ЧАСТЬ 1
Глава десятая
Теория относительности


 
Туман не был холодным или влажным. Его вообще невозможно было ощутить. Просто что-то белое и клубящееся. И очень спокойно. Наверное, никогда в жизни Штольман не был настолько спокоен. Никаких чувств, никаких мыслей. Только этот туман, который баюкает его, словно колыбель. Или морская волна. И он медленно растворяется в этом белёсом колыхании, не сожалея ни о чём.
Анна часто говорила, что духов не волнуют дела живых…
Стоило вспомнить о ней, как в тумане что-то изменилось. Словно зазвучала какая-то смутная тревожащая нота. А потом появился ритм, похожий на звук наката. Или гул крови в ушах. Шум становился всё сильнее, и вот уже волна, грохоча, бьётся о скалы так, что невозможно расслышать слова.
Жена что-то говорит ему, но море слишком расшумелось, и поэтому он не слышит. Штольман напряг слух, силясь различить. На лицо упали тёплые брызги прибоя. Слишком они тёплые. Что-то здесь не так...
- Яша, Яшенька! Родненький! Очнись!
Это не брызги. Это слёзы. Она плачет.
Смутная нота тоски зазвучала пронзительным крещендо – и вдруг прорвала этот белёсый туман. И на него обрушилась действительность.
Что-то чёрное и багровое окружало их. Анна обнимала его, трясла, плакала. И звала, звала… А он не мог пошевелиться, потому что всё тело вдруг налилось тяжкой болью.
Потом в ноздри ворвался едкий запах гари – а вместе с ним память о происшедшем. Бомба всё же сработала. Он успел закрыть Анну собой. Она никуда не уйдёт отсюда… без него.
Едва эта мысль коснулась сознания, как запредельное спокойствие сменилось острым чувством страха. Может ли он ещё двигаться? Если перебило позвоночник, то это конец. Для них обоих.
Рука была каменно тяжёлой, пальцы плохо слушались, но он всё же со второй попытки уцепился в жакет Анны возле плеча.
Коридор всё сильнее заполнялся дымом. Скоро здесь станет невозможно дышать. Надо выбираться. С ним всё хорошо. Его просто контузило. Это пройдёт.
Ощущение верха и низа ещё не вернулось. И ноги были ватными. Он не мог понять, получается ли хотя бы подогнуть их, чтобы встать. Медленно, слишком медленно!..
Анна, постанывая от напряжения, тянула его вверх, помогая подняться. Затрещала рвущаяся ткань. Нет, кажется, это его пиджак, а не её жакет.
- Пожалуйста!.. – в слезах шептала Анна. - …пожалуйста!
Сколько раз он заставлял её плакать? Нет, не сегодня… Он поднимется, обязательно поднимется. Уже поднялся!
Тело было очень тяжелым. В позвоночник от самой макушки словно вбили кол. Но ноги держали крепко. Хотя и переставлялись с трудом.
А ну, нечего тут стоять! Иначе они просто сгорят.
Анна потянула его куда-то. Должно быть, она видела выход. Он всё ещё не мог как следует ориентироваться. Они побрели в багровой тьме по коридору. Только бы не была закрыта дверь. Она металлическая, её плечом не вышибешь. Штольман пытался вспомнить, запирал ли её дежурный, когда они спустились к камерам. В панике мог ведь забыть о том, что внутри остались люди. Или просто счесть их мёртвыми.
Непослушная рука нашарила ручку. Он навалился всем телом. Проклятье! Потом дверь вдруг подалась, так что он едва не вылетел наружу. На пороге возник Смирной с полоумным выражением на лице:
- Яков Платоныч! Анна Викторовна!
Он очень вовремя подхватил Штольмана. Ну, вот и отлично! Теперь они и вовсе быстро побегут. Только вот как эта тройка борзая будет протискиваться в дверь? Сыщик оттолкнул помощника. Разумнее было, конечно, отталкивать Анну, но это было попросту невозможно. Кажется, она приросла к нему.
В дежурке тоже было полно дыма, но здесь пока ещё не горело.
- Есть в отделении кто-то ещё? – спросил Штольман у Василия, с трудом ворочая окаменевшей шеей.
- Товарищ Куренной.
- Уже нет, - выдохнул сыщик.
Значит, больше никто не погибнет.
