Двадцать восьмая новелла

Штольман

Мне снился сон, и в этом сне шел бой. Крики, выстрелы, костры, горящие на снегу. Все смешалось, вокруг неразбериха и паника. То тут, то там видны лежащие тела солдат, и к ним то и дело прибавляются новые жертвы. Сквозь дым и туман проступают их лица, обезображенные жуткой смертью. Один солдат явно из последних сил идет по лесу, прочь от этого ада, едва переставляя ноги. Он не разбирает дороги, да и не может, ведь на страшном, будто обожженном лице нет глаз. Вот силы его заканчиваются, и солдат падает. Мертв, как и все остальные.
Новая картина. Коридор, кажется, гостиничный. По ковру из последних сил ползет человек. Вот он почти достигает двери и протягивает вперед окровавленную руку. Черты бледного лица искажены чудовищным напряжением. Теперь, когда он поднял голову, я могу видеть его лицо. Это Яков Штольман, и он серьезно ранен, почти без сил.

Вырвавшись из кошмара, я открыла глаза и рывком села на постели. И первым делом взглянула на подушку рядом с собой. Увы, вторая половина кровати была пуста. Якова не было. Я прикоснулась к подушке. Холодная. Значит, он ушел уже давно. А я спала и ничего не слышала.
Скинув одеяло, я торопливо вышла в соседнюю комнату, еще надеясь, что Яков просто рано проснулся и, не желая меня будить, решил обождать там. Но и в этой комнате не было ни души. И плаща, в котором Яков был вчера, не было тоже.
Накинув халат, осторожно подошла к двери в номер и остановилась в нерешительности. Очень хотелось выглянуть и убедиться, что мой сон был только глупым кошмаром. Но вдруг… Отругав себя за излишнюю мнительность, я решительно отворила дверь и замерла на пороге. То, что предстало моим глазам, заставило меня похолодеть от ужаса.
Коридор гостиницы, такой пустынный вчера, был полон народу. Околоточный Ульяшин допрашивал портье, а Антон Андреич, присев на корточки, внимательно изучал следы крови, оставшиеся на полу, на стене, на ковре. Том самом ковре, что видела я в своем сне.
– Антон Андреич, – окликнула я помощника следователя,  – что здесь произошло?
– Анна Викторовна? – Коробейников поднялся, с изумлением воззрившись на меня. – Не ожидал вас здесь увидеть. Скажите, вы ночевали в гостинице? – спросил он, подходя ближе. – Ночью никакой шум вас не тревожил?
– А Штольман где? – спросила я, не в силах совладать со страхом.
Антон Андреич с сомнением оглянулся на кровавые следы.
– Видите ли… – он замялся. – Ну, дома его нету. В управление не явился. Многие видели, как он заходил в эту гостиницу, но никто не видел, как он отсюда вышел. Я вынужден задать вам один вопрос, – Антон Андреич потупился смущенно. – Скажите, он был у вас?
– Да,  ответила я. – Ночью. Поздно пришел, был недолго и ушел.
– Выходит, что больше, кроме вас, его никто не видел, – огорченно сказал Коробейников.
– Прошу прощения, Антон Андреич, – сказал подошедший Ульяшин. – Мне только что сообщили, что Яков Платонович пробыл в номере у госпожи Нежинской до трех часов ночи.
– Что? – вырвалось у меня.
– Прошу прощения, – отвел глаза околоточный и быстро ушел.
– Что значит – у Нежинской? – спросила я у Коробейникова. Он промолчал, смущенно отвернувшись. – Это после меня, – произнесла я, пытаясь сопоставить время.
Неужели Яков мог, после всего, что было вчера… Да нет же, ерунда. Он зашел к Нежинской по делу. Должно быть, хотел забрать у нее ту папку, что она украла. Ну, или еще что-нибудь. И нечего тут давать волю глупым мыслям. Сейчас важно иное.
– Так, – сказала я, усилием воли заставляя себя собраться. – Хорошо, и чья это кровь, как вы думаете?
– Я пока ничего не думаю, Анна Викторовна, – отговорился Антон Андреич, не желая должно быть меня пугать. Я сверлила его взглядом, и он все же прибавил чуть растерянно. – Но вынужден предположить самое худшее.
Не прибавив больше ни слова, я развернулась и прошла обратно в комнату. Слава Богу, нам не надо предполагать. У меня есть способ выяснить точно.
– Дух Якова Штольмана, явись, – позвала я. – Дух Якова Штольмана, явись. Дух…
Ни холодного ветра, ни просто даже ощущения присутствия духа. Что бы ни случилось, Яков пока еще не перешел в мир мертвых.
– Жив, – сказала я, выглянув в коридор. – Я чувствую – жив.
– Это хорошо, – ответил Антон Андреич. – Это очень хорошо.
Я вернулась в комнату. Надо было одеться и привести себя в порядок. Я ведь с перепугу так и вывалилась в коридор в халате, накинутом на ночную сорочку. Знала бы мама – была бы в ужасе. А впрочем, что мне до этого теперь.
Одевшись и собрав волосы, я села на диван и глубоко задумалась. Что же произошло вчера? Я сама не помнила, как уснула прошлой ночью, но точно была уверена, что Яков был рядом. И пока я спала, он зачем-то встал и вышел. И направился прямиком к Нине. Отогнав ревность, я попыталась сообразить, что ему могло понадобиться от фрейлины среди ночи. Выходило, что дело все-таки в этом английском химике, Брауне. Магистр сказал, что его похитил Лассаль, но он служил князю, которого уже нет в живых. А Яков упоминал, что и Нежинская была замешана в этой истории. Наверняка мой Штольман хотел знать, куда Жан спрятал англичанина. Ну, а я могу  это выяснить иным способом.
– Дух князя Разумовского, явись мне, – позвала я. – Дух князя Разумовского, явись мне.
Снова тишина в ответ. Впрочем, мне показалось, что я чувствую присутствие призрака.
– Где Штольман, – спросила я его.
