Он мог бы и раньше называть тётю Шану мамой, ведь она заменила Айри-Каю мать с тех пор как его родители оказались изгнаны с Раа на астероид. «Инцидент семисот восьмидесяти семи». Шана деликатно относилась к памяти ребёнка, не требуя от мальчика ни благодарности, ни какого-то особого проявления сыновней почтительности. Она просто воспитала его вместе со своей дочерью. Она просто любила его, как родного, и называла близким именем Аира, как мать. Она просто дала ему всё, что один взрослый человек может дать другому, маленькому: распознала его способности, отвела к лучшим учителям. Подбадривала при подготовке к Пробе. Встретила его, прошедшего Пробу, как победителя, и подтолкнула на первую ступеньку лестницы, ведущей вверх.
Отец Альбы тоже был дестаби, один из сильнейших в своём поколении, со вторым именем Олтран — «Удерживающий». После его смерти всё на Раа пошло не так…
Но Шана сделала всё возможное, чтобы подарить планете нового защитника и хранителя стабильности. Чтобы её воспитанник Айри-Кай занял своё место по праву, а со временем, конечно, получил и второе имя.
Хотя Альба была тайной дочерью Олтрана, которую он никогда не признавал, Шана не скрывала, что ждёт от девочки удивительных способностей. И да, они проявились.

Отредактировано Старый дипломат (02.01.2018 22:43)

И она его любила. Она любила его всегда. Сначала её любовь выражалась в разделённых вкусных плодах и играх, потом — в единых мыслях и мечтах об удивительных мирах. Временами им и слов было не надо, они делились образами, и фраза, начавшаяся в мыслях у одного, заканчивалась у другого с такой же лёгкостью, с какой складываются крылья бабочки.
Но однажды Альба обняла его, и он не выпустил её из своих объятий, и она не выпустила его, когда он попытался опомниться. А чтобы никто не узнал об их беззаконии и не разлучил навсегда, он увлёк её в теневой мир. Там тоже расстилалась густая мягкая трава, только была она синяя и фиолетовая.
Став его тайной женой, девочка тоже научилась просачиваться в зыбкую опасную изнанку, в идеальный мир, ведь теперь они были одной плотью. И хотя она поклялась, что не будет ходить одна в это странное — место? время? — Айри-Кай понимал: если его юная женщина презрела традиции Раа под влиянием желания, пусть даже это было всего лишь желание плоти, она тем более не устоит перед искушением увидеть другой мир, где всё непрочно, опасно и прекрасно. Он, Айри-Кай, был преступник, не только не отвративший её падение, но и прямо подтолкнувший к ещё худшему преступлению — преступлению против стабильности материи на Раа.
Это была их жгучая тайна, тайна беззакония. Но там, в зыбком пространстве без границ, они наслаждались друг другом так, как в мире материи не дано никому. Впрочем, и в обычном мире подростки Аль и Аира умели находить место и время для любовного умопомрачения.

