Сирота на именинах
На этот раз Париж встретил Мироновых непривычными холодами. Не до такой степени, как Затонск, который давно уже был завален снегом. Снег в Париже даже на Рождество – явление редкое. Но сумеречный перрон кутал стылый туман, смешанный с паровозным дымом. А изо рта валил пар. Едва они вышли из натопленного вагона, сразу сделалось зябко. Маша передёрнула хрупкими плечами, Виктор Иваныч обнял её, окидывая взглядом медленно пустеющую платформу. В синеватом свете газовых фонарей, бледно светивших в тумане, он увидел знакомую фигуру в неизменном котелке, спешащую к ним. Слава богу, Яков был один! Не годилось Аннушке в её положении выходить на мороз.
В следующее мгновение его дёрнула электрическим током мысль, не заболела ли дочка чего доброго. Аннушка с её неуёмным характером едва ли усидела бы на месте, зная, что родители приезжают.
Маша мгновенно почувствовала его тревогу. А может быть, эта мысль и её посетила.
- Где Анна? – взволнованно воскликнула она.
- Да всё в порядке, - поспешил их уверить Штольман. – Я дома её оставил. Холодно.
В двух шагах от Якова обнаружился неизменный Карим, приветствовавший их широчайшей улыбкой и мановением руки. Виктор Иванович рассеянно раскланялся с толенгутом, только сейчас сообразив, что зятю в очередной раз не досталось в спешке ни малейшего проявления любезности.
Впрочем, Штольман и не думал выказывать обиды. Он был по-всегдашнему сдержан и деловит. Отправил киргиза за багажом, а сам повёл их в фиакр, торопясь доставить в тепло.
«А ведь он ничего не забыл, - подумалось вдруг Миронову. – Не забыл нашей враждебности к нему, того, что мы его едва приняли. И то, как ему от Маши доставалось в первый наш приезд, тоже помнит».
Внезапно Виктору Иванычу стало стыдно. Стыдно за то, что он до сих пор не научился видеть зятя близким человеком. Даже после того, как тот спас Петра пять лет назад. Даже тогда Миронов повёл себя так, словно у них есть семейные секреты, к которым нет доступа постороннему. Вслух не говорил, конечно, но из ситуации это само следовало. А ведь знал же ещё по Затонску, каким редкостным умницей в сыскном деле был Штольман.
Он и в той ситуации оказался на высоте, отыскал Александру Андреевну без всякой помощи. Словно так и должно было быть. И лишь когда тесть кинулся благодарить его за этот подвиг, проворчал что-то на этот счёт недовольное.
В пролётке почти сразу установилось неловкое молчание. Маша спросила, волнуясь, все ли здоровы дома. Штольман ответил, что всё слава Богу. На этом разговор окончательно угас. А Виктор Иванович снова подумал, что зятю тоже нелегко. И опять удивился, что тот не подаёт виду. Нрав у Штольмана был резкий и непокорный. Это Миронов и по Затонску помнил хорошо. Не раз Николай Васильевич жаловался при нём, как наказал его Господь подчинённым. Дерзкий Штольман проявлял чудеса терпения в роли зятя. Но чего ему это стоило?
Миронов вздохнул и положил себе в этот приезд наладить отношения с Яковом до непринуждённых и дружеских. Удаётся же это Петру. Впрочем, Пётр никогда и не был против Аннушкиной увлечённости столичным следователем. От дома ему точно не он отказывал.
Дом встретил приехавших теплом и запахом чего-то восхитительного из кухни. Аннушка – сияющая, раскрасневшаяся от хлопот, - стала, кажется, ещё краше. Она кинулась обнимать родителей. А два пятилетних мальчугана, выбежавшие из глубины дома, повисли на ногах почему-то у Штольмана – один на правой, другой на левой. Оба мальчишки были черноволосыми, так что с первого взгляда угадать, который тут его внук, Виктор Иваныч даже не смог. Потом догадался, что внуку полагалось быть кудрявым. Значит, второй был Максимкой – сыном Карима и Жаннетт. Неуёмную радость при виде Штольмана тот, должно быть, проявлял за компанию со своим другом и молочным братом.