Я была права, князь и вправду был тут. В ответ на мой вопрос он возник в кресле у зеркала. Сидел, молча глядя перед собой с высокомерным выражением лица.
– Скажите мне, где он,  – попросила я. – Я умоляю вас, хотя бы намекните, – Разумовский безмолвствовал, и я почувствовала, как слезы выступили у меня на глазах. – Кирилл Владимирович, ну, вы же всегда были мне другом!
И тогда он расхохотался. Его смех, жуткий, злой, резанул меня, как ножом. Но я не хотела сдаваться. Мне было просто необходимо добиться ответа.
– Господи, – я уже и не скрывала слез, – неужели же Штольман прав, и вы действительно совершали что-то, в чем он вас подозревал?
Может, Разумовский, старательно делавший при жизни вид святой невинности, не захочет и в посмертии быть в чем-то обвиненным? Но князь перестав смеяться, снова принял невозмутимый, высокомерный вид. И только тут меня осенило.
– Это вы? – спросила я, борясь с подступающим ужасом, – Вы причастны к его исчезновению? – Разумовский молчал, и я поняла, что права в своих предположениях. Но тогда и в самом деле только дух князя может помочь мне. – Кирилл Владимирович, – взмолилась я отчаянно, – скажите мне, где он. Я умоляю вас, скажите мне, что с ним!
Холодное лицо с выражением надменной гордости осталось недвижимым. Князь даже посмотреть в мою сторону не пожелал. От бессилия и отчаяния я разрыдалась, уже не пытаясь скрываться.
Когда я перестала плакать, дух уже исчез. Должно быть, нашел картину моих страданий слишком скучной. Я умылась, уничтожив следы слез. Хватит уже слякоть разводить. Должны быть иные способы найти Якова, кроме этого дохлого упрямца.
Надев пальто, я вышла из номера. Там по-прежнему работала полиция, а Антон Андреич допрашивал портье. Я не стала его отвлекать. Вместо этого я спустилась и вышла на улицу. Не знаю, куда конкретно я собиралась идти. Просто пройтись хотелось, подышать свежим воздухом. Все, что угодно, лишь бы не оставаться в гостинице, где на полу и на стенах была кровь.
Но едва я сошла с крыльца, как дорогу мне заступил незнакомый мужчина в цилиндре.
– Анна Викторовна, – сказал он, – я служу Яков Платонычу. Он велел вам передать вот это.
С этими словами мужчина вынул из саквояжа и отдал мне очень знакомую папку, чрезвычайно похожую на ту, что забрала Нина из сейфа князя.
– Где он? – спросила я, стараясь сохранять хотя бы внешние признаки спокойствия.
– Не знаю, – ответил незнакомец и вежливо поклонился. – Всего доброго.
– Подождите, – я ухватила его за рукав. – Когда вы его в последний раз видели?
– Вчера поздно вечером, – произнес мой собеседник. – На словах он просил передать, чтоб вы сохранили эту папку и никому ее не показывали.
– Сохранила для чего?
– Для него, – кивнул незнакомец. – Он сам придет за ней. Внутри письмо для вас. Прощайте.
– Подождите, – остановила я его еще раз. – Он пропал. Помогите мне его найти, я вас умоляю.
– Нет-нет, – категорически отказался филер. Он вчера сказал, что если сегодня он не придет в условленное место, мы с товарищем должны срочно покинуть город.
– Как же? – мой голос дрогнул от обиды. – Вы же ему служили!
– Служил, – не стал отрицать мой собеседник. – Его приказом наш контракт расторгнут. Всего доброго.
– Вы собирались с ним встретиться, – сказала я торопливо, пока филер не ушел. – Скажите мне, что он хотел делать?
– Не знаю, – сказал он. – Да вы прочтите письмо. Возможно, там все ответы.
Он был прав, разумеется. Я торопливо раскрыла папку. Поверх документов в ней лежал конверт, на котором знакомым резким почерком было написано только два слова: «Анне Мироновой». Я открыла конверт и достала исписанный листок.
– Драгоценная моя Анна, – писал Яков, – если эти документы у вас, значит, у меня возникли трудности. Прошу вас сохранить папку до тех пор, пока я не приду за ней. Простите, что вовлекаю вас, но никому больше эти бумаги я доверить не могу. Не показывайте их никому, а лучше и сами их не смотрите. Я люблю вас.
– Я люблю вас, – прошептала я, прижимая к груди драгоценный листок.
Он меня любит. Он жив. И твердо намерен вернуться.
В следующую минуту голову заполнила иная мысль. Папку нужно спрятать, причем, как можно скорее. Я торопливо повернулась и пошла обратно к гостинице, на ходу придумывая, куда я могу ее укрыть. В недосягаемость своего номера я не верила. Портье за ломаный грош родную мать продаст. Он даст ключ любому, кто заплатит. А значит, если я хочу сохранить документы, следует проявить изобретательность.
Некоторое время я потратила, пытаясь сообразить, где лучше спрятать папку в номере. Определенный опыт у меня имелся. Мама, желая быть в курсе моих дел, порой устраивала моей комнате самые настоящие досмотры. И, не желая ее расстраивать, я научилась скрывать многое, особенно, например, книги по спиритизму, что порой присылал мне дядя. Теперь эти умения неожиданно пригодились. Гостиничный номер мало подходил на роль тайника, но все же я могла с некоторой уверенностью утверждать, что документы можно обнаружить только при очень тщательном осмотре.
Затем я направилась к седьмому номеру, где, как мне было известно, проживала госпожа фрейлина, и решительно постучала в дверь. Яков собирался вернуться, но, судя по моему сну, что-то пошло не так, как он ожидал. Его ранили, затем куда-то увезли. Нежинская была последней, кто видел Штольмана ночью. И я рассчитывала, что ей известно что-нибудь о его планах.
Дверь отворилась и на пороге показалась Нина Аркадьевна.
– Вы? – изумленно спросила она при виде меня.
Я поскорее взялась рукой за дверь, чтобы Нежинская не вздумала ее захлопнуть.
– Позвольте на пару слов, – голос мой не дрожал, и это меня порадовало. – Это важно.
