Стелла, да я сам хотел бы уже дочитать эту историю до конца, честное слово!

Омон-Ра прислушался к звукам наверху. Было тихо, но он что-то там такое выслушивал... Вернее, вынюхивал специфическим раянским жестом, подняв нос кверху и расширив ноздри.
Крокодил хотел бы, чтобы ему кто-то сказал, что он должен делать. Но Омон-Ра молчал, только нюхал воздух. И со второго этажа не доносилось ни звука.
Наконец хозяин перестал изображать охотничью собаку и бросил взгляд на деревяшки, которые так и оставались разбросанными по полу. Всеми забытое перо лежало в тому углу, где планировалось поставить икебану.
— Лучше, наверное, не поставить, а прикрепить к потолку, — полувопросительно сказал вслух старик. — Или в простенке… Когда дети начнут ползать, нужно, чтобы на полу не было ничего лишнего.
Даже глухой к тонким материям Андрей Строганов почувствовал, что хозяин ищет возможность занять руки, чтобы заглушить своё беспокойство.
— Ага, так даже оригинальнее будет, — кивнул Крокодил, вспомнив, как он поменял все розетки в доме на закрытые, когда Андрюшка начал ползать. — А с кем вы обычно оставляете Лилу, если вам нужно уйти?
— Да здесь же за перелеском живёт мой старший сын. Невестка всегда рада за ней смотреть. Или я к ним отвожу девчонку. Они уже люди в возрасте, любят с ней понянчиться, и ждут же короедов! И внучка нашего старосты на подхвате, она как раз консультант по уходу за детьми. А Лила, сам видишь, по уму недалеко от ребёнка ушла.
Старик вернул в хранилище бутыль хвостовки, ополоснул в фонтанчике чашу и отправил туда же. Стеклянную ёмкость из-под кактусового дистиллята он выбросил за окно. Наверняка там дежурили какие-нибудь десятиногие тараканы, которые жрали стекло. Или лианы. А может, и вездесущие бабочки.
Во всяком случае, когда Омон-Ра проковырял ножом дырку в шероховатом пеньке с наплывом древесного гриба, вставил туда перо и закрепил его чем-то вроде гуммиарабика из другого древесного гриба, то по его свисту в комнаду влетели именно бабочки. Они в секунду подобрали весь мусор и вылетели, тяжело гружёные щепками и опилками.
А на присвистывание в другом тоне в открытую дверь влетели шмели (не иначе, как из одеяла) и живо пристроили перо на потолке, рядом с оконным простенком. Вся операция заняла минут пять-шесть.
Андрей Строганов вспомнил, как куртка-одеяло беспокойно начинала на нём жужжать при звуках стройки. Надо же, до чего нужная вещь в хозяйстве…
— Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что у вас все насекомые ручные, — проговорил Крокодил. — А где можно достать такое одеяло?
Омон-Ра ответил не сразу и переспросил.
— А? Так на ферме можно заказать. Так и формулируй: «одеяло шерстяное перепончатокрылое универсальное». Размеры и функции тебе сами фермеры предложат, там уж выбирай по необходимости и ресурсу. Некоторые делают не только с терморегуляцией, массажем и мелким ремонтом, но и с медосбором, но оно тогда сильно пыльцой пахнет. Но тебе, может, и пойдёт. Ты по нюху вряд ли отличишь даже мужчину от женщины за сотню метров.
— Это правда, обоняние у меня слабо развито. Можно сказать, вообще неразвито.
— А я вот чую, — старик специфически подвигал носом, — что Лила всё ещё спит, снотворное из неё не вышло… Собственно, легче всего ему с ней работать, когда её мозг находится в состоянии сна.
Андрей решился на вопрос:
— Отец, скажите, получается, взрослым людям на Раа и познакомиться не с кем? Чтобы завести семью? У вас, как я понял, все друг друга ещё чуть ли не в младшей школе разбирают?
Омон-Ра вытаращил на него глаза.
— Творец-Создатель, что ты — в младшей школе! В младшей школе как раз вдалбливают в неокрепшие умы, что влечение к противоположному полу должно иметь берега и управляться разумом. Что это чрезвычайно ответственный шаг, и всё такое. Родители берегут свои дочек от неприятностей, как зеницу ока! Более того, подросших девочек вообще предпочитают учить дистанционно. Хотя это иррациональный подход, но, знаешь, каждый хочет, чтобы плохое случилось с кем-нибудь другим.
— Э-э… Так, что же, родители Лилы вообще не следили за тем, с кем она общается?
Старик вздохнул.
