Двадцать третья новелла 
Конфидент
Осень еще боролась с зимой, но уже понятно было, что эту схватку ей не выдержать. Холода подступали неумолимо и даже снег порой падал на землю, хоть и таял вскорости. Тепло уходило. Оно всегда непостоянно.
В моей жизни все, как видно, было подчинено тем же ритмам. Краткий период счастливого затишья, наступивший после истории с Андреем Кулагиным, миновал так быстро, что я и отдышаться не успела. Впрочем, грех мне пенять на судьбу. Некоторое время я была счастлива и почти спокойна, что совершенно не характерно для моего существования.
Наши отношения с Яковом Платоновичем будто сделали еще шаг в тот миг, когда мне удалось своим криком отвлечь убийцу. После окончания дела Штольман перестал скрывать от меня свои чувства, хоть и молчал по-прежнему.
А он вообще рассказывать не любил, я это быстро поняла. Вот вопросы задавать – это да. Мы гуляли или пили чай в какой-нибудь уютной кондитерской, и он расспрашивал меня буквально обо всем. О моем детстве, о духах, о дяде и родителях. Я ничего не скрывала, да и что мне прятать?
Вот только одно угнетало меня совершенно: мой сыщик совершенно не желал говорить о себе самом. Я пыталась тоже задавать ему вопросы, ведь меня интересовало абсолютно все в его жизни. Но в ответ каждый раз получала лишь сжатую, невразумительную отговорку. И новую порцию вопросов.
Такая скрытность не просто была обидна мне. Она порождала сомнения, хоть я и гнала их от себя. Но все равно раз за разом меня посещала мысль о том, что доверие должно быть взаимным, и это и есть непременное условие любви. Так не потому ли мой Штольман молчит о своих чувствах, что сам не уверен в них?
Я пыталась понять, почему Яков Платонович не доверяет мне, ведь я никогда, никогда и ни чем не давала к тому повода. Но ответа не находила. И сомневалась все сильнее. Наверное, неправильно было так давить на него, но остановиться я не могла, желая прояснить хотя бы некоторые моменты. И вполне закономерно, что наше противостояние привело-таки к ссоре. Тут было скорее странно, что мы раньше не повздорили, учитывая наши характеры.
Я расстроилась, разумеется, но подумав, решила не переживать сильно. Есть вещи, о которых не надо тревожиться, просто потому, что изменить их ты не можешь. Дядя мне много раз это повторял, и я решила попробовать последовать его совету. Яков Платонович должен сам решить, что может и хочет доверять мне. А покамест лучше нам не встречаться.
Но спустя довольно короткий промежуток времени я поняла что дядин совет может и был хорош, да только не для меня. Во-первых, не тревожиться, пусть даже и попусту, я не умела никогда. А во-вторых, я очень быстро выяснила, что мне отчаянно не хватает дорогого человека, к чьему присутствию я успела привыкнуть за каких-то несколько дней. Дни без Штольмана сделались пустыми и унылыми, и я постепенно стала соскальзывать в тоску. Сперва я еще надеялась, приходила в парк, прислушивалась к хлопанью дверей в ожидании письма. Но потом поняла, что это бесполезно: Яков Платонович принял выставленные мною условия и появляться не намерен.
А может, он и рад был наконец избавиться от такой надоедливой и любопытной приставалы. Может, вздохнул с облегчением. Я не знала. И страшно тревожилась. И скучала тоже.
Дома тоже не было ладно. Князь то и дело заглядывал к папе по-соседски, и каждый раз это вызывала у мамы приступ энтузиазма, и она начинала убеждать меня дать согласие. Заканчивались такие попытки, как правило, скандалом, если папа не успевал вмешаться вовремя. Но даже если и успевал, все равно эти ссоры радости мне не добавляли. Я впервые оказалась в таком противостоянии с родителями, и из-за этого чувствовала себя несчастной и страшно одинокой.
В общем, всюду была поздняя осень: и на улице, и в моей душе. Холодно и пусто, как в парке, где листва уже облетела, а снег не лег, и деревья стояли голые и бесприютные. Даже сны меня не радовали, хотя вещих среди них не было. Но и в них отражалась все та же холодная осенняя тоска. А иногда ночь возвращала меня в какой-нибудь радостный, счастливый момент, и от этого пробуждение было еще более печальным.
Но сон, приснившийся мне под утро в тот день, когда началась эта история, выделялся из прочих. Я спала и видела во сне туман. Он стелился, вихрился, застилал глаза. Потом туман раздвинулся и из него маршевым шагом вышел оживший солдатик Элис. Он смотрел прямо на меня и декламировал стишок, тот самый, что она оставила мне. Снова все заволокло туманом, а когда он расступился, вместо солдатика я увидела полковника Лоуренса, очень сердитого.
