Итак, меньше слов, больше дела! (Но музыкой заниматься из-под палки — это ужасно! ))

Глава седьмая

Крокодил дожарил картошку и попробовал несколько ломтиков. На этот раз получилось очень неплохо. Травка, которую Аира нащипал где-то в лесу и расстелил сушиться на солнце, оказалась великолепной приправой, лучше всякой Светкиной «Вегеты».
К такой картошечке ещё бы хорошую отбивную... Или мясо по-французски, с аппетитной сырной корочкой и торчащими из-под неё колечками лука. Покосившись на Аиру, который сидел в тени Крокодилова дома и сосредоточенно царапал стилом по бересте, землянин попытался представить себе этот деликатес на фарфоровой тарелке с голубой каёмкой.
Ничего не вышло. Не появилось ни мясо, ни даже пустая тарелка. Похоже, опасения Аиры не подтвердились, и материализовать идеи силой мысли Крокодил не мог.
Было велико искушение начать есть руками прямо со сковородки, но Андрей Строганов преодолел его, выложил картошку деревянной лопаткой на твердый тарелочный лист и вооружился деревянной вилкой, которую сделал сам из подручного материала.
Жаль, что Аира не признавал картошку съедобным продуктом.
Крокодил ел и время от времени посматривал на Консула. Он понимал, что его лекция о стихосложении и о музыкальном сопровождении любовного бреда своей примитивностью годилась только на то, чтобы рассмешить тапочки мастеров этого дела. Но всё-таки он сотрясал воздух не зря. Потому что последний из приведенных примеров — «я объяснял любимой женщине, как механизм, тяговое усилие которого передается посредством каната, цепи или другого гибкого элемента, приводит в движение промышленную рыболовецкую сеть, а она, не обращая внимания на мои объяснения, требует поцелуя» — вывел Аиру из глубокого раздумья.
— Я уже сомневаюсь в том, что правильно истолковал свой сон, — сказал раянин. — В твоей памяти хранится информация, что само слово «поэзия» в твой родной язык пришло от другого народа. От того народа, который принёс твоему правильные знания о Творце Земли. И там это слово значит «Творение», а Творец — это «Поэт». Также и «музыка» на том священном языке означает «знание предметов божественной деятельности», а не просто звуковой ряд, организованный особым образом. Поэтому я склоняюсь к мысли, что Александра Самохина требует от меня сотворчества в исправлении мира, а не пения рифмованных слов. Воскрешение Альбы должно стать такой музыкой. Инструментом в гармонизации мира. И те земные стихи о любви, которые ты помнишь... Они же не были самоцелью авторов, а только побочным продуктом их чувств.
— То есть от тебя не требуется любовных песен? — с облегчением вздохнул Крокодил.
— Не знаю. Надо подумать.
— Ну, иди, Чапай, думай, — сказал Крокодил.
И вот Аира думал. Иногда он вставал и уходил в дом. Иногда принимал по «внутреннему уху» сообщения с орбиты и передавал свои указания и распоряжения. Иногда замирал, как статуя или сворачивался в позу эмбриона. А потом отмирал и принимался упорно водить палочкой по раянской «бумаге». Предложение поесть он встречал только недовольным мычанием.
Крокодил успел проголодаться, пообедать, снова проголодаться. Солнце спряталось за щёткой леса, к дому слетелись крупные и мелкие светляки. Аира приманил нескольких самых больших не слишком приятным присвистом на грани слышимости для земного уха, и они зависли над его головой, как яркая гирлянда.
Крокодил ушёл за йогуртовыми стручками, вернулся с полной корзиной. Аира исписал несколько рулонов бересты и продолжал в том же духе. Светляки над его головой выстроились в кружок и висели, словно нимб, и в их свете стали видны седые пряди в чёрных волосах. По-видимому, мозгами Консул нешуточно отпахал за это время.
Землянин помедлил на пороге. В темном лесу заухали совы. Он вдруг подумал о Шане. Чем же она теперь занимается — после того как расформировали миграционную службу? Заседает в каком-нибудь совете? Или ушла на пенсию? Наверняка у них тут есть пенсия для старых людей. Хотя Шана не такая уж старая, вряд ли ей уже исполнилось шестьдесят, а на Раа живут до ста лет. И вообще, наверное, ему, Крокодилу, в ближайшее время пора вернуться на белковый завод. Стыдно совсем уж нахлебничать... Но какой чудесный воздух, какая теплынь, какой приятный ветерок! Эх, был бы тут Валерка, как здорово было бы втроём поехать на рыбалку! Наверняка Валерка и Аира нашли бы общий язык — и по поводу Творцов, и по поводу отношения к женщинам...
