Глава восьмая
Крокодил еще раз проверил, взял ли с собой распечатку карты Белого острова, на которой крестиком отметил интересующее его здание. Мало ли, вдруг виртуальные экраны дадут сбой под его пальцами, и коммуникаторы тоже не будут работать? Если это необитаемый остров, а планета сейчас живёт в режиме энергетической дисциплины…
Его путешествие началось всё с того же полустанка имени Сальвадора Дали, как он называл про себя ближайшую к своему дому остановку монорельса с мягкими цветочными часами.
«Интересно, можно ли частному лицу посадить такие часы во дворе? И красиво, и удобно. Надо узнать, где берутся такие семена. Если бы моя бабушка видела, каким заправским сельским жителем я стал, — вот удивилась бы!»
Кроме карты, с собой в дорогу он взял палатку и одеяло, потому, что Аира предупредил: архипелаг лежит на линии Большого течения, и ночи там могут быть холодными.
К своему огромному сожалению, Крокодил так и не смог научиться пользоваться общедоступным хранилищем, которое находилось в подпространстве Раа. Каждый полноправный гражданин мог получить оттуда вещи напрокат в обмен на небольшой ресурс, но у землянина в мозгу не было специфических нейронных связей для взаимодействия с этой системой. Сама идея, что можно не захламлять свою жизнь вещами, нужными лишь на время, приводила Крокодила в восторг — но что толку в его восторге...
Палатку («дом для путешествий в трудные для жизни места») и рюкзак к ней пришлось заказывать через коммуникатор.
«Как приедешь на остров, сообщи мне, что ты на месте. Не обещаю, что выберусь в тот же день, но постараюсь прилететь как можно быстрее», — сказал Консул, когда садился в присланный за ним орбитальный самолёт. Крокодил напутствовал его словами из фильма Гайдая: «Возьми палку, занимайся государственным делом!» Аира улыбнулся, кивнул — и уже через секунду, надевая лётный комбинезон, поданный сухощавым пилотом, скользнул по лицу Андрея Строганова отрешённым взглядом. А забираясь в кабину, даже не оглянулся.
Значит, действительно сразу же занялся государственными делами, навёрстывая время, потерянное в общении с мигрантом. И совсем не понял шутки.
Конечно, не понял. Потому что Махайрод не был самозванцем, как Иван Васильевич Бунша. Он был законный правитель своей планеты и занимал это место по праву.
«Одинокая птица, ты летишь высоко в антрацитовом небе безумных ночей, повергая в смятенье бродяг и собак красотой и размахом крылатых плечей... — вспомнил Крокодил хороший клип о самолёте «Буран» на песню своей юности, провожая глазами чудо техники. — Интересно, я отношусь скорее к бродягам или к собакам?»
У раянского орбитального самолёта не было крыльев. Больше всего он напоминал гигантский бритвенный станок с вертикальным взлётом. Он не оставил после себя конденсационного следа и исчез из виду буквально за секунды.
«Наверное, этой «ручкой» он пристыковывается где-то там, в их технических эмпиреях...»
Оставшись в одиночество, Крокодил снова почувствовал себя бестолковым бездельником. Почему он такой тупой? Ведь и сам, без подсказки Аиры, мог бы открыть карту, запросить прогноз погоды, почитать что-то о раянской географии…
Расслабился он совсем в этом раю, привык к мысли, что на Раа ни в чём не нуждаешься. Живёшь по принципу попрыгуньи-стрекозы, «где под каждым ей кустом был готов и стол, и дом». А если нерасторопный мигрант вдруг не сможет самостоятельно разобраться в возможностях природы и кибернетической техники, ему на помощь в любую минуту готов прийти коммуникатор.
Он запросил данные о Белом острове, но когда на экране появилась карта требуемой местности, Крокодил понял, что попросту не сумеет прочитать ее. Записаться, что ли, хоть на курс средней школы? И снова забивать себе голову всякой физикой и химией — фу-у…
Над его головой закружились бабочки.
«Кто бы мне сказал, как — как?! — аборигенам удаётся совмещать радость жизни с культом самодисциплины?»
Он снова и снова задавал себе этот вопрос. Как понятие свободы стало на Раа синонимом самообладания? Да, тому, кто не находит в себе внутренних сил жить по правилам, общество присылает внешнего контролёра — это понятно и, в общем, правильно. Зависимые потому и зависимые, что сами не умеют стоять на ногах, их нужно поддерживать. Но таких здесь от силы процентов пятнадцать... А остальные? Зачем они по утрам выбираются из своих мягких постелей, выходят из своих уютных домов? Что ими движет? Неужели нежелание понапрасну отрывать бабочек от радостей насекомой жизни? Умение находить свои радости, человеческие?
Где и как этому умению научиться?
Или так проявляется их безгрешность, задуманная Сашей Самохиной?
Аира говорит, что высшее счастье правителя — служить своему народу, и ведь не врёт, не лукавит! Вот ведь где фантастика, а не в технике…
«Или не фантастика? Или это я просто патологический лентяй, а у них такой проблемы нет?»
Чтение местных форумов, в том числе якобы литературных, не давало никаких ответов на «проклятые вопросы». Вопрос «Кто виноват?» переводился в плоскость юриспруденции, а «Что делать?» трансформировался в «Что делать, чтобы…» — с подробными прикладными вариантами ответа. Раяне были практиками жизни. Не лириками. Они обожали слушать новости и истории из жизни конкретных людей, обсуждать конкретные вопросы, в том числе из области чувств, но совершенно не понимали ценности выдуманных художественных описаний.
Кроме утверждения «радость жизни — в самой жизни», Крокодил ничего не находил ни в безыскусном описании счастливых дней полноправных и зависимых граждан, ни в рассказах об осознанных и преодолённых трудностях. Эталоном жанра служило эссе «Как я прошёл/провалил Пробу», изредка попадались описания снов. На вопрос Крокодила, есть ли хорошие тексты о дружбе или о приключениях, участники форумов забросали его ссылками на пункты вербовки на работу в Дальнем Пространстве — в полосе астероидов и малых планет.
«Наверное, им не нужно сублимировать переживания, у них и так всё хорошо наяву, — думал Крокодил, пролистывая короткие описания проблем и их решений, заменявшие раянам литературу. — А если у тебя что-то плохо — значит, ты душевнобольной, и тебя надо лечить, опять-таки наяву».
Получается, Аира совершил настоящий культурный прорыв, прямо по Маяковскому: «Поэзия вся — езда в незнаемое». Всё равно, как если бы Андрей Строганов ради спасения любимой женщины начал изучать тензорное исчисление. Смог бы он? Для этого, наверное, нужно сначала понять, что такое любовь, а потом уже браться за математику… Не с его бэкграундом совершать такие подвиги. Не по Сеньке шапка.