— Знаешь, если люди всю жизнь занимаются теорией вероятностей, комбинаторикой и топологией галактических объектов, они немножко не от мира сего. И потом, это же тест. Первый тест на пригодность к власти. На умение принять то, что тебе предлагает жизнь, или отказаться. Вещь, предназначенная к чему-либо самим Творцом, не может изменить своего предназначения. Если бы Лила могла сопротивляться Паке, какой из него дестаби? Нет, девчонка должна втюриться так капитально, чтобы, понимаешь, никакая здравая мысль, никакие форс-мажоры, ну вообще ничто на свете не поставило бы заслон между ними. Если бы родители даже заперли её…. ну, не знаю, на космической станции… Она бы точно так же повредилась умом. От разлуки. Если парень просто любит девушку, как все нормальные люди, он никогда не потребует от неё жертвовать здоровьем и разумом.
— И каждый руководитель вашего государства-общины… — Крокодил кашлянул от неловкости.
«С чего это Саша Самохина так взбеленилась? — в растерянности подумал землянин. — Кто у неё такую тошноту вызывал, чтоб аж урыть? Раиса Максимовна? Наина Ельцина? Казалось бы, что он Гекубе, что она ему, а вот поди ж ты… Нет, этих женщин невозможно понять в принципе».
— У всего есть цена, — пожал плечами Омон-Ра, как показалось Крокодилу, даже раздражённо. — Общество заинтересовано в качественном Консуле. Консул-дестаби — самый эффективный правитель.
— Но дестаби Олтран... Насколько я знаю, у него была жена с тремя детьми!
— О, дестаби Олтран вообще гигант! — хмыкнул Омон-Ра. — Но его первой любовью была вовсе не его жена. И кстати, если уж говорить об Олтране, он очень широко экспериментировал — да, чтобы разомкнуть этот замкнутый круг, — и от него были дети не только у его жены. Лиле очень повезло, что Пакура не стало. По крайней мере, она родит нормальных детей, а не метиса от Тени. Ты, я вижу, вообще не понимаешь химических процессов происходящего?
— Нет, — помотал головой Андрей Строганов.
— Цепочка разворачивается просто: девчонка созревает, парень улавливает её феромоны и ищет соития, чтобы изменить параметры своих электронных оболочек. Если он добивается своего, то запускается перестройка его организма. Нет — не стать ему дестаби. Ну, а для девчонки такое донорство крайне неблагоприятно. Чтобы сохранить себя, она стремится поддерживать контакт через его слизистые. А если парень бросает её, — а он не может быть к ней прикованным, он начинает учёбу — она скатывается в нимфоманию, придумывает Тень, зачинает метиса и просто не способна иметь внятного будущего.
— Изменить параметры электронных… — тупо повторил Крокодил.
«Нас немного, — вспомнил он сдержанный ответ Тимор-Алка на вопрос, много ли на Раа полукровок.— Блин, а я ещё завидовал Аире, что Альба на него не надышится… Нет, от моей девицы с кулоном, по крайней мере, хоть кусок не отвалился».
— До работ дестаби Олтрана таков был исход в ста процентах случаев. Сейчас душевное здоровье женщин удаётся поправить до уровня относительной нормы в семидесяти пяти процентах случаев. А в десяти процентах даже возможна беременность нормальным плодом. Лилу мы лечим как раз по его протоколу.
— Отец, и каждый парень об этом знает, что… вот так?
— Конечно. Пока девушка не сформировалась, а ты сам зелёный пацан, к ней нельзя прикасаться. Даже просто руками. Это азы гигиены юноши. Но если влечение сносит крышу, и девчонка уже стала твоей женщиной, лучшее, что ты можешь сделать для общества — как можно раньше сдать Пробу, пройти тесты на дестаби и не отсвечивать лет двадцать перед её родными. А лучше тридцать пять. Чтобы тебя принимали как уважаемого государственного деятеля даже они.
— А так просто эти тесты не пройти? Без девчонки?
— Нет. Только в уже изменённом состоянии.
— Но ведь Советник Эстуолд…
— Советник Эстуолд — это самое радикально изменённое состояние раянского организма, которое только можно представить.
— Кажется, теперь я понимаю… («… почему Шана всегда так чехвостила Аиру, — чуть было не сказал Крокодил вслух, — и почему она говорила, что физиологически он чудовище».) Но, отец, может же мальчишка влюбиться… до потери пульса… просто по-человечески? Потому что эта девочка ему нравится? И он хочет прожить с ней всю жизнь?
— Так парень совершенно искренне считает, что это любовь всей его жизни! Ну… ну я не знаю… Это как управляемый фотосинтез. Как управляемый коллективный интеллект насекомых. Вот шмели, у них гнездо, они держатся друг за друга. Теперь чуть переделать программу — и они будут выполнять те или иные работы, опираясь на свой интеллект, но в нашу пользу. Любовь — это тот фундамент, на котором стоит сила дестаби. Будущий дестаби не может не любить свою женщину до примерно такой же степени сумасбродства, что и она его. Только у него это единственная точка помутнения рассудка, а у неё вся голова вот такая, изменённая.
— И Консул Махайрод…
— Разумеется, тоже с приветом. А как бы он мог иначе… например, откапывать в разорённом мозгу Лилы нужные фрагменты прошлого? Условно говоря, у нас в том месте стоит заклёпка, а у него — открытая дырка, через которую он обоняет мир.