Она отступила, пропуская меня в номер:
– Проходите.
Я вошла и огляделась. В номере фрейлины был разгром. Посреди комнаты стоял сундук с вещами. Нина явно собиралась уезжать.
– Он был у вас вчера? – спросила я, уверенная, что Нежинская поймет, о ком речь.
– Приходил, – ответила она, – поговорить.
– Поговорить?
– Ну, да, – ответила фрейлина таким тоном, будто это было в порядке вещей, чтобы мужчина заходил к ней в номер среди ночи для разговоров.
– И что говорил? – поинтересовалась я.
– Ничего особенного, – Нина потупилась и стряхнула пепел с папиросы. – Больше молчал. Был подавлен.
Последние слова она выговорила с вызовом, глядя мне прямо в лицо. Кажется, она не сомневалась в том, откуда вышел Штольман перед тем, как пришел к ней. А еще, кажется, она меня ненавидела. Впрочем, не, никаких «кажется». Ненавидела совершенно определенно. А я ее презирала.
– Что вы на меня так смотрите? – спросила вдруг Нежинская. – Я сама в ужасе.
– Он не говорил, что собирался делать сегодня? – задала я следующий вопрос.
– Нет, – покачала головой Нина.
Я подошла ближе, пристально всматриваясь в ее лицо. Двух дней не прошло, как эта женщина смогла меня обмануть. Более я подобного не допущу.
– Неужели вы ничего не слышали? – спросила я с недоверием. – Там пятна крови под самой вашей дверью.
– Как и под вашей, – ответила она с вызовом.
– Но я спала крепко.
– Я тоже, – твердо произнесла Нежинская. – Уснула сразу же, как только Якоб вышел.
Мерзавка. Как же она бесит меня. Я была уверена, что госпожа фрейлина лжет мне в глаза. Не могла она не слышать, никак не могла. Мне хотелось вцепиться Нине в волосы и выколотить из нее правду. Но я сдержалась усилием воли. Кроме того, кто гарантирует, что она не соврет еще раз?
– Уезжаете? – спросила я, оглянувшись на сундук.
– Уезжаю.
Ну, да. Князь убит, а Браун похищен. Больше госпоже фрейлине в Затонске делать нечего, полагаю. Особенно, если она уверена, что Штольман… Нет, я не стану об этом думать. Я должна его найти и найду непременно. Яков всегда меня находил. Теперь моя очередь.
Повернувшись, я направилась к двери, но была остановлена взволнованным вопросом:
– Он жив?
Вот и госпожа Нежинская поверила в спиритизм. Раньше только притворялась, а теперь вопросы задает.
– Жив, – ответила я ей.
– Точно?
– Абсолютно.
– Обещайте, – попросила Нина, – что если что-то узнаете – сообщите.
Я ничего не стала говорить. Первые два пришедший в голову варианта были мною забракованы по причине очевидной их грубости, а дальше я слова подбирать перестала. Все равно я не собиралась ей ничего сообщать, ни при каких обстоятельствах.
Весь мой запас самообладания был истрачен, и я поспешила хоть ненадолго укрыться в своем номере, чтобы просто утереть выступившие-таки слезы. Я пыталась думать, пыталась сохранять спокойствие, но паника захлестывала, не давая даже дышать.
Никто не знал, куда мог направиться Яков, никто не знал, что с ним. Зато точно было известно, что он ранен, и, судя по моему сну, очень тяжело. Жив ли, Господи? Я могла бы попробовать еще раз призвать дух, чтобы убедиться в этом. Но боялась убедиться в обратном.
Боялась позвать – и увидеть знакомую фигуру в пальто и котелке. И родную, смущенно-кривоватую улыбку. Увидеть и понять, что наше «навсегда» превратилось в «никогда», что больше я не обниму, не поцелую, не подам чашку с чаем. Не выйду замуж, не рожу сына. Потому что больше нет на земле единственного человека, который для меня сама жизнь. И останется надеяться лишь, что я скоро воспоследую за ним, туда, за черту… Слезы хлынули ручьем, и унять их не было никакой возможности.
Поплакав немного, я снова обрела самообладание. Сдаваться рано. Я должна придумать, как мне его найти.  На самом деле, кое-кто точно знает, где Штольман. И я не отступлю, пока тоже не узнаю.
– Дух князя Разумовского, явись мне, – позвала я, вкладывая в призыв всю свою силу и злость.  На этот раз я умолять не стану. – Дух князя Разумовского, явись мне.
Странное ощущение охватило меня. Вернее, полное отсутствие ощущения. Как будто бы князь не умирал. Я не чувствовала его, совсем.
– Дух магистра, явись мне, – позвала я.  – Дух магистра, явись мне.
Этот точно умер, я сама присутствовала при этом.
Снова тишина. Никаких ощущений. Нет, магистр – неудачный выбор. Возможно, туда, куда он ушел, я просто не могу достучаться.
– Дух моей бабушки, явись мне, – попыталась я еще раз. Голос дрогнул, но я все-таки повторила. – Дух моей бабушки, явись мне.
Ничего. Полная тишина. Я их больше не чувствовала. Мои способности пропали.
Господи, теперь даже если Яков погибнет, я не узнаю об этом. Я даже попрощаться не смогу.
В растерянности я оглянулась вокруг себя, будто хотела увидеть где-нибудь в комнате свой потерянный дар. Мне казалось, будто я потеряла самую важную часть себя. Мир стал… иным. Более тусклым, что ли. Хотя нет, мир остался прежним. Иной стала я. Обыкновенной.
Я почувствовала, что задыхаюсь. Оставаться в номере сил больше не было, и я решила пройтись и подумать. Возможно, ничего страшного не произошло. Дядя всегда говорил, что астральные материи очень тонкие и чувствительные. Может, в потустороннем мире просто плохая погода сегодня. Может, все еще вернется.