Аира ткнул стилом в воздух, и оно пропало, повернул голову к Крокодилу и поднялся на ноги — как всегда, без помощи рук. Светляки, служившие Консулу персональными светильниками, взмыли вверх и затерялись во вспышках небесных огней, а их собратья, кружащие вкруг дома, усилили свечение.
Крокодил посмотрел на ворох берестяной бумаги на траве под стеной.
— Осмелюсь спросить, Консул, это макулатура или мусор? Или высочайшие государственные документы?
В мягком полумраке глаза Аиры мерцали вполне по-человечески, без спецэффектов, только в голосе прозвучала лёгкая хрипотца:
— Пожалуй, уже мусор. Органическое удобрение. Не переживай о чистоте своего участка, за ночь всё уйдёт в почву.
— Но какие-то ценные мысли у тебя появились?
— Не знаю, насколько ценные... Андрей, у нас есть что-нибудь на ужин?
— Стручки вот, — Крокодил качнул своей корзиной. — Вода. И... тебе ведь нужен донор, да?
— Я сейчас закажу что-то более существенное из службы доставки. А ты посмотри пока, — раянин вытащил из кармана пачку берестяных листков и сунул их в свободную руку землянина, — это поэзия или нет. Жду твоей конструктивной критики.
— Был у нас один деятель, тоже по ночам работал, — пробормотал Крокодил, беря листки. — Вечно назначал заседания правительства на восемь вечера, чтобы все хотели спать и ничего не соображали.
— Извини. Я не задержу тебя надолго. Сейчас поужинаем, и я улечу.
Крокодил сменил тон.
— Дружище, да ты чего, это же я так, ради интеллигентского брюзжания! Разумеется, оставайся у меня! Считай, что мой дом — твой дом.  Куда тебе на ночь глядя улетать? Вдруг снова удастся снова... это... поговорить с Сашей? Да и просто выспаться. А?
— Андрей, ты не только донор, ты и катализатор прекрасный, и я бы с удовольствием погостил у тебя, но завтра у меня заседание Малого административного совета. Доклады научных групп и всё такое. В конце концов, может случиться чудо, и полномочия Консула передадут кому-то другому...
— Э-э...
— Эх, хорошо бы, — лицо Аиры вдруг просветлело. — Мы бы с тобой хоть на рыбалку съездили... Я бы тебе Раа показал наконец! Жемчужный пляж, Синюю бухту... Научил бы водить экраноплан...
— А такое возможно? Тебе могут вынести вотум недоверия?
Раянин вздохнул.
— Вряд ли. Ладно, я сейчас приду.
И Консул, как всегда, тут же растворился в окружающем пространстве. Так же умел двигаться Малыш из одноимённой повести Стругацких, но Крокодил подозревал, что подобным навыком обладали немало других героев фантастических книг. Всё-таки Саша очень любила фантастику.

Он вернулся под свою плетёную крышу, поставил корзину на подоконник, примостился рядом с ней (с кем поведёшься, от того и наберёшься) и, надкусив один стручок, вытащил берестяные бумажки. На верхнем листе красивым каллиграфическим почерком, одинаковым для всех пишущих устройств на Раа, было выведено:
[indent]
Алька, солнечная галька
Я твоих желаний калька
Ты светла, как смола
Непроста, как мечта
Ты гора, и ты же — яма,
И как дерево упряма!
[indent]
«Начинается Земля, как известно, от Кремля»,— подумал Крокодил, беря второй стручок. — Не знаю, как Саше Самохиной, но как по мне, то однозначно ерунда. Не Пушкин и не Лермонтов. И не Гумилёв. Чуковский, вот что это такое. Конкурс детского рисунка на острове Пробы. Хотя чувствуется, что искренне писал человек. Как те энциане у Лема. «Свою голубку опыляя, я славлю пчёл и мотыльков…».
На следующем берестяном листочке наблюдался некоторый прогресс. Аира явно старался угодить Творцу Раа, экспериментируя с формой.
[indent]
Твой образ, жало и кинжал,
Застыл в моей пещере сердца.
Ему оттуда не сбежать,
Ему ничем не оттереться.
Вся эта горькая беда
Хранится в камне.
Туда не затечёт вода,
Не встрянет пламя.
Там только вечная печаль,
Там только пыль.
Там только эхо слова «жаль».
