Гаяр был сражён боевым широким срезнем. Должно быть, услышав стрелу, он обернулся, поэтому сберёг голову. Полумесяц наконечника чиркнул по груди, отворив широкую рану. Он попытался зажать её ладонями, но кровь рванулась из порванных жил, и в несколько ударов сердца его не стало.

Рыжий конь, звеня удилами, долго бродил подле, толкая носом неподвижного седока и фыркая от резкого запаха крови. Этот запах почуял степной волк. Когда его голос раздался из темноты, конь всхрапнул, ударив копытами, и умчался прочь, волоча брошенные поводья.

Зарина прискакала на рассвете. Сытый волк не захотел связываться со всадником, который мог послать пернатую смерть, и неспешно потрусил в заросли. На опушке осталось лишь двое: юная всадница в короткой льняной тунике и траченное волчьими зубами мужское тело.

Зарина соскочила с коня, приближаясь к убитому, когда из степи послышался стук многих копыт. То скакали конники Мадия на поиски пропавшего сына вождя…

Аяна

Эти двое пришли к нашим стенам ввечеру, когда  стадо вернулось в крепость, и шла дойка. У ворот было много народу, Дочери, охранявшие стену, послали упреждающую стрелу. Всадники не вняли сигналу. Поравнявшись со стрелой, они помедлили. Тот, что был пониже, перегнулся, поднял ее, и что-то коротко молвил. Другой неспешно оглядел наконечник, потом тронул поводья. Не было похоже, будто они сробели.

Я решила остановить их сама. Моя стрела едва не чиркнула по копытам коня, на котором ехал высокий. Конь взбрыкнул, но всадник сдержал его уверенно. Снова что-то сказал, но звуки отнёс ветер. Потом спрыгнул наземь и отстегнул пояс с мечом. Я ещё не видала таких громадных мечей, муж был ему подстать: высоченный, с длинными руками. Такого бить только издали, не подпуская на длину клинка.

Я новую стрелу на тетиву положила. Но мужчины не торопились, потому медлила и я. Тот, что спешился, даже рубаху снял, оставшись в облегающих портах да мягких сапогах. Его спутник отъехал, держа второго коня. Он остановился за чертой, которой достигла первая стрела. Глупец не знал, что я стреляю дальше, чем любая из Дочерей, и мнил себя в безопасности.

А пеший руки широко развёл, показывая, что безоружен, и прямиком пошёл к воротам.

За моей спиной мечтательно вздохнула одна из Дочерей. Дурёх заставил задохнуться вид одинокого мужчины. Даже мне были внятны их восторги. Если б я могла ощущать томление плоти, так и вовсе. Добро, что меня не манил жестокий обман, властный над их неопытными телами. Но даже я видела, как этот самец отличается от пахарей и пастухов, что жили окрест, от юношей, вступающих в возраст мужества, которые приходили во Храм познать женщину. То был зверь иной породы: хладнокровный и обманчиво медлительный, как сытый барс, он и двигался так же. И мускулистое поджарое тело, перечёркнутое старыми шрамами, казалось тёмным. У него была безволосая грудь. Я прежде думала, что эти скоты непременно волосатыми быть должны. Мне говорили, что оно не так. Но когда по обряду наши восходили на алтарь с мужиками, я не ходила смотреть. Не говоря, чтоб участвовать.

Когда припекало, подруги довольствовались юнцами и калеками, охраняющими стада. Тот, кто шёл к нам сейчас, был воином. Моё тело ведало, что делают с приглянувшейся бабой такие, как он. Я нарочно не давала себе забыть, порой это приходило ко мне во снах. Я нередко видела в ночи этих крепко пахнущих волосатых подонков, и тогда Богиня вливала в меня жаркую силу. Себя не помнила, ворота вынести могла - было такое раз. Могла и убить. Каждой – свой дар, и мой был не из худших. Подруги называли это «боевым безумием Аяны». Я никогда о нём не жалела.

Пришелец не был ни калекой, ни юношей. От такого сильные дочери родятся. Что ему надо у наших ворот? С чем пришёл?

Стражницы оглянулись на меня. Мне решать. А я сама не знала, стоит ли убить высокого мужа перед воротами. Обычай нарушал и не боялся. Все окрестные знали, что без нужды и подобающего слова вблизи крепости мужчинам не бывать, не говоря, чтобы в ней. Я, как зверь, чуяла дух опасности, исходивший от него. Оставленное оружие чужака беззащитным не делало. Мне не хотелось его впускать. Но как объяснить дурёхам,  готовым голову потерять?

- Откройте ему, - раздалось за моей спиной.

Я не слыхала, как Мирина подошла. Никогда этому не выучусь. Нужно родиться в степи, чтобы двигаться, как она. Я же себя плохо помню, ведаю только, что нездешняя. Мирина обучила меня бить из лука мелкую птаху и пущенную стрелу останавливать мечом. Я считалась первой среди подруг. Но даже мне не равняться с Матерью Племени, Верховной Жрицей Луны.

- Мирина, я не верю, что чужак безопасен!