Я вышла в коридор и чуть не наткнулась на господина Увакова. Он ничего мне не сказал, лишь кивнул в знак приветствия. Я и того не стала делать, торопясь его миновать. Одно было хорошо: если Илья Петрович явился в гостиницу осматривать место предполагаемого преступления, значит, он, как и вчера вечером, не знает, где Яков, и к его исчезновению не причастен.
Портье снова не было на месте, но зато внизу оказался мальчик-посыльный, живущий при гостинице. От него я узнала, что ночью кто-то вынес человека, с виду пьяного, и увез в экипаже. По описанию мальчика, я узнала в кучере Лассаля. Что ж, это хоть что-то. Хоть какая-то ниточка. Собственного выезда у француза, разумеется, не было, но он вполне мог воспользоваться коляской князя Разумовского. Вот отсюда я и решила начать свои поиски.
Коляска стояла прямо посреди черного двора. Чудовищное небрежение, лучше прочего говорившее о том, что усадьба князя осталась без хозяина. Я старательно ее осмотрела  и увидела на обивки следы крови. Дотронулась – на пальцах остался красный след. Кровь на холоде не успела запечься с ночи.
Внезапно раздавшийся из-за спины голос заставил меня вздрогнуть:
– А вы чего здесь, ваша милость? – спросил подошедший кучер.
– Ты что ж, голубчик, не узнаешь  меня?  – спросила я, справившись с неожиданностью. – Я часто у князя бывала.
– А, и верно, – заулыбался парень. – Помню-помню, ваша милость.
Я ухватила его за воротник и развернула лицом к кровавым следам:
– Это что такое?
– Не знаю, – опешил кучер.
– А я тебе скажу, что это, – ярость захлестывала меня при мысли, что этот человек мог быть причастен к исчезновению Якова. – Это кровь! Что это за пятна?
– Не знаю, – ответил он недоуменно. – Вчера вроде все чисто было.
– Куда ездил вчера?
– Я? – возмутился кучер. – Да я в конюшне спал!
– А ну, говори, – мое терпение иссякало на глазах. – Полиции скажу – тебе хуже будет.
– Да что мне эта полиция, – обиделся парень, – не виноват я ни в чем. Басурман вчерась, француз брал.
Я замерла. Снова француз. Впрочем, я ведь уже и не сомневалась, что Якова похитил именно он. Теперь тому и доказательства имеются, хоть и косвенные.
– Явился невесть откуда, – продолжал возмущаться кучер. – Запряги ему! Ездил невесть куда. Потом приехал, все бросил и скрылся. А я распрягай.
– Так, – задумчиво протянула я. Снова тупик, но можно попробовать хоть что–то выяснить. – Приехал один? – спросила я парня.
– Один, – подтвердил тот.
– Ездил куда?
– Да почем же мне знать-то? Я его больше не видел.
– Ступай, – махнула я рукой устало.
– Чего вы здесь командуете? – снова возмутился кучер.
Нервы мои, и без того напряженные, не выдержали.
– Ступай, я сказала, – заорала я в голос.
Подействовало. Посмотрев на меня, как на умалишенную, кучер поспешил в конюшню. Я вздохнула, переводя дыхание. Не стоило мне кричать на него, но сил сдерживаться уже не было. Якова увезли в этом экипаже, я была уверена. И на моей ладони – его кровь. Но где же он сам?
Мне казалось, что мое сердце превратилось в часы, отстукивая мгновения жизни дорогого моего человека. Он где-то там, раненый, ждет помощи, а я бесцельно мечусь по городу и никак не могу его разыскать. А минуты все тикают и тикают, унося его шанс на жизнь. В моей душе паника боролась с отчаянием, но я усилием воли подавила и то, и другое. Не время сейчас для эмоций. Нужно думать, а не рыдать, как бы ни  душили вновь подступившие слезы.
Все упирается в Лассаля. Это он увез Якова, он же и ранил его, я была в том уверена. Но как мне узнать, куда и зачем француз его спрятал? Нина точно не знала, где Яков. Не то, что бы я решила снова поверить ей, но вот в этом, пожалуй, не ошиблась. Она солгала, но в другом, не сказав правду о том, зачем Штольман к ней приходил.
А значит,  Жан действовал не по ее приказу. Либо это его собственная инициатива, либо он выполняет приказ старого хозяина. В любом случае, князь должен быть осведомлен о действиях Лассаля.
– Дух князя Разумовского, явись мне, – позвала я. – Дух князя Разумовского…
Не ответа. Я в сердцах стукнула кулаком по борту экипажа и несколько раз глубоко вздохнула, давя рвущиеся наружу рыдания. Черт побери! Ну, как могло случиться, что я потеряла свои способности именно тогда, когда они нужны мне больше всего на свете?! Ушибленная рука заныла, я взглянула на нее и снова увидела кровь на моей ладони. Яков, любимый, ну, где же ты? Что с тобой? Как мне тебя найти?
Чувствуя себя совершенно опустошенной, я побрела к воротам. Пожалуй, следовало все-таки сообщить в полицию про кровь в экипаже. Ну, может, не в полицию, где мог оказаться господин Уваков, но Коробейникову я могла рассказать.
Сзади вдруг раздались торопливые шаги. Обернувшись, я увидела господина Ребушинского, который, оскальзываясь и размахивая руками, пытался меня догнать.
– Ну, что? – выпалил редактор, приблизившись. – Он не пришел?
– О, Господи! – я с отвращением отвернулась. Вот только этого стервятника мне и не хватало сейчас. – Оставьте вы меня!
– Анна Викторовна, я же все видел, – закричал мне вслед Алексей Егорыч. – Прекрасная зарисовка в моей газете: «Миронова вызывает дух князя на месте его убийства»!
Я закрыла уши руками, пытаясь отгородиться от его противного голоса, но это было, кажется, невозможно.
– Анна Викторовна, не волнуйтесь, – продолжал витийствовать затонский щелкопер. – Духи своенравны. А вы еще сюда придете?
Я не оборачивалась. Пусть пишет, что хочет. Мой отец – человек слова. Если господи Ребушинский хоть раз упомянет в газете мое имя, папа его на лоскутки порвет, хоть в суде, хоть прямо так.