- Выбираемся наружу, - скомандовал Яков Платонович. - Пока наши доблестные пожарные подъедут, от райотдела одни головешки останутся.
У входа метрах в двадцати топтался очумевший от происшедшего дежурный Мамонов. И старый Зяма рядом караулил картины. Эти добры молодцы доверили такое богатство бывшему медвежатнику?
Впрочем, он явно несправедлив. Зиновий Шварц сегодня открыл ему заминированный чемодан. И платы за это не взял.
- Яков Платоныч, а почему бомба взорвалась? – тревожно спросил Василий.
- Товарищ Куренной, - коротко ответил сыщик.
Принесла же нелёгкая! Должно быть, он погиб мгновенно. Лезть за телом смысла нет. Да и не отправит же он туда мальчишек. Сам точно не сможет, ноги словно чугунные.
Анна стояла рядом, упрямо подпирая его плечом и тревожно заглядывая в лицо.
- Живой я, живой, - пробормотал Яков и поцеловал её, куда дотянулся – в висок. Жена только тихонько всхлипнула.
Мозг, неповоротливый после контузии, лениво пережёвывал мысли. Скрыть пожар в райотделе не удастся. Обязательно какой-нибудь местный Ребушинский напишет со слезой о гибели героических милиционеров. А Чёрвинский не дурак, сообразит, чего это там рвануло.
Решение пришло раньше, чем он успел его осмыслить. Пролётка, на которой они приехали, так и стояла на углу. Извозчик тянул шею, пытаясь понять, уезжать ему или как? Когда забренчал, приближаясь, пожарный колокол, Штольман скомандовал:
- В экипаж, живо! Не вы, - остановил он Мамонова. – Вы здесь останетесь. Станут спрашивать о нас, скажете, что мы были внутри. Что с нами, вы не знаете.
Дежурный кивнул. Понял или нет, но хоть спорить не стал, сберёг драгоценное время.
- Яков Платоныч, а зачем? – всё же спросил Смирной.
Штольман только покачал головой. Он и сам ещё толком не понял, что за комбинацию затевает и какую выгоду получит, если их сочтут погибшими.
Анна всё ещё не разжимала пальцев, которыми вцепилась в его рукав. Кажется, просто не могла разжать. Сидеть в таком положении было неудобно. Штольман аккуратно накрыл её ладонь своей, вынудил отпустить его, а потом просто сгрёб жену в охапку и устроил у себя на коленях. В этих обстоятельствах кого ему стесняться? Да и есть ему вообще дело до того, что о нём подумают мальчишка и старик? Анна тоже не возражала, приникла лбом к его щеке и обвила руками шею. Красавица и рыцарь возвращаются после битвы с чудовищами. Вот только это красавица спасла рыцаря. Снова. Что же за рыцарь ей достался такой непутёвый?
Сейчас он был уверен, что цел. Ударная волна оглушила его, а потом… Кажется, тело, которое он столько времени старательно убеждал, что ему пора, приняло всё за чистую монету и собралось просто умереть. Без причины. Только потому, что он решил, что ему не стоит дальше жить. Он ведь так решил? С Разумовским беседовал…
Самое обидное, что там, куда он успел краем глаза заглянуть, его не ждал даже Разумовский. Там не было вообще ничего. Анна Викторовна убедила его в существование мира духов, так что он готовился к тому, что его загробная жизнь будет содержательной. Или всё дело в том, что материалистам загробного существования не полагается? Когда прервётся последняя связь сознания с вмещающей его материей, он просто растворится в этом белёсом тумане…
Нет, всё же удачно, что этот кусок материи под названием Яков Штольман, всё ещё пригоден к дальнейшему существованию, хотя и побит жизнью, конечно!
Думалось о чём угодно, кроме той единственной правды, которую он знал. Что эта женщина, которую он баюкает в объятиях, сегодня снова не дала ему умереть. Его ангел-хранитель. Барышня на колёсиках…
Музыкант сидел напротив них и смотрел  каким-то грустным и понимающим вниманием. Заметив взгляд Штольмана, непринуждённо пожал плечами: что, дескать, такого? А потом открыл рот. Яков напрягся. Анна погладила его по плечу.
- Вот теперь таки придётся шить новый костюм, - удовлетворённо заметил бывший вор.
- Пошьём, Зиновий Соломонович, - пообещал сыщик. – Вот поймаем тех, кто это устроил, и сразу пошьём.