— Отец, но до чего же гнусная эта ваша химия…
— Что ты, Андрей, химия — это и есть жизнь! Постоянные метаморфозы! И лучше пусть несколько человек из сотен миллионов будет несчастны, но общество достаточно разумно управляется, чем будут несчастны все, как во времена Смерти Раа.
— Да тут, знаете, можно и поспорить.
— Не надо спорить, зачем? Надо помогать друг другу там, где можно помочь, и сочувствовать там, где нельзя. Вот и всё. Я сочувствую Консулу, я искренне уважаю его работу, но на его месте я бы поступил по-другому.
— «Поступили бы» или поступили, отец?
Омон-Ра задрал кустистые старческие брови.
— Когда я познакомился со своей женой, мне было четырнадцать, а ей тринадцать. Да, она меня очень волновала, очень… Но стоило мне представить, что у неё будет выкидыш, как никакое место в иерархии мне не казалось таким уж значимым. Я не хотел строить жизнь на крови своего ребёнка.
Крокодил сглотнул сухим горлом.
— И вы в четырнадцать задавались такими вопросами?! («…которые меня и в двадцать семь не напрягали, я просто сунул Лиде деньги, чтобы она отстала, и всё, причём пост в администрации Президента мне за это не предложили...»)
— Андрей, ну а как же иначе? — старик искренне удивился. — Я же готовился к Пробе! Какой из меня был бы гражданин, если бы я не понимал, за что готов нести ответственность, а за что не готов? У меня был отец, который учил меня словом и делом, как жить на белом свете. Была мать, которую он любил и которая любила меня… За жизнь этой девочки я был готов взять ответственность, а за то, чтобы она звала меня в бреду, истекая кровью, — нет.
— Всё ведёте беседы по душам? — неприязненно спросил Аира, появляясь на лестнице. — Вот же никак не наговоритесь, полноправные граждане…
Омон-Ра и Крокодил встали, ожидая распоряжений.
За Аирой резво спускалась Лила, и на её лице сияло торжество:
— Оказывается, Консул Махайрод разорвал договор с Бюро! — воскликнула она, счастливая и гордая. — Корни и кроны, Пака, почему ты ничего мне не рассказал?! Я свидетельствую, что ты говорил об этом ещё три года назад! Консул, мой Пака ещё тогда всё предчувствовал, понимаете? Ещё тогда! Вы же возьмёте его с собой? Вы будете его учить? Пожалуйста, убедите его, что он должен служить Раа, а не сидеть у меня под юбкой! Я не хочу, чтобы ради меня он ломал свою жизнь!
— Конечно, — сухо сказал Аира. — У тебя очень разумный муж, девочка. Но почему же он не прошёл Пробу?
— Как не прошёл?! — выдохнула Лила и, подскочив к Омону-Ра, выдернула у него из-за пазухи цепочку с плашкой гражданства. — Вот же его документ!
— Не волнуйся, разберёмся с твоим Пакой. Ты хорошо переносишь путешествия по воде?
Лила сделала два шага назад и обхватила свой живот.
— Н-нет, по воде я не очень люблю… После травмы. Нет.
— Ладно. Андрей, останься с ней и, пожалуйста, пой песенки, читай стишки, но проследи, чтобы ровно в полночь она уже спала. Лила, будь умницей и ложись спать до того, как зайдёт солнце. Поняла? Иначе у Паки так и не вырастут волосы. Будет лысый, как колено. Омон-Ра, прошу вас на выход.
— Консул всегда такой строгий? — спросила Лила, когда сетчатый полог двери опустился за ушедшими.
— Нет, — сказал Крокодил, — это у него просто бред потревоженной совести.

Вид с плоской части крыши и вправду открывался восхитительный. Дом Омона-Ра стоял на пригорке, и отсюда великолепно просматривалась большая часть архипелага. Многочисленные острова и заводи, домики, мостики и лодки в вечернем свете чем-то напомнили Крокодилу большие сборные ландшафты для игрушечной железной дороги, тем более что тут же сновали вагончики монорельса. У Валерки была большая коллекция, его дядя служил в Германии и в каждый свой отпуск привозил племяннику всё новые фрагменты: рельсы и стрелки, тепловозы и вагоны, такие вот домики, мостовые переходы, деревья и кусты… Валерка никогда не распаковывал подарки один, всегда звонил Андрею, приглашал в гости на обновку.
По-видимому, в семье Ра крыша была любимым местом отдыха, основательно обжитым. Повсюду валялись исписанные берестяные листочки, по-видимому, какие-то задания для восстановления памяти Лилы. На веревках висела одежда, рядом с маленьким столиком стояли шезлонги, на столике лежало два бинокля. Наверное, наблюдать за красотами пейзажа. За редкими птицами. А может, за соседями?
