Глава восемнадцатая

Вагончик монорельса и впрямь появился из-за поворота чуть ли не в ту же минуту, как ноги потенциальных пассажиров переместились с тропинки на платформу станции имени Сальвадора Дали. Подсолнух с часами даже толком не успел показать им время на своём табло, набитом семечками; живой прибор подзаряжался от солнца, развернувшись вверх, и только-только начал опускать голову при приближении людей, а они уже погрузились в «карету-тыкву».
Усевшись на травянистый коврик на полу, Консул произнёс вежливую фразу «извини, мне нужно немножко поработать», немедленно вытащил из воздуха экран, размножил его до полудюжины полупрозрачных мерцающих облаков и сосредоточился на своих делах.
И Крокодил живо вспомнил, как он, лет пяти, ехал с отцом на электричке, на дачу к бабушке. Будто это было вчера. Усадив сына на свободное место и усевшись сам, Строганов-старший тут же развернул газету «Советский спорт» и ушёл в иное измерение. Сын даже не пытался искать его, привлекать внимание вопросами или капризами, а сразу уткнулся носом в стекло, потому что был умный мальчик и уже достаточно научен жизнью, как нужно правильно общаться с отцом. Ему, например, очень хотелось спросить, почему дядя Серёжа, подвозивший их до вокзала на своем «Жигуле», называет своего друга Базилевсом, а не Васей. И он спросил, про себя, и ответил себе же, что это то же самое, что Вася, только на иностранном языке. Таким образом он поговорил с отцом, не отрывая его от газеты.
Ассоциация с той поездкой оказалась настолько глубокой, что за стеклом вагончика Андрею Строганову на пару секунд даже померещились бетонные телеграфные столбы, серые от дождей заборы и редкая пригородная лесополоса. И пришла мысль: это, наверное, и есть алгоритм молитвы к Богу-Отцу, который всё равно не услышит и не ответит.
«И ведь мог хоть раз отложить свою газету! Но я, по крайней мере, его хоть с газетой видел, и из садика он меня пару раз забирал. А у Саши Самохиной, поди, только и было, что отчество в документах. Вот зачем, спрашивается, нужны такие отцы? А, Творец-Создатель? Зачем Ты посылаешь таким людям детей? Для рекомбинации химических элементов в генах? То есть для большей устойчивости форм жизни? И только? Для запаха, как сказала Лила?»
Он подумал о безотцовщине Борьке и пощупал за пазухой свёрнутый в трубочку свадебный подарок для Тимор-Алка и Лизы. Надо бы позвонить, узнать, как у Борьки дела. Можно было бы и сейчас поговорить, да как бы не помешать Аире — вон, как думает думу, Чапай, аж глаза светятся…
Консул и вправду был полностью где-то там, на неведомых дорожках гравитационных, электромагнитных, темпоральных или фиг знает ещё каких полей. Постукивал пальцем то по одному экрану, то по другому и смотрел то в третий, то в четвёртый, то в пятый, то в шестой. Тёр подбородок, двигал носом, перемешивал экраны и расставлял — уже другие и в другом порядке.
Тогда, вполголоса попросив у вагончика дорожный бутерброд и вызвав коммуникатор, землянин переключил экран в текстовый режим и…
И замер с пальцем, поднятым над полем ввода запроса.
А если и вправду что-нибудь написать, художественное? Да хоть бы о той же Саше Самохиной. Вот прямо сейчас и начать. О том, как она отдыхала в Ялте в свои шестнадцать лет — и крупно влипла в непонятную хренотень. И зачем-то показывает это Крокодилу. Спрашивается, зачем? Чтобы он продолжал бесплодно ностальгировать по Земле?
«Вы ещё с нами?» — замерцала надпись на поверхности коммуникатора, раскрытого перед задумавшимся пользователем. Прибор явно хотел энергосберегающе свернуться. Крокодил ткнул в клавишу «да» и набрал вопрос: «Зачем нужны отцы?»
Первый ответ раянского всепланетного разума гласил: «Для воспитания гармоничной личности, не склонной к депрессиям и к специфическому партеногенезу».
Понятно. Задача отца — передать отпрыску радость жизни. Радость, а не проблемы. Проблемы и так найдутся, но от самых кромешных хорошо бы своё чадо защитить. Таково предназначение отца, да, Творец-Создатель?
«А мы с Сашей, значит, пролетаем мимо гармоничной личности, как фанера над Парижем. Мы же тождественны во всём, кроме пола. Интересно, как выглядит специфический партеногенез в мужском исполнении? Я же тоже могу, например, придумать мир, или написать книгу, или произнести какое-нибудь заковыристое слово, от которого всё тут загнётся к таким-то ёлкам-палкам…»
Крокодил с досадой отпустил цветок, тот пожух и, как всегда, через несколько секунд полностью растворился в травяном покрове. За окном бежали вскачь пышные пальмы, ажурные виадуки и весёлые домики. И нигде в обозримой вселенной погрустневшему землянину не грозила встреча с чужим дядькой за ширмой газеты.
В мозгу Крокодила немедленно всплыла цитата из фильма «Александр Невский»: «День дерусь, а два в тоске лежу. Хотел было на Волгу податься, поиграть топоришком — опять тоска взяла…» 
Он откусил хвостик закрытого бутерброда. То-то и оно: тоска. Ай да Пушкин…
«Интересно, а папахен когда-нибудь заметит, что меня больше нет на Земле? А Андрюшка?»