Удивительно, но Шана потакала причудам дочери и восхищалась тем, что та задумала стать скульптором. В мирах со стабильной материей так назывались люди, которые делали неподвижные композиции из твёрдых веществ, но по ним можно было узнать мысли творца.
Айри-Каю это не нравилось, он не видел в этом увлечении ничего прекрасного. Альба с детства была великолепным донором, и в любом медцентре её интуиция значила бы для здоровья и благополучия граждан гораздо больше, чем кое-как обтёсанные камни. Кроме того, каждый житель Раа знает, как опасно углубляться в свои фантазии, а ведь скульптор, по идее, должен работать именно с ними: сначала с фантазиями и только потом — с материалом.
Обе женщины порицали его «консервативный и ограниченный антиэстетизм».
Упрямством его невеста славилась с детства, а тут и мать её поддержала: в других мирах архитектуру называют застывшей музыкой, а музыку – застывшей математикой. А что у них? Шалаши, как у предков во времена Первой Жизни Раа? Песни под звуки барабанов и трещоток в подражание птицам? Если Альба станет первым великим раянским скульптором, разве муж будет ревновать к её искусству? Может быть, он не хозяин себе?
Айри-Кай не имел ничего против других миров, архитектуры, музыки, а тем более математики, но высказался в том ключе, что из миров с архитектурой и музыкой почему-то бегут на Раа, а не наоборот, и засилье любимых и опекаемых Шаной мигрантов — это палка о двух концах. В ответ его упрекнули в ксенофобии, авторитаризме и вдобавок ещё в мужском шовинизме, что, с его точки зрения, было притянуто ну просто за ветки!
Альба продолжала бродить по лесу, в поисках вдохновения, а потом обтёсывала мёртвые стволы, у которых забирала энергию, когда эти деревья были живыми, или рассекала камни, из которых сооружала ещё более странные композиции. Айри-Кай не находил в получающихся болванах никакой красоты, но и спорить не хотел, чтобы не обидеть её.
Но были десятки маленьких статуэток, вырезанных Альбой из дерева и плодовых косточек или слепленных из глины — сначала грубоватых, но с каждым днём всё более совершенных, в которых её любящими руками был запечатлён он, Айри-Кай. Вот эти работы ему очень нравились. Как он мог, глядя на них, сомневаться в её любви? Она знала его снаружи и изнутри, показывала его тело и душу — безошибочно. Эти фигурки были отражениями их чувств. Он был полноправный соавтор её творчества, как муж является полноправной частью жены.
Хотя, если честно, ему было тревожно смотреть даже на эти миниатюры, потому что в их безукоризненном совершенстве они видел отблески самого настоящего безумия.
Отвлечь Альбу от воплощения её замыслов в дереве и камне можно было только ласками. В любовном жаре Альбы Айри-Кай даже видел некое противоядие от её углублённости в себя. Пусть уж лучше она отдаёт свою страсть ему, чем бреду о мёртвой материи. Тем более совсем скоро их страсть не будет тайной, а значит, опасной для стабильности Раа.
А она не хотела думать об опасности. Она боготворила его тело, называла Айри-Кая солнцем своей жизни, и не было такого укромного уголка в лесу Тысячи сов, где они не предавались бы любви.
Но непонятно, что было страшнее — болезнь или лекарство. Да, не было таких ласк, которыми она не утоляла бы его желание. Но не было и такой муки, с которой молодой дестаби мог бы сравнить свой ужас, когда Альба заговаривалась или пела на непонятном языке, даже не притворяясь, что подражает птичьим трелям. Она вообще никогда не притворялась — ни в своём уме, ни не в своём.

Отредактировано Старый дипломат (02.01.2018 22:50)

Никакие окрики не помогли: искусственный голос сообщил, что Альба не желает общаться. Тогда, дав внешнему коммуникатору втянуться в гнездо, Айри-Кай обратился к интеркому. Мысли метались, образы оставались темны, полны теней. С ума сойти, бред какой-то… Что, откуда? Болезнь? Прорыв иллюзий? Прямо в центре его собственного, ещё не возведённого дома? Хотя, с Альбы станется: вот так, соскучившись, она может заставить его почувствовать, насколько опасно оставлять её без внимания. Да нет же, чушь, чушь, это он сам заболел — от усталости и томления по Альбе — и бредит... Это не может быть реальностью, это сон, который внезапно накрыл его. Ему снится, что она жестоко ревнует и вот так страшно наказывает его. Разыгрывает разочарование и отвращение.
Но лицо начальника совсем не напоминало сон. Он, Айри-Кай, был всё-таки не во сне и не в мире идей.
— Приветствую, Высокий Аст, — молодой дестаби склонил голову. — Извините, у меня открылась крайне важная личная проблема. Разрешите покинуть базу на сутки… по обстоятельствам, которые требуют от меня присутствия на планете.
Старик на экране молча кивнул. Через секунду Айри-Кай уже нёсся к орбитальному челноку, только ветер свистел в ушах, и коллеги, оставшиеся позади, недоумённо переглядывались. Тревоги, вроде, не объявляли…
Приземлившись неподалёку от дома Шаны, он едва дождался разгерметизации челнока, подавляя желание попробовать просочиться сквозь обшивку. «Вряд ли это получится быстрее и безопаснее», – уберегла его трезвая мысль. Раскалённая обшивка, охлаждаясь, издавала неприятный скрип.
Вот и дом, молчаливый и тёмный. Дверь пропустила его беспрепятственно. На половине Шаны тихо и безжизненно. Наверное, на дежурстве в своём миграционном центре. Дверь по коридору… Пусто. Лестница на крышу.
— Альба!
В пустом доме он почувствовал такую дрожь в ногах, словно собирался поднять груз тяжестью с гору. Наверное, никогда в жизни ему ещё не было так страшно.
Её не было нигде. Он прислушался к себе. Здесь её не было. Айри-Кай сглотнул, ощущение ужаса от непоправимой беды пронзило его, как раскалённый клинок.
Она ушла туда. Для поиска вдохновения, будь оно неладно…