– Анна Викторовна, а где Штольман? – прокричал Алексей Егорыч. – Говорят, он пропал, его нигде нет.
– Оставьте вы меня в покое, мерзкий вы человек, – не выдержала я. – Не знаю я ничего!
– Ну, как же так, Анна Викторовна? А кровь возле вашей двери в гостинице? – заорал он снова. – Это таинственная история. Мои читатели просто с ума от этого сойдут.
Я снова отвернулась и пошла прочь, глотая снова выступившие слезы. Вот ведь стервятник, прости Господи! И как его земля носит?
– Анна Викторовна, – крикнул Ребушинский, – ну, куда вы бежите? Постойте! Я знаю, где Штольман!
Я будто примерзла к месту, остановившись на полушаге. Что если он и вправду знает что-то? Ребушинский на самом деле умел добывать сведения, этого у него отнять было нельзя.
– Где? – спросила я.
– Его видели на Амбарной, – ответил редактор, – но где и кто – я вам там скажу.
Боится, что я его брошу и не дам участвовать в поисках. Правильно боится, собственно говоря. Впрочем, отделаться от этого мерзавца я еще успею. Пусть покамест идет вместе со мной.

До Амбарной я почти бежала и Алексей Егорыч, с трудом за мной поспевавший, едва переводил дух.
– Если вы мне опять врете, – предупредила я,  – я вас этими руками сама задушу.
– За что купил, за то и продаю, – ответил он, отпыхиваясь. – Этот Митрий, бездомный, здесь где-то обитает. А верные люди сказали, что он утром ходил и всем рассказывал, что видел раненого. Вот, – Ребушинский указал на заброшенный старый амбар, – тут они и проживают.
Я оглянулась. Вокруг не было видно ни души.
– Ну, и где они?
– Да видать, спугнул кто-то, – ответил редактор.
Тут мы увидели, как из ближайшей канавы выполз человек и кинулся прочь. Алексей Егорыч последовал за ним, громко крича. Я побежала было следом, но тут вдруг из амбара раздался разбойничий посвист, и оттуда начали выбегать нищие, подгоняемые на редкость знакомым голосом:
– Стой! Стой, кому говорят!
– Стой, – я попыталась ухватить за одежду пробегающего мимо попрошайку. – Стой!
Куда там. Нищий ловко увернулся и был таков. Мне оставалось только надеяться, что он не был тем самым Митрием.
Из амбара показался Коробейников.
– Вот что за люди, – воскликнул он возмущенно. И понизил голос, обращаясь ко мне. – Анна Викторовна…
– Вот кто всю публику распугал, – возмутился Ребушинский.
– Послушайте, я просто хотел у них спросить, – обиженно ответил помощник следователя.
– Вы Митрия ищете? – спросила я его.
– Именно его, – подтвердил Коробейников.
– Вот что ты будешь делать? – принялся разоряться Алексей Егорыч. – Все время полиция под ногами вертится!
– Послушайте, господин Ребушинский, – возмутился было Антон Андреич.
Но я его перебила, не давая разыграться сваре:
– Так, тихо! Где он может быть?
– Я ведать не ведаю, – Коробейников развел руками. – Но из надежного источника  мне известно, что он живет где-то здесь, на этих складах. И говорят, что утром он рассказывал о каком-то раненом.
– У нас с вами один и тот же источник, –  недовольно заметил Алексей Егорыч.
Я огляделась. С виду вокруг было не души, но так мне показалось и когда мы только сюда пришли. А потом выяснилось, что чуть не под каждым кустом по нищему пряталось. Может, их и сейчас тут не меньше. Может, и тот, кто нам нужен, тоже здесь.
– Митрий! – заорала я что было мочи. – Митрий!
– Я искал, Анна Викторовна, – кинулся ко мне перепуганный Антон Андреич. – Я там уже все проверил.
– Митрий!!!
Здоровый короб, стоявший у стены амбара, отворился вдруг и из него выглянул замотанный в старые тряпки нищий:
– Чего?
Коробейников кинулся к нему:
– Митрий, говори, где ты видел раненого!
– Ну, видел и видел, – безразлично ответил нищий.
– А ну, отвечай, – взъярился Антон Андреич. – Я из полиции. Я, если придется, и в холодную тебя отвезу, понял?
– Да там, поди, теплее, чем здесь, – усмехнулся нищий, пытаясь дыханием согреть озябшие пальцы, – и баланду наливают.
Я решительно отодвинула Коробейникова:
– Митрий, я прошу вас! Где вы видели раненого? Какой он?
– Известно какой – еле живой.
– Еще, – немедленно спросил Антон Андреич. – Еще говори. Отвечай!
– Фараона порезали? – догадался Митрий.
– Почем знаешь, что он полицейский? – спросил помощник следователя.
– А чего тут знать-то? – усмехнулся наш собеседник. – Морда полицейская.
– Одет во что был? – спросила я.
– Известно – по-зимнему одет.
– На! – вмешался Ребушинский, сунув в грязную ладонь нищего монету.
Я покосилась на газетчика огорченно. Могла бы и сама сообразить, между прочим. Только вот денег при себе у меня все равно не было.
– Ну, плащ на нем такой был, – припомнил Митрий, – и картуз.
Яков. Это точно он.
– Где он? – чуть не прорычала я в нетерпении.
– Ну, так это, – Митрий снова усмехнулся, – вспомнить надо. А могу и не вспомнить.
– Да сколько ж в тебя лезет? – возмутился Алексей Егорыч. – Прорва ты. Держи!
Он сунул нищему еще монетку.
– Что деньги-то? – сказал Митрий, разглядывая подаяние. – За деньги не все купить можно. А вот если госпожа поможет мне в одном дельце…
– Знаешь что? – не смолчал Антон Андреич. – Я сейчас помогу тебе в таком дельце! Я тебя прибью прямо здесь. Ты понял меня?
– А прибейте, – засмеялся нищий. – И фараона своего не найдете.
– Что вы от меня хотите? – спросила я его.