– Аttendez, – кричал он. – Стоять! Смирно!
Я проснулась и села на постели, с трудом переводя дыхание. И в ту же минуту поняла, что не одна. Присутствие духа ощущалось со всей отчетливостью. Оглядев комнату, я увидела отца Элис, устроившегося на диване. Это ему, должно быть, я была обязана своим кошмаром.
– Полковник Лоуренс, – приветствовала я его удивленно. – Я вас звала, а вы не приходили.
Он молчал, глядя в сторону. И общаться, кажется, не собирался.
– Скажите мне, где Элис? – спросила я его. Снова молчание. Зачем, спрашивается, пришел, раз говорить не хочет? – Послушайте, я ее друг, и мне очень важно знать, где она и что с ней.
Лоуренс повернул голову и взглянул прямо на меня. Хоть какая-то реакция. Может, он просто не в состоянии говорить по какой-то причине?
– Почему вы молчите? – я вглядывалась в лицо призрака, надеясь догадаться о причине такой скрытности. – Но вы же зачем-то пришли сейчас. Или ей… ей угрожает опасность?
Полковник Лоуренс снова отвел взгляд, оставив меня в недоумении, то ли я угадала верно, то ли, напротив, проявила досадную недогадливость. Кажется, все-таки второе, потому что мгновением позже Лоуренс исчез, будто его и не было. Я только вздохнула: явился, населил мой сон кошмарами, разбудил ни свет, ни заря – и так и не произнес ни слова. Ох, уж мне эти духи!
Однако раз уж я проснулась, надо было вставать. Да и вряд ли я уснула бы после подобного. Позже я выберу время и обдумаю все случившееся. А еще можно посоветоваться с дядей. Вдруг он подскажет способ заставить призрак говорить.
Папа и дядя еще не выходили, но мама и Прасковья уже накрывали стол к завтраку.
– Доброе утро, – мама улыбнулась, увидев, как я вхожу в комнату.
– Доброе утро, – отозвалась я уныло.
После неприятного сна и не менее неприятного пробуждения я чувствовала себя усталой и раздраженной.
– Плохо спала? – от мамы, разумеется, мое настроение не укрылось.
– Плохо спала, – не стала я спорить.
Когда мне снятся кошмары, я, бывает, и кричу, так что мама уже в курсе, скорее всего.
– Опять эти сны? – встревожилась она немедленно.
– Опять эти сны, – согласилась я и с этим.
Слава Богу, мама не попросит меня пересказывать, что мне снилось. Пусть думает, что все дело в снах. Если она узнает, что я с утра пораньше, даже не позавтракав, беседую с духами – быть беде.
– Ах, Боже мой, опять эти сны, – вздохнула мама. – А может, тебе и вправду на воды съездить?
– Мам, ну, какие воды? – мое раздражение все-таки прорвалось в голос, и мама вся напряглась, готовясь возражать.
Почуяв начинающийся скандал, Прасковья поспешила вмешаться.
– Утром, когда вы еще спали, – сказала она мне, – к вам какая-то крестьянка приходила.
– Какая крестьянка? – мы с мамой чуть ли не хором высказали наше удивление.
– Молодая, – пояснила служанка. – Говорит – барышню хочу повидать. Ну, я ей и сказала, чтоб приходила позже. Просьба у нее какая-то была.
– Да как она хоть выглядела? – поинтересовалась я.
– Да обыкновенно, – пожала плечами Прасковья. – Она вся в платок заверчена была. Да я как-то особо и не приглядывалась. Говорила, правда, как–то чудно: как цыганка или чухонка.
– Ну, значит, еще придет, – махнула я рукой, не желая гадать.
– Все ходят и ходят, – мама, разумеется, была услышанным недовольна. – Словно ты знахарка какая!
Судя по всему, мой дурной сон испортил настроение не только мне. Или маму просто расстроило то, что она вспомнила о моих духах. Правда, мама и без того в последние дни часто сердилась. На меня, на дядю, даже на папу. Вот и нынче с утра пораньше все ей было не так, и я едва выдержала до конца завтрака, поторопившись сбежать. Кроме того, я хотела разыскать дядю и поговорить с ним о духах. А он, как выяснилось, дома не ночевал. И разыскать его будет не просто. Впрочем, пара предположений у меня была, так что, сказав, что иду прогуляться, я отправилась на поиски.
Затонск – маленький провинциальный городишко, и сплетни в нем – главное развлечение. Нельзя зайти в магазин или даже просто по улице пройти, чтобы не услышать чего-то нового. Вот и сегодня пересуды меня не миновали, причем, явились они самым пренеприятным образом, из уст господина Ребушинского, редактора Затонского вестника.