Нет, завязывать надо с тоской. Ну зачем, спрашивается, вылез из памяти этот «Советский спорт»? Только что всё было хорошо, даже идеально: Андрей Строганов, здоровый и бодрый, едет с другом на праздник к третьему другу, за окном рай, мироздание Раа надёжно подпёрто Аириным широким плечом, а на дальние рубежи наверняка выслана вундервафля, которую подзаряжали всем миром…
Так нет же, вспомнился хрен с маслом Василий Васильевич Строганов! По поводу которого Крокодилу должно быть раз и навсегда монопенисуально — а вот, поди ж ты, так и стоит перед глазами со своей газетой! Вернее, сидит на жёсткой желтоватой деревянной скамье электрички, ровесник нынешнего Андрея Строганова, эмигрант и сноб, одним словом, чувак — «человек, уважающий Америку», единственный сын бабушки, которого она разбаловала донельзя. Как же, родная кровинушка, дитятко любимое, сыночек миленький, тьфу!
«Развалил страну и смылся, козёл» — вот и всё, что мог сказать о нём его сын. Разве что ещё добавить вдогонку: «Да и пёс с тобой, Бэзил Строганофф!»
А Шарбат Гула так и останется со своим холёным сиамским котом, чемпионом выставок и идеальным кандидатом для вязки, будет обожать его и ублажать всем своим конфетно-медовым естеством. А Лиза станет женой Тимор-Алка и тоже… А молдаванка Лида сделает аборт. Хотя молдаванка она очень условная, просто отец её, русский из Караганды, отслужил срочную на юго-западной окраине Союза, да там и остался. Запал на продавщицу из гастронома в Бельцах, наполовину болгарку, наполовину гречанку… а при развале запил и повесился. И теперь, чужая в родной стране, мыкается смуглянка Лида со своей бригадой маляров-штукатуров без малейшей надежды на seniority хотя бы в виде обретения российского гражданства.
Последний кусок бутерброда Крокодил еле проглотил. И подал голос, чтобы как-то начать движение прочь от омута депрессии:
— Аира, а в Ялте мозаика такая была, Александр Невский… на соборе…
— Да-да, — отозвался раянский базилевс, но глаз от своего экрана не оторвал, пальцы с сенсоров не снял. — Что — мозаика?
— Её отреставрировали?
— Угу.
— И собор?
— Угу.
— Аира, — Крокодил помялся, но всё-таки произнёс, — а может быть такое, что ты мой этот… воображаемый друг? А на самом деле я на Земле где-нибудь в морге лежу, и происходит гибель моего мозга, а мне представляется Раа?
На этот раз Консул не ограничился мычанием, а поднял глаза и процитировал по-русски:
—  «К несчастью, Ларина тащилась, боясь прогонов дорогих, не на почтовых, на своих. И наша дева насладилась дорожной скукою вполне: семь суток ехали оне». Не скучай, Андрей, мы быстрее приедем. И нет, ты точно не в морге.
— Почему ты так в этом уверен?
— А почему я должен быть уверен в чём-то ином, если ты сейчас сидишь передо мной и хлопаешь глазами? Придётся тебе поверить мне на слово, что ты на Раа, и я не воображаемый друг, а вполне вещественный. Рёбра, как, болят ещё? А челюсть? Ну, вот. Индикаторы отношений знаешь? Доверие — положительные эмоции до веры, вера — расположение в сердце, уверенность — полное сознание в соединении. «Морда-морда, я кулак…» — чем не соединение?
— Доступно объяснил, спасибо, — хмыкнул землянин и кивнул на мерцающие экраны. — А что там пишут? Поживём ещё?
— Сейчас смотрю, насколько гладко мы перескочили на другую линию вероятностей… Ну, вроде как очень даже. Поживём.
— Э-э… А мы перескочили?
— Ну, да, запустили же первую батарею гравитронов, выиграли ещё немного пространства-времени, чтобы снизить температуру солнца. Всё отлично, спасибо Саше, она слово держит, — Консул закрыл все экраны одним движением ладони. — Так о чём ты там спрашивал про Ялту?
— Про собор Александра Невского. Отреставрировали его?
— Так ещё при твоей жизни, в начале века! Очень хорошо всё отмыли, покрасили, переложили плитку, и мозаику подновили, это же шедевр, работа школы известного итальянского мастера… Ты бывал там?