- Я тоже не верю. Но здесь достаточно Дочерей с луками, а мне хочется узнать, кто этот сумасшедший, и что ему нужно у нас.

Калитка скрипнула, пропуская чужого. Ещё несколько шагов, и мы увидали его вблизи. Мне вдруг почудилось, что он возвышается надо мной, как скала. И так же спокоен. Приветствовал жестом почтения, какой в ходу у наших степных соседей, молча остановился перед Великой Матерью. Она отвечала тем же движением. Волосы её, густые и жёсткие, точно конская грива, шевелились под ветром сами собой. Редко Великая Мать так грозно гляделась, как тогда.

- Говори, чужак, - молвила коротко.

Мужчина кивнул. У него были непонятные глаза, крупные черты лица, русая грива до плеч. Он так и не казался опасным, но недобрый зверь во мне глухо ворчал, щеря клыки. Не могла сказать, чего в нём боюсь. А боялась.

- Ты – Великая Мать Амазонок, я не ошибаюсь?

Четверо Дочерей встали по бокам от Мирины, как влитые. Он слишком много знал, этот чужой.

- Это так, - кивнула Мирина. – Ты ещё не сказал, зачем ты здесь.

Мужчина не оробел:

- Я пришёл потому, что поблизости случилось несчастье. И это несчастье угрожает всей вашей общине.

- Несчастье, ты сказал?

- Вернее сказать, преступление.

Великая Мать поворотилась к нему спиной:

- Амазонок не касается, что случилось в степи.

Чужак покачал головой, руки на груди скрестив:

- Должно касаться, Мирина, если ты действительно вождь племени и заботишься о нём. Когда местные жители ополчатся на вас, общину не сможет защитить ни оружие, ни таинство.

Дочери вскинули луки, прицелясь. Мужчину и это не проняло. Я же понимала, что Мирина испытывает его, ибо говорила она резко. Нечасто мы видели, чтобы гневалась Великая Мать. Никто не владел собой, как она. И никто не знал её лучше меня. Сейчас она лишь изображала гнев. Её что-то тревожило.

- Ты пришёл учить, как вести моих людей? Мерзкое и потное животное, пригодное лишь для того, чтобы сбрасывать семя!

Обычно таких речей довольно, чтобы довести  мужика до бешенства. Да только не этого мужика. Этот лишь усмехнулся:

- Не стану спорить с тобой. Я действительно мужчина, и в этой степи вправду нет бань, так что мылся в последний раз в очень мелком ручье. Но речь не о том, как я пахну и как отношусь к женщинам. Поверь, отношусь неплохо. Но это не имеет значения. Моё имя Визарий. Люди называют меня Мечом Истины. Моё ремесло – искать и наказывать виновных в злодеяниях, которые ставят в тупик добрых людей.

Я не могла понять, о каком злодеянии он толкует. Но больше сбивало с толку, что Мирина, сама пожелавшая его впустить, теперь не хотела слушать. Чужак спокойно ждал. И ведь дождётся: либо ответа, либо стрелы. В спокойных голубых глазах была готовность переупрямить даже Мирину.

- Говори, - приказала она.

Он снова непонятно кивнул:

- Вчера в степи убили юношу. Он был сыном вождя роксоланов.

Мирина перебила:

- Амазонки не общаются с людьми из Степи. Только когда те приходят сами.

- Стрела, поразившая его, имела форму полумесяца. Ваша община молится Богине Луны…

Я хотела вмешаться, Мирина прервала сама:

- Стрелы с широким наконечником применяют не только амазонки. Какой ты  воин, если не знаешь об этом?

Человек, назвавшийся Мечом Истины, усмехнулся:

- Я знаю об этом, Великая Мать. Беда в том, что сарматы поймали на месте убийства одну из ваших девушек. И хотят её казнить.

Мирина резко поворотилась ко мне:

- Кто из Дочерей не вернулся в крепость?

Я это ведала. Не ведала, как ей сказать.

Мирина была матерью нам всем. Она спасла нас, обучив оружию и возродив старую веру Дев Луны. Её силой, её волей, многие к жизни вернулись. И я… Нет, нынче об этом не надо!

Мы все считали её матерью. Но из утробы Мирины вышла Зарина.

Я мало помню из той поры, но это помню: когда всё началось, Мирина была брюхата. И едва ли погибший муж её был отцом Зарины. Многие женщины тогда  травились, чтобы скинуть плод. Мирина решила родить. Зарина стала первой из Дочерей Луны, рождённых в крепости. Потом были другие. Вначале Матери не хотели, но Великая Мать принудила несогласных. К тому же мужики не могли навредить подругам. А когда Богиня осенила своим даром общину, на нашу сторону встали все сарматские бабы. Ещё бы, кому охота родами помереть, когда под руками Дев Луны дитя приходит на свет легко и скоро. Пришлось и мужикам примириться с тем, что порой амазонок одолевает бешенство плоти, и они ловят прохожих.

Мы отпускали их почти сразу, в память о Первой крови. Да к тому же, тот единственный, кого мы… он не был своим в этих краях. Местных мы никогда не обижали. Побывать у амазонок почему-то считалось зазорным у взрослых мужчин, хотя им не чинилось ущерба. Строго было только одно: мы могли ранить и даже убить, если кто попытается проникнуть в крепость. И все кругом это знали.