Андрей Строганов заметил и широкий матрас с уже знакомым ему рисунком — разнообразные типы раянских построек. Легко было представить, как Омон-Ра и Лила, обнявшись на этом ложе, смотрели в небо, полное огней. В мозгу Крокодила всплыло воспоминание: «Задача аскетики — из всего делать радость». Может, это были Валеркины слова, а может, пришли из какой-то умной книжки. Даже самый строгий земной подвижник точно причислил бы второй брак старого раянина к аскетическим упражнениям.
«Блин… Дед принимал галлюциноген, чтобы вместо цветочно-щербетной Лилы представлять свою старушку. Наверняка с обвисшими коричневыми грудями и с бегемотовыми складками на боках. Или, наоборот, сухую и травянисто-дровянистую. Нет, я, наверное, никогда не привыкну к этой Раа».
Юная хозяйка сразу нашла глазами судёнышко Омон-Ра, показала гостю, куда смотреть, помахала рукой. На псевдокитовой спине была устроена площадка с леерами, на которой Крокодил увидел маленькую фигурку, Аиру.
Разноцветные лодки, напоминающие гигантских жуков-водомерок, так и сновали в проливах, и над ними, словно паруса, по вечернему времени реяли густые шлейфы светляков. Это было захватывающее зрелище, и Андрея Строганова даже потянуло — «ну-ка, гряньте нам, маестры!» — затянуть «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…».  Порадовать Лилу песенкой.
И он даже открыл рот, но вспомнил сюжет — и передумал.
«Блин, да тут не один «Транквилиум», тут такие культурные пласты… такая архитектоника! Переписывать и переписывать…»
Хватит ли у Аиры на это сил и воображения, а главное — любви к этой своей Альбе? А то ведь может закончиться, как в анекдоте про чукчу, который искал пропавшую жену, а потом махнул рукой. И Саша Самохина, может, вовсе не захочет жить в таком мире, который она сама же придумала, а потом видит — не клеится, да и ну его к чёрту. В озеро огненное…
Лила, стоявшая рядом с землянином у перил, развернула его лицом к лесу и указала на огромное плоское гнездо, возвышавшееся над зарослями, подала бинокль. Там сидели неуклюжие создания, больше всего похожие на археоптериксов, какими их помнил Крокодил по картинке из учебника зоологии. На фоне заката силуэты птиц-рептилий выглядели очень эффектно. Потом она снова повернулась к воде и рассказала о разлапистом острове, Тридцатом, тот был специально обустроен для гастрономических фестивалей и разных общественных мероприятий.
Крокодил, всё ещё думая об утопленной персидской княжне, собирался спросить что-то о гастрономии, но тут он уловил некое изменение в воздухе. В голосах птиц, трещавших из камышей? Они однозначно стали тише, а на передний план вышли звуки… Да, голоса Аиры, который умел без усилий перекрывать шум водопада на острове Пробы!
По идее, с такого расстояния голос Консула не мог быть слышен. Но как раз по идее он и звучал — слышный так хорошо, будто Аира стоял рядом… или не стоял, а двигал страшную тяжесть.
Как лебёдка тянет трал.
«Эй, ухнем…»
Прямо так и пел. По-русски. «Айда, айда, айда, давай да! Ещё разик, ещё раз! Эх, дубинушка, сама пойдёт… сама пойдёт… сама пойдёт…»
Ну, если Пакура-Пана можно было назвать дубинушкой, то, может, именно так и звучал для него второй шанс?
Или Аира телепатически уловил мысли Андрея Строганова о том, что нужно переустановить нечто фундаментальное, и сразу откликнулся, не откладывая в долгий ящик? Проявляя свою волю идеального правителя.
«Если это, конечно, не слуховые галлюцинации... Смысловые галлюцинации», — подумал землянин, вглядываясь вдаль. И в бинокль посмотрел. «Кит» давно стал неразличим среди плывущих по реке огней.
Могут ли от галлюцинаций по спине идти мурашки и подниматься волосы по всему телу?
Но Лила, придерживающая руками свой живот, по-видимому, тоже прислушивалась.
«Мы по бе-е-ережку идём, песню со-о-олнышку поём…»
— Анд-Рей, а почему ты не подпеваешь? — спросила девочка. — Разве ты не слышишь? Консул просит всех мужчин с полным гражданством ему помочь. Даже мои дети это слышат…
Песня действительно звучала над островами всё громче и громче. Раяне, с детства привыкшие подражать голосам птиц, легко повторяли незнакомые слова, которые они улавливали — не иначе как через ту самую сеть нейронных связей, куда доступ Крокодилу был закрыт, а они при необходимости могли включаться в неё коллективно, как роевые насекомые.
«Эй, эй, тяни канат сильней!»
И когда он запел эти слова, немного стесняясь перед раянкой (то ли своего голоса, то ли того, что не знал толком, что петь), произошло явление, которое его поразило глубже всего, что он до сих пор переживал на Раа.