Вот уж кто суется во все, касается его происходящее или нет. Что бы ни происходило – Алексею Егорычу до всего было дело. Никакие тайны, никакие секреты он не был в состоянии оставить без внимания, и его ни мало не интересовало, правду ли он пишет в своей газете, или просто преувеличивает слухи. Как не интересовало и то, что чувствуют герои его публикаций.
Я со своим даром была для Ребушинского недостижимой мечтой. Он все пытался так и эдак склонить меня к сотрудничеству, уж не знаю, для чего, но, раз за разом получая отказ, из вредности размещал порой статейки поливающие грязью спиритизм в моем лице. Дядя не раз уже намеревался с ним поговорить по-свойски, но папа каждый раз его останавливал. Имен Ребушинский не называл, и, хотя все понимали, кого он имел в виду, формально для обвинений повода не было. Зато господин журналист был весьма склонен к сутяжничеству, и если бы дядя и вправду его побил, это могло бы закончиться для него крупными неприятностями.
Сам папа выжидал, надеясь, что рано или поздно журналист увлечется и подставится таким образом, чтобы его можно было привлечь за клевету. Но покамест Алексей Егорыч был крайне осмотрителен и продолжал свое черное дело без помех. Вот и теперь он явно был взбудоражен, аж запыхался, выбежав трусцой мне навстречу от лотка пирожника.
– Анна Викторовна, какая удача! Как раз вы мне и нужны.
Я отвернулась, делая вид, что вовсе его не замечаю, и пошла своей дорогой.
– Подождите, куда вы? – журналист явно отставать не собирался. – У меня к вам разговор, и весьма интригующий.
– Ваши интриги, Алексей Егорыч, обычно заканчиваются лживыми статьями, – сказала я ему с досадою.
– Напрасно вы так, – разобиделся Ребушинский. – Я следую только фактам. И сегодняшнее убийство в гостинице это факт.
– Какое убийство? – сделала я вид, будто ничего про это не слышала.
– Ах, вы ж ничего не знаете, – редактор явно не слишком-то мне поверил, но все же не удержался, чтобы не выложить сплетню. – Убит ассистент мадам Де Бо, некий Андре. И он был в женском платье. И это тоже факт.
– Почему в платье? – изумилась я.
Об этой детали я еще не слышала покамест.
– Не знаю, – развел руками Ребушинский.
– Кто такая эта мадам Де Бо?
– Конфидент, – пояснил он. – Подбирает для очень богатых людей прислугу. Горничных, служанок с особым кругом обязанностей. Которые готовы служить, так сказать, господину и душой и телом. Надеюсь, вы меня понимаете?
– Какая мерзость, – сказала я с чувством и повернулась, чтобы уйти.
Это было, вне всякого сомнения, любопытно, но соваться в расследование, покуда меня не позвали, я не собиралась. Не следует лезть в то, что меня не касается. Если господин Штольман решит, что ему нужна моя помощь, пусть сам меня позовет. Довольно я уже навязывалась, теперь его очередь. А я покамест лучше разберусь с духом полковника Лоуренса. Он явно чего-то от меня хотел, раз пришел без вызова, и мне непременно надо придумать, как его разговорить.
Но, как оказалось, это убийство все же касалось меня непосредственно.
– А вот ваш дядя так не думает, – сказал вдруг Ребушинский, когда я уже повернулась, собираясь уйти.
Так, а дядя тут причем? Уж не хочет ли этот человек сказать, что дядюшка мог пользоваться услугами этой мадам? Или он имеет в виду, что дядя причастен к убийству? Но это же полная чушь!
– А что мой дядя? – поинтересовалась я, делая вид, что мне не слишком-то и интересно.
– А то, – сощурил поросячьи глазки журналист, – что он сегодня встречался с этой мадам Де Бо. так сказать, tete-a-tete.
– Ну, откуда вам это известно? – возмутилась я его выдумками.
– Портье сказал, – фыркнул Ребушинский. – Он знает его, как облупленного.
– Это все ерунда, – я постаралась, чтобы мои слова звучали как можно тверже, хоть и начинала уже нервничать. – Зачем моему дяде услуги какой-то мадам Де Бо?
– Вот я тоже думаю! – хитро прищурился журналист. – Зачем самому известному ловеласу в городе ее услуги? Неужели он сам, без посторонней помощи не может найти себе, так сказать, пассию? Стареет, наверное, – и Алексей Егорыч вздохну с деланным состраданием.
Господину Ребушинскому явно отказывала логика. Он же сам, между прочим, только что сказал, что мадам Де Бо имеет дело с очень богатыми клиентами. Это уж точно не про дядю.
Однако этот щелкопер может доставить уйму неприятностей, если упомянет дядю в своей статье. Мир в нашей семье и так еле-еле сохраняется, и подобное лишит покоя всех нас. Так что мне следует как-то умерить пыл господина журналиста. Вот только как?