— Нет. Ну, то есть в Ялте был, с бабушкой, маленьким ещё, а в храме… У нас тогда были другие приоритеты. (Аира понимающе кивнул.) Просто… Просто Саша Самохина показывала, как вы познакомились… и заходили в этот храм…
— Да? Наверное, как мы венчались? — просиял раянин. Об этом он явно был готов говорить с большим удовольствием. — Это была песня! Мне же исполнялось восемнадцать только через три дня, и даже день был неподходящий, суббота… Батюшка, кстати, тёзка твой, был от нас под огро-омным впечатлением! Представь, только что крестил девицу, которая пришла без денег, без полотенца, без крестика и с одним только знанием, что Господь Бог Иисус Христос — это всё содержание Ветхого и Нового Завета, а она как-никак тезоименитая храму, поэтому вот прямо сейчас и крести её, как в первом веке, потому что уже и секира при корне дерев лежит… А через пару часов возвращается и приводит второго такого же с приветом! Который говорит, что если израильский первосвященник спас от голодной смерти Давида, будущего царя, накормив его и его воинов хлебами предложения — и на этот случай ссылается сам Иисус, прямо наставляя, как должны вести себя служители Бога — то уж православный священник тем более обязан немедленно взять и обвенчать их даже в субботу! Потому что не могут же они начать своё прежде времён предначертанное Богом супружество в блуде! И батюшка, глядя на нас, молча выносит всё необходимое для венчания. Мою финальную фразу — «Да хоть у него спросите!» — и кивок в сторону иконы Михаила-Архангела, отец Андрей потом каждый раз вспоминал, когда мы у него гостили. В первый и последний раз, говорит, услышал прямо из уст самого архистратига: «Можно». Кольца мы купили в церковной лавке, на вышитое полотенце у меня уже денег не хватило, так мы постелили то, которое Саше батюшка подарил на крещение. А вместо фаты у неё был белый прозрачный платочек, который нашёлся среди вороха платков на столике для записок. А потом мы поехали кататься по канатной дороге, нас тоже бесплатно пустили, в честь свадьбы... Да, такое было возможно только в девяностых.
— Чувствуется, с харизмой у тебя и на Земле был полный порядок, — вздохнул Андрей Строганов.
И добавил — помедлив, но всё-таки добавил (хотя Тимор-Алк просил, но не мог удержаться от красного словца, которое, может, и красным-то не было, а наоборот, чёрным от тоски):
— Ты учил в школе стихи Есенина? «Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю!» — я скажу: не надо рая, дайте Родину мою». Для тебя, значит, моя страна не стала Родиной?
Аира лишь слегка пригасил солнечное сияние своей улыбки.
— Андрей, поверь, если бы у меня была хоть малейшая возможность отправить тебя домой... Но небо же открыто! Проси сам у Творца-Создателя Земли, чтобы забрал тебя с Раа, если тебе у нас так невыносимо. Меня же он вселил туда, к вам, чтобы я спас Сашу от её тоски — вот и тебя спасёт! Если тебя там ждёт важное дело — ты обязательно вернёшься. Дружище, ну всё же в твоих руках, в твоих мыслях!
— «Проси…» Да я уже просил, чтобы Омон-Ра остался жив и здоров — и что? Не слышит меня Творец. Ладно, проехали. Придётся тебе терпеть моё общество… а не Димона-дельтапланериста и не Саню-разведчика. Те, небось, щеголяют в белых одеждах уже в настоящем раю, а я тут даже до ваших зелёных не дорос!
— Ничего, Андрей, и тебя вылечат! Ну, потерпи, брат!
И чтобы подбодрить Крокодила, Аира встряхнул его за плечо.
Но того как будто кто-то подзуживал сказать правителю Раа — чистоплюю, святоше и Отцу отцов — какую-нибудь гадость.
— А у нас, на Земле, Саша хоть не динамила тебя? Не пилила? Или тоже, как Альба — то голова болит, то ты недостаточно хорош, то твой жемчуг ей мелок?
Аира усмехнулся, и даже прежде его слов стало понятно, что в семье Плотниковых всё было совсем не так, как у Андрея Строганова со Светкой. Но и словами раянин это тоже подтвердил. И новой порцией мягкого света в глазах и в голосе:
— Мы с Сашей жили душа в душу. Эти слова так же истинны, как то, что наши миры вложены друг в друга. Я жил в Сашиной душе, как Альба живёт в моей, и они суть одно — удивительно быть прикосновенным к такой тайне… Но когда я проснулся в твоей часовне на Белом острове и понял, что я опять на Раа, то — веришь? — вышел и поцеловал родную землю. Даже ту белую пыль под холодным ветром. Так что вернём тебя на Русь, Андрей, — Консул снова потряс Крокодила за плечо. — Пока не знаю как, но вернём.
Андрей Строганов дёрнул плечом под его ладонью — не надо, мол, утешать меня иллюзиями. Тогда раянин в секунду намечтал настоящую гитару (Крокодил и рот раскрыл), и вот она уже звенела струнами в его смуглых руках, и голос ревел «кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал — пусть даже внизу он звёзды хватал с небес!»
И Андрею Строганову полегчало. Его тоска отступила куда-то вглубь души, как уголовные элементы при виде машины с мигалками прячутся в тень подворотни.
— Плоский хлеб, надо было мне в военкомате проситься на таджикско-афганскую границу, — вздохнул землянин, когда гитара растаяла в воздухе так же непостижимо, как появилась, но послевкусие от песни осталось, и ностальгия перешла в более тёплый градус. — Может, мы бы там с тобой встретились. И моя жизнь сложилась бы совсем по-другому.
— Но мы же здесь встретились! — со смешком сказал раянин, отклоняясь к спинке кабины и принимая позу отдыха. В его мягкой коричневости определённо что-то было от плюшевого медведя, Саша Самохина в детстве наверняка спала с таким. Поверяла ему свои мечты в ворсистое ухо. А когда мама уводила дочку в садик, медведь ждал в одиночестве, вот так же облокотившись на подушку, как Аира — на выдвинувшийся из стены валик. — «Деревня, где скучал Евгений» — это очень хорошее место в душе хорошего человека! Ну, посмотри в окно, какая красота! А если захочешь, мы с тобой и в горы можем сходить. У нас-то горы не стреляют!