– Подружка моя, Варюха, померла, – пояснил Митрий. – Спросите у нее, где пять рублей спрятала, а то я так и не нашел.
Даже нищие в Затонске узнают меня. Даже они знают о моем даре. Вот только весть о том, что мои способности исчезли, покамест не распространилась.
– Это невозможно, – вздохнула я, понимая, что снова несвоевременное исчезновение дара встает на пути моих поисков.
– Отчего же? – не поверил нищий.
Разве ж ему объяснишь?
– Есть пять рублей? – повернулась я к Коробейникову.
– Простите, – развел руками помощник следователя.
Ну, да, для него это целое богатство. Да и для меня тоже. Свои невеликие сбережения я так и не забрала из дому, уходя второпях, а при себе у меня совсем немного, и все осталось в гостинице.
Я перевела взгляд на журналиста. Он развел руками, показывая, что тоже такой суммы с собой не носит. Господи, что же делать? Жизнь Якова сейчас стоит всего лишь каких-то пять рублей, и при этом я не могу заплатить?
Ну, нет. Человеческую жизнь не меряют деньгами. И сейчас выжига – нищий поймет эту истину! Я выхватила трость из рук Антона Андреича и резко прижала Митрия к стене. Я  – Затонская ведьма! И сейчас этот поганец все мне расскажет!
– Знаешь, что я сделать могу? – спросила я, чувствуя, что голос дрожит от ярости. – Я твою Варюху на тебя каждую ночь насылать буду. Она будет приходить мертвая  и песни тебе петь. Говори мне, где он! Говори!!!
– Там, на складах, – показал нищий, явно перепуганный  дальше некуда.
Я оглянулась. Там, куда он указывал, располагался еще один заброшенный склад. Оставив в покое Митрия, я поспешила к указанному строению. Коробейников догнал меня и пошел рядом. Позади, пыхтя и отдуваясь, семенил Ребушинский. У мостика через канаву он обогнал нас, явно желая успеть первым.
– Антон Андреич, – остановила я Коробейникова, – нельзя, чтоб Ребушинский Якова Платоновича видел.
– Совершенно с вами согласен, – ответил тот. – Но он же… он все равно привяжется!
Я, оглянувшись, задумалась, как бы нам отвлечь шустрого редактора. Идея пришла мгновенно. Открыв первую попавшуюся дверь в какой-то старый сарай, я вскрикнула, будто в ужасе, и схватилась за сердце:
– Там кровь! Кровь!!!
Антон Андреич купился первым. Подбежал, заглянул за дверь и в недоумении воззрился на меня. Никакой крови в помещении не было и в помине. Следом, отталкивая нас с полицейским, в амбар заспешил пыхтящий Ребушинский. Я поскорее захлопнула дверь и подперла ее палкой.
– Эй, – завопил редактор, заметивший, что его заперли. – Что за глупые шутки? А ну-ка быстро открывайте! Я свои деньги заплатил.
Но я не слушала его, спеша поскорее добраться до указанного Митрием здания.
– Анна Викторовна, – кричал мне вслед Ребушинский, колотясь о дверь,  – это бесчестно. Я всем расскажу, что вы шарлатанка. А вы, Антон Андреич! Я напечатал ваши бездарные стихи, а вы…
Коробейников фыркнул и открыл передо мной дверь склада. Мы вошли, и вопли запертого журналиста стихли окончательно. Внутри было пыльно и тихо. Чем-то этот склад напоминал тот, где мы с Яковом выманивали Ваньку, маленького призрака-беспризорника. Здесь даже запах стоял похожий, только с примесью затхлости. От теплых воспоминаний о том времени у меня сжалось сердце, но я строго приказала ему не шалить. Не время сейчас для переживаний.
Антон Андреич оттеснил меня и прошел вперед. Потом кивнул, заметив что-то. Я взглянула – на бочке отпечаталось пятно, будто кто-то, проходя, оперся окровавленной ладонью. Сердце сжалось снова, я едва удерживалась, чтобы не оттолкнуть Коробейникова, не броситься вперед. Еще пятно крови, и еще одно, на перилах.
– Анна Викторовна, может, вам остаться тут лучше? – озабоченно спросил Антон Андреич.
Ага, останусь я, как же! Да и вообще, что он медлит и осторожничает? Некого тут бояться.
– Яков Платоныч, – позвала я громко.
Коробейников понял, должно быть, что я не послушаю его, повернулся и пошел вверх по лестнице, тоже окликая старшего друга. Я не отставала. Быстро, стараясь обогнать друг друга, мы поднялись на второй этаж. Дальше путь преграждала запертая дверь. Я приникла к щели, пытаясь рассмотреть хоть что-то внутри. Кажется, я увидела знакомый плащ и картуз. Мне показалось, что человек в комнате шевельнулся.
– Он там, – сказал Антон Андреич, тоже заглянувший в щелку, и замолотил по двери что было мочи, – Яков Платоныч, откройте!
– Яков Платоныч, откройте, – закричала и я тоже, – Это я, Анна! И Коробейников.
Человек внутри снова шевельнулся, но потом замер неподвижно. Совсем неподвижно.
– Анна Викторовна, он никак не реагирует, – взволнованно произнес Антон Андреич, одновременно пытаясь отпихнуть меня от двери. – Может быть, у него горячка! Может, он слух потерял. Да подождите, – воскликнул он, потому что я вырвалась из его рук и снова вцепилась в дверь, пытаясь ее открыть.
– Да сделайте же вы что-нибудь, – взмолилась я, поскольку дверь никак не поддавалась.
– Я сделаю, – рыкнул Коробейников, отстраняя меня прочь. – Отойдите!
Я посторонилась, осознав, наконец, что просто ему мешаю. Антон Андреич разбежался и со всего маху впечатался в дверь плечом. Та не устояла и упала, и Антон Андреич с ней, но я на него даже не взглянула, торопясь поскорее добраться до человека в знакомом плаще и картузе, неподвижно лежащего на мешках в дальнем конце комнаты. Упав на колени, я повернула его лицо к себе, и оторопела. Это был не Яков. Одетый в знакомый плащ и картуз, передо мной сидел, бессильно привалившись к стене, тот самый филер, которому я вчера передавала известие.