– Знаете что? – сказала я ему твердо. – Если Петр Иваныч и встречался с некой мадам, так это не значит ровным счетом ничего. Это все ваши выдумки.
– Ничего это не выдумки, – довольно усмехнулся Ребушинский. – Я следую только фактам. А вот ваш дядя может попасть в очень неприятную историю. Потому что о чем-то шептался с этой мадам Де Бо сразу после убийства.
– Если вы и напишете об этом в своей газетенке, так ничего, кроме сплетен, вы не посеете, – сообщила я журналисту, видя, что переубедить его мне не удается.
– И на Петра Миронова ляжет тень подозрения, – продолжил писака, не слушая меня. – Но я ведь могу повременить с публикацией, – прищурился он хитро, глядя на меня со значением. – Да?
– Что вам нужно от меня? – спросила я, понимая, что просто так он не отвяжется.
– Я провожу небольшое самостоятельное расследование, – таинственным тоном сказал Алексей Егорыч, понизив голос. – И вы должны мне помочь. Договорились?
Ага, разбежался! Помогать ему еще. Проглотив слова, пришедшие на ум, я молча развернулась и пошла прочь. Говорить вслух то, что я думаю про этого мерзавца, неприлично, а других слов для него у меня нет.
Однако, дядя и вправду, возможно, попал в неприятности, и чем скорее я разыщу его, тем лучше. Пусть-ка объяснит мне, что его понесло к этой мадам. А заодно подумает, как будет разъяснять это Штольману, да и папе заодно, если Ребушинский все же не удержится и напишет свой пасквиль.
Дядю я нашла легко. Учитывая, что к завтраку дома его не было, трактир на Ярморочной был самым вероятным местом. Чем-то он дядюшке был привлекателен, и он предпочитал есть там, а не в ресторации, скажем.
В трактире было по-утреннему пусто и тихо, так что я сразу увидела того, кого искала. Дядя сидел за столиком у окна в обществе графина с водкой и подходящей закуски. Не ясно было, завтракает он столь своеобразно, или просто ужинать не окончил. Но то, что графин был уже ополовинен, наводило на мысль, что я вряд ли дождусь объяснений.
– Ни капли не сомневалась, что найду тебя именно здесь, – сказала я ему сердито.
– В этом городе не так много мест, пригодных для моего обитания, – ответил дядя.
Кажется, он намекал, что наш дом для обитания сделался непригоден. Что ж, с этим было трудно спорить.
– Ты знаешь об убийстве? – спросила я.
– Я видел тело.
Ох. Все куда хуже, нежели я полагала. Дядя и впрямь как-то связан с этой мадам. И это всплывет непременно. Не Ребушинский растрезвонит, так полиция докопается.
– Скажи мне, пожалуйста, – я сдерживала раздражение из последних сил, – для чего тебе понадобилась эта мадам Де Бо?
– Я нанес визит вежливости своей старинной петербуржской знакомой, – объяснил дядя. И, не желая, должно быть, мне врать, прибавил. – Может быть.
– Понятно, – вздохнула я. – Ты домой идешь?
Дядюшка проверил содержимое графина и кивнул:
– Скоро.
Если он допьет все, то прийти придет, разумеется, но общаться точно не сможет. Придется отложить разговоры о духе Лоуренса на потом. Впрочем, что-то мне подсказывает, что в ближайшее время нам с дядей будет не до полковника.
Сплетни в Затонске, как я уже говорила, распространяются мгновенно. К моменту моего возвращения и папа, и мама были уже в курсе произошедшего убийства. И, хотя господин Ребушинский еще не успел тиснуть статейку в своей газете, каким-то неведомым образом родителям стало известно, что дядя оказался связан с этой мадам.
Я даже порадовалась, что не потащила его домой. Дядюшкино терпение в последнее время сильно истощилось, и он все чаще и чаще удирал из дому, не возвращаясь даже на ночь. И я очень боялась, что после очередного скандала он просто уедет. Дядя никогда не жил в Затонске подолгу, но сейчас он уже больше года с нами пробыл. Не знаю, что тому было причиною, но я радовалась его присутствию и страшно боялась, что дядюшка все же не выдержит, и тогда я останусь совсем одна. Это было эгоистично, разумеется, и я стыдилась этих мыслей и гнала их прочь, но ничего не могла поделать с собой.
Впрочем, сегодня вряд ли мама стала бы придираться к дяде. Ее целиком и полностью занимали иные мысли. Едва я вошла в дом, как мне сообщили, что к обеду ожидается его сиятельство князь Разумовский. Я попыталась было быстренько придумать повод, по которому никак не могла оказаться дома в это время, но мама была неумолима. Взывать к папе было бесполезно, он сказал, что у него масса работы и заперся в кабинете. Так что ничего не оставалось, как вытерпеть эту пытку. Единственное, что я смогла – это добиться, чтобы мама не наряжала меня к обеду, будто куклу.