- Нет, как вам это понравится! – Шварц явно призывал в свидетели Анну и Василия. – А до тех пор он будет ходить в этом? Я вас умоляю! Штольман, одетый как последний босяк – где это видано?
Яков покосился на своё левое плечо. Рукав был не просто оторван, он был вырван, что называется, с мясом и починке явно не подлежал. То ли ткань была уже совсем гнилая, то ли у Анны Викторовны прорезалась нечеловеческая сила.
Между тем старый пройдоха уже вовсю что-то рассказывал его жене:
- Видели бы вы, мадам, какой красавец это был в 1878 году!
Кажется, у Зямы была только одна тема для воспоминаний – какой красавец был Штольман! Что до семьдесят восьмого, в тот год молодой сыщик зарабатывал уже достаточно, чтобы не только платить за квартиру и обедать ежедневно, но и заказывать себе приличные костюмы. Как раз в то время его приметил Варфоломеев и отдал на выучку графине Раевской, и та приучила его одеваться прилично при любых обстоятельствах. Хотя ему и тогда случалось явиться к ней с синяком под глазом. Натуру не переделаешь, за обликом светского льва всегда скрывалась «шавка полицейская», готовая в любой момент сорваться по следу. Командировка в Варшаву, где он застрял на два месяца, была совсем некстати. Секретарь Александры Андреевны вообразил тогда, что она осталась без защиты, и решил обчистить барыню. Яков успел в последний момент.
- Все хорошенькие панёнки по нему с ума сходили, - продолжал делиться воспоминаниями Шварц.
Вот это, между прочим, ерунда! Никто по нему особо с ума не сходил. Была одна… Ядзя Врублевская, дочь присяжного поверенного... Вот же пропасть! До того момента, когда его карьера рухнет в тартарары, и его сошлют в убогий провинциальный Затонск, оставалось десять лет. И он же не знал тогда, что там в него тоже влюбится дочь присяжного поверенного.
Взгляд Анны Викторовны строго сообщал ему, что знать он был обязан. В крайнем случае, предвидеть. Так, надо прервать сеанс воспоминаний, пока этот мошенник ещё что-нибудь не выболтал.
- Зиновий Соломонович, а вам какой профит шить мне костюм? Неужто в клиентах недостача?
- Вот это таки нет, - несколько обиженно возразил портной. – И если вам скажут, что Зяма перекашивает шов, плюньте тому клеветнику в его бесстыжие глаза!
- Да мы вам верим, - примирительно сказал Штольман. Негоже, однако, обижать человека, который сегодня оказал тебе такую любезность. – Ну, а всё же? В чём секрет?
- А секрет в том, что в мою мастерскую вряд ли когда-нибудь придёт Жорж Клемансо, - грустно сообщил Шварц.
Яков Платонович почувствовал, что его левая бровь упрямо ползёт вверх. Василий, сидящий напротив, выпучил глаза, силясь уловить связь между Жоржем Клемансо и новым костюмом Штольмана.
- И Фёдор Шаляпин ко мне тоже едва ли заглянет, - продолжал делиться своими трудностями портной. – И что я скажу себе под конец жизни? Какому великому человеку я шил? Я скажу, что шил костюм Штольману! Более того, я шил ему костюм дважды! – Зяма многозначительно воздел перст.
Штольман за неимением Клемансо или Шаляпина? Вот уж замена так замена!
Яков только крякнул. Анна рассмеялась:
- Это очень достойное побуждение, господин Шварц! Я с вами полностью согласна.
В такие минуты казалось, что ей снова двадцать пять лет. Преданный ученик тоже улыбался с каким-то блаженным выражением на лице. Вот это уже никуда не годно! Придётся страх нагонять.
Поймав его взгляд, Василий подобрал губы, наморщил лоб и спросил:
- Яков Платоныч, а что мы теперь делать будем?
Эк вас, товарищ Штольман, вашим же оружием! Делом займитесь! И кто его этому учил?
Усилием воли сыщик заставил себя стать серьёзным. И впрямь, расслабляться не время.
- Мышеловку, - коротко ответил он.
Смирной напрягся, силясь уловить его мысль.
- Когда общество придумало полицию, полиция тут же придумала мышеловку, - процитировал Штольман строки Дюма-отца. Антон Андреич бы понял.