Такая быль.
Как смерть ужалила ужасно,
Так и живу.
Так Тень, пришедшая напрасно,
Идёт во тьму.
Да, знаю, ты не идеал,
Как я не совершенство.
Но лишь тебя я отражал,
Когда сверкал кинжал блаженства.
[indent]
Крокодил вздохнул и заел стихи «йогуртом». Он никогда не разбирался в поэзии, и стихотворные переводы в студенческие годы ему не давались. Да, нравились некоторые строчки (и больше всего «А это огни, что сияют над нашими головами» Лорки и «…но в мире есть иные области, луной мучительной томимы…» Гумилёва), он любил цитировать их, но не более того.
Конечно, трудно требовать от Аиры поэтических шедевров, если в его культуре поэзия — терра инкогнита, а тем более если ты сам не знаешь, чего именно требовать, да и требуешь не ты, а Творец Раа, девочка Саша Самохина, то ли преданная своим парнем, то ли вообще не знавшая любви.
«Я любимой объяснял, как лебёдка тянет трал — а она не хочет слушать, хочет, чтоб поцеловал...»
— Саша, — сказал Крокодил вслух, — если бы ты попросила Аиру покатать тебя на здешней лодке, уж поверь, ты бы получила больше удовольствия, чем от его стихов.
Но услышав свой голос, он смутился.
Текст на третьем берестяном листике, стилистически был более выдержан, и краткость стиха тоже импонировала Крокодилу, но по содержанию он вряд ли обрадовал бы Сашу:
[indent]
Нам не сойтись, как двум краям
смертельной раны.
И полный полдень наш — обман,
и души рваны.
[indent]
«Всё-таки Саша очень правильно придумала, чтобы они не писали стихов. Сколько детям счастья — не учить эту галиматью в школе! И что это ей в голову ударило — такие требования выдвигать невинному человеку? Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан — вот это бы им в самый раз. Да, собственно, Песнь Пробы — это же песня! Стихи!»
Четвёртое творение Аиры показалось Крокодилу уже вполне стихами. Вихляющий велосипедист, по крайней мере, не валился в канаву, а местами даже рулил по-набоковски элегантно:
[indent]
Любимая! Твоё бесстыдство,
Твоя святая простота
В рассвет такой взлетали птицей!
Такого стоило труда
Остановиться. Отдышаться.
Не делать глупостей весь день.
Играть ребёнка перед старцем,
Здороваясь через плетень.
И зная, что мерцает искра
В тени твоих ресниц и ног,
Учиться сдерживать лучистый
Нетерпеливый уголёк.
Но день отравлен тусклой меткой
Тоски невстретившихся рук
И сонным вздохом из беседки:
«Ну, мама! Он же просто друг!»
[indent]
Крокодил перебрал ещё несколько бумажек. Везде было одно и то же.
[indent]
Бесстыдна тайная любовь.
Кого стыдиться?
Росы? Полночных светляков?
Дыханья птицы?
Того, что ты ко мне идёшь
Так без оглядки?
Да будет ночь, где дождь и дрожь
И снова сладко!
[indent]
«Как в нашу жизнь вошёл водопровод, сработанный ещё рабами Рима». И ещё про строителя первого моста, у Шефнера: «и пот с лица отёр устало уже не лапой, а рукой».
[indent]
Такую тайну я открыл, когда вложил в неё свой ключ!
И чудо «да», и тот огонь в моей груди, что бился, не сжигая!
Искала девочка во мне — что? Ищет женщина в мужчине —
Кого? Его? Себя?
Её соски сияли так, что я, лаская их губами, дрожал от мысли,
Что завтра утром они сквозь платье будут всем кричать о нашей ночи...
Она меня и смелости учила: ну, что ж, пусть говорят.
[indent]
Крокодил вспомнил, как влюбился в седьмом классе в свою разбитную соседку по парте, Пескову. Олю? Алю? Нет, кажется, всё-таки Олю. Ну, как влюбился... Влюбился — это громко сказано. Как у него это всегда случалось, просто тогда было впервые. На физкультуре вдруг пробило.