Учитывая, что общих тем для разговора с именитым гостем у родителей было не так уж и много, не удивительно, что свежее убийство стало основным предметом беседы. Папа утром по адвокатским делам побывал в управлении и теперь рассказывал новости. Правда, говорил он больше о мадам Де Бо, нежели о ее убитом ассистенте. Кажется, отца поразило, что наш тихий городок посетила подобная особа. И вправду непонятно, что ей понадобилось в Затонске. Судя по тому, что рассказывал папа, Ребушинский не соврал, рассказывая о делах мадам.
– И вот дама с такой репутацией появляется в городе, – рассказывал отец князю, – открыто селится в гостинице, при этом привозит с собой молодого ассистента. Ну, конечно, это вызвало кривотолки.
– Да, – сказала я недовольно, – а пуще всех старается господин Ребушинский.
– Ну, еще бы, – усмехнулся папа. – Смерть ассистента конфидента, да еще одетого в женское платье! Ну, естественно, лакомый кусок для его газетенки.
– Конфидент! – возмущенно сказала мама. – Нет, это просто неслыханно! Я не понимаю, почему ее не арестовали сразу после приезда.
– Помилуй, – изумился отец. – А за что? Нет законов против подобного рода деятельности.
Кирилл Владимирович слушал молча и не сводил с меня глаз. Я едва не давилась под этим взглядом. Почему он смотрит так пристально? Неужели запланировал новую кампанию против меня? От того и на обед напросился? С него ведь станется. Князь, конечно, обещал ждать, но если решит поторопить меня, то запросто может снова привлечь родителей. И останется мне только из дому бежать.
– Не понимаю, почему, – недовольно сказала мама, продолжая разговор.
– Маша, тебя бы в прокуроры, – засмеялся папа. – Кстати, эта дама довольно известна в Петербурге, – добавил он, переключаясь на Разумовского и приглашая его тоже поучаствовать в разговоре. – Кирилл Владимирович, вы не слыхали?
– Приходилось, – кивнул тот. – Некоторые известные мне лица пользовались ее услугами.
– Неужели эти лица из высшего света? – то ли усомнилась, то ли возмутилась мама.
– Увы, – улыбнулся князь. – Я имен, разумеется, называть не буду.
– Неслыханно, – мама была так возмущена, что у нее даже голос дрожал. – Это невозможно!
– Что делать, – миролюбиво заметил Разумовский. – В любом социальном сословии есть личности невысоких моральных принципов.
– Увы, – папа с усмешкой взглянул на маму, – мир несовершенен.
– Ах, давайте поговорим о чем-нибудь другом, – изобразила мама улыбку, осознав, что осталась в меньшинстве со своей непримиримостью. – Не понимаю, почему надо было касаться этой темы в присутствии Анны.
– Мам, ну, о чем вы говорите? – удивилась я. – С утра весь город только об этом и судачит.
– Мария Тимофевна, благодарю вас, – сказал князь, поднимаясь со своего места. – Обед был просто великолепен. Анна Викторовна, позвольте мне пригласить вас пройтись.
Что, прямо сейчас? Даже доесть не даст? Нет, он точно решил меня поторопить. Потому и приглашает на прогулку вот так официально и при родителях.
Мама подергала меня за рукав, и я поняла, что ни отказаться, ни отмолчаться мне не дадут.
– Да, конечно, – сказала я с обреченностью, ставя бокал рядом с тарелкой.
Мама взглянула на меня, и по ее выражению лица я поняла, чего от меня ждут. Надеюсь, что и она прочла на моем лице все, что я думала и о князе, и о ней самой. Им не удастся меня принудить, пусть хоть что делают! Я не отказала князю ради маминого спокойствия, но мне уже начинало казаться, что это было большой ошибкой. Впрочем, такую ошибку исправить можно быстро. И я начинаю думать, что мне следует поторопиться.
Мы с Кириллом Владимировичем вышли в сад и медленно пошли по аллее. К счастью, сегодня князь не попытался взять меня под руку. Должно быть, понял все же, что подобные проявления внимания мне неприятны. Так что мы просто неторопливо шли рядом. Молча. Если он желал поговорить со мной о чем-то, пусть говорит. Я помогать была не намерена.
– Мои личные обстоятельства таковы, что, вероятно, я скоро уеду за границу надолго, – прервал наконец-то Разумовский затянувшуюся паузу.
– Куда же вы едете? – поинтересовалась я вежливо.
Очень было бы хорошо, если бы он уехал. Надолго. А лучше и навсегда.
– В Англию, – ответил князь. И прибавил мечтательно. – Мы могли бы поехать вместе, если бы вы приняли мое предложение.