Принеся её в дом, он уложил её в постель и лёг рядом, обнимая её, даря ей своё живое тепло. Его тело, наполняясь радостью, требовало немедленного действия. Он ограничился тем, что осторожно вошёл в её сознание, чтобы понять произошедшее.
Он не боялся заблудиться в её сердце. Впрочем, заблудиться в чьей-то душе было нельзя. Можно было просто не вернуться.
Разница очень большая.
Реальность расступалась перед ним, как вода. Там было светло, и тени деревьев воображали, что они настоящие, и пытались шумом своих листьев подражать ветру. Он не сразу увидел, а когда увидел, то не сразу понял, а когда понял, то был парализован гневом, ужасом и ревностью. Это была одна из её обтёсанных деревяшек. Только здесь деревяшка была нематериальна, и деревяшкой не была. Она была идеально сложенным бронзовокожим парнем, с которым Альба делала… ну, в общем, то же, что с Айри-Каем, ведь тень реальности, в которую уходила девушка, уже достаточно пропиталась его вожделением, чтобы воспроизводить достоверную иллюзию движений сильного мужского тела. И Альба, прекрасная, как нимфа, и такая же бесстыдная, стонала от наслаждения.
Всё было, как обычно, только настоящий Айри-Кай оказался лишним в её иллюзорном мире.
С ужасом он вернулся в действительность, с ужасом посмотрел на женщину, спящую, прекрасную, тонкую, с дерзкими губами и пушистыми тёмными волосами. С ужасом провёл ладонью по её круглому животу, по так хорошо знакомой ему выемке пупка и нежному низу.
Его женщина была беременна. Маленький червячок уже жил своей жизнью и очень радовался тому, как гибка его спинка и какой огромный тёплый мир окружает его со всех сторон. Айри-Кай уловил счастье этого существа оттого, что полоса тревоги и страха закончилась, и что его мир снова спокоен и добр. Уловил даже чувство благодарности, которое маленькая жизнь испытывала к его ладони. Своими едва проклюнувшимися нервами существо ощущало того, кто вернул спокойствие в этот невидимый, но прекрасно осязаемый мир, и посылало импульсы радости и привета.
Айри-Кай отдёрнул руку. В последний раз он наслаждался любовью Альбы около трёх полных лун назад. К этому он не имел никакого отношения. В ней поселился плод её бесстыдного воображения. Плод эгоизма и дерзкого вызова. Плод, который разовьётся в зеленокожего ребёнка, жалкого и отвратительного, как выросший без света червеобразный росток. Этот ребёнок будет бояться солнца. Слабый, нервный, с ужасающей чувствительностью кожи, вечно прячущийся в тени… Зависимый — прежде всего, от своей жалкой природы. Унизительная пародия на человека.
Как она могла так поступить?! С ним самим, со своей матерью, с памятью своего отца? С пышным деревом своего рода? И с этим ребёнком, обречённым на унижения? Как?!
С тех пор как Альба отдалась Айри-Каю, он был уверен, что будет любим ею вечно. Но с ним она, такая страстная и нежная, никогда не говорила о детях. Никогда.