- В смысле, вы хотите их выманить? – сообразил затонский вундеркинд. – А каким образом?
- Вот это самое сложное, Василий Степанович. Будь у нас под рукой какой-нибудь вездесущий Ребушинский, тиснул бы статейку о героической гибели сотрудников милиции, спасавших краденые картины. Вот только нет у нас Ребушинского.
- Почему нет? – удивился помощник. – Тётя Лиза есть.
Штольман в досаде мотнул головой. Всё же он скверно соображает после контузии. Всё время у него из памяти вылетает, что Лизавета Тихоновна не только замуж за пронырливого журналиста вышла, но и сама статейки пописывает.
- Это хорошо, - одобрил он. – Вы сейчас бегите на телеграф, вызывайте её сюда. К вечернему поезду как раз успеет. И на улице глаза не мозольте, немедленно езжайте на Пятую линию.
Помощник понимающе кивнул и соскочил с пролётки на ходу. Зяма Шварц не проявлял никакого намерения покинуть их в ближайшее время. Так и сидел, будто пришитый.
- Вас, Зиновий Соломонович, извозчик домой отвезёт. Я приду, когда всё закончится. Обещаю.
- Нет, как вам это понравится? – обиженно покачал головой бывший вор. – Я собираюсь шить ему новый костюм, а он таки намерен примерить деревянный макинтош! Нет уж, я сам прослежу, чтобы вы целым добрались до моей мастерской.
Штольман только покачал головой, уже не зная, смеяться ему или плакать. И этот тоже вообразил, что его надо защищать? Вот уж это лишнее, право.
- Почему вы думаете, что можете мне помочь?
- Потому что тот, кто это устроил, может не читать газет.
Яков Платонович был практически уверен, что газеты фигуранты читают. И Червинский, и тот, кто бомбу изготовил. Но Музыкант явно что-то имел на уме.
- А вы что сказать хотели, Зиновий Соломонович?
- Скажу, что если вы хотите предложить фартовым новость, так это совсем несложно будет сделать.
Штольман украдкой улыбнулся. Старый мошенник жаждал быть полезным, ну так почему бы и нет?
- Хорошо. А новость будет такая. В Василеостровском отделении подорвался на мине старый питерский фараон Штольман. Мина была в чемодане, а чемодан сдал милиции некий наводчик из совслужащих. То ли сам сдал, то ли отняли, вы не знаете. А в чемодане была ценная контрабанда.
- И это всё?
- Этого достаточно, - решил сыщик.
В самом деле, откуда бы Музыканту знать больше? Даже если пойдёт слух, что его приглашали вскрывать чемодан. Если этот слух достигнет ушей здоровяка с ножом, любителя резать глотки – хорошо. А нет, так знакомцы из фартовых спляшут на поминках и порвут два баяна. Приятно будет поглядеть, какими глазами эта публика будет смотреть на воскресшего фараона, когда он станет их брать.
Больше надежды у него было на Лизавету Тихоновну. Похитители картины - явно люди образованные, если удастся изготовить статью, они непременно клюнут. Впрочем, слухи – тоже хорошо. А пока газетчица прибудет, надо бы подготовить наблюдательный пост.
- Зиновий Соломонович, ещё у меня просьба будет. Владелец чемодана обитает на Вознесенском, дом пять. Квартира напротив пустует. Вы мне добудьте ключ от неё.
Яков покинул объятия жены, чтобы написать Зяме адрес. Анна поглядывала на него с тревогой. А чего тревожиться? Он в полном порядке, даже руки не дрожат. И примерять деревянный макинтош он в ближайшем будущем точно не намерен. Как-то вот совсем расхотелось.

* * *
В квартире номер четырнадцать мебели осталось всего ничего. В восемнадцатом году квартира погорела, потом мародёры вынесли всё, что осталось целым, но в углу самой дальней комнаты каким-то чудом задержалась узкая железная кровать. Постели на ней, разумеется, не было, но Штольман решил, что это не помеха. Ему случалось спать и в более спартанских условиях. Свёрнутый пиджак вполне удачно заменил подушку.