– Я пока не готова, – раздражение прорвалось в мой голос, да я и не слишком его скрывала.
Князь обещал не давить на меня, не торопить, но слова своего не держал. Его визиты, эти прогулки – все было подчинено одной цели. И это, увы, работало, не со мной, так с мамой.
– Я не тороплю вас, – заявил Кирилл Владимирович, не обращая на то, что его слова расходятся с истиной. – Время еще есть. Ах, как было бы хорошо, если бы вы уехали со мной. Вам надо сменить обстановку. К тому же в Лондоне существует давняя и сильная традиция спиритизма. Ваш талант мог бы развиться там и обрести новые грани, новое применение.
– Возможно, – сказала я, поскольку он явно ждал хоть какого-нибудь ответа. – Но я как-то не могу представить себя живущей за границей.
– Если вы примите мое предложение, я никуда не уеду, – немедленно сменил мнение Разумовский. – Мы будем жить в России. Если захотите – в Петербурге. А если нет – то здесь, в Затонске. Тут у вас хорошо. Почему бы и нет?
– Кирилл Владимирович, – выдохнула я раздраженно.
Если он продолжит меня убеждать сейчас, я просто откажу ему. Откажу и все. И пусть мама что хочет со мной делает.
– Молчу, – немедленно сказал князь, почувствовавший, должно быть, что мое терпение на исходе. – Жду и надеюсь, – улыбнулся он, целуя мне руку. – Надеюсь и жду.
Я изобразила вежливую улыбку и отобрала руку, стараясь, чтобы мой жест не выглядел грубо.
К счастью, сказав все, что хотел, Кирилл Владимирович не стал меня задерживать. Распрощавшись, он направился в сторону своего поместья, а я заспешила к дому, мечтая вернуться в тепло и выпить чаю. День был совсем не теплым, возможно, к вечеру выпадет снег.
Мама поджидала меня на крыльце, как кошка в засаде на мышь.
– Ну, что? – взволнованно спросила она меня.
– О чем вы? – я сделала вид, будто ничего не понимаю.
Мама ведь тоже обещала не давить на меня в обмен на согласие подумать. И так же, как князь, выполнять обещание нужным не считала.
– Как это о чем? – возмутилась мама, которая, кажется, была уверена, что я вышла с Разумовским в сад специально для того, чтобы дать согласие. То, что она принудила меня к этой прогулке, уже и позабылось как-то. – Вы с ним объяснились?
– Мама, – вздохнула я, – вы очень торопите события.
– Как это тороплю? – рассердилась она немедленно. – Сколько можно испытывать терпение князя?
– Ну, оставьте это мне, – попросила я, не желая ссориться снова. – Пожалуйста.
– Ну, что это такое, – всплеснула мама руками. – Ну, что происходит в этом доме? Еще эта история с этой мадам! Эти слухи об отношении твоего дяди с этой конфиденткой. Только такой славы нам не хватало! Боюсь даже представить, что их там связывает.
– Ну, что могло их связывать? – усмехнулась я, всем своим видом демонстрируя, что считаю эти слухи пустыми. – Просто петербуржское знакомство.
– Ну, не знаю, не знаю, – продолжала нервничать мама. А потом просительно заглянула мне в глаза. – Поговори с ним.
– О чем? – удивилась я. – Он взрослый мужчина.
– Я прошу тебя, – буквально взмолилась мама, – поговори с ним. Он слушает только тебя. Выясни, в чем там дело. Меня это очень беспокоит.
– Ну, хорошо, хорошо, – согласилась я, видя, что мамины глаза подозрительно заблестели.
Для нее и в самом деле все эти сплетни и слухи были важны. И не так уж мне сложно выполнить просьбу. Тем более, что мне и самой любопытно, что может связывать дядюшку с подобной особой.
Однако выполнить свое обещание я не смогла. Дядя вернулся домой, но теперь он спал беспробудным сном и к разговору пригоден не был. Подумав, я решила, что это и к лучшему. Дядюшка уже высказал свою версию и вряд ли отступит от нее, он тот еще упрямец. Но я могу и другим способом узнать, зачем он ходил к мадам Де Бо. Наверняка Андре, убитый ассистент мадам, был в курсе ее дел. Вот у него и следует поинтересоваться.
Укрывшись в своей комнате, я сосредоточилась и приступила к призыванию:
– Вызываю дух Андре. Дух Андре, явись мне. Дух Андре, явись мне!
Сквозь невидимую дверь, приоткрывшуюся в мир мертвых, подуло ледяным ветром. Я огляделась в поисках духа и обомлела:
– О, Господи.
К углу моей комнаты под самым потолком появился дух. Он был одет в платье, но прическа скорее подходила мужчине. Призрак безостановочно кружился и картинно заламывал руки, будто играл к какой-то греческой трагедии.