Птицы и насекомые подняли мгновенный гвалт, закатное солнце дёрнулось, будто нарисованное на небе, и поднялось на несколько градусов вверх, изменяя цвет на более яркий. Стало заметно светлее.
— Ну, да, — сказала Лила, как будто это явление было настолько естественным, что укладывалось даже в её ментально расстроенной голове. — Квантовое распутывание.
— «Разовьём мы берёзу, разовьём мы кудряву…» — ошеломлённо проговорил Крокодил по-русски, глядя на то, как всполошённые археоптериксы возвращаются в гнездо.
— Может быть, хочешь присесть, Анд-Рей? — спросила раянка, показывая глазами на шезлонги.
— Пожалуй, да, — согласился он.
И уже сидя (и она тоже села рядом, с чувством ответственности за благополучие гостя-мигранта), подумал: «Стоит мне перенести фокус внимания на какую-то книгу, песню, фильм, любой культурный феномен, который наверняка был известен Саше Самохиной — и эта мысль наводится на реальность, как… не знаю… как увеличительное стекло! Действительность будто всё время изменяется, как рябь на реке. Аира говорил, что наши слова здесь становятся в прямом смысле материальными объектами. И что от меня зависит вообще всё… И вот сейчас, допустим, он приведёт этого Паку… противного фонетически… ну, да Бог с ним. А «наше всё» Пушкин аж в двух своих текстах подчеркнул… сугубо, так сказать… Во-первых, Татьяна: «но я другому отдана и буду век ему верна». Во-вторых, Дубровскому Маша тоже заявила, что раньше надо было шевелиться, а теперь стоп-машина, я-де обвенчана с Верейским (и тоже гадейшая фонетически фамилия). Как бы не разыгралсь тут семейная драм-ма похлеще, чем у товарища Бунши, которого жена не могла отличить от Ивана Васильевича Грозного… и на этой почве попала, кстати, в психушку. Надо, чтобы они сначала между собой как-то разобрались, Пака и Омон-Ра, кто будет и дальше мужем Лилы. Как бы не оказалось, что дед бы и рад сбыть свою пуштунку-персиянку молодому, а тот по-новой «за борт её бросает»… То-то Аира просил уложить девчонку спать, чтобы она не отсвечивала. Хотя он и сам, наверное, понимает. Да, понимает, но попросил меня за ней присмотреть, а я всё челюсть не подберу от этих… метаморфоз…»
— Анд-Рей, — спросила чуткая Лила, желая как-то отвлечь гостя от потрясения, вызванного изменением времени, — а что значит твоё имя?
— «Мужчина», — ответил он со вздохом.
— Э-э… — теперь уже она издала звук удивления. — Разве когда ты родился, твои родители не были уверены, что ты мальчик?
Крокодилу совсем не хотелось рассказывать будущей матери о том, что его родители были, мягко говоря, не рады его приходу в мир, и перипетии обретения им имени тоже показались ему упрёком в адрес предков. В конце концов, тот самый героический дед Андрей, пожарник, погиб при исполнении ещё до рождения дочери и… ну, не виноват же он в том, что она не любила и не уважала Ваську Строганова, за которого зачем-то вышла замуж!
А вот если бы Андрюшка вырос… скажет так, не совсем добропорядочным гражданином… и к нему, Андрею Васильевичу Строганову, был бы глас Господа с упрёками. Что бы он сказал? «Сам отправил меня на Раа — вот и смотри теперь за моим сыном, а с меня взятки гладки», так? Или нет?
Хозяйка виновато улыбнулась:
— Прости, если я сказала глупость. Но это же чтобы знать, что значит имя сына Тиман-Таса, ведь его назвали в твою честь… Ой, я, кажется, поняла! Твои родители пожелали, чтобы ты стал дестаби, да?
И снова он не успел подобрать ответа (ему не казалось, что судьба дестаби может быть желанным будущим для ребёнка в глазах вменяемых раянских родителей), но тут Лила тихонько ойкнула, и он уловил движение. Сквозь тонкую ткань, натянувшуюся на животе девочки-женщины, были видны толчки изнутри.
Лила приложила к животу ладонь, просияла:
— Толкаются, бульдозеры! А Пака их ещё подзадоривает — каждый вечер, когда мы ложимся, команды подаёт: так, надеваем скафандры, ребята, каждый должен родиться в рубашке! Готовность номер один, все в открытый космос! По бим-бом-брамселям! Первый пошёл, второй пошёл! Мне щекотно, а он лезет прям мне в самый пупок, говорит, так им будет лучше слышен глас Творца-Создателя! И смеётся. От такого грохота я бы, например, уже ругаться начала на этого самого Творца…
— Лила, — пробормотал Крокодил, — а тебе не страшно, что они там… живут… и э-э… другие люди… как в коммунальной квартире?
Она удивлённо посмотрела на Андрея Строганова именно что как на инопланетянина.