— Да, красиво, — сказал Крокодил, равнодушно скользя глазами по яркому пейзажу вдоль монорельса. Мысли его были о другом. — Тебе Саша хоть письма писала?
— Когда я срочную служил? Да, конечно. Бумажные ещё. Только почта к нам очень плохо ходила. Что почта — еды неделями не привозили, хоть камни грызи! Мы змей ловили и жарили. Саранча как-то раз прилетела, так мы её как манну небесную приняли, нажарили — м-м, семечки! А жара жуткая… В хэ-бэ плавишься, буквально плаваешь в поту, а разденешься — тут же на тебя орава всякой кровососущей дряни налетает… Нет, Андрей, это просто замечательно, что ты служил не у речки.
— Стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы, — процитировал Крокодил.
— А ещё всемерно беречь вверенные вооружение, боевую и другую технику, военное и народное имущество, — подхватил Аира тем же тоном. — Помню, Саня как-то ченч провернул: поменял у местных ящик патронов и калаш на барана — какой это был праздник! Хотя мы прекрасно понимали, что завтра этими же патронами зарядят этот же калаш и будут по нам пулять. Но то завтра, а жрать хотелось сегодня, и прямо-таки смертельно! И ещё батя — юморист был у нас батя — как-то построил нас в шеренгу и дал вводную: «У них там поговорка есть, — и за речку кивает, — сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет. Мы сейчас эту гипотезу поверим опытным путём. На первый-второй рассчитайсь! Первый, слушай мою команду: «Там без воды и хлеба, забытые в веках!» Второй, слушай мою команду: «Атланты держат небо на каменных руках!» По команде повто-ряй! Первый! Второй! Первый! Второй!» Ну, проорались мы этак минут десять, вся застава дрожала. Потом вторую команду даёт: первый — «гвозди бы делать из этих людей!», второй — «крепче бы не было в мире гвоздей!» И что ты думаешь, Андрюха? От нашего рёва на афганскую сторону лавина сошла! «Духи», наверное, и челюсти отвалили: а нехило шурави вкурили ту самую партию, которую бросить пришлось…
— А как насчёт халвы? — спросил Крокодил, с удовольствием выслушав байку на родном языке. На душе у него совсем просветлело.
— Веришь, и халва пришла! Подогнали нам вечером того дня пару ящиков тушёнки, а с ней и почта, и письмо от Саши. Такова сила молитвы! Учись, салага, говорить с небом!
Крокодил хмыкнул. Спросил ещё, ему хотелось говорить о своей Земле:
— А какая у тебя была военно-учётная специальность?
— После срочной? — уточнил Аира. — Сто семь, масло масляное: «разведчик войсковой разведки». Но! — раянин поднял вверх указательный палец и выдержал эффектную паузу. — При этом с целыми двумя буквами в конце — «Р» и «Ф»: и пограничник, и спецназ. Фантастика, а?
— Да, круто… И даже как-то… пророчески. Только вряд ли ты пошёл бы со мной в разведку, правда?
Сказав это, Крокодил почувствовал, как до отвращения манерно прозвучала последняя фраза, у него даже во рту стало кисло, но слова уже вырвались. А раянин принял их за чистую монету и ответил на полном серьёзе:
— Андрей, у меня такое впечатление, что с тех пор как мы познакомились, я только тем и занимаюсь, что хожу с тобой в разведку. Причём по таким минным полям, что всю нашу вселенную может сдуть.
— И какие же разведданные нам надо собрать? — спросил Андрей Строганов. — Есть соображения, командир?
— Подсмотреть, записано ли твоё имя в Книге Жизни, которую держит Творец Земли. А если не записано — как-нибудь ухитриться потихоньку вписать.
Крокодил улыбнулся этим словам, как удачной шутке, но Аира только чуть-чуть приподнял кончики губ. И перевёл взгляд на широкое, на всю стену, окно вагончика. Там по-прежнему мелькали пейзажи один другого ярче — то с такими цветами на таких деревьях, то с другими на других, то с бирюзовым озером и разноцветыми лодками, то со сказочным мостиком через речку (и называлась она точно не Пяндж), то с цветущим лугом и бабочками. А вдали расплывчатой дальневосточной тушью синели зубцы гор.
— Аира, а живя на Земле, ты помнил о Раа?
— Нет, конечно. Я жил свою жизнь на Земле как настоящую и единственную. Просто втайне думал, что мой бред и сны о Раа есть проявление ко мне милости Божией. Дары Святого Духа. Проблески рая, Небесного Отечества. Только один раз, в школе ещё, на уроке физики, когда изучали закон Бернулли, как-то прорвалось, что поскольку время — тоже поток, не только при движении жидкости или воздушных масс появляется подъёмная сила, но и по времени можно передвигаться с её помощью. Но гениальность моего прозрения, — на губах раянина блеснула ироничная усмешка, — некому было оценить, физичка у нас была, мягко говоря, тётя очень посредственного ума… К слову, мы с Саней много спорили, докуда прошлое нужно отматывать, чтобы повернуть стрелку. Я говорил, что до Адама — стало быть, проще и правильнее жить на полный вперёд, а он — что достаточно Александру Третьему другого наследника назначить. Саня, как и ты, тоже… В общем, очень переживал, что страна гибнет.