Мирина твердила, что сорок баб не смогут устоять против мира грубых мужчин. Нам нужны дети. И странное дело: Богиня впрямь к нам была добра, мальчишки  рождались хорошо если в пять лет раз. Видать, потому, что перед Владыкой Рождения грех беззащитную жизнь отбирать. А Дочерей народилось уже две дюжины.

Но меня Мирина не неволила. Я благодарна ей за то. Впрочем, сказывала уже: меня Богиня иначе к служению призвала. Когда-то взыщет? Не сейчас ли? Не потому ль страшусь, что срок служения пришёл?

Нынешние Дочери не знали лютости мужской, потому их охватывало порой томление. Зачем Зарина поехала в степь? И зачем пришёл чужак?

Мирина тоже это хотела знать.

- Почему ты пришёл?

- Я сомневаюсь, что девушка виновата.

Великая Мать отдала приказ:

- Сочтите всех и найдите, кого недостаёт!

Ида, подружка Зарины, ответила сразу, я не успела упредить. Смуглое лицо Мирины стало белей сметаны. Чужак наблюдал за ней, руки за спину заложив - спокойный такой: вроде и беззащитен, а поди тронь! Увидал замешательство - голос подал:

- Ты разрешишь мне расспросить ваших девушек, Великая Мать?

Мирина сейчас не могла отвечать. Ответила я:

- Зачем тебе это нужно, мужчина?

Он молвил, склоняясь ко мне:

- Чтобы спасти невиновного, нужно знать все подробности. Если я найду что-то, позволяющее изобличить злодея…

Великая Мать подняла руку, прерывая:

- Амазонка без страха принимает то, что ей предначертано!

Он же спорить порывался, скотина двуличная!

- Вы согласны обречь девушку на смерть, даже если она безвинна?

Я видела - Мирина колеблется. Легко ли отказать в помощи собственному детищу? У меня на этот счёт было своё мнение. Десяток подруг с полными колчанами от подлого кочевья только головешки оставят.

- Война ничего не даст, - сказал Визарий.

Проклятье, он точно насквозь меня зрил!

Мирина повелела, отворачиваясь:

- Ты останешься здесь, пока мы будем решать.

Воин склонил голову, не споря:

- Я только предупрежу друга, чтобы не ждал.

И не спросив дозволения, взбежал на стену. Стражницы так и замерли, натянув тетиву. А чужак приложил руки ко рту и прокричал спутнику:

- Скачи в кочевье Мадия. Сравни стрелы. И не дай им наделать глупостей.

Он говорил на языке Империи, я научилась разуметь его в плену. Потом развернулся и спокойно сошёл вниз, в круг стражи.

- Аяна, уведи его, - тихо приказала Великая Мать. – Нечего ему тут вынюхивать.

Зачем он здесь тогда?

- В Храм?

- Нет, пока просто запри.

Аяна

Ты лжив, незнакомец! В тебе лжёт всё, даже то, о чём не помышляешь.

Лгут волосы. Они рекут: «Погляди, вот седина!» Но Визарий не стар. Эта седина – сплошной обман. Её нет в усах и короткой бороде.

Лжёт тело. Оно речёт, что муж этот – воин. Но есть меты, что не оружием оставлены. Вот эта на плече – от кнута. На моём теле такие есть, я знаю их слишком хорошо. И запястья в беловатых шрамах - он был рабом.

Впрочем, эти следы тоже лгут. У раба не бывает таких рук: с длинными пальцами, не ведавшими тяжёлой работы.  Что можно делать такой рукой? Перебирать струны? Писать тонким пером? Рубить мечом?

А рвать платье на беззащитной они могут? Тискать бабу, ломать, чтобы покорной была? Чтобы твои следы синяками вспухали на коже? Это все вы можете, гады!

Одно в нём правда, и эту правду глаголет плоть: он пришёл сюда не за женщиной. Ни одна из подруг его не волнует. А что волнует?

Взволновали мои слова. Он открыл рот, и глаза стали горькие. Но ничего не сказал. Потому что и речи были бы ложью. А правда в том, что ему обидно. Или впрямь что-то может быть истиной в муже, что назвался Мечом Истины? Я стану приглядывать.

Утром Мирина велела его выпустить. Сказала сопровождать, куда бы ни пошёл.

- Можешь убить, если поймёшь, что у него на уме.

Понять бы ещё, что! Он весь – загадка.

С вечера похолодало, а ночью прошёл дождь. Это хорошо, он напоит пастбища. Но чужаку было зябко, тело выдавало. Сам виноват, зачем рубашку снимал? Ни один мужик не признается в глупости или слабости!

- Холодно, - молвит вдруг Визарий. – Впрочем, сам виноват.

И усмехается непонятно. Снова ложь! Он лжёт, будто правду сказал.

Попросил провести его к лошадям. Сегодня табун пасся за крепостью. Так приказала Великая Мать. Кто знает, что учинят сарматы, замучив Зарину? Я повела его мимо конюшен и амбаров с зерном. Он глядел пристально, и я сама вдруг увидела, что в одном месте крыша прохудилась. Бабы не могут хозяйничать без мужиков, это ты хочешь сказать?

