си­муса Су­воро­ва. Но вслух, да­же вы­пив­ши, ни­ког­да он их не про­из­но­сил, а толь­ко «ста­рал­ся», да «усердство­вал».
Ста­рания на­доб­ны бы­ли как ни­ког­да в это вре­мя. По­тому как в За­речен­ске – яр­марка. Боль­шая яр­марка на ма­куш­ке ле­та.
Сот­ни кресть­ян­ских во­зов и те­лег с ок­рес­тных де­ревень тя­нут­ся че­рез За­тонск к мос­ту в За­реченск. Под­во­зят куп­цы то­вар и по За­тони на лод­ках и бар­жах, и па­рохо­ды иног­да у прис­та­ни ос­та­нав­ли­ва­ют­ся. Со стан­ции же­лез­ной до­роги дви­га­ют­ся сво­им хо­дом ко­робей­ни­ки. А за ни­ми и ни­щие, и юро­дивые, и дру­гие поп­ро­шай­ки. И ко­неч­но ма­зури­ки всех мас­тей; кар­манни­ки, ка­талы, за­лом­щи­ки. Бы­вало и на­лёт­чи­ки скла­ды и обо­зы гра­били. Хоть и в За­речен­ске они кор­мятся по пре­иму­щес­тву, но и За­тон­ску дос­та­ёт­ся.Ху­же все­го по ве­черам, ког­да тор­го­вый люд разъ­ез­жа­ет­ся. Как ведь у нас при­нято? Ес­ли рас­про­дал­ся ку­пец с при­былью, зак­лю­чил сдел­ку удач­но – идёт в ка­бак праз­дно­вать; ос­тался с убыт­ком, об­ми­шури­ли не­наро­ком, тут сам бог ве­лел в ка­бак – уте­шать­ся.
Ям­щи­ки с та­ких «уте­шен­ных» зав­сегда день­ги впе­рёд бе­рут. До­везя до ад­ре­са, ес­ли не смо­жет рас­толкать, так и сва­лит на обо­чину, и за дру­гим се­доком. В по­ру яр­марки день год кор­мит. А го­родо­вые их со­бира­ют по­том, как гру­ши, в уп­равле­ние та­щат. Нет бы, ос­та­вить на мес­те прос­пать­ся, не зи­ма, не за­мёр­знут. Но Тре­губов не поз­во­ля­ет; не­поря­док, и ни­щие их сов­сем раз­де­нут.
А ещё иной му­жик пь­яный дрых­нет в те­леге вож­жи бро­сив, ло­шадь са­ма ве­зёт. А дру­гой, ухарь, во весь опор на трой­ке его обог­нать но­ровит. Не рас­счи­та­ет, и сце­пят­ся они ко­лёса­ми, хо­рошо ес­ли жи­вы ос­та­нут­ся. А со всех сто­рон дру­гие ко­ляс­ки, по­воз­ки на­пира­ют. Тол­котня, ру­гань, ло­шади пос­тром­ки рвут. И дра­ка, ку­да без неё!
А ко­му со всем этим раз­би­рать­ся? По­нят­но ко­му.
И в это ут­ро на­до бы­ло вче­раш­ний «улов» раз­грес­ти. В клет­ке впо­вал­ку хра­пел пёс­трый люд. Кто с си­няком, кто без шап­ки, а кто и без са­пог. За­дер­жа­ны по боль­шей час­ти за дра­ку. Каж­до­го на­до бы­ло рас­толкать, лич­ность вы­яс­нить, штраф офор­мить, да и выд­во­рить. Но вдво­ём с Ере­ме­евым они быс­тро уп­ра­вились с пятью. Ос­тался один му­жичок осо­лове­лый с ка­пус­той в бо­роде. Он то дре­мал всхра­пывая, то ныл: «Ба­рин, дай поп­ра­вить­ся».
Ещё че­го, им на опох­мел под­но­сить! За ста­кан во­ды будь счас­тлив. Сей­час во­дич­ки выпь­ет, про­чуха­ет­ся, всё что на­до ска­жет. Пос­ле мож­но бу­дет пе­редох­нуть со ста­каном чая.
— Ере­ме­ев, во­ды при­неси. В ба­ке кон­чи­лась.