Крокодил помолчал. Враз потускнела радость от дружеской болтовни. Он чуть было не сказал «а тебе, значит, было положить на мою страну?», но вовремя прикусил язык, подумав, что пока он совершенствовал свой английский, болтая в эфире и во время встреч чуть ли не о-пэр с симпатичными натовскими ребятами, Аира шугал ваххабтскую и наркоторговую сволочь, финансируемую из того же источника. И зачем-то же потом влез в политику! Чистоплюй и миролюбец — в жуткую, грязную, кровавую политику…
«Так ведь не ради России — что ему Россия! — а ради Саши Самохиной! А точнее, ради своей жуткой бабы, славной подруги, которая просто переступила через него и ускакала к своей заграничной мечте… за гранью разума…»
Ага, сказал ему глубокий голос, ты-то сам сильно надрывался ради России, по чужим постелям скача. Единственный раз в жизни мог оказаться защитником родной земли, когда Лида поверила, что ты человек. А ты ей сунул красную бумажку на аборт.
Крокодил сделал над собой усилие, чтобы зажевать этот протуберанец тоски, и спросил после паузы:
— Ну, если не по Земле, то хоть по друзьям своим на Земле скучаешь?
— Да, — кивнул раянин, не отводя глаз от окна. — Я и по здешним своим друзьям очень скучаю. Все же ухнули как в прорву во время расслоения... Но теперь, когда Саша спасена, я уверен, что и с ними всё в порядке. Если у хорошего хозяина трухлявый пень, и тот не пропадёт, то уж у Хозяина с большой буквы дельные люди все на учёте! Просто такое, видимо, у меня предназначение — провожать друзей в иные миры... Ничего, Бог даст, может, и пересечёмся где-то, — и Аира снова повернул голову к Крокодилу, улыбнулся и губами, и сиреневыми глазами. — Помнишь, как у Крапивина? «Гелька не погиб. Ударившись о Землю, он превратился в новую галактику, где он сам и его друзья стали жить новой жизнью». Что ты об этом думаешь, человек первого порядка, а?
Андрей Строганов замялся, потом сказал:
— Да тебе, наверное, виднее, что там и как. Ведь ты на самом деле этот… Архангел Михаил. Да?
Правитель Раа сначала округлил глаза (в эту минуту они стали фиолетовыми), а потом от души рассмеялся:
— Ну, брат, кем я только ни был в твоих устах! И Шерлоком Холмсом, и Сталиным, и Чапаевым, а теперь вот возведён в чин Архистратига всех Светлых Сил! Корни и кроны, я бы и под галлюциногеном не подумал, что это всё совместимые образы!
— А всё-таки? — настаивал Крокодил. — Имя, сестра, имя!
— Андрей, все мои имена ты знаешь. Я всего лишь твой инструктор Пробы. Можешь считать, что я Сивка-Бурка, Серый Волк и Кот Учёный в одном флаконе. С элементами Щуки.
— Щука — это Альба, которая живёт в твоём сердце? — осторожно сыронизировал Крокодил. — Золотая Рыбка, владычица морская? Которую Кот Учёный съел с потрохами и короной?
— Ага, — счастливо кивнул Консул Раа. — Она самая. И теперь чревовещает из меня. Выполняет твои желания, Емеля на печи! Потому что вы с ней тождественны во всём, кроме пола.
— Ну, Саша-то на печи вряд ли лежала. Она же глагол в повелительном наклонении, равняйсь-смир-р-рно и всё такое… А если и лежала, то рядом с ней, наверное, было места мало?
— Ну, для меня место было всегда, а прочих мы не приглашали, — ухмыльнулся Аира. Как тот самый кот, всеми лапами залезший, наконец, в вожделенный аквариум и проглотивший золотую рыбку в один присест.
— Повезло тебе, значит? — хмыкнул Андрей Строганов. — Не во всём, значит, мы с ней тождественны? Или ты, может, просто был недостаточно осведомлён, а, король-олень?
— Ты же говорил, что не изменял своей жене, пока вы жили в браке, — великодушно ответил раянин. — Твоя память это подтверждает. Вот и Саша мне тоже не изменяла.
«Точно, — вдруг с холодком в животе подумал Крокодил, — он же всю мою подноготную знает, супермен хренов. Подноготную, подвздошную и облупленную!»
Истолковав гримасу землянина по-своему, Аира сказал:
— Прости, но мне всё ещё нужна информация из твоей памяти. Для дела. Я всё забуду, как только воскрешу Альбу. Я обещал, я помню.
— Да пользуйся, если надо, — тяжело вздохнул Крокодил. — Просто я подумал, что… Знаешь, я же спал с Лизой. И хотя даже толком на неё внимания не обратил, но… Теперь, получается, мы с ней все втроём спали, с этой бедной Лизой. И я, и ты, и Тим. Как-то это… не очень. Ты можешь забыть хотя бы этот фрагмент?
— Нет, забыть твои воспоминания я могу только целиком. Ну, считай, что я тоже не обратил на неё внимания, — Аира слегка двинул плечом, как будто муху отогнал. — Клянусь, во всём массиве твоей памяти меньше всего интереса у меня вызвали твои сексуальные происшествия.
— Что, — Андрей Строганов скривился, — все не в твоём вкусе?
Раянин коротко дёрнул одним уголком губ.
— В точку. Не во вкусе и не в запахе. У нас-то максимальная фертильность достигается в результате длительных отношений, а не скоростного долбежа на пару минут. Поэтому твой опыт с женщинами для меня не просто безвкусен, а... — правитель Раа поднял глаза к потолку и заскользил взглядом, как бы пролистывая слои невидимых облаков, — как та холодная манная каша со скользкими комками, которую в тебя насильно запихивали в детском саду.