Мать принесла с работы брошюрку «Гигиена юноши», его ровесницу. Да, память у него всегда была хорошая, основа профпригодности для переводчика. Не эйдетическая, конечно, но и не дырявая, как Светкин презерватив. Авторы: Юрий Скрипкин, Ефим Марьясис. Издательство: «Медицина». На обложке два круга, поменьше красный сверху, побольше синий внизу. И в этих кругах находился мальчик-подросток в позе витрувианского человека, только в синих трусах. В плавках, не в семейных. «В брошюре рассказывается об особенностях организма юноши, подчеркивается польза физической культуры, спорта, рационального питания для нормального развития молодого человека и обращается внимание на вред алкоголя, курения. Сообщается о половом созревании и развитии, последствиях неправильного полового воспитания — ранняя близость, случайные встречи, венерические болезни».
После этого чтения Пескову тискать расхотелось.
«Мы здесь по праву. Какие мы — такое и право. Ходил бы Аира в нашу школу и учился бы с нашими девками — так бы и остался девственником, из одной только брезгливости».
[indent]
Ты и средь бела дня
Сияла,
Как ночь ночей.
Ты позвала меня —
Мало, мало! —
Звоном тайных ключей.
Жажду! А ты, смеясь —
«Опасна кровь с молоком!» —
Мне налила себя, и я
Выпил одним глотком.
[indent]
Крокодилу вдруг стало неловко это читать. Он вспомнил Тимор-Алка с размозжённой головой, тихого и мёртвого. Появилось чувство, как будто он, Крокодил, стоит у операционного стола и смотрит на Аирину разобранную грудную клетку, а открытое сердце пульсирует, и Аира сквозь зубы говорит: «Да, критикуй уже! Это стихи или нет?!»
[indent]
Познав её, не знал я большей власти
Нигде и никогда.
И если слышал восхищённый гул,
То просто знал, что недостоин,
А если крики осуждали мои решения,
То что их бледный ох
В сравнении с её глазами,
Из которых
Уходит жизнь.
Уходит от меня к другому,
К пустоте, к небытию...
[indent]
— Кушать подано! — послышался с порога сильный бодрый голос Консула. Он предстал перед Крокодилом уже снова молодой, черноволосый, без единой морщины на лбу. Должно быть, не одно дерево засохло в лесу.
В руках у Аиры была большая коробка из сероватого экологического картона, раскрывшаяся, как оригами. Потянуло пряностями и вкусностями.
— Андрей, да что ты снова такой хмурый? Что случилось?
— Вот это — сказал Крокодил, протягивая листок. — Это стихи. Не, ну там и другие тоже есть неплохие, но вот это — именно то, что надо Саше Самохиной.
На листочке было написано все тем же стандартным почерком:
[indent]
Я так и не сказал ей, что люблю,
Хоть было всё, что меж людьми бывает.
Был дождь земле, и буря кораблю,
И пламя лесу. И пустыня раю.
[indent]
— Спасибо, — кивнул Аира без всякой меланхолии. Будто не своей кровью он пачкал эту бересту.
Поставив коробку с едой, он ушёл к фонтанчику мыть руки, и Крокодил, еще находившийся под впечатлением от прочитанного, не сразу переключился на новый режим настроения Консула.
  «Может, он через стихи сбросил горечь, которая отравляла его душу? Выписался — и успокоился? И в этом заключался совет Саши Самохиной? Ничего не понимаю в их биологии...»
— Я вот ещё нарезал трубок для музыкального инструмента, — сообщил довольный Аира, хлопая себя по боку. — У вас таким треугольником связывается.
Из кармана раянина действительно торчали полые стебли тростника, и он очень музыкально насвистел несколько тактов из «Полёта кондора».
— Да тебе и инструмент не нужен, если ты можешь так голосом работать! — искренне восхитился Крокодил. — Но думаю, что Саша Самохина...
— Сашу Самохину я этим не удивлю, а вот Альбу — удивлю, ещё и как! «Без ёлки, говорит, не возвращайся, зато с ёлкой, говорит, возвращайся»!
— Осмелюсь поинтересоваться, Консул, что ты сияешь, как мегаваттная лампочка? Получил какое-то хорошее сообщение с орбиты? Солнце стабилизировалось, что ли?
— Что? Какая лампочка? А-а... Да, получил сообщение, что есть человек, который прошёл все тесты для обучения на дестаби. И ты его знаешь.
— Тимор-Алк?! — Крокодил даже подскочил, и листочки бересты, сложенные на подоконнике, разлетелись по гостиной. Он принялся быстро подбирать их.
— Угу, он самый. Скажи, парень молодец?
— Ещё бы! Жалко, что уже поздно для звонка вежливости. Поздравить бы его...
— Ничего не поздно, он ещё не спит. Я с ним только что разговаривал.
— Коммуникатор! — крикнул Крокодил. — Соединение с Тимор-Алком!