Ере­ме­ев мет­нулся в сен­цы, где сто­яли вёд­ра, но вер­нулся без во­ды, а с дев­чонкой. Дев­ка сов­сем де­ревен­ская: кур­но­сая, ко­нопа­тая, в лап­тях и в сит­це­вом пла­точ­ке, в ру­ках ту­есок в бе­лень­ком узел­ке. Вош­ла, ико­ну гла­зами по­ис­ка­ла, ста­ла крес­тить­ся и пок­ло­ны бить.
— Эй, де­вуль­ка, — ок­ликнул её Уль­яшин, — цер­ковь даль­ше по ули­це. Ты ту­да заш­ла-то?
Дев­чонка зыр­кну­ла из-под плат­ка стро­го:
— Здравс­твуй­те. В уп­ра­ву я заш­ла, знаю. А те­бе чем крест по­мешал?
— Ты мне не ты­кай, я при ис­полне­нии, - Уль­яшин опе­шил да­же. Бой­кая де­вуль­ка, хоть и де­ревен­ская.
— Из­ви­няй­те, гос­по­дин уряд­ник.
— За­чем по­жало­вала?
— Што­ля ищу. Бра­тик про­па-ал.., - дев­чонка яв­но соб­ра­лась за­реветь.
— Стой, не ре­ви. Так те­бе Штоль­ма­на или бра­тика?
— Што­ля, что бы бра­тика на­шёл.
— От­ку­да гос­по­дина Штоль­ма­на зна­ешь?
— Так про не­го все толь­ко и го­ворят, что игол­ку в се­не най­дёт, толь­ко бы взял­ся; ям­щи­ки го­ворят и при­каз­чи­ки. Я в трак­ти­ре по ба­зар­ным дням с по­судой по­могаю, а сей­час яр­марка так и каж­дый день; мно­го вся­кого слы­шу, ду­ма­ют я не по­нимаю, а мы Пес­ка­рёвы по­нят­ли­вые...
— Стой, не час­ти. Ка­кой та­кой трак­тир?
— А у мос­та. Боль­шой трак­тир, чис­тый, Ис­ма­илыч – трак­тирщик…
— Лад­но. Кто там у те­бя про­пал?
— А это, Што­ли-ман где?
— Так пря­мо к его вы­сокоб­ла­горо­дию и пус­тим те­бя. Не­ту его. Всё рав­но за­писать всё сна­чала на­до, там пос­мотрим. Зо­вут как?
— Ми­не?
— Бра­та тво­его.
— Стё­па! Ум­нень­кий, гра­мот­ный; и про­шение на­писать, и «Ве­домос­ти» в трак­ти­ре чи­та­ет, да с вы­раже­ни­ем; ему ко­неч­но пи­рога­ми, да ле­ден­ца­ми, но и ко­пе­еч­кой бы­ва­ет, а он зав­сегда де­лит­ся…
— Стой, не час­ти. Зна­чит гра­мот­ный, в цер­ковную шко­лу хо­дит?
— Нет у нас шко­лы, и цер­квы не­ту. Чи­таль­ня есть, и Ев­до­кия Ва­силь­ев­на там гра­моте учит всех пря­мо так, и му­жиков, и баб ес­ли хо­тят, и ме­ня учи­ла, да у ме­ня не пош­ло, и ма­маня ска­зала: «дев­ке не­зачем. По до­му хо­зя­евать на­до».
— Стой, опять за­час­ти­ла. По де­лу да­вай. Лет сколь­ко?
— Ми­не?
— Бра­ту тво­ему.
— А, де­сятый по­шёл. А так го­ворит, что и му­жики зас­лу­хива­ют­ся…
— Уль­яшин, Яков Пла­тоныч здесь?— это в уп­равле­ние вле­тел Ко­робей­ни­ков.
— Ни­как нет, ва­ше бла­горо­дие, — вы­тянул­ся уряд­ник, — не при­ходи­ли ещё.
      Ан­тон Ан­дре­евич пос­мотрел на ча­сы, вздох­нул ра­зоча­рован­но; шёл де­сятый час. Пос­леднее вре­мя Штоль­ман ут­ра­тил бы­лую ак­ку­рат­ность, бы­вало, толь­ко к обе­ду при­ходил, не то что рань­ше. Раз­до­садо­ван­ный неб­ла­говид­ным по­веде­ни­ем на­чаль­ни­ка, Ко­робей­ни­ков ки­нул­ся на Уль­яши­на:
— А ты на пос­ту с род­нёй ля­сы то­чишь?