— Ну… Это же счастье, когда там живут и… и… они же меня любят! Я так рада, что они пришли! Они меня лечат, заботятся обо мне, и если Пака улетит с Консулом, они будут меня поддерживать, и когда я буду их кормить, тоже... Надеюсь, что Пака хоть иногда будет навещать нас.
Она обняла свой живот и добавила бесхитростно, то ли от скудости повреждённого ума, то ли по раянскому правилу говорить правду (и не чужаку Крокодилу она это говорила, а куда-то в вечность, с неизъяснимой любовью и благодарностью):
— … и я верю, что он будет возвращаться, потому что его никакой хворостиной не отгонишь, он мою планету без населения точно не оставит. Даже когда он уже стал моим, я просто не представляла, насколько сладко будет ждать от него ребёнка! А он мне целых двух сразу сделал! Анд-Рей, а что, — она перевела взгляд откуда-то изнутри снова на гостя, — у твоей жены… нет детей, да? Ой, прости, пожалуйста! Пака постоянно говорит, чтобы я не навязывала свою радость тому, кому она может быть горькой, но, — Лила повела ноздрями, — у меня было ощущение, что у тебя есть дети…
— Дети у меня есть. Один сын. А жены нет.
Девочка широко раскрыла зелёные глаза.
— А… ты можешь… так?
— Ну, конечно, я не сам его родил, у меня была жена. Но она от меня ушла.
Откровение гостя потрясло Лилу, кажется, больше, чем его самого — недавний поворот солнца. У неё даже слёзы выступили от сочувствия. К их шезлонгам отовсюду начали слетаться бабочки.
Крокодил обругал себя за болтливость и поспешил добавить:
— Это было ещё на моей планете. Здесь я живу один. Как этот… э-э… химический элемент.
— Может, ты её невнимательно нюхал? — наконец, нашлась раянка, подставляя пальцы лапкам бабочек. — И ошибся, а она на самом деле не твоя?
— Пожалуй, это лучшее объяснение, которое только можно дать.
— Она, что, придумала Тень? — шёпотом спросила Лила.
— Не знаю. Вряд ли. У неё было плохое воображение. Кроме козла («серое животное из четырех букв»), она вряд ли была способна что-то придумать. Послушай, Лила, может, тебе нужно заглянуть в список лекарств? Покажи мне, где он у тебя хоть лежит.
— В спальне висит... Да не волнуйся, Андрей, они же сами… Вот.
Увесистый серебристый жучара с неприятным, поистине медицинским звуком налетел на них с неба, разгоняя бабочек. Девочка-женщина повернула голую руку так, чтобы насекомому было удобно ввинтиться в вену. С усилием взбрыкнув блестящим телом, жук вынул жало и взмыл вверх, чтобы через миг стать пылинкой в ряду таких же блёсток на сияющих небесах.
— Ну, это знак того, что теперь можно заняться ужином, — сказала хозяйка, желая встать, и Крокодил помог ей выбираясь из шезлонга. — Кстати, тебе где хочется спать — здесь или в гостиной? Или, может, на веранде? У нас ещё гамак за домом есть, там тоже хорошо спится.
— На веранде. Под шмелиным одеялом.
Она улыбнулась:
— Пака тоже очень любит в него заворачиваться. Ты его единственный друг, которому он его одолжил. Пойдём вниз. И ты обещал песенки, я помню! Мне и Пака говорил, что ты будешь петь.
— Спою, раз обещал. Лила, а ты… —  он кивнул на её живот, — вообще, когда ожидаешь?
— Не знаю, — отозвалась она, пожав плечами, и направилась к спуску с крыши. — Когда попросятся.
— Э-э… Но не этой же ночью?
— Наверное, ещё нет.
— А если да?
— Ну… — она впервые смутилась, — рожу тихонечко. Тогда, знаешь, пожалуй, ложись в гамаке, оттуда точно не будет слышно.
— А… это… тебе не нужна будет помощь? Медицинская?
— Зачем? — искренне удивилась раянка. — Хотелось бы, конечно, чтобы Пака был дома, но это уж как получится.
— У вас это не больно? Совсем?
— Больно?! — она даже слегка обиделась. — Анд-Рей, ну у меня же не метисы…

Отредактировано Старый дипломат (05.05.2018 00:13)

И тут Крокодилу показалось уместным и нестыдным задать аборигенке вопросы, на которые он не находил ответа в официальных источниках. Или не понимал ответов.
— Лила, ты знаешь, как на Раа работает система государственного управления?