Поворотился ко мне:

- В крепости никогда не бывали воины?

Это правда, но как он выведал?

Морщится:

- Аяна, вас слишком мало для защиты такого сооружения. Сколько амазонок могут держать оружие? Едва ли сотня? И многие – совсем девочки! – оглядывает стену. – Это римский форт. Обычно в таком стоит когорта – тысяча воинов. Или пять сотен конных. Никто не пытался нападать на вас, потому что этого не знают. Но и вы не знаете тоже. Случись что, эту крепость вам не удержать.

Не об этом ли сказывала Мирина, когда дозволяла его убить?

- В крепости был один воин, - говорю я нежданно для себя. Тяжко вспоминать Первую кровь.

- Но он отсюда не вышел, - горько усмехается Визарий. И глядит себе под ноги. – Но ты всё же запомни, что я сказал. Ведь это ты командуешь обороной?

За табуном сегодня приглядывала Ида и другая Дочь помладше. Иду я сама наказала за болтливость. Кто же знал, что чужака понесёт к лошадям?

Да только на табун Визарий глядел больше, чем на Дочерей. Присел на корточки, сощурился, и глаза стали пристальны.

- Держите только кобыл? Это тоже часть веры Дев Луны?

- Кобылы резвее, - говорит речистая Ида.

Визарий кивает:

- А жеребятами можно торговать. Часто продаёте приплод?

- Каждый год, - встревает светленькая Дочь-подлеточка. Моё молчание она сочла разрешением поболтать с мужчиной. И эта туда же! Всех подруг ровно колотун бьёт с тех пор, как он здесь. И все в сторону Богининого храма взгляды кидают. Ох, наживём беды с таким-то пленником!

- Сарматы покупают? – снова молвит он. И глаза добрые, ласковые. Тьфу!

Маленькая Дочь отвечает достойно, смеясь над мужицкой глупостью:

- Зачем им? У них свои табуны есть. Готам продаём. Тут одни поселились пару лет назад, - и смолкает под моим взглядом.

Визарий кивает:

- Красивые лошади. Особенно та, игреневая. И много у вас таких?

Я вижу - ему глянулась Луна. Ещё бы, лучшая кобыла в табуне.

- У Луны есть дочка, - с гордостью говорит Ида.

- И на ней ездит Зарина, - подхватывает Визарий. – А на этой кто?

Но Дочери уже смекнули, что наболтали лишнего. Испуганно глядят на меня. Я тоже молчу. Зачем ему лошади? Он пришёл выведывать о Зарине.

- Каждая амазонка вольна выбирать любую лошадь, - молвит маленькая Дочь.

- А кто-нибудь выезжал позавчера вечером на ней?

Испуганно переглядываются.

- Зарина… - начинает маленькая.

Ида перебивает:

- Зарина всегда ездила на Искорке. И в тот вечер собиралась. Только она совсем не уехала. Я точно знаю. Она пришла недовольная и долго сидела на верхушке башни. Я пошла её уговаривать, но она на меня обозлилась.

- Зарина часто уезжала одна? – живо спрашивает Визарий.

Подружка отвечает с готовностью. Когда ещё дозволят посплетничать?

- В последнюю Луну чуть не каждый вечер. Я уж думаю, не завела она себе кого в степи? Зарина была не из тех, кого напугаешь байками о Первой крови. Она всегда поступала, как хотела.

Вот за это Ида будет чистить навоз. Чуть не выболтала чужаку, о чём никому знать не надо. Вон, как уши навострил!

- Что за Первая кровь?

Пришлось вмешаться:

- Ты слишком много спрашиваешь, мужчина. Не твоё это дело.

Непонятно жмёт плечами, но не гневается. А он вообще-то злиться умеет? Вчера его не смогла вывести из себя сама Великая Мать. Удастся ли мне? Мудрые бабы говорят: когда человек гневается, он становится самим собой.

Нет, не сегодня. Визарий морщится каким-то своим мыслям, но спрашивает спокойно:

- А что удержало Зарину позавчера?

- Она не сказала. Но была очень расстроена.

- Часовые видят, кто покидает крепость в ночное время? – это уже ко мне.

Конечно! Как иначе за чужаками уследить?

А потом вдруг выдаёт такое, что впору застрелить его немедля:

- Но часовые стоят только на внешней стене. Та, что примыкает к скале, не охраняется.

- Откуда ты знаешь? – вырвалось у меня.

Смотрит печально и пристально, так же сидя на корточках. Мне почему-то спокойнее, когда я вижу его глаза.

- Я уже говорил тебе, Аяна, – вас слишком мало. Эта крепость рассчитана на более серьёзный гарнизон. Тыльная стена защищена скалой, поэтому вы считаете себя в безопасности. Там наверняка имеется потайной ход, но вы о нём едва ли знаете. А часовых на той стене не держите. И знаешь, что это означает?

Он встаёт, воздвигаясь, точно башня. И теперь не видно, что у него на уме.