Образ был найден с вивисекторской точностью. Крокодил чуть ли не физически ощутил во рту гадкий вкус садиковской каши, его аж передёрнуло. И соответствующий запах детских учреждений ворвался в ноздри: брошенность и ненужность.
«Блин, знает, куда бить, проклятый инструктор Пробы! — подумал землянин растерянно и зло. — Ведь только что был другом и братом, Высоцкого играл на гитаре — а теперь сделал морду кирпичом, вождь краснокожих, и смотрит на меня, как на тварь дрожащую!»
— Уверяю тебя, к этим твоим элементам сладкой жизни мой интерес минимален, — Аира снова повёл плечом, нисколько не собираясь щадить гордость Андрея Строганова, а даже, напротив, с хрустом проезжаясь по ней, как танк по глиняной посуде. — Единственный фрагмент твоих воспоминаний, который меня действительно тронул, — как ты нюхал своего новорождённого сына.
Да, это, конечно, крепко сидело в его памяти. Как он опасливо ткнулся носом в свёрток, который вынесла медсестра. В маленькую красную мордочку тогда ещё безымянного существа. И Светка была тихая, прозрачная, и вообще как будто немая. Тамила Аркадьевна — та, конечно, работала голосом за двоих, но — о чудо — её было не слышно.
Крокодил скрипнул зубами:
— Хорошо, у меня половые злоключения. А у тебя, можно подумать, сплошное благорастворение воздухов! Судя по статуэткам Альбы, да и по тому, что с ней произошло… Или я, лопух инопланетный, просто не врубаюсь, какое может быть удовольствие от совращения малолетней?
Аира тоже фыркнул, но вальяжной своей позы не переменил, только чуть повёл бровью.
— Андрей, мы с тобой тождественны анатомически, но не физиологически. Ты действительно просто не поймёшь. В твоём организме нет мишеней для феромонов, которые держат в тонусе нашу репродуктивную систему, и все мои высказывания о взаимоотношении полов будут в пользу бедных.
— Ну, всё-таки, сделай одолжение, государь! — не на шутку разозлился Крокодил. — Выскажись в пользу бедных! Как по мне, то лучше холодная каша, чем человечина из любви к власти!
— Это ты о чём? — невозмутимо спросил Консул.
— Просто возвращаю тебе дегустацию моей каши!
— Ты всё сказал?
— Нет, не всё, — Крокодил поморщился. — Раз уж мы тождественны с Сашей во всём, кроме пола, а Альба — это Сашина проекция, то вынужден тебя огорчить: она ни дня тебя не любила. Думала только о себе. Какую бы лапшу она тебе ни вешала, на самом деле она не хотела разделить с тобой жизнь, и уж подавно не хотела никаких детей. Знание о том, что её отец использовал Шану — может быть, в экспериментах с какими-то высшими целями, но использовал — было существенной частью её личности. И она неосознанно хотела вот так же выставить тебя из своей жизни, как этот ваш крутой Олтран выставил из своей жизни её мать. Это я тебе говорю как наблюдатель со стороны.
— Что-то логика твоих высказываний от меня ускользает, — снисходительно хмыкнул Аира. — Только что ты говорил, что я совратил малолетнюю Альбу, чтобы принести её в жертву своему властолюбию… А теперь утверждаешь, что это Альба меня совратила и принесла в жертву своему эгоизму. Так на чью голову ты призываешь молнии?
Крокодил на секунду растерялся, но только на секунду, и выпалил:
— Да оба вы два сапога пара и просто задолбали друг друга — сначала ты её, а потом она тебя! Как Гумилёв с Ахматовой! И вообще, Саша Самохина была неудовлетворённая дура, которая ненавидела своего отца за то, что он бросил её мать — вот и вся разгадка твоей верной, вечной и ещё какой-то там любви! Да и всего вашего хренового гармоничного мира!
— Очень самокритично, — заметил Аира и, чуть прищурившись, процитировал бархатным голосом диктора старой школы: — «Мечта всякого российского интеллигента — женщина, несомненно умная, интеллигентная, культурная, образованная, порядочная, интересная в общении, и при этом в постели — похотливая самка, и ненасытная... Сучка!». Такова точка зрения Пушкина, изложенная им в письме к своему другу Вяземскому. К счастью для Раа, Саша не была мечтой российского интеллигента.
— Что, у тебя на Земле было настолько плохо с интеллигентностью, что в постели Саша оказалась бревном?
Консул рассмеялся:
— Помнишь, Гумилёв говорил: «Какой же я интеллигент? У меня профессия есть, и я Родину люблю». Мы с Сашей делали всё, что было в наших силах, но… Для подлинного счастья на телесном уровне нужен именно биогеоценоз Раа. На Земле-то наслаждения от физической любви — как крот наплакал, потому что люди и от природы оторваны, и внутри себя разорваны…
— Ну-ка, ну-ка, просвети меня, дубину внераянскую, каковы же ваши особенности национального секса, что аж кроты плачут в три ручья? Из тех фрагментов, которые показывала мне Саша, я что-то не уловил разницы!