Опыт научил Якова Платоновича, что лучшим лекарством при ударах по голове является сон. Били его неоднократно, вот только отоспаться после не всегда удавалось. Так что он беззастенчиво свалил наблюдение за квартирой Червинских на помощника. Парень молодой, сил, как у коня. К тому же на бомбе он не подрывался. Пусть сторожит. Василий проникся важностью задачи, сидел на табурете и неотрывно бдел возле дырки, просверленной в двери буравом.
Табурет принёс заботливый Зяма Шварц. Он вторые сутки сновал, как муравей туда-сюда, с каждым рейсом доставляя в пустующую квартиру что-то полезное. Без него сыщики уже давно сосали бы лапу, но первым же рейсом старик притащил большой самовар и связку сушек. Добрую половину Смирной сгрыз в тот же день, аппетит у него был, соответственно возрасту, волчий. Яков же, закалённый многолетней привычкой питаться через раз, даже проголодаться толком не успел, как на их наблюдательный пост нагрянули Анна Викторовна и мадемуазель Жолдина.
 
Василий Степанович отбил в Затонск телеграмму следующего содержания: «Героям надо помочь. Вас ждут там же». Краткость определённо была сестрой Смирного, если не родной, то минимум двоюродной. Этот шедевр лаконизма не смог бы понять никто, кроме редактора «Затонской нови». Лизавета Тихоновна примчалась первым же поездом. Штольман посвятил её в суть дела, не вдаваясь в ненужные подробности, но глаза у товарища Жолдиной и без того стали в пятак величиной, как в давно минувшие времена, когда зачитывалась она похождениями монашки Агриппины и графа Пуансона. Уяснив, что требовалось, журналистка споро изваяла пафосный текст в стиле незабвенного Ребушинского. Штольман усмехнулся, подумав, что его эдак хоронят уже второй раз. Вера тоже проехалась на этот счёт, сообщив, что теперь он просто не имеет права умереть -  никто этому больше не поверит.
Когда Лизавета Тихоновна отбыла в редакцию, где по знакомству собиралась пристроить некролог, Штольман со Смирным скрытно сели в засаду, подготовленную Шварцем. Портной не мудрствуя лукаво арендовал у домкома квартиру напротив Червинских и водворился там, несмотря на все попытки сыщика его прогнать.
Воспользовавшись ситуацией, он снял мерки с Якова Платоновича и тут же приступил к раскрою, попутно сообщая, каким чудесным будет этот новый костюм. Василий ухмылялся, потеряв всякий страх. Штольман сурово напомнил ему о необходимости следить за соседней дверью и удалился спать. От неумолчной воркотни Зямы у него разболелась голова. Он был уверен, что визитёры едва ли нагрянут раньше завтрашнего дня, а значит, ему следовало набраться сил к решающему моменту. Василий зевал у двери. Ничего, пусть привыкает. Засада хорошо тренирует терпение.

Появление двух дам, заявившихся к портному под видом заказчиц, сыщика разбудило. Он вылетел на шум без пиджака и галстука. Анна встретила его иронической улыбкой, которую он не понял сразу, лишь когда она извлекла из сумочки гребешок и принялась приводить в порядок его вихры. Должно быть, со сна они торчали совсем уже как попало. Расчесав ему кудри, она осторожно коснулась губами изрядной ссадины на лбу. Привычку целовать его синяки и шишки она завела давным-давно – когда-то, отлёживаясь на Столярной, он пошутил, что там, где она целует, у него гораздо меньше болит. Анна Викторовна приняла это к сведению. После недели в компании Жана Лассаля целовать его можно было с головы до ног без перерыва круглые сутки.
Тем временем Лизавета Тихоновна уже совала Василию головокружительно пахнущий пирожок.
- Ешь, жердина горемычная, тебя самого скоро в этот глазок просунуть можно будет!
Помощник отбивался, доказывая, что ведёт наблюдение, без особого, впрочем, энтузиазма. Голодным Смирной был всегда. Становилось даже интересно, сколько он способен съесть за раз, чтобы хоть ненадолго насытиться. Штольман подозревал, что их с помощником совокупного жалования на такой эксперимент может не хватить.
- Василий Степанович, вы ешьте, я вас сменю.
- Зиновий Соломонович, угощайтесь, - пригласила Анна старого портного.
- Пирожки с картошкой. Вэйз мир, мадам Штольман, они пахнут, как моё счастливое детство!