- Это означает, что с тыльной стороны любой мог выехать позавчера вечером. И свидетелей тому не было. Скверно-то как!

Аяна

Я сведала его гнев. Больше не хочу!

Назавтра Мирина отпустила Визария. А мне велела ехать следом.

- Если поймёшь, что замышляет против нас – убей!

- А Зарина? – осмелилась я спросить.

Великая Мать отворотилась.

- Если сможешь, спаси её, - промолвила, наконец. – Я не верю, что это сделает чужак. И не хочу.

Одинокий всадник в степи виден далеко. Я ехала на расстоянии полета стрелы. Он тоже видел меня. Визарий выпросил у Мирины Луну. Не знаю, почему она позволила.

Чужак не спешил. Добрался до брода и там исчез из виду. Дорога шла под уклон,  я всё ждала, когда он появится за рекой. Но его не было, тогда я решилась подъехать.

Не знаю, почему он задумал остановиться - до темноты далеко. Ночлег обустроен, кучка  хвороста в очаге, но Визария не видать. Луна приветствовала меня тихим ржанием. Я погладила храп, призывая к молчанию. А сама оглядела стоянку. Под коренастым вязом большой свёрток жёсткой ткани. У долговязого чужака при себе ничего. Стало быть, тюк оставил его товарищ. Теперь я уверена: они условились встретиться тут. В тюке рубашка небелёного полотна – не гораздо сработана. Я лучше тку.

Светловолосый товарищ Визария не оставил его меч. Или хитрый чужак успел найти его, пока я подошла. Этот меч я бы посмотрела. Даже издали он необычно гляделся. Я сама хорошо дерусь, но у нас в ходу короткие акинаки , как у прежних насельников степи.  Сарматские мечи, какими дерутся конные, нам не по руке – больно долгие. Страшное оружие Визария на них чуток похоже. А может, оно подобно тяжелым клинкам готов?

Я отвлеклась, потому он сзади зашёл неожиданно. Жёсткие пальцы сжали запястья и вывернули руки. Сильный тычок заставил посунуться в землю, а этот гад уже сопел, пристраиваясь сзади. Я корчилась, пытаясь вырваться. Исполох меня взял. Столько лет убеждала себя, что он не властен над лучшим бойцом амазонок, а этот скот в миг превратил меня в бессловесную жертву. Мне бы Богининого дара сейчас, ан нет – не пришло! Почему? Я оцепенела, когда поняла, что боюсь этого Визария: моя Богиня отступает перед ним. Должно, его Бог сильнее…

Внезапный рывок опрокинул навзничь. Нет, рванули не меня, просто насильник не успел мои руки выпустить. Я увидела дюжего гота со спущенными портками, а над ним – Визария. Второй гот держал коней, и довольная ухмылка ещё не сошла с лица. А Визарий... Вот теперь и гадать не надо: он воин и может убить.

Тяжёлая безрукавка козьего меха делала гота по-медвежьи громадным. Но Визарий возвышался над ним, даже когда насильник поднялся на ноги.

- Вон отсюда, - сквозь зубы молвил чужак. Его лицо застыло, а глаза напугали даже меня, хоть не на меня глядел. – И штаны надень!

Но поганец уже посчитал: их двое, а против них испуганная баба да полуголый мужик – половина гота в ширину, безоружный к тому же. Потная ладонь потянула из-за пояса нож. Страшные у готов ножи – почти две пяди.

- Не хочу тебя убивать, - глухо молвил Визарий. – Уходи.

Мне бы самой сейчас взять акинак - рубануть негодного, чтобы юшка брызнула. Да только оцепенило меня, словно почуяла, как иная сила вступает в бой. Моя Богиня не пожелала, вместо неё шёл кто-то незнаемый, чужой - волей и обличием.

Насильник двинулся, Визарий посторонился, перехватил волосатое запястье, и нож поменял хозяина.

- Уходи добром.

Но гот дёрнулся, вырываясь… и его клинок по самую рукоять вошёл ему в кишки. Визарий поглядел, меня жуть взяла от этого взгляда – словно не человек. Прорычал страшно:

- Во имя Справедливости!..

Потом повернулся к приятелю зарезанного:

- Пошёл прочь!

Того не пришлось просить. Насильник ещё наземь не осел, а над нами только пыль от копыт вилась. Визарий сделал шаг, потом вдруг посунулся и упал, зажимая руками живот. Так ведь гот его коснуться не успел! Но мой непрошенный защитник корчился так, словно это у него в кишках сидело две пяди доброй стали. Не помню, как оказалась над ним.

- Некстати… - прохрипел Визарий. – Лугию скажи… кобыла игреневая…

Я не успела и слово молвить. Его руки ослабели, я отвела их от живота, чтоб посмотреть рану. Раны не было. А Визарий умер. И сгустилась над бродом воля незнаемого Бога, от которой хотелось с головой зарыться в песок – чтоб не чуять.

Визарий

Итак, ещё один игреневый. Я начинаю думать, что это очень популярная масть. Три лошади – и ни малейшего представления, зачем их седокам желать смерти Гаяру. Этот визит к готам может что-то прояснить.