— Ни­как нет, ва­ше бла­горо­дие. За­яв­ле­ние при­нимаю о про­паже ре­бён­ка.
— А это что? Взят­ки бе­рёшь? — и ука­зал на ак­ку­рат­но сре­ди бу­маг прис­тро­ен­ный ту­есок в бе­лом пла­точ­ке.
— А это мёд наш, бо­гимов­ский, — дев­чонка встря­ла, Уль­яшин рта не ус­пел от­крыть, — вкус­ный и от хво­рей вся­ких, и сон на­вева­ет, по­тому как с дур­ман тра­вы, у нас та­кие тра­вы, что про­фес­сор с Пе­тер­бурху при­ез­жал, с ин­те­ресом…
— Стоп. Как звать? — пе­ребил Ко­робей­ни­ков.
— Ми­не?
— А ко­го ж?
— Мар­фу­ша я. Ям­щи­ка Се­мёна Пес­ка­рёва дочь. Гос­по­дин на­чаль­ник, вы бра­тика най­ди­те, тре­тий день не­ту, мы всей де­рев­ней ис­ка­ли, и бар­ский дом то­же, и всем ям­щи­кам я ска­зала, ник­то не ви­дел не слы­хал, а Стё­пуш­ку лю­бят у нас…
— Так. По­мол­чи, Мар­фа. А ты, Уль­яшин, при­нима­ешь за­яв­ле­ние, так да­вай по фор­ме, как по­ложе­но. Что за бе­седы вок­руг да око­ло. Я прос­ле­жу, — ря­дом сел и кни­жицу свою дос­тал.
Что ж, раз­ве Уль­яшин фор­мы не зна­ет? Взял чис­тый лист бу­маги и на­чал по но­вой воп­ро­сы за­давать. Как зо­вут, кто ро­дите­ли, где жи­вёт, сколь­ко лет, рост, цвет во­лос и про­чее. Ког­да спро­сил про цвет глаз, Мар­фу­ша за­мялась, а по­том вы­пали­ла: «раз­ные у не­го гла­за. Один ка­рий, дру­гой зе­лёный», и по­тупи­лась.
«Вот глу­пая, ду­ма­ет это уродс­тво. А это хо­рошо в на­шем де­ле; при­мета осо­бая, да та­кая, что не спря­чешь».
Мар­фу­ша от­ве­чала тол­ко­во, но, по­ка Уль­яшин за­писы­вал, ус­пе­вала на­гово­рить ещё на три ко­роба. И про де­рев­ню свою Бо­гимов­ку, — «что ак­ку­рат по­сере­дине меж­ду дву­мя го­рода­ми сто­ит, и по­тому все му­жики в ней – ям­щи­ки», — и про со­седа Аки­ма, у ко­торо­го са­мая быс­трая трой­ка в у­ез­де, и про то, что у ма­мани её - ещё пя­теро, а в го­род по на­доб­ности всег­да она, Мар­футка ез­дит с ям­щи­ками, и про по­хоро­ны ста­рого ба­рина — «ан­ми­рал, что на ко­раб­лях за Ар­хангель­ск хо­дил», — и что тот ба­рин уч­ре­дил в их де­ревень­ке — «пол­то­ра де­сят­ка дво­ров все­го», — чи­таль­ню и боль­нич­ку, и про «аг­ро­мен­ный» бар­ский дом пус­той сей­час, и про кра­сави­цу-ба­рыш­ню, что мо­лодой умер­ла в од­но­часье, — «и с тех пор в лун­ные но­чи на ста­рую мель­ни­цу хо­дит, вот те крест!» Жур­чит её го­ворок, как ру­че­ёк. Уль­яшин за­писал, дал Мар­фу­ше пе­ро – крес­тик пос­та­вить вмес­то под­пи­си, Ан­тон Ан­дре­евич то­же что-то за­писы­вал в свою книж­ку, Ере­ме­ев во­ды при­нёс и окош­ко от­во­рил. Пах­нул в при­ём­ную све­жий воз­дух с зе­лёным за­пахом, пти­чек слыш­но ста­ло. Вот, са­мое вре­мя чаю уч­ре­дить с гла­шиным пи­рогом…
Но не тут-то бы­ло!
   

   
Следующая глава          Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)