– Вы кто? – спросила я. Призрак не обратил на меня ни малейшего внимания, продолжая хвататься то за сердце, то за голову. – Андре? – поняла я, вспомнив слова Ребушинского о том, что убитый ассистент мадам был в женском платье. Дух снова не ответил, погруженный в свои демонстративные страдания. – Прошу вас, ответьте на вопрос, – я решила не обращать внимания на его странное поведение. – Зачем Петр Миронов ходил к мадам?
Он продолжал кружиться, не отвечая.
– Андре, вы слышите меня? – мне подумалось, что, возможно, ему не интересно говорить про дядю. Но собственная смерть духов обычно интересует. – Я прошу вас, ответьте, кто вас убил.
Снова никакой реакции, сплошное заламывание рук.
– Андре, – повысила я голос, – кто вас убил?
– Ты не она, – произнес дух, прекращая кружение.
– Что-что? – не поняла я. – Кто – она?
– Она – прекрасна, – произнес призрак с возвышенным восторгом в голосе.
А в следующее мгновение я погрузилась в видение.
Женщина танцует, ярко освещенная светом, идущим, кажется отовсюду. На ней восточный наряд, а лицо закрыто шелковой вуалью. И танец ее напоминает о Востоке, как и одежды. Звенят браслеты, взмывают легкие шарфы. А потом она отбрасывает вуаль с лица.
И оказывается, что это вовсе не женщина, а сам Андре. Он хохочет, будто очень рад, что розыгрыш удался.
Видение отступило, и я снова оказалась в своей комнате. Угол под потолком был пуст. Дух-шутник исчез, и я не слишком-то была этим огорчена. Он сумасшедший, этот Андре, честное слово. Совершенно ненормальный. Интересно, он при жизни таким был, или это результат того, что он мертв? И нельзя ли как-нибудь привести его в чувство?
Я перерыла все доступные мне книги, но так ничего и не выяснила. Уже вечером, решив поискать еще, я тихонечко прокралась в дядину комнату, надеясь обнаружить еще какое-нибудь руководство по спиритизму, и тут только выяснила, что мой лучший друг, мирно проспавший весь день, в комнате отсутствует. Должно быть, дядя выспался, наконец, и спустился вниз. Он так скоро совсем перейдет на ночной образ жизни. И я всерьез задумалась, не последовать ли мне его примеру. По крайней мере, и мама, и князь по ночам спят.
Тихонечко, чтобы не потревожить родителей, я спустилась в гостиную. Дядя и в самом деле был тут, раскладывал пасьянсы при свете свечи.
– Аннет, – приветствовал он меня, должно быть по шагам поняв, кто идет, – что мучает тебя? Хандра ли, смутная тревога? Неужто наконец-то влюблена?
– Дядя, пожалуйста, – остановила я его, не желая выслушивать шутки на эту тему. – Я и так чувствую себя зрителем провинциального театра.
– Что случилось? – поинтересовался дядюшка уже серьезнее.
– Понимаешь, он себя ведет, словно актер на сцене, – пожаловалась я. – Все время заламывает руки, театрально декламирует что-то. Этот Андре! И вообще, знаешь, он какой-то… весь такой драматичный… Я его не понимаю.
– Ну, он ведь вроде актером и был, – пожал плечами дядя. – Произносил при жизни монологи. Многословные, выспренние, страстные!
– Может, ты мне просто расскажешь, зачем ты ходил к мадам? – прищурилась я, сбивая ему расклад, чтобы дядя смотрел на меня, а не на свои карты. – И мне не нужно будет мучиться с Андре.
– А может быть, ты оставишь этого Андре в покое? – в свою очередь предложил дядя, накрывая ладонью мои руки. – По поводу мадам я тебе скажу… – он задумался, явно сочиняя, чтобы такое соврать, но заленился. – А я тебе скажу, что я чист, как ангел.
И улыбнулся очаровательно, заставляя и меня улыбаться вместе с собой. Он всегда это умел: что бы ни происходило, мой лучший друг мог заставить меня смеяться, несмотря ни на что.
– Понимаешь, этот Андре, он… – я больше не делала вид, что лишь ради дяди хотела найти общий язык с призраком. – Он заинтересовал меня. Такое чувство, что он влюблен. Ну, не в мадам же, в самом деле.
– Почему бы и нет? – заспорил дядя, но как-то… недостаточно искренне.
– Да ну, не верю, – огорчилась я. – Он говорил о предмете своей любви с таким чувством, – на мой взгляд, никак пожилая дама, зарабатывающая на жизнь сводничеством, не могла вызвать столь возвышенного восторга. – Ты знаешь, я думаю, что здесь жесткий треугольник: Андре влюблен в некую девушку, а мадам влюблена в Андре.