Тело, завёрнутое в полотно, лежит на спине моей лошади. Сам я оценил Луну, покуда есть возможность, буду ездить на ней. Я не слишком хороший наездник, а эта кобыла – просто клад. Рысь ровная, везёт бережно.

Не хотел я брать с собой Лугия и Аяну. Скорее всего, неприятностей в готской деревне  не оберёшься. Хоть бы раз мне повстречался  круглый сирота и без друзей! Нет, всегда оказывается, что преступник – чей-то брат, сват и закадычный друг.

Впрочем, Лугия всё равно не уговорить. Он поэт и выражается так, что я только рот раскрываю. На этот раз он сказал:

- Визарий, ты высок и строен, как кипарис. И подобно этому дереву напрочь лишён мозгов. Нет, дерево даже умнее – оно растёт на одном месте и никуда не встревает. А ты вечно лезешь в такие места, где тебя мечтают настрогать крупными ломтями.

В общем, всё понятно и без слов. После вчерашнего  он меня одного не отпустит. Хотя мог бы и подумать, что ничем не поможет, если готы станут мстить. Он ведь тоже Меч Истины. Кстати, нутро побаливает до сих пор. Должно быть, мой Бог напоминает, что в случае с насильником я превысил данные мне права.  Перешёл границу дозволенного. А как было иначе? Дозволить надругаться над женщиной снова?

Аяну оставить тоже не удалось. Так и не знаю, с каким поручением отправила её Великая Мать. Это ведь я Лугию так сказал, а сам далеко не уверен, что их намерения столь миролюбивы. Амазонка едет молча, словно даже подавленная. Прежде молнии били из неё во все стороны, но гроза прошла, наступило ненастное утро. Человеческой душе не вместить столько горя, она немеет, как ушибленное плечо. Вчера ей раны рванули по живому, сегодня бережётся. Может, оно и к лучшему. Она обмолвилась, что готы не любят амазонок. Похоже, их никто не любит. Невозможная затея, как они до сих пор ещё живы?

- Аяна, расскажи мне про готов.

Она не поднимает глаза, это даже приятно, прежде дыры во мне прожигала.

- Они пришли два года назад с севера. Их три сотни. Заняли место в пойме.

Так, вся степь от реки и на восток принадлежит роксоланам, от реки и до гор на западе угнездились амазонки. Пришельцам досталась земля в низине, заболоченная и неплодородная. Почему всё так скверно, а? Кто-то подсовывает разгадку, а от этой разгадки жутко.

Итак, стравить амазонок с сарматами, ослабив тех и других – интересная затея. И  если стрелком окажется Теодорих…  Что-то не хочется мне думать о такой возможности! Она пахнет войной. Что я стану делать, окажись оно так? Решить не успел. Дорога к готам оказалась короче, чем хотелось бы. Впрочем, может, оно и к лучшему: сегодня солнце жарит наконец-то по-летнему, а у нас труп во вьюке.

Селение за крепким частоколом такое, как всегда строят германцы: длинные дома, крытые дерном, вытоптанная площадь в центре, где собираются мужчины, чтобы вершить дела. Я словно впервые увидел их гордую бедность: умирать будут, а на поклон не пойдут.

У ворот пришлось назваться:

- Едет Визарий, Меч Истины, по важному делу.

Никогда я не слышал про Вульфилу, видно он из не самых удачливых вождей. Удачливые с Аларихом на запад ушли, а этот здесь застрял между сарматами и амазонками. Вульфила, впрочем, обо мне слыхал. Мы встретились на той самой площади. Он вышел навстречу, отирая длинные усы от пива. У Вульфилы спокойные глаза, даже весёлые.

- Ты, верно, привёз тело Гейзериха? – спрашивает он.

- Мне пришлось его убить, - отвечаю я.

Спешиваюсь и отвязываю вьюк с покойником. Мои спутники всё так же сидят на лошадях.

Подходит, разглядывает тело, одобрительно щелкает языком:

- Немногие могли драться с Гейзерихом на равных. А уж уложить его собственным ножом! Ты добрый воин, Визарий.

Он на голову ниже меня, я вижу седую макушку. Она ни о чём не говорит. Мне нужны его глаза.

- Он покушался на женщину.

- И ты убил его. И до сих пор жив. Можешь не рассказывать, я знаю вашу Правду Мечей. А если бы и не знал, мне хорошо известен нрав Гейзериха. Странно, что никто не пришиб его до тебя! И тому дураку повезло, который ушёл живым.

- Он не был виновен, - отвечаю я.

Вульфила, наконец, поднимает лицо:

- Я рад, что ты приехал, Визарий. Странные дела творятся в округе. - А потом вдруг улыбается почти проказливо. - Есть хорошее пиво. Будешь?

Вот за что люблю германцев: если они приняли тебя, как гостя, то от еды треснет живот, а от напитков голова. Впрочем, это у всех варваров одинаково. И если бы, не дай Боги, у Вульфилы кончились припасы, он повёл бы нас по всем домам селения – добавлять до нужного состояния. Пиво у него крепкое. Я его не слишком люблю, но не оскорблять же хозяина. Хорошо, что он сам понимает наше положение и не настаивает.