Счастливое детство Якова Платоновича пирожками с картошкой не пахло. Но уловив аромат свежего печева, его желудок внезапно издал восторженное восклицание, короткое, но выразительное. Анна немедленно вооружилась пирогом и пошла в атаку на мужа, едва успевшего занять наблюдательный пост у двери.
- Аня, у меня руки грязные.
Это сообщение её нисколько не смутило, она тут же принялась заправлять пирог ему в рот с такой скоростью, что он с трудом успевал откусывать и жевать. Штольман даже развеселился. Вот чего навсегда лишён его гениальный английский коллега мистер Шерлок Холмс. Его уж точно никогда не кормили в засаде прямо с рук. Кстати, сдоба была изумительная. Анне такая никогда не удавалась. Талантам барышни Мироновой не было числа, но приготовление пирогов в их число  не входило.
- Лизавета Тихоновна, ваших рук дело?
Бывшая девица Заведения потупилась с неожиданной скромностью.
- Угу, - сообщил Василий, с блаженным лицом двигая челюстями. – У тёти Лизы они завсегда отменные.
Сыщик могучим усилием заглотил последний кусок – великоват оказался. Анна отвернулась за чаем, так что он смог, наконец, бросить взгляд на соседнюю дверь. И тут же подскочил, вынимая револьвер. У двери Червинских появились двое. В картузах и кожанках. Лиц не различить в полумраке. К тому же один из них – амбал, косая сажень в плечах – практически заслонял другого. Штольман силился рассмотреть, что же делает тот, другой, когда дверь вдруг бесшумно распахнулась, пропуская визитёров, и захлопнулась за ними. Всё верно, у подельников Всеволода был ключ.
Василий топтался за его плечом с громадным маузером наизготовку и поглядывал на начальника в ожидании приказа. Сыщик выжидал. Несколько минут на диалог. Это даст возможность подельникам в достаточной мере выразить своё недовольство потерей ценного груза. Ворвёшься слишком рано – что ты им потом предъявишь? Беседу об изобразительном искусстве?
В квартире было тихо. Что бы там ни происходило, шум незваные гости не подымали. Впрочем, соседи убитых тоже никогда ничего не слышали. Подождав ещё пару минут, Штольман сделал знак Смирному. Василий нацелился могучим плечом на дверь.
Внезапно плеча Якова коснулась маленькая ладонь. Анна бесстрашно отодвинула мужа и крутанула звонок. Штольман молниеносно переменил положение и встал за дверью, сделав знак помощнику скрыться с глаз. Отопрут сами – так даже лучше.
Некоторое время всё было тихо. Потом в прихожей послышались осторожные шаги.
- Кто? – голос был низкий и сипловатый. И явно не принадлежал ни одному из хозяев.
- Простите, это квартира Червинских? – громко спросила Анна.
- Ошиблись, дамочка, - недовольно донеслось из-за двери.
- Ну, как же ошиблась? Вот, здесь же написано… - Анна Викторовна принялась тыкать в свой блокнот, который молниеносно достала из сумки. Притворство тоже не относилось к талантам госпожи Штольман, но сейчас она выглядела достаточно убедительно.
Зашуршал отмыкаемый замок, и из-за двери показалась настороженная физиономия. Яков молниеносно оценил неподвижный  взгляд из-под тяжёлых век, которым отворивший смерил его жену. Такой взгляд сыщик знал слишком хорошо.
Анна Викторовна не выучилась за много лет бояться того, чего бояться следовало. Она так и стояла на пороге с самым доброжелательным лицом.
- Ну, заходите, что ли, - человек с глазами убийцы отступил, давая женщине проход. Кажется, случайных свидетелей эти господа убирали быстро и без сомнений.
Штольман, скрытый дверью, резко дёрнул ручку на себя, вынуждая отворившего податься вперёд, а потом с силой толкнул дверь, наподдав ему створкой в лоб. Смирной перепрыгнул упавшего и нацелил ствол маузера на вход в гостиную. Яков последовал за ним, попутно стукнув рукояткой револьвера бандита, пытавшегося подняться с пола. Так, этот нормального роста. Значит, амбал в гостиной. Сыщик встал боком, чтобы иметь возможность страховать партнёра и краем глаза контролировать оглушённого убийцу.
- Нож бросай! – прозвучал в комнате звонкий от волнения голос Смирного.
Ответом ему был протяжный предсмертный хрип. А в следующий миг ударил выстрел.