Яков, лишённый возможности двигаться, стоял и смущённо улыбался. Потом убедил мальчишек отцепиться и поприветствовать бабушку и дедушку. К удивлению Миронова, непосредственный киргизёнок тут же радостно повис на ноге уже у него. А вот Митя – родной внук – сделать это не спешил. Распахнул огромные синие глазищи, опушенные длинными ресницами, и поглядел в глаза деду удивительно серьёзным взглядом. Словно изучал, что он за человек, и чего от него ждать. Виктор Иваныч сам сделал шаг навстречу и подхватил его на руки.
- Митенька! Кровиночка моя! – заворковала Маша, отнимая внука и осыпая его поцелуями. Кажется, к такой необузданной нежности Дмитрий Яковлевич не привык, он заметно нахмурился, сделавшись уже совершенно похожим на отца.
Откуда-то сверху прибежал сияющий Пётр и обнял брата. Супруга его тепло приветствовала Машу. Показался доктор, и Миронов понял, что по Александру Францевичу тоже соскучился. В радостной этой толчее внезапно посетило его странное чувство, словно тёплый и хлебосольный мироновский дом переместился вдруг в Париж, затонский же с отъездом Аннушки опустел, лишившись жизни.
Галдящая толпа друзей и родственников беспорядочно ввалилась в столовую, где ещё не было подано к обеду, зато места было заметно больше, чем в прихожей. Митя, наконец, соизволил заговорить с дедом, к удивлению Виктора Иваныча назвав его «аташкой». Оказавшийся рядом Штольман его поправил и смущённо объяснил Миронову:
- С Каримом много общаются. И Максимка куда разговорчивее нашего. Вот он и набирается от них.
Виктору Ивановичу это обращение показалось забавным и вовсе не обидным, как опасался этого зять. А Штольман вдруг стиснул большие свои ладони и заторопился куда-то, словно у него было неотложное дело. Дело оказалось всё тем же Каримом, просунувшимся в двери столовой. Яков отдал ему какие-то распоряжения вполголоса, а сам так и остался у дверей, созерцая эту родственную суматоху с тихой радостью в лице. Но участия в общем ликовании не принимал.
Миронов вдруг отчётливо вспомнил, на что это было похоже. Однажды на Аннушкины именины позвали мальчика-сироту, воспитанника помещицы Свиньиной. Были они в Затонске проездом, остановившись на несколько дней, когда помещице понадобился поверенный, и она нанесла визит в дом Мироновых. Десятилетняя Анна, увидев мальчика, прониклась жалостью и настояла, чтобы он непременно был у неё на именинах.
Но оказавшись на празднике, сирота не спешил присоединиться к забавам остальных. Он взялся помогать Прасковье, всё время что-то подносил, был чем-то занят. И только иногда застывал у дверей с такой же вот счастливой и удивлённой улыбкой, словно радовался возможности просто поглядеть на чужое счастье. Пока Аннушка сама не взяла его за руку и не увлекла в круг играющих детей. У дочери всегда было обострённое чувство справедливости.
Виктор Иванович подумал, что в каждом мужчине до старости живёт мальчишка. Пётр своего вообще не очень-то прятал. В нём самом таился серьёзный малый, чем-то похожий на внука Дмитрия. А в Штольмане внезапно обнаружился такой вот мальчик-сирота, не уверенный, что ему есть место на чужом празднике. С чего бы только?
А впрочем, что он знает о своём зяте? Да ничего. А вот Аннушка, кажется, снова разглядела проявление вселенской несправедливости и кинулась на помощь обиженному. Потому и не могли её отвратить от сыщика ни ссылка его, ни слухи, пятнающие репутацию. Ни разница в возрасте. Она и не видела никогда этой разницы. Как не видел её теперь и Виктор Иванович. Мальчишка, отыскавшийся в красавце-сыщике, совершенно внезапно ему понравился. Только почему вид у него такой голодный? Не случилось ли чего?
Следующая глава Содержание