- Ты хотел выдать дочь за Гаяра? Мне жаль его.

- Девочка увидела его на торгу прошлой весной и влюбилась без памяти. Хотя на мой вкус он был не слишком красив. Ты знаешь, у нас не любят черноволосых. Но воин хоть куда! С моим Теодорихом они мерились силой, и не всегда сын готов был победителем.

Кажется, Вульфила собирается сказать мне что-то важное.

- Они дружили?

- Как родные братья. Целый год почти неразлучны. Потом он сватался к дочери. Так у моего племени появилась надежда.

Он понижает голос, косясь на Лугия и Аяну. Можно не волноваться, их больше занимает блюдо кровяной колбасы. Кошачьи уши галла не пропустили ни одного вздоха, но Вульфила об этом не знает.

- Ты понимаешь, Визарий, каково нам здесь? Эту землю нельзя пахать. А скот не пасётся в болоте.

- Роксоланы были щедры?

- Они согласны поделиться долиной.

Да, всё прекрасно. За вычетом того, что половину долины занимают несносные бабы, которые ни с кем не будут делиться. Вульфила, ты ведь умён, почему ты говоришь это мне? Знаешь, как Меч Истины может этим воспользоваться?

Германец вздыхает:

- Визарий, ты очень умён. Разберись и сделай так, чтобы кровь не легла на готов. Мои люди ни при чём, даю тебе слово!

Боюсь, твоего слова мало, вождь. Но меня радует, что ты можешь его дать.

Дочь вождя Хильда прислуживает нам у стола. Славный обычай: девушка знатного рода не боится труда. Мне всегда нравилось это в германцах. Случись что, за бедняжкой не придётся ходить, как за редким цветком, что растёт лишь под стеклом. А ведь Хильда и напоминает цветок: тонкая, лилейно белая. Редко видел подобное совершенство. Поговорить бы с ней. Хотя тут лучше справится Лугий. Но мой друг очень занят. Аяной. И как ему удаётся заставлять её хранить спокойствие? Гляжу искоса и тут же отворачиваюсь – она смотрит на меня. Вот таких глаз у неё ещё не видел. Спокойна и задумчива. Изучает что-то на мне. Что там может быть интересного? Кажется, с этой стороны можно не ждать беды.

Вульфила не препятствует, когда я выхожу из-за стола и нагоняю Хильду.

- Ты позволишь мне спросить тебя, славная дочь готов? Я вместе с тобой скорблю о женихе, но моя задача – найти его убийцу.

Девушка смотрит голубыми глазами, в них словно лёд сверкает. Нет, не лёд – слезинки, прозрачные, как родниковая вода. А по лицу не заметно.

- Я не скорблю, пришелец. Но ты можешь спрашивать.

Она меня искренне изумила.

- Не скорбишь?

- Дочери готов не пристало скорбеть о том, кто отдал сердце другой. А что чувствую я, о том не узнает ни моя подушка, ни мой гребешок.

Так вот чем объясняется этот вид - горе, покрытое льдом.

- Ты знаешь наверняка, что у Гаяра была другая?

- Я видела их, и не раз. Чумазая амазонка сарматских кровей. Они встречались почти каждый вечер, - её лицо искажает судорога, но Хильда всё же твёрдо заканчивает. – А потом она его убила.

Теперь я, по крайней мере, знаю, куда Зарина ездила. Но каков поворот!

- Ты говорила об этом отцу или брату?

Её взгляд снова обдал меня холодом:

- К чему, Визарий? Я горда. Этот брак был нужен племени. Я не стала бы противиться, - потом опускает голову и говорит совсем тихо. – Ты позволишь мне уйти?

Я только киваю. Как же всё складывается, однако. У готов есть и интерес в этом деле, и причина. И игреневый жеребец.

- Она не могла, - раздаётся за спиной.

Оказывается, нас слушали. А я даже голос не сразу узнал. Правда, я никогда не слышал, чтобы Аяна говорила так. Не только красива, но и умна? Вот удача!

- Ты думаешь?

Презрительная усмешка искривляет полные губы:

- Посмотри на её руки! Им никогда не пустить ту стрелу. Силёнок не хватит!

Этому мнению можно верить. Великая Мать не прогадала, послав сюда своего командующего.

Подходит Лугий:

- Её брат?

- Она уверяет, что он не знал. Надо его расспросить. Аккуратно.

Лугий ухмыляется:

- У меня получится лучше.

Теодорих собирался ехать к сарматам. Несмотря на гибель несостоявшегося зятя, что-то тянуло его туда. Об этом он поведал в дороге, и достаточно громко. Слышали даже мы с Аяной, хотя приотстали, чтобы не мешать галлу.

- Наши считают, что сарматские девушки некрасивы. Это потому, что мы не привыкли к чужим. По мне, так лучше и не надо! Горячие, как уголь. Как вороные кобылицы!

Я видел, у Лугия вертится на языке вопрос, есть ли у гота среди роксоланов подруга, но спросил он другое:

- Знаешь толк в лошадях? То-то я смотрю, жеребец у тебя сказочный!