Аира пожал плечами:
— Ключевое слово — «показывала». Как говорил Малыш Стругацких, «смотреть — это когда видно глазами; у меня не так». Наше зрение в разы свободнее от гормональных репрессий, чем у вас, и от просмотра земной порнухи на Раа не возбудился бы даже метис, но вот обоняние и вкус… Если ты просишь в пользу бедных, то обычно приёмные дети перенимают феромоны своей новой семьи, но я оказался редким исключением и сохранил собственный статус, а Шана этого не учуяла, потому что — спасибо Творцу-Создателю! — вовсю занималась своей личной жизнью. И сказать, что я совратил Альбу, нельзя ни по какой букве и ни по какому духу ни одного закона. Случай — второе имя Творца. Сама Аль говорила, что её чувства ко мне никогда не были сестринскими. Потому она так рано расцвела. Не как онегинская Татьяна, «пришла пора — она влюбилась», а наоборот: любила и потому созрела. И как только у неё появился запах, да ещё специально для меня, и я в её аромате рос, как семечко в доброй земле… Жаль, ей было мало того, что я мог ей дать, став взрослым. Тут на одних феромонах далеко не уедешь.
— Э-э… — поморгал Андрей Строганов, переваривая услышанное. — Феромоны — это как у бабочек, что ли?
— Угу, — кивнул Аира. — Физико-химическая основа для формирования половой реакции у нас именно как у насекомых. Творец-Создатель Земли сделал людей не из огня, как ангелов, а из праха земного. Хотел подстраховать их от гордости, чтобы они не повторили ошибку Люцифера. Но они повторили. А Саша нас ещё сильнее решила обуздать, породнив животворную нашу часть, видишь, даже не с животными. Мы включены в биогеоценоз планеты на том же основании, что и растения с насекомыми. Тут при всём желании не возгордишься. Помнишь фигурку, на которой Альба показала нас, совсем юных, в густой траве? Чтобы секс был по-настоящему вкусным, важен изопреноидный фитонцидный катализатор. Лучше всего любить свою женщину на траве. Свадебная циновка тоже сделана из травы, как символ, и в наших домах на полу растёт трава. Тебя удивило, что на космической станции насажены деревья и травы везде, где только можно — но без природного микроклимата мы начинаем болеть и стремительно стареть. Потому так быстро умирают преступники на планетах изгнания, потому так медленно движется наша космическая экспансия. Мы связаны с нашей планетой мощной корневой системой. Как Малыш был физиологически привязан к планете Ковчег. Конечно, расширенная палитра нашего восприятия жизни, в том числе при получении наслаждения от общения полов, — это прекрасный дар Творца, но здесь есть и свои издержки. Хотя, знаешь, по сравнению с Землёй они кажутся не такими уж существенными.
Землянин почувствовал, что у него от удивления не только рот открылся, но и брови уползли чуть ли не до края волос. Планета Раа открывалась перед ним теперь уже по букве Льюиса Кэрролла в переводе Заходера: «всё страньше и страньше». Он вспомнил, как Лиза говорила «здесь что-то такое разлито в воздухе…», а Лила — «от таких разговоров Пака никогда не помолодеет, даже если будет нюхать меня день и ночь».
И всё цветочное великолепие и поистине неземная любовь раян к цветам — неужели наполнены эротическим, а не эстетическим смыслом?
— Фигасе… — пробормотал Крокодил. — Неужели у Саши Самохиной было настолько плохо с сексом, что она придумала такую хренотень?
— Скорее по причине типично девичьей неудовлетворённости своей внешностью, — усмехнулся раянин. — Но видишь, этот свой недостаток она переделала для нас в достоинство. Пока у меня не было собственного опыта земной жизни, а только массив твоей памяти, признаюсь, я недоумевал над загадками вашей цивилизации, над духом всеобщего несчастья и вони.
— И что… — пробормотал Крокодил, — у вас есть какие-то циклы? Зима, лето? Полёт шмеля? Полька-бабочка? Пляски эти… в пальмовых юбках?
— Зимы у нас в обитаемой части планеты нет, если ты заметил, — всё с тем же джокондовскими (или джокерским?) смешком отвечал Аира. — Так что в спячку не впадаем ни мы, ни наше половое влечение. Всё, как у людей. У Достоевского в «Братьях Каразамовых» очень точно сформулировано: «Насекомым — сладострастье, ангел — Богу предстоит». И ещё есть такая замечательная поэтическая формула Державина: «Я царь — я раб — я червь — я бог». Про червя и бога в точку, разность потенциалов в любви у нас именно такая. Что делать, так зафиксировано буквой твоего языка, из которого сотворена наша метавселенная! И ещё в любимом Сашином мультфильме «Дюймовочка» есть жук, который приставал к девочке — к слову, родившейся из цветка: «Это моё самое ж-ж-жгучее ж-ж-желание!» Между прочим, Дюймовочка жуку не отказала, это он начал носом воротить под давлением общества… А ещё у Саши была любимая книжечка «Муха-цокотуха» с красочными иллюстрациями из жизни насекомых. И самый любимый её персонаж был не героический комарик — комары ей не нравились даже в сказках, — а мотылёк, который на каждой странице красиво ухаживал за своей подругой и не бросил её, когда прибежал паук, а выпутал из паутины и унёс на крыльях любви. Художник-иллюстратор этой книжечки явно томился от вынужденного воздержания и изливал свои фантазии на страницы халтурки… В общем, знание о влечении полов у Саши базировалось не на наблюдаемой любви отца и матери, а на книгах. Но и эту беду Саша переборола, и наше общество как человеческое было выковано в суровой борьбе с инстинктами. Тот, кто по праву говорит «я хозяин себе», произносит золотые слова зрелой личности. За ними стоят разные переживания. В том числе и очень такие… членистоногие. Запах несёт максимально достоверный сигнал о репродуктивном здоровье, о совпадении биоритмов — да, это так. Но у жуков и бабочек нет нужды в длительной привязанности, а у людей есть, и любим мы, как все люди, сердцем.