– Это не он, – вымолвила я, вглядываясь в лицо филера. – Не он!
– Слава Богу, – выдохнул Антон Андреич у меня за спиной. – Это человек Штольмана, – прибавил он подходя и присаживаясь на корточки рядом со мной.
Я встала и отошла, не желая ему мешать.
– Ножевое ранение в живот, – сказал Антон Андреич, осматривая филера. – Он мертв.
Я попятилась, не сводя глаз с убитого. Мы опоздали всего на несколько минут. Теперь и эта ниточка оборвана, и где разыскивать Якова, снова не известно.
– Я еще вчера с ним встречалась, – произнесла я.
– В самом деле? – удивился Коробейников. – Где?
– Возле гостиницы.
– Зачем?
Я перевела на него взгляд. Яков не хотел бы, чтобы я посвящала кого-либо в его тайны. Даже Антона Андреича. Но не упущу ли я таким образом единственную возможность разыскать его? Видимо, помощник следователя уловил мои колебания.
– Вы что-то скрываете от меня? – спросил он обиженно.
– На нем одежда Штольмана, – ответила я. – Картуз и накидка.
Если хочешь не говорить многого, следует сказать хоть малое. Тогда твое молчание не будет выглядеть подозрительным.
– А когда вы с ним встречались, эта одежда уже была на нем? – уточнил Коробейников.
– Ну, конечно не была, – взорвалась я, рассерженная его непонятливостью. – В этой одежде Штольман скрывался от полиции, которая его преследовала.
– Простите,  – Антон Андреич сердито развел руками, – я в этом не виноват, Анна Викторовна. Так сложились обстоятельства.
Он помолчал смущенно. Похоже, помощник следователя оказался меж двух огней, разрываясь между профессиональным долгом и любовью к другу. Счастье, что покамест обе эти побуждающие силы требовали одного – найти Штольмана как можно скорее. Ну, а потом… Я почему-то ни секунды не сомневалась, что победит.
– Выходит, что он виделся со Штольманом уж после того, как я допрашивал служащих в гостинице, – сделал вывод Антон Андреич. – Но почему на нем одежда Штольмана?
Он вернулся к мертвому филеру и принялся шарить по его карманам. Я напряженно думала. Антон Андреич в своих выводах ошибся. Яков вполне мог встретиться с филером ночью, после визита к Нине. Но мог и утром. Так чья же кровь в гостинице? Если филера, то как тогда понять мой сон?
Коробейников разыскал в карманах мертвеца какую-то бумажку, отложил и продолжил обыск. Я взяла листок и развернула. И поскорее спрятала за пазуху, пока Антон Андреич не заметил. Филер точно встречался с Яковом. Потому что у него был портрет помощника Увакова, нарисованный моей рукой.
– Билет в Петербург на поезд, – сказал помощник следователя, разглядывая еще одну бумагу, оказавшуюся в кармане убитого. – Хотел уехать  и не успел.
Да, именно так. Второй филер, передавший мне папку, говорил, что они с товарищем отбывают в Петербург. Должно бить, и отбыл. А товарищ остался в Затонске. Я вздохнула и побрела к двери. Ниточка оборвана, здесь мне больше нечего делать.
– Анна Викторовна, вы куда? – кинулся за мной Антон Андреич. – Вы ведь можете узнать все прямо сейчас. Пожалуйста, вызовите его, поговорите!
– Нет, – покачала я головой в бессилии.
– Почему?! – удивился Коробейников. – Почему вы не хотите помочь? Он наверняка знает, где Штольман.
– Я больше не могу, – выдавила я через силу.
Как объяснить ему, что я чувствую сейчас? Мой дар оставил меня именно тогда, когда был нужен более всего. Мироздание оказалось предателем. Оно отняло у меня любимого и не оставило даже способа его разыскать. Скрывая слезы, я отвернулась, не в силах выдержать взгляда Антона Андреича.
– Анна Викторовна, – окликнул он меня снова, – вы ничего не хотите мне сказать?
Что сказать ему? Что я отчаянно боюсь? Полагаю, он и так это знает. Мой дар окончательно проснулся именно тогда, когда Штольман приехал в Затонск. И я все время гнала от себя мысль о том, что может означать его исчезновение. И говорить об этом не могла, совершенно точно. Поэтому молча повернулась и пошла прочь.

Уже никуда не торопясь, я доплелась до сарая и выпустила Ребушинского. Журналист, преизрядно замерзший, вышел молча, обиженно глядя на меня. Но скандалить больше не стал, должно быть, распознав по моему лицу, что это будет небезопасно.
– Анна Викторовна, – спросил он, дрожа от холода, – ну, что, нашли? Штольман?
– Нет, – ответила я.
– А кто?
– На склад идите, – махнула я рукой. – Там все узнаете.
– Благодарствую, – он заторопился было, но остановился, не сделав и трех шагов. – Анна Викторовна, а у меня для вас тоже есть кое-что!
Я смотрела на него выжидающе. Сил надеяться у меня не осталось.
– Я тут видел одного человечка, – сообщил журналист. – В день смерти князя я проходил мимо его сада и увидел, как из калитки вышел такой вот крупный господин. Потом я узнал, что это один из двух полицейских чиновников, которые в наш город прибыли.
Я достала из-за пазухи портрет и показала Ребушинскому:
– Этот?
– Ага! – Алексей Егорыч выглядел ошеломленным. – Откуда у вас этот портрет?
– Идите, – я кивнула ему на склад, куда как раз входили призванные Коробейниковым городовые. – Уже тело сейчас увезут.
Убийство есть убийство. Антон Андреич должен завести дело о смерти филера. Это его работа. Но мне почему-то казалось, что вряд ли он найдет убийцу.
– Ох, Анна Викторовна, – Ребушинский явно разрывался между желанием бежать на склад и любопытством по моему поводу. Первое победило, и он потрусил к зданию, кинув мне на прощание. – Ну, вы полны сюрпризов.