Теодорих довольно оглаживает коня по шее:

- Славный! У твоего друга тоже кобылка ничего!

Оба негодника перебрасываются короткими фразами вполголоса и разражаются смехом. У меня, по-моему, пылает лицо. Стервецы говорят, явно, не о Луне. Как их прервать?

Смуглая рука удерживает Луну за повод:

- Лугий знает, что делает. Не мешай.

Не ожидал от Аяны подобной выдержки. Придётся признать, это я мыслю предвзято. А считал, что она.

Между тем, парни вернулись к конскому вопросу.

- Сарматские лошади обычной породы мне не нравятся, - говорит сын вождя. – У амазонок они каких-то других кровей. Но Славного я купил вовсе у незнакомого молодца. Проезжал тут один, и вёл коня в поводу. Пришлось отдать диадему сарматской работы. Я поехал к Гаяру, чтобы похвастать, но его уже не было в живых.

Лугий так и подскакивает на спине  своего жеребца:

- Ты купил его недавно?

- Позавчера. И представь, Славный уже привык ко мне!

Мой друг бросает торжествующий взгляд. Нет, Лугий, я не верю в заезжего убийцу, который стреляет без причины! Слишком много интересов столкнулось на этом куске степи. Но не похоже, чтобы сын вождя лгал.

Лугий морщит лоб, соображая, куда повести разговор, потом снова лукаво глядит на Аяну:

- Слыхал, у амазонок тоже славные кобылки. И девушки, - добавляет он под моим возмущённым взглядом.

Теодорих, вопреки ожиданиям, уныло морщится:

- Девиц там много. Только я бы тебе не советовал к ним соваться, мой друг.

- Что так? – галл смотрится воплощением лукавства. – Не ласковы?

Юный готский воин не принимает шутки:

- А кто их знает? Сарматы чтят их, как прародительниц: говорят, что все их племена произошли от союза скифов с амазонками. В прежнее время степные девы часто жили отдельными общинами, постигая женские таинства Богини Луны. А этих, нынешних, и вовсе Богиня взыскала: девственницы из Храма без всяких снадобий, одними руками облегчают роды. Говорят, это потому, что их Богиня едва родившись сама, помогла прийти на свет брату. Но такая сила им дана только пока не познают мужчину. Вот они и берегут её, не желают ни с кем любиться. Когда мы только пришли сюда, отец хотел заключить с ними договор. Объединиться в крепости, защита, счастливые семьи – то-сё! Старшие – они ведь не девы уже. Отец вдов, а их Великая Мать – женщина хоть куда. Так знаешь, что она ему ответила? «Я скорее умру, чем разделю с мужчиной ложе и трон!» Жуткая властолюбивая змея, вот что я тебе скажу. А девочки ничего, да. И не все метят в жрицы.

Остаётся лишь гадать, как акинак Аяны в ножнах усидел. Мой друг, не дожидаясь неприятностей, хлестнул коня, и они с Теодорихом умчались далеко вперёд. Амазонка ничего не сказала мне, но в глазах поднялась мутная волна гнева.  В ней словно два разных человека, я не всегда понимаю, с которым имею дело. Интересно, но сейчас на это нет времени. У меня созрел один неотложный вопрос.

Едва спешившись, Аяна решительно направилась к хижине, где держали Зарину, словно она имела в мыслях то же, что и я. У порога за нашими спинами бесшумно сплотился Лугий.

Сегодня девочку никто не обижал. Она сидела на куче соломы, подобрав колени к груди. Нечесаные волосы сбились в колтун, лицо в грязных разводах. Плакала? Кто-то мне говорил, что амазонки не плачут.

Она так и вскинулась с пола:

- Аяна! Забери меня отсюда! Тебя послала Мать?

Я никогда не думал, что эта грозная женщина может быть ласковой. Она присела рядом с Зариной, обняла её, принялась гладить по волосам, что-то шепча. Совершенно невозможно разговаривать с ними, не видя лиц - сажусь на корточки:

- Ты позволишь мне спросить, Зарина?

Испуганно отшатывается, но Аяна удерживает её, шепча:

- Можешь поговорить с ним.

Я благодарно киваю.

- Ты нашла Гаяра?

Она молчит, но глаза наполняются влагой. Бедняжка. Увидеть любимого вот так… зрелище не для девичьих глаз.

Девочка уткнулась Аяне в грудь, худенькие плечи затряслись. Можешь смотреть на меня сколько угодно, Аяна, но, сама понимаешь, я должен спросить!

- Ты хотела поехать к нему вечером. Если бы это случилось, он был бы жив?

Против ожидания, она качает головой:

- Скорее, умерли бы оба.

- Почему ты так думаешь?

Отвечает с тихой убеждённостью:

- Первая кровь, проклятье амазонок. Я должна была помнить об этом.

Аяна встрепенулась, как ловчая птица:

- Тебя удержала мать?

Девушка молча кивает. Мой вопрос стал уже лишним, но я всё же задаю его, цепенея от ужаса:

- Она знала о вас с Гаяром?

Ответ  очевиден. Мы все это понимаем.