Штольман отвлёкся на считанные мгновения, но этих мгновений оглушённому хватило, чтобы прийти в себя. Он поднялся на колени и быстро сунул руку за пазуху. Яков выстрелил навскидку. Тело осело мешком. По полу покатилась граната-лимонка. Сыщик прижал её к полу ногой, облегчённо выдыхая. Чека на месте. Сегодня ему не суждено ещё раз взлететь на воздух. И теперь он, кажется, знает, каким образом был заминирован чемодан.
Так, что там Смирной? Жив?
- Василий Степанович, что у вас? – резко выдохнул он.
- Готовы. Оба, - в голосе помощника слышалась досада.
Штольман подобрал гранату и положил её в карман. Убийца лежал у его ног, уставив вверх незрячий взгляд широко расставленных глаз. Стрелял, не целясь, а отверстие точно в середине лба.
В гостиной Смирной топтался у двери, явно не зная, что ему делать. На полу подрагивало в последних конвульсиях, разбрызгивая кровь, тело Всеволода Червинского.  Мышь всё же успела слопать наживку. Сам амбал лежал совершенно неподвижно. Штольман оценил выстрел и устало удивился. Василий добросовестно стрелял в плечо. Но промахнулся. Пуля вошла точно в сердце. Ну, и чёрт с ним! Жалеть Яков Платонович точно не будет.
А вот профессор был жив и невредим. Стоял, прислонившись к стене, с трудом удерживался на тряских ногах. Сыщик прошёл в гостиную, плеснул в стакан из графина, стоявшего на столе, и протянул Червинскому-старшему.
- Пейте.
Что бы ни было в графине, профессор выпил это, шумно глотая, как воду.  А потом вдруг сел, точно упал - колени подломились. Затряс головой и заскулил тонко-тонко.
Яков Платонович отвёл взгляд. Даже вчуже не хотелось ему представлять, что чувствует отец, на глазах которого убили сына. В комнату осторожно заглянул Шварц.
- Зиновий Соломонович, понятых зовите, - сказал ему сыщик. – И женщин уведите. Ни к чему им видеть.
Он устало присел к столу, забарабанил пальцами по скатерти. Три трупа при задержании. Никуда не годно. Теряете хватку, господин Штольман!
- Будьте вы прокляты! – внезапно выдохнул Червинский.
Василий посмотрел на сыщика с горьким недоумением. Яков промолчал. А что тут скажешь?
- Мы нашли ваши картины, - словно извиняясь, сообщил ему Смирной.
- Будьте вы прокляты! – с нарастающей силой повторил Червинский. – Если бы не вы, мой мальчик был бы жив!
Так-то!
- Ваш мальчик виновен в гибели девяти человек, - жестко сказал Штольман. И озлился сам на себя. И чего он вечно пытается объяснять этим людям, взывать к их совести? Не его это дело. Всё равно ничего им не объяснить. И наводчик, которого зарезали подельники, в глазах отца так и останется невинным мальчиком. И жертвы его – это что-то где-то там, далёкое и не имеющее значения. А виноваты во всём проклятые сыщики. Потому что не будь их, этот господин так и жил бы с не потревоженной совестью. Такая вот нравственная теория относительности.
А Василию горько. Вон как губы распустил. Ему сейчас тоже не позавидуешь. Решать подобные моральные дилеммы он пока ещё не готов. Ещё не понимает, почему раскрыв дело, найдя картины и уничтожив убийц, он всё же чувствует себя виноватым. От чего ему так тошно.
Если начистоту, это Штольману полагается мучиться совестью. Три трупа при задержании. И проклятие от отца, который, промедли Васька хоть минуту, лежал бы здесь, рядом, с перерезанным горлом. Ему полагалось взять всех троих живыми. Потом их поставили бы к стенке по приговору суда. Профессору от этого не легче. Легче было бы Василию. Всегда проще, если за твоей спиной стоит закон. Но эти трое уже никого не убьют – это главное. Потом надо будет попытаться выправить Червинскому документы, что ли. Пусть едет на все четыре стороны. Он эту власть никогда не простит. Да и она в нём не больно-то нуждается.
А проклятия… Это можно пережить. Это надо научиться переживать.
Ничего, парнишка умный. Поймёт. Справится.
 
КОНЕЦ 1 ЧАСТИ
 

   
Следующая глава       Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)