Молодая женщина, прекрасная в спокойном сне, с тихо поднимающейся грудью, вдруг открыла глаза. Айри-Кай молча сидел на циновке рядом с её постелью.
Альба поднялась на локте, заметив его. Несколько мгновений они смотрели друг на друга ночным зрением глаза в глаза.
— Альба, я нашёл тебя в трансе, — сказал он как можно более спокойным тоном, хотя внутри весь дрожал. — Ты знаешь, как опасно пускаться в такие… в такие путешествия одной. Сколько раз мы говорили об этом, и ты обещала…
Она снова положила голову на подушку из шёлковой травы и, глядя в тёмный потолок, сказала:
— Мне казалось, мы уже сегодня говорили и всё выяснили.
— Мы ничего не выяснили. Я ничего не понимаю.
— Ну, это не мои проблемы, что ты чего-то не понимаешь.
— Альба… За что ты так со мной? Что я тебе сделал?
— Не знаю. Всё.
Он прокашлялся.
— Ты наказываешь меня за то, что я не хранил твою чистоту, дочь дестаби? За то, что я не был хозяином себе? Но подумай… Тот омерзительный фантазм… Это та судьба, которую ты хочешь сделать реальностью своей жизни? Что ты с собой творишь, Аль, опомнись!
— Я творю то, что хочу, — сказала она. И добавила ещё несколько слов, которых он не понял.
— Свет! – крикнул Айри-Кай.
Комната осветилась тысячью тёплых бусинок люминофорных насекомых. Он сам настраивал эту модель, чтобы свечение было мягким, не резало глаз после ночного зрения. Сейчас в мерцании крошечных огоньков смуглое лицо Альбы показалось ему почти незнакомым.
Она по-прежнему смотрела в потолок. Не хотела его видеть.
— Аль, да приди же ты в себя!
— Аира, я в себе, и это моя жизнь. Пожалуйста, не указывай, что мне делать в моей жизни. Я совершеннолетний взрослый человек. Хвала Творцу, что наша несовместимость вовремя открылась.
— Наша несовместимость… Ну что ты такое говоришь!
— Я говорю правду. Я говорю, что ты меня не любишь, и я тоже тебя не люблю. Сколько мы знакомы? Шестнадцать лет? Семнадцать? Корни и кроны, я устала! Меня тошнит от тебя и от твоего... твоего всего! От твоей выдержки! От твоего ума! И от твоей наглой похоти меня тоже тошнит!
— Аль, родная… — он придвинулся к ней, борясь с отчаянием, хотя и зная, что из этого кошмарного сна нет выхода. — Ты просто отравилась миазмами обиды. Там, в изнаночном мире, всякая тень, всякое зло раздувается в разы… Не надо так, пожалуйста. Да, я виноват, что не звонил, не приезжал… Но ты не представляешь, какая ужасная волна нестабильности накрыла Раа… и как я устал без тебя!
— Аира, ты понимаешь речь? Я тебя не люблю. И я ведь ничем тебя не связала. Ты свободен, ты свой хозяин. Люби свою работу, свою карьеру, свои протезы высших смыслов. Будь кем угодно, только оставь меня в покое. У меня свой мир и своя музыка. И тебя в нём больше нет.
— Альба, ну прости меня! — он схватил её руку, прижал к своей груди. — Ты здесь по праву! Я люблю тебя, ты моя жена! Да у меня же нет никого дороже и ближе тебя во всей вселенной!
— Когда ты говоришь, ты говоришь только о себе. Всегда — только о себе. Знаешь, мне это надоело. Тогда, на Пробе, я правильно увидела тебя, но боялась себе признаться… Обманывала себя, обманывала тебя. Ты пустышка. Ты сделан. Ты искусственный, как… как вот этот свет. Ты охранная система. Тебя не волнуют люди — только вероятности, отклонения, флуктуации. Сейчас ты переступишь через меня и пойдёшь дальше. К своим сияющим огням. Иди. Иди! Я тебя больше не держу.
— Это же неправда! — крикнул он, скорее себе, чем ей. — Я живой! Вспомни твои фигурки — разве у тебя нашлось бы столько вдохновения от пустышки? От несуществующего?
— Позволь мне решать, в чём находить вдохновение. Отстань от меня, уходи из моей жизни.
— То есть теперь тебя вдохновляет Тень?
— Не понимаю, почему тебя это так волнует. Я же со своей Тенью, не с твоей.
Он обнял её, как утопающий хватается за проплывающую мимо корягу, приник к её губам. Она не ответила.
— Но он не придёт к тебе, Альба! — вскричал Айри-Кай, уже убитый, уже как-то необязательно дышащий и едва владеющий речью. — Не обрадуется твоему ребёнку. Не защитит тебя и его от пересудов соседей, не поможет ему вырасти человеком! Более того, ребенок заберёт у тебя энергию, которой сейчас питается твой фантазм!
— Я хозяйка себе. У меня нет детей. И мне непонятно, что ты делаешь здесь, в чужом жилище, рядом с чужой женщиной. Да убирайся же ты наконец к своим делам государственной важности!
Он обнял её в третий раз, это было как в жутком повторном сне, и на этот раз она не отбивалась. Словно смирилась с тем, что нужно дать ему почувствовать его неуместность на всех уровнях, и на материально-телесном тоже. Она не отвечала на его поцелуи; она не шевелилась, пока он выпутывался из своего комбинезона; она позволила ему снять с себя платье. Но когда он положил её на циновку, глухо сказала:
— Ты со мной не по праву. Ты не хозяин себе. Знай, что я люблю не тебя.
Тогда Айри-Кай, оглушённый и полумёртвый, вышел, волоча за собой свой комбинезон. Его обувь осталась на пороге её дома. Он ушёл в лес, упал голый на траву и не умер от разрыва сердца только потому, что обещал своему руководителю вернуться через сутки и искать, искать возможность стабилизировать материю на Раа.