— А чего тут знать? — отликнулась она без каких-либо раздумий, будто ангел-провожатый из книги средневекового утописта. — В каждой местности есть община и староста. Все знают друг друга и знают дела, которые нужны всем. Например, у нас на Сорока Островах это жить в мире, думать полезное и не выдумывать вредное, рожать и воспитывать детей, поддерживать в порядке пути сообщения и очистные сооружения, и ещё принимать туристов на фестивалях еды и праздниках моря. Если мы не справляемся, нам помогают соседи, а если у нас чего-то в избытке, мы делимся. Если у соседей мало детей, молодая семья с детьми от нас должна переехать на ту территорию. Или если у нас мало стариков, мы принимаем их оттуда, где их больше, потому что без стариков будет труднее думать хорошее. И за всем этим следит староста и совет старейшин. Если у кого-то появляются проблемы, можно их озвучить на совете, и тебе помогут, а если у тебя радость, ты можешь ею поделиться, и всем будет хорошо. Как у вас поётся: «раз дощечка, два дощечка — будет лесенка».
«Как у нас, — хмыкнул Крокодил, — это, конечно, громко сказано. Знала бы она, что это такое — жить на Земле!»
— А этот Малый административный совет? Чем там занимаются? И наверное, есть ещё Большой?
— В Большой совет выбирается представитель от каждой общины. Каждый знает проблемы, важные для своей местности, и все вместе думают, как их решать. Создают разные органы для решения трудных вопросов, чтобы их обмозговывали самые светлые головы. И вот эти самые светлые головы уже образуют Малый совет.
— А Консул? Он зачем нужен?
— Ну, как зачем? Он же Отец отцов! Зачем в семье отец? Вот для того и Консул.
— Э-э... Для защиты семьи?
— Для защиты, для силы, для цвета, для вкуса, для запаха. Да для всего! У него лучше всего развита интуиция. Он видит, какие вопросы самые важные, какие менее важные. И подсказывает, как их решать. Если не знает, то хотя бы видит направление. Или выносит другое предложение, которое вообще снимает проблему.
— Его выбирают все граждане Раа?
— По-разному бывает. Если прежний Консул чувствует, что уже устал и не может хорошо работать, он так и говорит: «Пусть вместо меня работает такой-то». Каждый Консул обязан подготовить преемника. Но если Консул не успел подготовить, или если преемник погиб вместе с Консулом, тогда, конечно, ищут нового по всей Раа. Кто угодно может предложить кандидата, и из них выбирают лучшего. На совете.
— А Консул может погибнуть?
— Может, он же живой человек. Иной раз бывает сильное расслоение. Или скапливается много Теней. Тогда он закрывает этот прорыв собой.
«Такая себе кнопка «Reset» для перезагрузки системы, — подумал Крокодил. — Да, на это место не сильно-то много желающих должно быть. Скорее захочется откосить, чем бороться за власть».
Последнюю мысль он озвучил.
Лила искренне удивилась:
— Работа Консула, конечно, тяжёлый труд, но это же ради Раа! Если есть способности, ты обязан. Вот если Консул Махайрод скажет Паке, что ему нужен преемник, Паке придётся согласиться. Иначе его никто не станет любить и уважать, и сам он перестанет себя уважать.
— И ты тоже?
Девочка вздохнула, отложила лопатку для печения лепёшек и села прямо на землю у печки.
— Ох, Анд-Рей, ты задал такой вопрос, от которого у меня внутри всё болит, а там ребята. Я не могу о таком думать, чтобы не ранить их.
— Э-э... Ну, тогда, конечно, не надо. Прости, я мало что понимаю в вашей действительности.
— ... и знаешь, вопрос твой какой-то неправильный, — закончила она. Не могла не поставить точку, волевая гражданка планеты-Воли. — Это как... как делить на ноль, да. Он просто невозможен. Давай решим, что я вообще не слышала его.
— Хорошо, давай, — согласился Крокодил, чувствуя себя Комовым, допрашивающим Малыша (но когда же ещё представится такой случай — наконец-то всё выяснить об отношениях Аиры и Альбы!) — То есть ты хотела бы, чтобы Пака стал дестаби, а потом и Консулом?
Она встала и поворотом рычага погасила в печке огонь, посмотрела на солнце, посмотрела на горку лепёшек. Крокодил решил было, что она уйдёт от вопроса, но нет, она просто тщательно обдумывала свои слова перед тем, как ответить.
— Если он окажется способным, кто же будет спрашивать меня, чего я хочу или не хочу? Я зависимая. Моё мнение по такому важному вопросу не имеет смысла.
— А если бы ты была полноправной гражданкой? Ты могла бы протестовать?
— Если его жизнь нужна Раа, это было бы просто подло с моей стороны. Его и Пакой-то уже не будут звать, он получит новое имя. И будет принадлежать всей Раа, а не мне одной.
«А Альба-то была недовольна, Аира об этом говорил. «В Красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся». И Тимор-Алк больше всего возмущался тем, что его мать, по-видимому, вовсе не собиралась благословлять Аиру жертвовать собой, а тем более — ею жертвовать».
— Лила, разве тебе не будет досадно, что Паку заставляют взять на себя ответственность, от которой люди вообще-то хотят держаться в стороне?