Уже нет. Сейчас я была  полна только отчаянием и безнадежностью. И страхом за любимого человека, находящегося неизвестно где. Для сюрпризов места не осталось.

Я бесцельно брела по улице, не очень-то замечая, куда иду. Отчаяние накатывало черными волнами, а в голове билось единственное слово: «почему». Почему это должно было случиться с нами? Неужели все же дело в моем проклятом даре? Я проклята и приношу несчастья? Нет, не может быть. Яков в это не верит. Он любит меня, не взирая на моих духов. Он всегда говорил, что во мне нет зла.
Но он пропал. И мои духи тоже. Я мигом бы нашла его, если бы могла спросить мертвого филера, но теперь это невозможно. И мне остается лишь снова и снова перебирать в голове невеликие факты, которые никуда не ведут.
Я остановилась, глядя на рождественские украшения в витрине магазина. Люди готовятся к празднику. Одна я, будто и впрямь проклятая, брожу по улице, не в силах найти и спасти дорогого человека. И не до праздника мне. Одна я. Одна…
Скрипнула, отворяясь, дверь кондитерской, и оттуда вышли супруги Зуевы, Ульяна и Евсей. Они весело смеялись, держа в руках празднично завернутые свертки. Время, когда Ульяна прятала лицо, скрывая незаурядную свою внешность, давно миновало. Посудачили затонские сплетники, да и умолкли. И теперь она венчаная жена купца, любимая, обожаемая. Поговаривают, к лету они ждут первенца, хотя с виду покамест не скажешь. Заметив меня, супруги улыбнулись, поздоровались приветливо.
Благодаря моему дару удалось тогда раскрыть убийство мадам Де Бо. Ему и таланту Штольмана. Мы были в ссоре тогда, но все равно вместе работали над этим делом. И все закончилось благополучно. Яков раскрыл преступление, сняв с Ульяны все обвинения. И теперь она замужем и счастлива.
А Штольман пропал. И мой дар вместе с ним.
– Здравствуйте, Анна Викторовна! – раздался рядом радостный детский голос.
Мимо меня, радостно улыбаясь, шел Ваня, бывший призрак-беспризорник. Он тащил за руку к кондитерской свою приемную мать. Помещица Бенцианова счастливо улыбалась. Она тоже рада была меня видеть и обязательно остановилась бы поболтать, но Ванька волок ее к кондитерской, и Антонина Марковна лишь улыбнулась беспомощно, не в силах противиться.
Маленький сирота Ваня жил на улице. Дурные люди, желавшие обокрасть Бенцианову, подсылали его к ней в дом, заставляя притворяться призраком умершего сына помещицы. Не чурались они и убийства. Ванька тогда чудом спасся, но Яков поймал преступников, и мы с ним вместе позаботились о мальчике. Антонина Марковна взяла Ваню в дом, оформила опекунство, а после и вовсе усыновила. Я занималась с ним грамматикой. Ваня оказался очень сообразительным и на диво прилежным, и осенью поступил в гимназию.  Он обожал свою приемную мать, и она, помолодевшая на двадцать лет, души в нем не чаяла.
В том деле Яков впервые попросил меня помочь ему. Я так гордилась этим, так была счастлива. А после мы с ним столкнулись на крыльце дома помещицы, и он согрел дыханием мои пальцы, показывая, что любовь можно осязать. Прошлой ночью я во всей полноте узнала, что он имел в виду тогда. Где ты, любимый? Мне без тебя плохо.
– Анна Викторовна, – веселый голос выдернул меня из тоскливых раздумий. – Анна Викторовна, здравствуйте!
Рыжие волосы, оттопыренные уши и радостная улыбка.
– Егор, – я обняла его  и он крепко, ничуть не стесняясь, обнял меня в ответ. – Как ты?
– Со мной все хорошо, – ответил парень, – только вот родители все равно тревожатся.
– Почему?
– Ну, потому что не полностью выздоровел, – ответил он чуть смущенно. – Купец ко мне больше не приходит, упокоился с миром. Зато другие… Им нравится через меня слово живым молвить. Как через вас.
– Это ничего, – ободряюще сказала я. – Это пройдет.
У меня вот прошло. Но, господи ты Боже мой, я бы что угодно отдала, чтобы вернуть мой дар. Потому что без него мне не вернуть моего Штольмана. Слезы снова подступили, но я сдержала их, не желая пугать Егора:
– Да, все хорошо будет.
– Спасибо, – улыбнулся он.
Кивнул мне и пошел своей дорогой. А я осталась смотреть вслед.
Егор Фомин тоже был медиумом. Но мальчику повезло меньше, нежели мне. Ко мне духи приходили на беседу, обращались с просьбами. В него же они вселялись, завладевая телом Егора и пользуясь им для того, чтобы решить свои дела, оставшиеся на этом свете. Я познакомилась с мальчиком, когда в него вселился дух купца, убитого за полгода до того. Грустная то была история.
Егор в ту пору был стеснительным подростком, убежденным в том, что он сумасшедший. Родителям он был обузою, стыдился самого себя и по первости даже глаз на меня поднять не мог. Но потом он поверил в себя и в свой дар. То, что убийцу поймали, придало Егору уверенности в своих силах. Ведь он был свидетелем убийства купца, а еще он был влюблен во вторую жертву убийцы, Арину Сурину.
Я заботилась о Егоре, как могла, но гораздо больше, как мне кажется, сделал для него Яков. То, что строгий полицейский следователь  поверил его словам, придало Егору сил. А когда был пойман убийца Арины, и восторжествовала справедливость, Егор проникся к Штольману бесконечным уважением.
Я смотрела вслед удаляющемуся Егору и думала о том, скольких еще людей в Затонске спас мой Штольман. Не перечесть. В том числе и меня, причем неоднократно. А теперь он пропал, а я, вместо того, чтобы разыскивать его, брожу в тоске и предаюсь отчаянию. Яков никогда не сдавался и всегда меня находил. И я не сдамся. Просто не могу сдаться.