– Мадам? – дядя посмотрел на меня с веселым изумлением. – Влюблена?!
– Ага! – обрадовалась я, что мне удалось поймать его. – Все-таки ты ее знаешь!
Дядя смотрел на меня с улыбкой и явно соображал, как теперь выкручиваться из ситуации, но тут мое внимание было отвлечено самым радикальным образом: снова подул холодный ветер, не имеющий никакого отношения к форточке. Я оглянулась и увидела в углу комнаты Андре. Хоть не под потолком на этот раз, уже хорошо. На этот раз дух был наряжен не в платье, а в костюм Арлекина. И снова изображал что-то, улыбаясь и раскланиваясь.
– Ну, вот, – вздохнула я огорченно. – Опять театр одного актера.
– Там Андре? – спросил дядя.
Между тем призрак перестал играть и смотрел теперь прямо на меня. Улыбка оставила раскрашенное лицо, и его выражение подходило сейчас не Арлекину, а скорее печальному Пьеро. А потом реальность исчезла, и я снова увидела танцующую девушку.
Те же развевающиеся шарфы, те же звенящие браслеты. Тонкие руки взлетают и плавно опускаются. Соблазнительно двигаются бедра. А потом танцовщица откидывает вуаль, и я вижу ее лицо. На этот раз это не Андре. У девушки красивые, нежные черты. И очень смуглая, почти черная кожа.
Видение отступило, и я перевела дыхание.
– Кто это? – спросила я у духа, все еще взирающего на меня с печалью во взоре. – Это она тебя убила?
Дух не ответил, лишь посмотрел грустно и исчез.
– Андре? – снова спросил дядя, устав ожидать разъяснений.
– Девушку мне показал, – ответила я растерянно, – чернокожую.
– Что значит – чернокожую?
– Ну, то и значит, – пояснила я. – Негритянку.
– Это его фантазии, – дядя явно был в замешательстве.
– Дядя! – возмутилась я. – Ну, какие могут быть у духа фантазии?
– Подожди, – дядюшка продолжал отстаивать свою версию. – Послушай, у духа есть своя жизнь. А раз есть своя жизнь, следовательно, и фантазии могут быть. Вот и все.
Все. Вот только я ни разу не видела фантазирующего духа, а ведь мне их довелось наблюдать множество. Нет, скорее всего, экзотическая негритянка реальна.
– Слушай, а может, эта девушка – подопечная мадам? – предположила я.
– Негритянка – подопечная мадам? – в дядином голосе отчетливо слышалось сомнение.
Кажется, он снова собирался со мной спорить, да только я того не желала.
– Все, – сказала я, целуя дядюшку в лоб, – ложись-ка ты лучше спать.
– Почему бы и нет, – задумчиво произнес дядя, поднося к губам рюмку с наливкой.
Я так и не поняла, что он имел в виду: то ли сон, то ли негритянку – подопечную.
К утру я окончательно пришла к выводу, что посоветоваться мне просто необходимо, причем не с дядей на этот раз. Если дух убитого Андре взялся являться без вызова, он вряд ли оставит меня в покое. А, кроме того – ну, любопытно же! Но я слишком мало знаю об этом убийстве. Так что, пожалуй, лучше бы мне навестить полицейское управление. Рассказать о духах, о девушке, показанной Андре. Ну, и самой разузнать, что можно. Если мне будет известно больше, то, возможно, я смогу задать Андре правильный вопрос так, чтобы он ответил все-таки.
Зима сегодня снова побеждала в схватке с осенью, и с утра пошел снег. Он не таял, белым ковром устилая все, что можно, придавая городу праздничный вид. Прохожие кутались в шарфы и ступали осторожно, боясь упасть. Я тоже шла не торопясь, но и не слишком медля. Хоть снег лег еще с ночи, поверить в то, что осень окончилась, я не смогла и теперь немного зябла в легком осеннем пальто.
И вдруг к уличному морозу добавился холодный потусторонний сквозняк. Я огляделась поспешно, выискивая духа. Так и есть, вон он, у прилавка стоит. В платье, как и в первый раз. А рядом девушка, чье лицо скрыто под вуалью, такой плотной, что лица не разглядишь вовсе. Девушка отошла к соседнему прилавку, Андре немедленно последовал за ней. А потом вдруг опустился на колени перед незнакомкой, будто молился.
Очень интересно! Стало быть, это та самая девушка, о которой покойный ассистент упоминал с таким чувством? Надо бы проследить за ней, выяснить, где живет. Наверняка эта девушка очень важна. Я неторопливо пошла за незнакомкой в вуали, забыв и про холод, и про падающий снег. Потом отогреюсь. Сейчас мне не до того, настолько любопытно.