— Кто тебе сказал, что люди хотят держаться в стороне? — удивлённо подняла брови девочка. — Если кто-то к чему-то способен, он только рад возможности проявить себя. Вот ты, Анд-Рей, разве ты не хотел бы проявить себя?
Этот вопрос ударил его в самое сердце. У него даже речь отнялась.
— Нет, мне не будет досадно, — сказала Лила, не дождавшись от него ответа. — Мой Пака не на воде заквашен. Если он станет солнцем Раа, я буду этому только рада. Он и так сделал для меня больше, чем это вообще в человеческих силах… Вот, попробуй, — она протянула гостю одну из нижних в горке лепёшек, уже успевших остыть. — Вкусно?
Землянин машинально откусил. Настроение у него опустилось ниже уровня моря.
«Да, чёрт побери, я бы хотел проявить себя, но как, как я могу это сделать в вашем мозготрахательном коммунизме?! Куда не ткнусь, везде не нужен! Разве что выслушивать, как граждане сокрушаются по тому или иному сферическому вопросу, а я при этом остаюсь дурак дураком!»
Лепёшка не была овсяным печеньем, она была…
Она была божественной! Вкуснее он не ел ничего, нигде и никогда. Андрей Строганов схрумкал лакомство, как цирковая лошадь — кусочек сахара. И еле пересилил себя, чтобы не попросить ещё. Но пересилил. Потому что почувствовал себя настолько униженным её словами, насколько это только возможно представить.
Гордость и обида запузырились в нём, как закипевшее молоко.
«Пусть пуштунка Шарбат Гула кормит этими лепёшками своего моджахеда! Он её, видите ли, осчастливил по самые гланды! Не на воде он, видите ли, заквашен! А я на воде?! Да, я хотел бы проявить себя! И ещё как хотел! Но кем?!»
— Я, конечно, ни к чему не способен, — сказал он, скрежетнув зубами, когда слова запенились у него на губах. — Разве что вырабатывать белки, жиры и углероды… углеводы… Я не способен даже трахаться, где уж мне воспарить до солнца! Но ваш великолепный дестаби, который заквашен на крови своего первенца... Знаешь, меня ещё на Пробе тошнило от вашего разумного общества! И даже если Махайрод назначит своим преемником, допустим, метиса Эстуолда, кровь всё равно никуда не денется, потому что метисы родятся именно на ней, так?
Выражение на лице Лилы изменилось лишь на мгновение. Словно дверь, ещё секунду назад гостеприимно распахнутая, с грохотом закрылась от сквозняка, но хозяйка уже извиняется, закрывает окно и снова открывает дверь.
— Анд-Рей, по-моему, тебе самое время принять горизонтальное положение. Это же впервые у тебя, да? Пойдём, — она засуетилась, — я тебя уложу. В гамаке будет лучше всего, ты вообще ничего не почувствуешь. И не бойся, если увидишь, что солнце падает, так и должно быть. И если тебя затошнит, тоже не бойся, это продлится буквально один миг.
Крокодил почувствовал себя полным идиотом — уже в который раз на этой планете. И не князем Мышкиным.
— Что — впервые? — тупо спросил он.
— Да гравитационный удар! Ох, корни и кроны, какой же ты чувствительный! Но я понимаю, трудно быть донором дестаби…
— Видишь, ты понимаешь, — пробормотал он, — а я ничего не понимаю. Как я могу проявить себя? Меня просто… охватывают самоубийственные тёмные энергии, когда я чувствую свою ответственность за вот это всё, что у вас происходит — а сделать ничего не могу… У нас есть один рассказ, «Сон смешного человека» называется, там один мужик вроде меня, ни к какому делу не приспособленный, решил покончить с собой, но перед этим лёг спать, и ему приснилось, что он оказался на другой планете. А там всё идеально — ни зависти, ни воровства, ни убийств, ни ревности. И вот пока он там жил, все развратились от его мыслей, и стало ещё хуже, чем на нашей Земле.
— Ага, — безмятежно сказала Лила, без всякого страха или отвращения беря гостя за руку и ведя к дому. — Не бойся, если иммунитет крепкий, организму ничего не страшно. Наоборот, борьба только идёт ему на пользу. Как хорошо, что ты оказался у нас в гостях! А если бы остался один? Так и впрямь до самоубийства недалеко!
«Борьба! Что они знают о борьбе!»
И опять он ощутил, как её пальцы ищут его вену на запястье, и у него снова вскипело сердце — но уже от стыда, боли и нежности.
«Господи, да что же это со мной творится…»
Вот такой он хозяин себе. Аира просил его проследить, чтобы в полночь Лила спала, а тут, во-первых, непонятно, когда наступит полночь, а во-вторых, это ей приходится заботиться о нём… Он сказал гадость, чтобы ударить её как можно больнее, — за что? За то, что она в прямом смысле без ума от своего малолетнего героя-любовника, и он этому дико завидует? Бред же, бред!
Да здесь попросту всё бред!

Отредактировано Старый дипломат (09.05.2018 02:10)