Крокодил вспомнил слова юной девушки, которая оказалась его попутчицей в вагончике монорельса, везя к ветеринару странное животное, помесь утюга с котом. На его вопрос, есть ли отличия в Пробе для мальчиков и девочек, она непонятно ответила: «Для девочек главное — борьба с инстинктами». С какими, интересно, инстинктами? Подавлять выработку феромонов, от которых у мужского пола сносит башню? Сколько же нужно прожить в этом мире, чтобы хоть немного разобраться в нём!
— Ты думаешь, откуда у нас взялась способность к эхолокации? — продолжал Аира с самоироничной ленцой в голосе. — Это качество до блеска отточено именно половым отбором. Я уже не говорю о чувстве вкуса: любому моему земляку достаточно высунуть кончик языка, чтобы в потоке воздуха определить не только все съедобные плоды и цветы, но и местонахождение женщин, открытых для общения, в радиусе сотен километров. Главная задача человека на Раа — стать не царём природы, у нас до такой безумной формулировки не додумывался ни один философ-авангардист, а хозяином себе.
Значит, тогдашнее Крокодилово предложение Тимор-Алку «девушку хоть за руку подержать» бедняга метис наверняка воспринял с совсем другими коннотациями, чем представлял себе землянин. Если Тим неспособен к эхолокации, значит, и с осязанием у него в раянском смысле непорядок… И потому он так покраснел и смутился, что Крокодил, получается, педалировал его неспособность проникнуть в глубины наслаждения от прикосновения к девичьей руке?
— Аира, так это… ваши женщины могут ходить в одних только цветочных гирляндах, а вам по барабану… потому что глазами вы распознаёте женскую привлекательность хуже, чем носом?!
— Вот же колют тебе глаза эти гирлянды! — рассмеялся раянин. — Ну да, обнажённая грудь в цветах — это красиво, но всего лишь тончайший эротический штрих. Как на Земле женщины губы красят. Так только, глазами полюбоваться. Это же, считай, ничего, потому что запах кожи экранируется запахом цветов даже сильнее, чем тканью платья. Дух! Самое высокое и самое низкое в человеке обозначается одним словом, понимаешь? Да ничего ты не понимаешь, дикий мигрант…
— Э-э… Получается, понюхать женщину — для тебя потолок блаженства? Как Наполеону — немытую Жозефину?
— Не знаю, что он мог там вынюхать своим недоразвитым земным обонянием, тот несчастный Наполеон, — ещё более снисходительно ответствовал правитель Раа. — Знаю только, что ни за какие коврижки не захотел бы поменяться с ним местами. Самый прекрасный запах на свете — это дух моей Альбы, и мне другого не надо.
— А если у тебя нет женщины, то что?
— Ничего. Я хозяин себе. Сама Раа поддерживает меня в тонусе своими травами. («Раа любит Аиру», — вспомнил Крокодил маленькую фигурку.) Но у меня словно нет куска сердца, и это уже не насекомое сладострастье, а просто моё личное горе. О котором ты хорошо знаешь даже без дополнительных рецепторов.
— И что, каждый может распознать по запаху, как у другого обстоят дела с привлекательностью для противоположного пола?
— Конечно. Если у женщины кто-то есть, другому мужчине даже в голову не придёт, как у нас говорится, лезть к ней со своим носом. Ещё такой популярный фольклорный образ: ветер принёс пыльцу цветка, который напоминает мальчику-подростку аромат любимой девочки, и голова у этого несчастного напрочь отключается. Он плачет горькими слезами, у него забивается нос, и муки влечения пропадают. А грубое восклицание «в нос мне тампоны!», принятое исключительно в мужской среде, наиболее ёмко выражает чувство досады от неудачи. Или вот факт: когда Пакур-Пан оказался единственным недевственником на Пробе, это вызывало у пацанов настолько острую зависть, что дело дошло до поножовщины. Как они распознали более успешную особь? По запаху, разумеется.
— Что, до такой степени может крышу снести?
— Только у того, кто не хозяин себе. Но ему и не место в человеческой иерархии. Знаешь, какое самое сильное оскорбление в нашем языке? «Ну, ты и жук!» Не надо никаких апелляций к половым органам, достаточно отправить оппонента в класс беспозвоночных, чтобы показать всю степень презрения к нему.
— То есть группа «Битлз» не встретила бы на Раа понимания? — криво усмехнулся Крокодил.
— Почему же, мы бы восприняли это как достойную похвалы самоиронию, — рассмеялся Аира и легким движением поднялся с травяного пола вагончика, как всегда без помощи рук. — Андрей, я понимаю, что эта тема для тебя… м-м… глубоко захватывающая, но мы уже приехали.
В самом деле, вагончик-тыква, словно ожидая этих слов Консула, плавно свёл движение до минимума, как кабинка ялтинской канатной дороги, и поднял дверь, приглашая пассажиров выйти на платформу.